***
Это воспоминание говорило, приглушённо и загадочно, стучало крупными дождевыми каплями, падавшими на крыши деревенских домиков, пахло листьями, осенними ветрами и впервые зародившимся в юной душе Иккинга чувством безнадёги; а ещё оно звенело чем-то очень далёким, трещало костром, грело его раскалённым теплом и холодило вымокшими под дождём плотно прижатыми к плечам рукавами. Вечер, случившийся полжизни юного викинга назад, был кране дождливым, он был одним из тех вечеров, когда уже не ясно, с какой стороны света падают капли, а может быть, и вовсе, с какой стороны света они вскарабкиваются в воздушное пространство под небом. Иккинг видел под ногами только вязкую, промокшую, поросшую травой землю. Он хватался за неё пальцами, поднимаясь на ноги. Земля проваливалась, забиваясь под ногти. Иккинг шумно выдохнул где-то на грани реальности и наваждения и, вытащив из болотистой массы левую руку, протёр ею разгоревшуюся от холода ярким красным цветом щёку. Он почти встал, но вдруг, его спина хрустнула и тяжёлый вес вдавил Иккинга в землю лицом. Кто-то очень тяжёлый поймал его в детской игре, заключавшейся в том, чтобы догнать кого-то из команды противника и не позволить ему добраться до высохшего дерева на опушке леса. Иккинг никогда не выигрывал в эту игру. - Я поймал его! Я поймал Иккинга! – воскликнул сидевший на занывшей от боли спине Иккинга некто. По голосу парень догадался, что поймал его никто иной, как Рыбьеног. - Фи! Его кто угодно поймает. Поймай сначала меня! – закричали ему в ответ. Рыбьеног вскочил и умчался в погоню за Сморкалой, а спина Иккинга стала медленно выгибаться в изначальное положение, как вдруг его кто-то схватил за ухо, поднимая на ноги. Иккинг даже не собирался смотреть на того, кто поймал его на этот раз, в любом случае это была Астрид. Пальцами одной руки она сжимала ухо Иккинга, а пальцами другой – ухо Задираки. Астрид была ниже всех на голову, но это совершенно не мешало ей играть в эту игру лучше всех. Иккинг никогда не имел друзей в лице окружавших его с раннего возраста детей. Он никогда не считал их игры весёлыми, они не считали таковыми те игры, в которые предпочёл бы играть он. Они росли, и всё больше отдалялись от него, он – всё больше к ним тянулся. От безнадёги, пожалуй. Их жизнь всё больше менялась, и прямо пропорционально ей, они отдалялись друг от друга. Иккинг мысленно разделил детей на два лагеря: «они» и «мы»; ему было шесть, и его совершенно не смущало, что однажды, в лагере «мы», остался он один. И из каждого вырос тот, кто должен был вырасти. Со временем жизнь разделила их окончательно, и они потерялись, разошлись безвозвратно, не как враги, но как чужие люди. Когда ты мал, тебе не столь важно, кто есть кто, и есть ли у этого «кого» особое предназначение. Но дети вокруг Иккинга знали, и от этого знания чувство немой ярости в них росло. Они были слишком малы, чтобы всерьёз думать об Иккинге, как о будущем вожде, но со временем всё точно должно было измениться, это знал Иккинг. Ему было шесть. Ветер разбрасывал дождевые капли вокруг него. Остров почти тонул, захлёбываясь морем. Когда Астрид наконец отпустила Иккинга, он чуть было не поскользнулся и не упал обратно на землю. - Ты больше не играешь, - сказала она как-то слишком грозно. - Прервитесь хоть на минутку, я устала слушать ваши крики! – дождевой шум разрезало голосом Старейшины, как во время грозы молнии резали небо. Старая женщина с клубком овечьей пряжи в руках выглядывала из своей лачуги, неподалёку от которой разворачивались события игры. Иккинг не помнил, как стемнело тем вечером, не помнил, как оказался зажатым между холодными плечами других мальчишек, - он помнил только то, как в темноте ночи по окнам стучали капли, приносимые ветром из далёких облаков, как его лицо освещал тусклый свет огня, плясавшего в очаге, и то, как звонкий голос рассказывал причудливую сказку, в которой маленькая девочка потерялась во время похода на новые земли, в которые в те далёкие времена брали детей. - Она не заметила, как осталась одна на незнакомом острове, низком, как льдина, идущая на волнах океана весной и таком же холодном и белом. Древние боги оставили её, и стоя по колено в снегу, она прощалась со всем, что было в её жизни до этого острова. Белые стволы деревьев сплетались над ней тканью паруса, под