Ежевичный король

      Дверь распахнулась. В комнату ввалились трое стражников и Одо. Он был одним из немногих, чьё имя Ансель запомнил. Одо не имел никакого звания, был обычным стражником, но другие слушались его слов так, как если бы сам Вамба приказал. А Эмонд отдавал ему личные распоряжения, которые держались в тайне от остальных.       Взгляд у Одо был бешеным и одновременно затравленным. Тёмные вьющиеся волосы прилипли к мокрому от пота лбу.       Он шагнул в сторону Анселя:       – Ты… идёшь со мной, – проговорил Одо, задыхаясь.       Он хотел протянуть к нему руку, но вперёд выступила Гаата, заслонив Анселя:       – Вы не имеете права сюда входить! Тем более вести его куда-то! Только король может…       – Король мёртв! – прорычал Одо.       Гаата точно онемела. Ансель видел, как её кулаки сжимались и разжимались, но она не могла вымолвить ни слова. Служанка взвизгнула и прижала руки к щекам. У Анселя же, наоборот, что-то отомкнулось внутри, что-то стискивавшее его внутренности и не дававшее дышать, говорить, жить…       – Король только что выехал… – сказал он. – Я недавно видел, как он…       – Нападение на улице, – Одо бросил на него быстрый звериный взгляд.       – Кто? – заговорила Гаата. – Кто это был?       – Он скрылся, его ищут. Я пришёл за ним, – он указал на Анселя.       – Даже если король мёртв, его распоряжения остаются в силе, – упрямо произнесла Гаата. – Ты не можешь сюда входить, тем более тре…       – Это распоряжение короля, Жена! – оборвал её Одо. – Он велел казнить его.       – Велел перед смертью? – переспросила Гаата в растерянности.       – Велел раньше, – раздался голос Унилы.       Она показалась в дверях, и стражники, до того перекрывавшие выход из комнаты, расступились, чтобы пропустить её.       – Король оставил распоряжение, что в случае его смерти Ансель должен быть казнён немедленно, – Унила обошла Одо и встала рядом с Гаатой. – Я не стала бы оспаривать решение короля, но обстоятельства изменились.       – Что ты несёшь, ведьма?! – снова не дал ей договорить Одо. – Отойди или нам придётся…       – Дослушай меня, щенок! – выкрикнула Унила. – Он, – она ткнула пальцем в Анселя, – носит ребёнка короля. Если ты убьёшь его сейчас, то… То понимаешь, что ты на самом деле сделаешь?       Одо отступил на шаг назад.       – Ты убьёшь того, кто мог бы наследовать Эмонду! Что, если он родит сына? Истинного Теодемира? Не девчонку, которая выйдет замуж и приведет нового короля, а настоящего Теодемира!       Одо тяжело дышал и смотрел на Унилу исподлобья, словно желал бы и её сейчас убить. Он стиснул зубы, а потом проскрежетал, как сплюнул:       – Не мне это решать!       Он резко развернулся и пронёсся назад к дверям.       Ансель выдохнул.       Одо вдруг остановился. Рука его легла на рукоять заткнутого за пояс кинжала:       – Если я вернусь, не смей мне препятствовать! Ты поняла?       – Как думаешь, кто приказал убить Эмонда? – спросила в ответ Унила. – Кто бы это ни был, он только порадуется, когда услышит, что сделали с его супругом!       Ансель пытался унять охватившую его дрожь: по крайней мере, сегодня он не умрёт.

***

      Смерть Эмонда так напугала всех во дворце, поселила в людях столько тревоги, что обычно молчавшие Жёны и прислужницы начали обсуждать происходившее в присутствии Анселя и даже заговаривать с ним. От них он узнал, что в убийстве короля подозревали более всего Эзгара Гнилые Руки, но другие видели в этом происки короля Лотара.       – Вот посмо́трите, досточтимая Жена, – шептала Гаате служанка, – верховный король воспользуется тем, что принцесса – совсем младенчик, пришлёт своего человека, чтобы заботился о Полосе… Якобы заботился, а на деле всё прибирал к рукам.       – Разве от Гнилых Рук можно ждать другого? Он ещё хуже! – ответила Гаата.       – Да чем он хуже?       – Тем и хуже, что Лотару Отилия нужна живой. Он выдаст её замуж за одного из своих сыновей, вот Полоса у него и в кармане! А Эзгар, только допусти, удушит её своими же руками. Он же её наследник.       – Так и у него сыновья есть, – предположила служанка. — Чего бы не обженить?       – Они приходятся дядьями принцессе. Ни один храм не благословит такой брак.       – Разве что на севере, – заговорил Ансель. – Там, где я вырос, другие законы.       Как ни странно, Гаата его не одёрнула.       – И что, – спросила она, – у вас там и брата с сестрой поженят?       – Нет, но дальнюю родню могут.       Ансель не стал говорить, что его отец был троюродным братом матери, а сколько таких браков было совершено до того, он не мог даже представить. У тех, кто желал восстановить древнюю кровь, были книги с родословными записями за много веков. Они отслеживали каждую линию, все её ответвления, и решали, какая пара с большей вероятностью даст особых детей.       – С Эзгара станется отвезти девочку на север и выдать за своего сына прямо из колыбели, – сказала Гаата.       – А почему его зовут Гнилые Руки? – осторожно спросил Ансель.       – Семья его, что отец, что дед, что он сам – у всех деньги меж пальцев текут, – ответила служанка.       – Его мать была внучкой короля, принесла мужу огромное приданое, – пояснила Гаата. – Поместья, дома, золотую посуду, а он всё потерял. То неудачно вложился в торговлю, то доверился вору-управляющему, то проиграл. То же самое и сын, всё не впрок. Так что пришлось сговариваться с работорговцами из Турны.       – С работорговцами? – удивился Ансель.       На Полосе не было рабов. На севере точно, и он разве что слышал, что в южных землях суды изредка приговаривали к продаже в рабство за тяжёлые преступления. Например, если преступник убивал кормильца семьи, его вместо того, чтобы казнить, продавали работорговцам из других стран, а деньги передавали семье погибшего. Но таких случаев было мало, точно недостаточно для того, чтобы Эзгар Гнилые Руки мог на этом нажиться, да и как?       – Ты не знаешь, но… – начала словно нехотя рассказывать Гаата. – В некоторых бедных кварталах, в Канавке или в Портовой Яме, родители не выпускают детей из дому одних. Турнийцы, бывает, прямо на улицах хватают их и запирают на своих кораблях. Да и взрослых тоже. Напился, уснул на улице, а проснулся в цепях на корабле. Ещё отец короля Эмонда приказал осматривать корабли перед отходом из Бессы из-за таких вот дел. Не всегда разберёшь, человек – давно раб или вчера похитили, особенно если избит и без сознания, но, бывало, таких бедолаг спасали. А потом эти жадные крысы договорились с Эзгаром Вилбрордом, другой жадной крысой. У него большое поместье, земли у выхода из залива, и причалы есть. Маленькие, большому кораблю не годятся, но с кораблей отправляют лодки…       – И что там, в поместье? – спросил Ансель.       – Говорят, туда привозят похищенных детей. Кто-то и сам своих детей приводит – избавиться от лишнего рта и денег получить. А потом их тайно переправляют на корабли, которые в порту уже осмотрели. Эзгар же королевской крови. Он не обязан пропускать стражу или портовых чиновников на свою землю. Никто не имеет права туда войти.       – А Эмонд знал?       – Знал, конечно, – вздохнула служанка. – Но что он мог сделать? Это ж единственный наследник.       Ансель кивнул: обвинить Эзгара значило опорочить будущего государя, а значит, и всю страну. А любое унижение правящего рода Полосы было бы на руку верховному королю.       – Теперь у него, слава небесам, есть другой наследник, – сказала Гаата. – И будет ещё один.       Она посмотрела на Анселя почти что с гордостью, наверняка считая своей заслугой спасение его от казни. Временное спасение, понимал Ансель. У него есть в запасе только пара недель. Потом его обман раскроется, поэтому он должен успеть исполнить задуманное до того.       Пока всё шло так, как он хотел. Даже в убийстве Эмонда его никто не подозревал. За год с лишним его привыкли считать беспомощным, бесполезным и покорным существом. Даже Жёны, знавшие правду. Они поверили, что он бессилен против них, надёжно заперт и отрезан от своих сил.       – Что-то слышно про прощание? – спросил Ансель.       – Ничего, – ответила Гаата и повернулась к служанке. – Принеси господину отвар.       Служанка отошла к столу, чтобы налить в чашу отвара из кувшина, а когда поднесла её Анселю, сказала:       – Я слышала, что бальзамировщики ещё вчера из замка ушли. Значит, всё готово.       – Ждёшь не дождёшься, когда похоронишь его? – спросила Гаата.       – Я его ненавидел и никогда этого не скрывал, – Ансель даже позволил себе улыбнуться. – Я бы перерезал ему глотку сам, если бы не моя семья.       Гаата и служанка ничего не сказали, лишь глядели со странным выражением, словно хотели бы отвести взгляд, но не могли. Громкий стук в дверь заставил их вздрогнуть.       – Одевайте его! – распорядилась вошедшая в комнату Унила. – Сегодня первый день бдения.       Ансель изобразил отвращение на лице, хотя слова Унилы его обрадовали. Бдение семьи у тела покойного короля длилось три ночи; если сегодня первая, то это значило, что утром третьего дня будет погребение. И он наконец-то окажется за стенами Клюва, на виду у всей Полосы. Наконец-то – не в полной их власти.       Он не вполне понимал, кто были эти самые они. Если раньше всё сосредотачивалось на Эмонде, то сейчас это были исполнители его воли: Всевидящие Жёны, часть королевской стражи, которой Эмонд успел отдать распоряжения насчёт своего супруга, возможно, канцлер Келлесп. Насчёт последнего Ансель не был уверен; ему казалось, что Эмонд не посвятил канцлера в тайну ллир. Канцлер занимается управлением страной: переговорами, законами, казной, но не тем, каким образом король обзаводится потомством.       Для бдения Анселя обрядили в черные одежды: традиции предписывали, что на нём не должно быть ни одной белой вещи, даже невидимой взгляду, даже нитки в подкладке. На плечи ему положили тяжёлую мантию, тоже чёрную, расшитую мельчайшими чёрными бусинами, которые блестели, точно водяная пыль. Мантия была старой, даже древней, от неё пахло горькими травами, ветхостью и дымом погребальных курений. Ансель содрогнулся, подумав о том, кто надевал её до него: десятки уже умерших королев, провожавших своих мужей. Вес их сокрушенности и горя давил теперь на его плечи.       Мантия тянулась за ним по полу на три шага, и он думал о том, как хрупкие женщины, дряхлые или совсем юные, волочили за собой это мёртвое бремя. Он еле спустился по винтовой лестнице, успев взмокнуть под тяжёлой мантией.       В самом низу башни было два выхода. Обычно они проходили в тот, что был по левую руку: тяжёлая бронзовая дверь открывалась в широкий Двор Воинов между башней, где жил Ансель, и цитаделью. В правую дверь они проходили только тогда, когда нужно было присутствовать во дворце на какой-то церемонии. Сегодня они пошли направо.       За дверью тоже был двор с колодцем посередине. Чтобы сгладить непривлекательность узкого дворика, похожего на тёмное ущелье, повсюду наставили кадок с деревьями.       Ансель увидел, что меж ними идёт высокая женщина с тяжёлым кувшином в руках. Подойдя ближе и заметив Анселя, она резко, словно испуганно, согнулась в поклоне. Ансель узнал в ней кормилицу Отилии, одну из.       Унила внимательно оглядела её – словно выискивая, к чему придраться, – но, так ничего и не сказав, сделала ей знак убираться с дороги. Кормилица торопливо пошла дальше, время от времени оборачиваясь на Анселя. Что она думала о нём? Что думали они все, не знавшие правды? Что он вытолкнул из себя это дитя и забыл о нём? Не пожелал видеть?       Женщина пересекла двор и дошла до дверей, перед которыми стояли двое королевских стражей. Они пропустили её и вновь сомкнули алебарды. Дверь была богато украшена золочёной резьбой – наверное, вела в покои, недавно отведённые Отилии.       Анселя увели в другие двери, высокие, огромные, открывавшиеся в не менее огромный зал собраний. Миновав зал, они попали в более обжитые комнаты для приёмов, а через них – в личные покои короля: приёмную, комнату с картами, зал с камином, малую столовую, и, наконец, спальню.       Тело Эмонда лежало на правой половине огромной кровати так, словно при жизни он делил эту кровать со своим супругом.       Его супруг осматривал сейчас королевскую спальню, в которой оказался второй раз в жизни. Сейчас, когда её освещали лишь несколько свечей, комната напоминала тёмную нору, забитую случайными, ненужными, но неизменно великолепными вещами. Спальня плохо подходила Эмонду, которого Ансель знал; наверное, осталась такой со времён его отца или, может быть, деда. Неудивительно, что ни один из зачатых на этой постели детей не выжил – в самой этой комнате было что-то отрицающее жизнь, её изменчивость и радость; одно только мёртвое, пустое величие Теодемиров. Давно мёртвых Теодемиров.       