Ансель шёл к выходу из темниц по длинным коридорам, а в голове всё ещё звучал визгливый, полный злобы и отчаяния вопль Унилы. В её глазах, когда он в последний раз посмотрел на неё, не было ни капли страха, только ненависть.
До того, как ей заткнули рот, Унила несколько раз успела выкрикнуть имена других Жён. Ансель надеялся, что они не расслышали: подземелья были глубокими, а стены – толстыми; темницы были построены так, чтобы крики истязаемых преступников не тревожили обитателей замка. Но откуда вообще Унила взялась? Как её пропустили вниз? И почему с ней пришла только Арна? Почему ни Гааты, ни Одо не было?
Ирмин сказал, что если бы кто-то пытался ворваться в подземелья силой, то охрана сверху об этом бы сообщила. Так что, скорее всего, Унила проникла сюда, минуя стражников наверху, возможно, по какому-то тайному проходу.
Звучало это вполне правдоподобно, но уверенности не было. Поэтому Ансель возвращался назад в страхе и неведении. В двух десятках шагов от выхода ему стало дурно, так что пришлось прислониться к стене и перевести дыхание. Он закрыл глаза и начал шептать старую молитву, которой его научил отец. Он повторял слова на древнем языке, не вдумываясь в смысл, но он знал, о чём они: об избавлении от страха и о самой тщетности страха перед лицом неизбежного.
Когда сбившееся дыхание унялось, Ансель пошёл к выходу. Стража на входе пропустила его ни слова не говоря, тем более что за ним следовал Фульк. Но дальше тот не пошёл, остался.
Гаата и другая сестра из обители, кажется, Вилна, стояли рядом с Одо и остальными королевскими стражами. Обе Жены зло и встревоженно уставились на Анселя, но по выражению их лиц было понятно – криков Унилы они не слышали, бежать в темницы не собирались…
– Почему так долго?! – рявкнула Гаата. – Ты видел убийцу? Что у тебя спрашивал изыскатель?
Одо пока молчал, но по пристальному и тяжёлому взгляду было видно – он хотел узнать то же самое.
Ансель переводил глаза с одного на другую. Они ждут. Надо что-то сказать им. Но что? Что? То, что он придумал, пока шёл сюда, никуда не годилось, но лучших оправданий у него не было…
– Да, я видел убийцу… – медленно произнёс Ансель.
– Кто он? Откуда? Что сказал?! – вмешался Одо. – Почему его не отдают нам?
– Он пока молчит.
– Это ничего, – ухмыльнулся Одо. – Наши палачи быстро развяжут ему язык.
Ансель вздрогнул. Он так и не смог придумать, как вытащить Кейна из темницы. Вернее, как спасти от изыскателя и его зверя. Он мог бы приказать людям из Оленьего дома отпустить Кейна на свободу прямо сейчас, но это было бесполезно… От зверя не скрыться нигде. Он всё равно найдёт Кейна.
– Он отсюда? С Полосы?! Не из Гессема? – засыпал его вопросами Одо.
– И что, это всё, что ты за полчаса узнал? – подозрительно зыркнула на него Гаата, приближаясь.
Ансель заметил, что не один он здесь волновался: Гаата постоянно оглядывалась, словно ждала кого-то. Унилу, кого же ещё…
Ансель выдохнул, пытаясь успокоиться.
– Отойдём, – сказал он наконец, повернувшись к Одо.
Гаата и другая Жена последовали за ними, не дожидаясь приглашения.
– Меня позвали не ради убийцы, – тихо произнёс Ансель, когда они остановились посреди двора в десятке шагов от стражников. – С ним и так всё ясно… – Ансель сглотнул. – Со мной просто хотели переговорить без свидетелей… Без Всевидящих Жён.
– О чём переговорить? – тут же вскинулась Гаата. – Чего они хотели? – Она развернулась к дверям с видом почти угрожающим, точно намереваясь войти туда и разобраться с изыскателем.
– Меня много расспрашивали о короле, – торопливо заговорил Ансель, – о том, какой в замке был распорядок, об охране, о входах и выходах… Кто и куда мог войти и выйти.