которым её семья пришла на остров, и под которым девочке не было суждено вернуться домой. Дождь, перемешанный снегом, падал на её бледные волосы и ей казалось, что в чернеющем водовороте неба Хёд смотрит на неё, погребая под толщей снежной вьюги её жертву своему имени. Щит тяжелел от зимней влаги, - Старейшина посмотрела в каждую пару детских глаз, распахнутых страхом, одарив ужасом ледяного молчания в короткую паузу каждого юного викинга. Икинг почувствовал, что в маленьком помещении лачуги похолодало, будто за небольшим окошком вот-вот полетят белые хлопья – предвестники зимы. - Девочка обронила топор, и он исчез в сугробе. Вечер захватывал остров, но у неё не было и шанса развести костёр. Нельзя рубить белые деревья – все это знают. Если вы, дети, став взрослыми, хоть раз тронете белое дерево – боги проклянут вас! Сейчас уже никто не чтит такую традицию, да и белых деревьев не видать на всём Олухе, но знайте это, по тому как в тот самый момент, когда девочка стояла в снегу под взглядом Хёда, её семья убивала жителей того острова, которые не позволили рубить лес для починки кораблей. - Да, Старейшина, а её семья? Что же, они не искали свою дочь на этом острове? – задала наконец вопрос, который мучал её весь рассказ, Астрид. - О, Астрид! Конечно они искали её! Какая мать не будет искать свою дочь. Но до этого ещё далеко, а пока, девочка молилась Фрейе, чтобы та оградила её сердце от врагов. Но вместо них… - Что ей стоило бы? Если бы кто на неё напал, она бы отбилась! У неё был и щит, и топор. Она бы раз, два! – перебил на полуслове Старейшину Сморкала. - Любая сказка, Сморкала, вовсе не несёт в себе героический рассказ. Её цель, помимо всего прочего, предостеречь вас, научить, что когда вы будете наедине с условиями выше ваших сил, только помолившись богам вы сможете выжить. У этой сказки есть одна деталь, о которой я расскажу вам в конце, потому как эта деталь укажет вам на правдивость моих слов. Старейшина чуть помолчала, будто отыскивая утерянную нить повествования в своей пряже из овечьей шерсти, нити которой сматывала в клубок весь вечер. Иккинг впервые обратил на это внимание, по тому как в шесть лет – тяжело оставаться на Олухе, вместо того чтобы стоять бок о бок с девочкой из сказки по колено в снегу. В окошко лачуги влетели капли дождя. Иккингу стало спокойнее – всё-таки это был не снег. Промокший лист дерева обогнул угол соснового сруба окна и, зацепившись за его край, принялся дрожать на осеннем ветру. Старейшина прокашлялась и наконец продолжила: - Вместо врагов, чьи приближающиеся вопли отдавались эхом в чаще белого леса, девочка увидела, как сквозь снежные завалы пробирается белая мышь. Такая маленькая, как та, что живёт в каждом деревенском доме. В доме Старейшины не было видно мышей, и Иккинг списал это на то, что все они попрятались при виде своры детей. Зато в её доме пахло сосной и огнём, по стенам тянулись росписи и на каждой полке лежал какой-либо замысловатый предмет, под который был подложен небольшой кусочек сотканной из овечьей шерсти ткани. Ещё, в центре её лачуги, пылал огонь очага, над которым была установлена своеобразная металлическая конструкция для приготовления пищи. А ведь Иккинг чуть не забыл, что перед началом сказки, Старейшина обещала угостить их чем-то особенным и необычным. - Как она оказалась в такую погоду в лесу? – робко спросил Иккинг. Ему казалось, что вопрос совсем неуместен, и что сейчас кто-нибудь из близнецов толкнёт его в бок со словами: «Помолчи, ты, никчёмщина.» Но этого не произошло, и Иккинг успел обрадоваться, что его вопрос оказался не хуже тех, что задавали до него. Хоть в чём-то он был ближе к «ним». - О, юный наследник, белые леса таят в себе не меньше духов, чем леса сосновые. Вы слышали о Нехорошем озере? О том самом, что на Олухе? В его недрах лежат старые белые кости, ждут, когда и тут прорастёт новый лес, и духи придут сюда, чтобы… - Так что было дальше? – спросила Астрид. Иккингу хотелось бы узнать, что на Олухе будут делать новые духи, но второй раз задать вопрос, тем более, перебив Астрид, - совершенно его не прельщало. - Ха, никчёмщина, будто ты и сам не понял про духов и всё такое!.. – Забияка толкнула Иккинга в бок локтем, очевидно заметив неудачный порыв Иккинга спросить что-нибудь ещё, на что Иккинг ойкнул и обиженно