Анселя подвели к лежащей на полу чёрной подушечке: он опустился на неё коленями, чуть не потеряв равновесие и не упав под весом ненавистной мантии.       Рядом были ещё подушки, и позднее присоединились другие скорбящие: младшая сестра Эмонда иссохшая ведьма Йисоль, как Анселю всегда казалось, полубезумная; Эзгар Гнилые Руки, его жена и дети; верховные жрецы из разных храмов. Многие тихонько переговаривались, и только Ансель и старуха-принцесса стояли не шевелясь и не произнося ни слова.       Эзгар и его семья ушли через два часа, и их сменил канцлер. Он, кряхтя, встал на колени по левую руку от Анселя.       – Сочувствую вашей потере, – через какое-то время прошептал он без тени искренности в голосе.       Ансель буквально затылком почувствовал, как напряглись, вытянулись вперёд сидевшие позади Унила и Гаата. Им было строго-настрого приказано не допускать разговоров Анселя с кем бы то ни было, но что они могли поделать?       – Мы не были близки, – ответил Ансель чуть громче, чем нужно. – Я лишь сосуд для его семени.       Жёнам наверняка понравился его ответ.       – Я предвижу некие сложности в будущем, – произнёс канцлер Келлесп.       Ансель молчал. Он пока не понимал, чего от него хочет канцлер и даже друг он ему или враг.       – Вдовы королей традиционно отбывали в Серый дом, дабы оплакивать мужа. Но вы мужчина.       Ансель угадал наконец, что заботило канцлера. Большинство королев Полосы запирали в Сером доме, среди служительниц Потери. Очень немногим удавалось избежать этой участи, только когда они при жизни мужа добивались власти и влияния или же когда сын-наследник хотел оставить мать при дворе. Удаление в Серый дом было вещью привычной и почётной, достойной жены и матери короля. Но общин, куда можно было бы отправить молодого мужчину, не было; братство Пустой Горы не налагало на своих членов строгих обетов, да и попасть туда мог далеко не всякий.       Ансель позволил себе чуть заметно повернуть голову к канцлеру:       – Вам не нужно заботиться об этом, – тихо сказал он. – Король оставил все необходимые распоряжения на мой счёт.       Сердце у него колотилось от радости: он угадал, Келлесп ничего не знал об его истинном положении при короле, о его опасной природе. И это означало, что хотя Келлесп ему не друг и не союзник, он одновременно и не заклятый враг.       – И каковы эти распоряжения?       – Такие мелочи не должны вас заботить.       – Вы ошибаетесь. Вы – король. Благоденствие всего госу…       Ансель, не дослушав, быстро и тихо прошептал:       – Дайте мне кресло.       – ...дарства зависит от благоденствия его правителей, – сделав вид, что ничего не слышал, продолжил Келлесп.       После этого он снова выпрямился и замер, опустив глаза вниз. От волнения или, может быть, от густого запаха благовоний ему вдруг стало плохо. Вверх из желудка поползла тошнота, и Анселю потребовалось несколько минут, чтобы унять её.       Канцлер больше ничего не говорил и ушёл через час. Ансель знал, что в эту ночь и в следующие он будет делать, – думать, мучительно думать над тем, что сказал ему младший король. Принимать решение.       В малой палате, отделённой от тронного зала резной каменной стеной, стояли три кресла. В те годы, когда вместо малолетнего короля или королевы Полосой управлял Совет регентов, трое членов Совета сидели в них во время аудиенций и шептали правителю, как ответить. Если король был совсем мал годами, как Отилия сейчас, три кресла выставляли в тронный зал.       В Совет регентов всегда входил канцлер – Келлеспу не нужно было опасаться за место для самого себя. Но вот кто займёт два других, его должно было беспокоить. Ещё одно место традиционно занимал кровный родственник короля – туда явно метил Эзгар как дед Отилии, пусть и троюродный. На третье, скорее всего, усадил бы своего ставленника Лотар, и баланс сил таким образом был бы соблюдён. Но в этом Совете Келлесп оставался бы одним из трёх равных по влиянию людей, к тому же силы всех трёх были бы разнонаправлены: человек верховного короля склонял бы Полосу под властную руку Лотара, Эзгар пытался бы выбить как можно больше денег, власти и назначений для себя и своих сторонников, и