– И что ты ответил? – усмехнулась Гаата. Она-то прекрасно знала, что Ансель не мог раскрыть никаких тайн, потому что, кроме своей башни, ничего почти в замке не видел.
– Я мало что мог рассказать. Только о том, как живу я. Без лишних подробностей, – добавил он на всякий случай.
– И зачем они про это расспрашивали? – Одо сжимал и разжимал кулаки. – Они что, думают, в убийстве замешана дворцовая стража?
– Я сначала тоже так подумал, но вопросы были не только про стражу. Они ещё много спрашивали про Всевидящих Жён… Я не понимал, что от меня хотят, но когда я возвращался, меня остановил другой человек, – продолжал Ансель свою нескладную историю, додумывая подробности на ходу. – Наверное, он подкупил стражников из Оленьего дома или… Или они подчиняются ему…
– А он чего хотел?! – на лице Гааты растерянности теперь было больше, чем злости. Она опять начала озираться – потому что не знала, что делать без указки Унилы.
– Поговорить о завтрашнем Совете. – Ансель чуть помедлил, ещё раз прокручивая в голове то, что придумал. Что они с Ирмином успели придумать. – Среди людей верховного короля тоже не всё гладко, там нет согласия. Король Лотар хочет ввести в Совет регентов Мабона, и наш канцлер согласен, но на это место метит другой… Он предложил мне свою поддержку.
– В обмен на что? – настороженно поинтересовался Одо.
– Я должен буду воспротивиться тому, чтобы Мабона выбрали регентом.
На самом деле Лотар не собирался делать Мабона регентом, он прекрасно понимал, что тот годился только для того, чтобы украшать своим величественным видом празднества и охоты; Ирмина он считал куда более толковым и изворотливым, поэтому велел оставить Мабону высокий сан посла, а Ирмина продвинуть в Совет регентов. Но Одо и Гаата этого не знали.
– Как воспротивиться? Каким образом? – Одо переводил взгляд с Гааты на Анселя.
– Тот человек верит, что у меня есть влияние при дворе. Он просил переговорить с канцлером и с князем Скавеном, а я даже не знаю, кто это…
– Это один из тех, кто метит на место регента, – пояснил Одо. – Многие думают, что ему оно и достанется, но там есть ещё верховный жрец Адалард, и ещё Криспен из…
– И почему этот человек решил, что ты станешь ему помогать? – Гаата не дала Одо договорить. – Что он тебе предложил, а? О чём вы сговорились?
Она сделал шаг вперёд и схватилась за складки накидки на его груди.
Ансель отпрянул. Ему было страшно до дрожи. Он понимал, что, несмотря на то, что в его Круге появилось трое людей и находились они совсем рядом, он всё равно был в полной власти Гааты.
– Он предупредил меня… Сказал, к чему были те вопросы.
– И к чему же? – Гаата притягивала его всё ближе к себе.
– Мабон хочет… – Ансель выдохнул. – Когда он войдёт в Совет регентов и получит власть при дворе, то обвинит меня в измене… Якобы я не был верен королю, и Отилия не его дочь. Может быть, даже скажет, что всё делалось с ведома Эмонда, потому что тот знал, что его семя ослабло.
Лицо Гааты рядом с ним стало беспомощно-изумлённым, зато лицо Одо исказилось яростью. Ансель, стараясь скрыть злую радость, продолжал:
– Поэтому они и расспрашивали о страже, о том, кто мог ко мне входить… Надеялись, что я сам обвиню себя, расскажу, где обычно бывал, когда оставался один, чтобы они могли придумать убедительную ложь.
– Да как они смеют?! – даже в темноте было видно, как побледнела Гаата. – Это невозможно! Ни на миг ты не оставался один!
– Но нет ни одного свидетеля того, чтобы король Эмонд входил ко мне или что я приходил в его опочивальню.
Одо с Гаатой остолбенели.
– Я буду этим свидетелем, если потребуется, – сказала Гаата. – И Унила. Любая из служанок подтвердит, что младший король никогда не оставался без присмотра. Никогда! Мы должны пойти туда и…
– Нет, – сказал Ансель.