на неё посмотрел. «А я что, ожидал чего-то другого от этого вечера?» - пронеслось у него в голове. - Ах да, о чём это я… Белая мышь бежала по необъятному для неё сугробу, а за ней будто тянулись сумерки. Девочка почувствовала на себе взгляд чёрных глазок, похожих на крохотные лесные ягоды, и надев на спину щит и вытащив из сугроба брошенный топор, закоченелыми от мороза, дрожащими руками, подняла мышь из снега, и пригрела в складках своей накидки. Ночь шла долго, снег всё не переставал летать на потоках ветра, обхватывая последние крупицы тепла и унося их как можно дальше от девочки, устроившейся на корнях белого дерева и укрывшейся щитом от гнева богов. Мышь в её руках постепенно становилась больше и больше, а туча, принёсшая метель, уходила на запад, оставляя алеющую полоску рассвета блестеть розовым пятном над горизонтом чёрных морских вод. Это была одна из самых длинных ночей в жизни девочки, и когда она проснулась, она думала, что уже точно умерла. Мышь, что всю ночь грела её своим угольным теплом, обернулась белой медведицей, каких девочка никогда не видела ни в одном из своих трёх предыдущих походов. Медведица приглашающе опустила шею, и на её шерсти заблестели звёзды, как настоящие, будто упавшие с неба. Девочка взобралась на спину медведицы, проваливаясь замёрзшими ладонями в густой мех. «Я отвезу тебя домой» - девочка слышала эти слова внутри своих мыслей, и знала, что они принадлежат медведице. Позже, девочка поймёт, что тот, кто сможет поделиться последними крошками своего тепла с другим, возможно ничтожным на первый взгляд, будет вознаграждён, и по воле богов вернётся домой через океан. Но ступив на землю родного острова, узнает, что тот, кто нарушит заложенные богами традиции – никогда не увидит ни своего дома, ни чертогов Одина. Когда девочка вернулась на Олух, медведица попрощалась, тут же исчезая в тумане морского зимнего заката, оборачиваясь одной из будущих звёзд на горизонте. И по сей день, я больше не видела белых медведей прекраснее её. Может быть эта медведица была богиней, может быть – добрым духом. Но я считаю, что она – это некое воплощение дневного света, и может быть, так и есть. Сейчас эта девочка – самая старшая на Олухе, а вы, самые молодые, учитесь жить в нашем мире, по тому как во всех сказках есть истина, которую не сложно разглядеть, даже в смене дня ночью.***
Как странны бывают воспоминания, от которых мало чего осталось. Они теряются на дне океана, смешиваются с илом и никогда не напоминают о себе до нужного момента. А когда этот момент настанет, главное – не упустить их. Они помогают утвердиться догадкам и отогнать лишние сомнения, увидеть то, от чего мы не ждём правды.***
- У! Круто! Только представь, как можно бить драконов верхом на медведе! - Сморкала, может быть, тебя познакомить с одним? - А что, ты можешь? - Конечно, глянь как-нибудь в спокойную воду. Вот и познакомишься. Дверь лачуги старой женщины несколько раз хлопнула, и под прекратившимся дождём, поднятым в небо дымом деревенских домов, в сторону леса потянулись силуэты детей, тонкими тенями в гулких осенних сумерках. Карманы детей были набиты свежей выпечкой, грозившей рассыпаться сотнями крошек по дому каждого из шестерых. За горизонтом синела зима, хватавшая из океана солёную воду, поднимая её в облака. - Медведь – хозяин всех лесов! – убеждал себя и окружающих Сморкала, остановившийся посреди тропинки, постепенно уплывавшей вниз к обрыву. - Посмотрим, когда будем бить драконов, - закончила Астрид. На следующий день весь остров Олух проснулся в белом тумане.***
Слова Астрид бились в его голове тонущей птицей. Иккинг чувствовал, как под мокрую от дождя одежду пробирается холод земли, как наваждение медленно тает, как ил спадает с пальцев под воздействием течения, и как гулко стучит волна за обрывом, будто ударяется о борт деревянной лодки. Он вдруг проснулся. Холодное и туманное утро, совсем не как на Олухе, где подобные утра казались чем-то обыденным, скорее настораживающее. Иккинг услышал, как среди шума разбивающихся о скалы острова волн, свистят странными птицами обрывки человеческой речи. - Беззубик! Вставай! – шёпотом произнёс Иккинг, оглядываясь на место, где в последний раз видел дракона. Но, к своему удивлению, под навесом небольшого шалаша, он нашёл только свежепримятую землю.