лишь сам Келлесп был бы озабочен процветанием Полосы. Ансель намекнул ему на возможность, о которой канцлер вряд ли думал, потому что никто в этой стране не воспринимал младшего короля всерьёз: выкинуть из будущего Совета Эзгара и заменить его Анселем Ортигерном. Да, он не был Теодемиром, но зато был самым близким родственником королевы, человеком по-настоящему заинтересованным в благополучии Отилии и её правления. К тому же за младшим королем не стояло никакой силы, он не был связан ни со знатными родами, ни с кликами придворных, ни с торговыми гильдиями. Человек без влияния, связей, друзей и врагов. Ансель знал, что для Келлеспа соблазн окажется слишком велик, к тому же никто не может быть хуже, чем Эзгар Гнилые Руки. Он был почти уверен, что канцлер примет его сторону – оставалось лишь не погибнуть от кинжала Унилы или Одо до того момента.       Бдение у тела должно было завершиться только с восходом солнца, но Ансель подумал, что сейчас самое время напомнить Жёнам, что он в тягости. Он начал понемногу склоняться вперёд, потом выпрямлялся, но, выждав пару минут, опять сгибался, словно не в силах вынести вес мантии. Изредка он прижимал руку к животу.       Анселю пришлось проделать это не так уж много раз до того, как Унила решила, что его пора увести. Уходя, Ансель бросил взгляд на тело Эмонда. Он думал, что его порадует вид поверженного врага. У Эмонда была вся власть, но он проиграл, умер от руки своего пленника-супруга. Но труп короля вызвал разве что отвращение, радости не было, потому что Эмонд ещё не был повержен до конца, даже из царства мёртвых он способен был отомстить руками Жён и доверенных стражей.       Когда они вышли во двор, Ансель невольно остановился: он давным-давно не оказывался на улице ночью. Небо над Клювом было совсем не таким, как над замком Ортигерн: низким и плоским, как каменный купол с серебряными гвоздиками.       Ансель несколько раз втянул прохладный и сыроватый воздух. Унила не возражала; она сама наверняка не могла отдышаться после густой, приторной духоты королевской спальни. Ансель посмотрел на очертания башен и крыш на фоне неба, а потом взглянул в сторону золочёной двери, за которой скрылась кормилица. Стражи возле неё не было. Это так удивило Анселя, что он вслух произнёс:       – Куда они делись?!       Жёны закрутили головами, не понимая, про что он говорит. Скорее всего, они не видели в темноте так хорошо, как он.       Сердце бешено заколотилось от злого предчувствия.       Ансель бросился к двери. Даже сейчас, после сидения взаперти почти без движения, он бежал гораздо быстрее Унилы и Гааты. Он разорвал завязки на шее и скинул мантию. Жёны, кинувшиеся вслед, налетели на неё и запутались в груде тяжёлой ткани.       Ансель дёрнул за кольцо на правой створке.       Он вбежал внутрь, в темноту, и сразу споткнулся обо что-то на полу. Тут же загрохотало и покатилось по камню нечто тяжёлое, железное.       Тело. У него под ногами лежало тело! А в сторону, судя по всему, откатился шлем. У Анселя в висках, в затылке бешено застучала кровь.       – Вернись немедленно! – кричала позади Гаата. – Стой! Стой сейчас же!       Между её выкриками Ансель сумел уловить шум, доносившийся откуда-то сверху. Крики, лязг оружия. Он не был уверен – звуки были слишком далеко.       Он побежал на свет, горевший в конце сводчатого прохода.       Она должна быть там. Отилия. Они убьют её! Сторонники Эзгара, сторонники верховного короля… Им нужна её смерть, а ему – её жизнь! От неё зависит, будут ли жить Ансель и все остальные.       Свет шёл от факела перед широкой аркой. Рядом валялись тела людей в одеждах королевской стражи, одно с размозжённой головой. Ансель вбежал под арку – там начиналась винтовая лестница. Ансель посмотрел наверх: башня была ещё выше той, где жил он. И у́же. Крики доносились сверху.       Ансель побежал наверх. Он слышал, как Унила, Миба и Гаата в три голоса зовут стражу, кричат о нападении – они поняли наконец, в чём дело. Бесполезно звать – если бы стража была здесь, она уже бы пришла…       Отилию и её отца, ещё даже не погребённого, предали.       Измена. В самом сердце Бессы, в Клюве.       Ансель подумал, что не переживёт эту ночь.       