Он сжал пальцы Гааты, что всё ещё цеплялись за его плащ:
– Если ты туда пойдёшь, то выдашь человека, который мне помог.
– И что теперь делать?! Дать этим змеям объявить принцессу незаконнорожденной?! Верховный король потерял всякий стыд! Как он…
– Верховный король не знает об этом. Он не так глуп, чтобы дать такие распоряжения.
– Зато так и рвётся занять трон в Бессе! – Гаата отбросила руку Анселя. – А ты… Что ты вообще понимаешь?
– Больше, чем вы трое! – Ансель обвёл взглядом Одо и двоих Жён. – Я рос в замке, а не на улице. Меня учил брат Бедвин, прославленный своими знаниями! Я прочитал сотни книг, а вы сколько? И даже я не знаю, что предпринять. Но точно не нестись туда сломя голову. Надо предупредить канцлера – только он может с этим разобраться. А вам двоим даже думать о таком не стоит…
Последние слова прозвучали высокомерно. Ансель подумал, что Гаата разъярится ещё больше – Унила точно бы взбесилась, – но она отступила и задумалась, покусывая губу.
– Да, скажем канцлеру, – согласилась она, – пусть он и ломает мозги.
Все теперь смотрели на Одо. Ансель понимал, что тот чувствовал себя сейчас ещё более паршиво, чем Гаата. Одо и правда не знал, что делать в такой ситуации; он был не придворным, а солдатом, однако тому, кто командовал королевской гвардией, следовало быть и тем и другим…
– Я немедленно отправлю гонца к канцлеру. Все эти козни – не по мне, – объявил наконец Одо. – И пусть он добьётся, чтобы Олений дом передал нам убийцу. Изыскатель выследил его, может катиться теперь назад, откуда приехал… Если после Совета он не отдаст преступника нам, я ни на какие клятвы не посмотрю!
– Слишком громко кричишь! – неодобрительно прошипела Гаата. – Отведи лучше короля в башню. Вилна за ним последит, а я разыщу Унилу с Арной. Как сквозь землю провалились…
– Возвращаемся во дворец, – громко скомандовал Одо. – А вы, – он ткнул в двух крайних стражей, – сопроводите госпожу Гаату. Что-то не нравится мне это всё…
Гаата кивнула в знак признательности. Она пошла в одну сторону, Ансель и вереница стражников – в другую. Им начинала овладевать паника, когда он думал, что случится, если Гаата поймёт, что Унила с Арной исчезли. Он не знал, что тогда будет. Из-за вмешательства Ирмина всё настолько запуталось, что теперь никто не сумел бы предугадать, что сделает Гаата, или Одо, или даже он сам… Ему приходилось действовать по наитию, не имея времени на раздумья.
Единственное, на что ему оставалось надеяться, так это на то, что в неразберихе, что началась после смерти короля и усугубилась нападением Эзгара, многие начинали сомневаться, не знали, что делать, а отточенный порядок службы нарушился. Это давало ему шанс уцелеть.
– Который сейчас час? – спросил Ансель, уже давно высчитывавший минуты до начала Совета.
– Недавно отзвонили полночь, – ответил Одо.
Они шли к воротам, и Ансель едва держался наравне с остальными.
Нельзя было сказать, что он сильно пострадал и боль была невыносимой, но ни один из мужчин, с которыми он был сегодня, нежностью не отличался. И он даже не мог возненавидеть их за пережитое унижение, потому что эти люди уже стали его Кругом.