Каменная лестница заворачивала круто, так что Ансель едва сумел остановиться, когда увидел прямо перед собой окровавленное тело.       Ансель перепрыгнул через него и побежал дальше.       Выше ступени были скользкими от струек крови.       Лестница разворачивалась перед ним бесконечно. Он видел закрытые двери, тела на ступенях и продолжал бежать. Иногда факелов не было, наступала темнота, и Ансель карабкался вверх на ощупь.       Грохот клинков, усиленный эхом, казалось, слышался уже за следующим витком, но там были лишь новые тела. Как будто бесконечный ночной кошмар.       Ансель, сообразив наконец, поднял со ступеньки короткий меч. Не только лезвие, но и рукоять была в крови, и Ансель вытер её краем одежды.       Он преодолел ещё десяток ступеней и оказался наконец там…       В маленькой комнате сражалось, как ему показалось, больше дюжины людей – все в форме королевской стражи, так что не разберёшь, кто с кем. Анселя никто не замечал, и он, приглядевшись, понял, что это нападавших была без малого дюжина. Защищавшихся было лишь трое: впереди стояли Одо и Вамба, его Ансель узнал только по бороде – лицо было всё в крови от страшной раны наискосок лба. Непонятно было, как этот человек ещё жив. Третий, судя по всему, не мог уже стоять на ногах. Он сидел, привалившись к стене, позади Одо и Вамбы, на левом согнутом локте лежала Отилия, другой рукой он держал меч.       Ансель, почти не думая, повинуясь волне ярости и страха, вонзил свой клинок в спину стражника, что стоял перед ним. Прямо напротив сердца.       На втором была кираса, и поэтому Ансель рубанул по основанию шеи, наполовину отделив голову от тела.       В следующее мгновение трое гвардейцев повернулись к нему.       Он не был опытным фехтовальщиком и за год с лишним в замке ослаб. Ансель понимал, что против этих людей продержится в лучшем случае минуту.       – Это же он! Ансель! – закричали нападавшие. – Убейте его!       Ансель отступил назад, в более узкий лестничный проход, где его не могли обступить с боков. Он парировал удары один за другим, не пропустил ни одного, и даже сам ранил гвардейца.       Они уже были утомлены долгой схваткой – и только это его спасло.       То, что он отвлёк часть людей на себя, помогло Вамбе и Одо: эти двое набросились на оставшихся с пугающей, дикой яростью. Оба что-то кричали, но это больше походило на вой, и Ансель не мог разобрать ни слова.       И ему было не до того.       Стражник напротив него сделал резкий, неожиданный выпад. Ансель не успел уклониться, и меч вонзился ему в руку чуть выше локтя. Но зато и он сам ринулся вперёд и ударил противника в открывшийся во время выпада торс.       Стражник зажал рану рукой, неловко размахивая второй. Другие два оттолкнули его в сторону и кинулись на Анселя.       Ему снова пришлось отступить, и он оказался на лестнице, в очень невыгодной позиции: стражники наседали на него сверху.       Он спустился ещё на одну ступень и, поднырнув, рубанул того, что стоял ниже, по ногам.       Второй стражник перепрыгнул через повалившегося первого и бросился на Анселя.       – Ах ты тварь!!! – прорычал он. – Я тебя рас…       Его крик сменился хрипом и бульканьем, когда горло его перерезал длинный кинжал. Стражник рухнул на ступени, дёргаясь в конвульсиях. Позади него стоял Одо.       – Ко мне не поворачиваются спиной, – сказал он, сплёвывая красным.       Грудь его тяжело вздымалась.       – Это всё? – непонимающе спросил Ансель, делая шаг вперёд. Нападавших было так много…       – Да. Ты их отвлёк. А дальше мы сами… – Одо отступил назад.       Ансель бросил меч и побежал наверх по ступеням.       – С ней всё хорошо?       Одо прижался к стене, пропуская его:       – Да, с ней всё хорошо.       Когда Ансель, ступая прямо по телам, вошёл в комнату, то посередине её увидел Вамбу, стоящего на коленях. Он смотрел в сторону дверей и, заметив Анселя и Одо позади него, произнёс неузнаваемым, сипящим голосом:       – Мы спасли её? Жива?       – Да, – ответил Ансель, посмотрев на Отилию. Она спокойно лежала на руках у третьего из стражников, и слабый свет из окна освещал её маленькое серьёзное лицо.       Вамба разжал пальцы, и меч выпал у него из рук.       Ансель бросился к нему.       – Спасибо! Вы сражались… вы…       Одо оттолкнул его в сторону, едва успев подхватить повалившегося Вамбу.       – Ты слышишь меня? Где рана?! – кричал Одо.       Из-за того, что в комнате было темно, а одежда была покрыта кровью, невозможно было понять, что с Вамбой.       Ансель бросил взгляд на Отилию – стражник успокаивающе кивнул в ответ, – и склонился над Вамбой. Он нащупал пряжку кожаного нагрудника и начал расстёгивать его.       Вамба, на пару мгновений потерявший сознание, вновь открыл глаза. Он отыскал взглядом Одо, и их пальцы сплелись. Они молча смотрели друг на друга, а потом Вамба улыбнулся:       – Мы не подвели его, – прохрипел он. – Не подвели нашего короля. Мы же так хотели, Одо, до конца, ты помнишь?       – Где рана? – перебил его Ансель.       Вамба переложил руку, показывая место, но по-прежнему не отводил глаз от Одо.       – Ты не умрёшь! – заговорил наконец тот. – Даже не думай, скотина проклятая! Я тебе покажу «до конца»!       – С честью... – тихо сказал Вамба. – Я рад, что…       Ансель не особенно разбирался в ранах, но это место, обилие крови, бледность Вамбы, заметная даже в темноте… Наверное, опытный целитель из братства Пустой Горы мог бы спасти его, но сейчас с ними не было никакого целителя, даже самого захудалого деревенского знахаря.       Но зато были Жёны. Они тоже могли помочь…       Схватка продолжалась недолго, они уже должны были быть здесь. Быть того не могло, чтобы Унила не помчалась за ним!..       Снаружи протяжно завыл рог.       Ансель поднялся на ноги и подошёл к окну. По дальнему двору метались огни, но в ближних до сих пор никого не было. То ли стража пока не поняла, где конкретно сражались, то ли кто-то сумел перекрыть все входы в королевский дворец. Он был обнесён отдельной стеной, крепость внутри крепости…       Ансель взял Отилию из рук стражника, который с облегчением откинулся на стену.       – Как хочется пить… – прохрипел он.       – Скоро, – ответил Ансель. – Скоро придут целители.       Он потрогал свою руку там, где ткань намокла от крови. Боль, если не шевелить рукой, была вполне терпимой, а вот если шевелить… А ещё пальцы начинали неметь.       Ансель переложил Отилию так, чтобы меньше напрягать руку – она недовольно закряхтела и замахала ручками, но быстро успокоилась. Вид у неё был вовсе не серьёзный, а испуганный. Она как будто понимала, что происходило, – но почему-то не плакала.       – Смелая девочка, – Ансель коснулся пальцем её пухлой щёчки.       Он повернулся к Одо:       – Там огни, но они за дворцовой стеной. Подать сигнал? На лестнице есть факелы…       – Нет! Неизвестно, кто ещё его увидит, – Одо говорил отрывисто, словно задыхаясь. – Если был третий отряд – или четвёртый! – то они нас ищут.       – Нужен целитель!       – Как будто я не знаю! – огрызнулся Одо.       Вамба, которого он обнимал, дышал со страшными, присвистывающими хрипами.       – Со мной была Унила, она…       – Она уже была бы здесь, – произнёс Одо. – Проклятье! Сукины дети!       – Ты думаешь, что внизу…       – Да! – опять оборвал его Одо, не дав договорить. – Ещё один отряд. Вот почему Жёны не пришли! Их кто-то перехватил! Ты успел, а они уже нет.       Вамба, который молча слушал их, вдруг просипел:       – Защити... Она дочь нашего госпо… – он закашлялся.       – Молчи! Тебе нельзя говорить! – крепче стиснул его Одо.       – Сколько людей на стороне Эзгара? – спросил Ансель. – Вся гвардия переметнулась, кроме вас?       – Нет! Это какие-то вшивые наёмники! – Одо затряс головой. – Я только двоих узнал, из отряда Корда, остальных никогда раньше не видел. Они переоделись, а в темноте лиц не разобрать. Главное, Корд впереди идёт, так их и пропустили внутрь. Проклятый предатель! Гнида!       – То есть остальная гвардия верна?       – Я уверен! Разве они стали бы набирать этот сброд, если бы королевская стража была на их стороне?       – Значит, к нам скоро придут на помощь!       – Если ворота заперты, то не скоро, – Одо сплюнул. – Они оставили ворота открытыми, как обычно, чтобы не привлекать внимания. Но провернуть всё по-тихому этим ублюдкам не удалось, так что они, если не совсем дураки, закрыли их.       