Ансель по-прежнему был заперт во дворце, но как будто бы только тело. Сам он вырвался за его пределы, потому что люди, с которыми он был связан, скоро выйдут за стены Клюва, а вместе с ними и он получит свободу…
Он постоянно хватался за Эхо, метался мыслями от одного человека к другому, так что не мог уже понять, чьи ощущения сейчас переживает. Даже Ирмин, так поразившая Анселя сдавленная боль внутри него, стал неотличим от остальных. Из их ощущений Ансель понял, что Унила и вторая Жена были надёжно связаны и посажены за решётку. Рты им заткнули. Сейчас Ирмин решал, что с женщинами делать дальше. Он уже знал от Анселя, что Одо собирался потребовать передачи убийцы королевской страже Полосы, и им нужно было избавиться от пленниц до того. Ирмин предложил вывезти одну из замка в своём паланкине, когда будет возвращаться назад, но что делать со второй? Убивать их Ансель запретил. Он знал, что подручные Ирмина свернули бы шеи и той и другой, стоило приказать, но он не мог… Если Унила или та другая Жена будут угрожать его жизни или жизням родных, он отдаст приказ – Ансель не сомневался, – но пока он не мог…
Тонне и Фульк посадили Всевидящих Жён в дальние камеры в разных концах подземелья, так что даже если бы Одо явился за Кейном прямо сейчас, то не увидел бы в темницах ничего подозрительного, разве что накрытый к ужину стол и осколки посуды на полу. А потом… Ансель надеялся, что
потом ему уже нечего будет бояться.
Если в Совет регентов войдут сразу он и Ирмин – Ансель до сих пор был ошеломлён тем, что в Круге оказался столь влиятельный человек, – то ни одна Жена не сможет ему больше навредить. И первым же своим приказом он отправит Гаату и Вилну в соседние с Унилой камеры. Пока Жёны были ему нужны, потому что они знали, где прятали его семью. Может быть, не все, но Унила точно должна была знать. Эмонд доверял ей. Ему нравилась безжалостность, с которой Унила обходилась с его супругом; это его успокаивало, он чувствовал, что отдал ллир в надёжные руки.
По лестнице Ансель поднимался с трудом. Она была не столь крутой и узкой, как в башне, где они с Одо бились с предателями, – ранее безымянная, теперь та называлась Кровавой, – но Ансель думал о том, сколько ещё ступеней оставалось, с содроганием. И с каждым шагом становилось всё больнее. Он поднимался, стиснув зубы и стараясь не дышать слишком громко, и однако же Вилна всё равно заметила, что с ним что-то не то…
– Уже тяжело подниматься?
– Нет, всё хорошо. Просто устал. Хочу спать.
Ансель ускорил шаг. Нельзя было допустить, чтобы Жёны решили, что ребёнку что-то угрожает. Они могли, как и в прошлый раз, запретить ему выходить из башни, а завтра он должен был во что бы то ни стало попасть к Ступенчатой горе.
Когда они поднялись в комнаты, служанки уложили Анселя в постель и принесли ему уже привычный снотворный настой. Но тревога была столь велика, что уснуть Ансель не смог, несмотря ни на какие травы…
Он думал то о Кейне, то об Одо, то о предстоящем Совете, то о запертой в темнице Униле, и мысли его кидало от счастливых и окрылённых к отчаянным…
Он не мог убить страх в себе до конца. Даже зная, что обречён погибнуть, – когда Гаата поймёт, что нет никакого ребёнка, – он всё равно боялся. Положение его не могло стать хуже, чем сейчас, когда смертный приговор ему и родным был уже вынесен, но всё равно боялся совершить ошибку… И был ещё человек, которого, в отличие от Анселя и его семьи, можно было спасти. Кейн. Он избежал расправы в замке Ортигерн и мог бы прожить ещё много лет, но он пришёл в Бессу, спас Анселя, а тот теперь не мог спасти его…
В отчаянии Ансель даже попросил Ирмина заменить Кейна другим заключённым, благо, в замок их привезли несколько, но Ирмин сказал, что обман быстро раскроют.
Чтобы запутать пособников цареубийцы и одновременно обезопасить его от чьего-нибудь праведного гнева, вместе с Кейном в подземелья привели четверых преступников попроще, но несколько десятков стражей из Оленьего дома знали, как выглядит пойманный изыскателем человек, запомнили его лицо и татуировки. Ирмин даже видел, что изыскатель делал с них рисунки. Он приложил их к письмам, которые приготовил перед отъездом: одно ушло в Тарсию королю Лотару, второе – главе королевской стражи, то есть Одо.
Ансель пытался найти, нащупать хотя бы слабый отголосок Эха Кейна, но находил лишь тишину, словно Кейн растворился в белом непроницаемом тумане.