Ансель вспомнил окованные металлом створки огромной толщины. Королевский дворец был сердцевиной Клюва, самой защищённой частью замка. Ансель не верил, что всё могло быть так плохо. Они же в Клюве! Как кучка заговорщиков могла такое устроить? И что делать теперь?       – Нам надо уходить, – сказал Ансель. – Здесь мы как в мышеловке.       – Нам больше некуда было отступить, – сказал Одо, точно оправдываясь. – Мы пробивались из покоев принцессы во двор, но у дверей нас тоже ждали. Вот и побежали в башню.       – Мы спустимся и спрячемся. Дворец же огромный, они нас до утра не найдут!       Одо смотрел на Вамбу, которого не в силах был отпустить.       – Иди с ним, – сказал Вамба.       – Давай к стене тебя подтащу…       Ансель не стал дожидаться Одо и, пытаясь не споткнуться ни о чьё тело, пошёл к двери. В темноте слышалось тяжелое, мучительное дыхание, иногда даже стон, но большинство людей здесь, как он понял, были уже мертвы.       Спускаться по тёмной лестнице с Отилией в одной руке и мечом в другой оказалось сложнее, чем Ансель думал. Даже если на ступенях никто не лежал, они были скользкими от крови, и пару раз Ансель едва не потерял равновесие… Он помнил, каким долгим был подъём, теперь предстоял такой же спуск.       Наконец-то появился факел, и Ансель в его свете быстро преодолел поворот лестницы. Он не успел дойти до следующего факела, как услышал снизу шум – голоса, стук шагов.       Он осторожно подошёл к перилам: лестница вилась вдоль стен, а внутри спирали оставалось пустое пространство, колодец, просматривавшийся до самого низа. В темноте трудно было определить, сколько витков лестницы их сейчас отделяло, но там двигались два тусклых огонька, как от фонаря.       Ансель вжался в стену, в первый момент позабыв, что без света его и так не могли увидеть, а потом бросился наверх.       В Одо он чуть не врезался через два поворота:       – Кто-то поднимается, – прошептал он.       – Слышу. Идём назад, оставишь ребёнка в комнате, – развернулся он, и начал подниматься наверх.       – Но вдруг это королевская стража?!       – Они поднимались бы молча, чтобы не выдать себя. Это не они.       В комнате Анселю пришлось положить Отилию прямо на пол, в углу у окна, единственном месте, куда не натекла ещё кровь. Стражник, который держал Отилию до того, был без сознания, а Вамба держался из последних сил.       Отилия внутри пелёнок дрыгала ножками – холодный камень ей не понравился.       – Прости, – сказал Ансель. – Если бы не я…       Если бы не он, если бы не убийство Эмонда, разве кто-то посмел бы сейчас покуситься на жизнь его дочери? Но не он начал эту игру! Правила установил Эмонд, и он бы убил их всех: Анселя, его мать, его сестёр и братьев. Ансель должен был его остановить.       Он сделал свой ход, он победил Эмонда, но итог всё равно оказался тот же, а может, и хуже – Отилия, которую Эмонд берёг бы как зеницу ока, тоже умрёт.       Ансель взял себе второй клинок, покороче. Он не умел сражаться двумя, но надо было чем-то отбивать удары. Анселю было страшно, несмотря на то, что он уже давно не надеялся выжить. Но близость врагов вызвала не один только страх – ещё и поток горячего, жгучего в жилах, отчаянное нетерпение, лихорадку, опьянение, даже восторг… И Ансель был почти рад, что умрёт не зарезанный в постели по приказу Эмонда, а вот так, с оружием в руках, защищая себя и других.       Одо прощался с Вамбой, что-то тихо шептал ему на ухо, и Ансель прошёл мимо них на лестницу.       Голоса были совсем близко. Слышно было позванивание доспехов и лязг оружия.       Ансель выбрал место – ступень перед крутым поворотом лестницы – и столкнул лежавшее там тело ниже.       От страха не осталось ни следа, только сожаление. Сам он уже давно готов был умереть, и этот день ничуть не хуже следующего, но те, кто оставался позади него, Отилия и люди, так жестоко и упорно за неё бившиеся…       Словно услышав его мысли, Отилия начала плакать. Плач был возмущённым, гневным, ни капли не испуганным. Ансель подумал вдруг, что будет, когда наёмники её найдут… Пригвоздят ударом меча к полу? Разобьют голову о стену? Выбросят в окно?       Он крепче сжал рукоять меча, так что движение пальцев отдалось болью в ране. Он будет сражаться за неё столько, сколько сможет и пока он жив. Помощи ждать неоткуда.