И даже если бы он вдруг отозвался… Ансель не знал, что ему сказать, какую надежду дать.
Вилна сидела в противоположном конце комнаты, изредка начиная клевать носом. Через пару часов её сменила Гаата. У той – Ансель осторожно подглядывал – сна не было ни в одном глазу; она заметно волновалась, просто-таки места себе не находила, то и дело вскакивала на ноги и ходила от окна к окну. Наверняка всё то время, пока её не было в башне, она разыскивала Унилу. И не нашла.
Вскоре после её прихода послышался какой-то шум в большой комнате. Гаата выглянула и, оставив вместо себя Вилну, ушла туда. Ансель слышал глухие голоса, но даже не был уверен, что вторым говорившим был Одо, но потом Вилна тихонько прокралась к двери и приоткрыла створку.
– …никуда они деться не могли, все выходы на ночь перекрыты, – говорил Одо.
– Вы всех допросили? Никого не пропустили?
– Я допросил каждого по отдельности, стража говорит, что Арна прошла мимо них в Зелёный двор, помощник лекаря видел, как она заходила к Униле. А вот как она шла назад, никто не видел…
– Что это, колдовство какое-то?!
– Они могли пойти куда-то ещё. В другую сторону…
– Куда?! Куда они могли пойти?! – возмутилась Гаата. – Унила на ногах еле стояла, а тут вдруг прогуляться решила? Я её знаю. Она должна была со всех ног броситься к темницам.
– Когда рассветёт, будем искать дальше. И от Келлеспа будет ответ. А сейчас…
Вилна, поняв, что разговор заканчивается и Гаата может войти, осторожно прикрыла щёлку и вернулась в кресло.
Ансель лежал зажмурившись и сжимал и разжимал кулаки.
Проклятый Ирмин! Если бы не его козни, можно было бы спокойно дожидаться полудня. А сейчас из-за пропавшей Унилы весь замок переполошился, и Ансель боялся, что кончится всё это очень плохо… Унилу не найдут ни к утру, ни даже к полудню, и Гаата может испугаться. Она запрётся вместе со своим пленником в башне и будет ждать, пока кто-нибудь не скажет ей, что же делать.
Нет, она не должна так поступить. Она знает, что люди ждут ежевичного короля и потребуют его присутствия на Совете. И без него Мабону будет легче заполучить место регента. Она не захочет отвечать потом за последствия, и поэтому она позволит ему пойти на Совет. Или же нет?
Анселю казалось, что он сойдёт с ума от тревоги раньше, чем увидит Ступенчатую гору.
***
Когда Келлесп провозгласил Анселя Ортигерна, отца королевы Отилии, регентом и протянул ему шкатулку, где на чёрном бархате лежал последний из трёх перстней с гербом Полосы, Ансель окинул взглядом не толпу, собравшуюся под ступенями, а людей, стоявших позади.
На лице Одо – невыразимое удивление, на лице Гааты – ярость и одновременно страх, а князя Скавена, который уже считал кресло регента своим, просто перекосило от злобы.
Келлесп казался умеренно взволнованным, словно бы сам не ожидал подобного поворота, но был готов принять выбор людей, которые горячее всего поддерживали Анселя. Самого Келлеспа они тоже поддерживали, но сдержанно, а Ирмина даже освистали.
Однако же именно Келлесп навёл всех на мысль о том, что регентом может стать Ансель. До этого – по крайней мере, в Большом Совете – никто о нём как о регенте не думал. Людей из влиятельных семейств больше занимало то, как оттолкнуть соседа, с кем сговориться, кому что пообещать, а супруга Эмонда никто не принимал в расчёт, слишком незаметен он был. Да, он носил титул короля, и не было сейчас в Полосе человека выше него по положению, потому что Отилия до коронации оставалась принцессой, но всё это было лишь на словах; настоящей власти Ансель не имел, он даже прислугой во дворце не распоряжался.
Келлесп повёл разговор умно. Он начал речь с того, что напомнил, что одним из регентов по традиции становился родственник малолетнего монарха, и тут же посетовал, что близкие родственники Отилии в опекуны не годились: принцесса Йисоль была слаба здоровьем и не желала принимать участие в управлении государством; Эзгар и его сыновья были объявлены преступниками, и когда регенты будут избраны, их первым же повелением станет заключение Вилбрордов под стражу. На этом моменте Скавен и прочие, кто хотел усесться в регентское кресло, согласно закивали и заулыбались.
– Остаётся ещё король Ансель… – продолжил Келлесп неуверенно и словно бы между прочим, как будто он упоминал его не всерьёз, а потому лишь, что должен был всех перечислить, а на деле Ансель был столь же неприемлем, как Эзгар или Йисоль.
На несколько мгновений над Ступенчатой горой повисла тишина, а потом, набегая откуда-то издалека, будто раскаты далёкого грома, поднялся радостный крик.
После того, как перстень был надет на палец Анселя, последовала ещё пара коротких церемоний. Ансель боялся, что Гаата воспользуется этой задержкой и сбежит, но ещё с минуту она просто стояла на месте, не зная, что делать. Потом, когда Анселю нужно было подойти к кормилице и взять на руки Отилию, он оказался рядом с Одо.
– Схватите всех Жён, не дайте им сбежать.
Одо и двое других стражей словно бы не сразу поняли его приказ, так что Анселю пришлось напомнить, выставив вперёд руку с кольцом:
– С этого момента вы повинуетесь мне.
Одо – это было видно по его лицу – колебался.
Он не мог не понимать, что если подчинится, то отдаст Полосу под власть человека древней крови, которую столь яростно ненавидели Теодемиры. Но было ли лучше отдать её кому-то другому? И кому?
Ансель тем временем взял Отилию. Вид у неё был полусонный и сердитый, она недовольно трясла ручками и кряхтела.
– Решай, – тихо сказал Ансель, прижав Отилию к себе, и развернулся. Он не мог больше медлить, тысячи людей его ждали.
Когда Ансель снова взглянул туда, где стояли раньше Гаата с Вилной, ни той ни другой там уже не было. Одо смотрел на толпу с каменным лицом.
Ансель не знал, что произойдёт, когда он уйдёт наконец с открытой площадки. Он может увидеть в скрытом от глаз людей проходе связанных Жён, а может получить удар кинжалом точно в сердце – если кто-то осмелится тронуть регента и короля.
Церемония, к счастью, не была такой длинной, как прочие, проходившие у Ступенчатой горы. Видимо, только события, связанные со священной кровью Теодемиров, почитались достаточно значимыми, а регенты шли за кого-то вроде слуг и ничего сакрального в их выборе не видели.
– Вы должны будете вернуться во дворец по дороге Шествий, – напомнил Келлесп.
Обычно короли возвращались в Клюв по короткому пути, но сейчас все три регента должны были проехать по главной улице и явить себя народу Полосы.
– Одо! – позвал Келлесп. – Ваши люди готовы?
– Да, – Одо шагнул вперёд. – Дорога Шествий оцеплена гвардией и лучшими воинами из городского гарнизона и полка Телвард.
Келлесп довольно кивнул. Когда он отошёл, Одо прошептал: «Ваш приказ выполнен. Куда их отправить? В подземелья?»
До этого самого момента Ансель не был уверен, что он и его семья переживут этот день.
Да, убить регента, который постоянно на виду и наделён властью, – не то же самое, что тайком заколоть беззащитного супруга короля, который заперт в башне. Пока Эмонд был жив, да и в дни сразу после его смерти, Всевидящие Жёны и Вамба могли быть спокойны – убийство Анселя сойдёт им с рук. Теперь всё изменилось. Никто не может коснуться регента и короля и остаться безнаказанным. И всё равно: и Унила, и Гаата, и Одо были достаточно решительны, чтобы убить Анселя даже при таком раскладе, поэтому страх не ушёл и даже тогда, когда на руке заблестел тяжёлый регентский перстень, – а сейчас отступил.
Ансель от слов «ваш приказ выполнен» испытал нечто вроде потрясения и не мог выговорить ни слова. Одо вопросительно смотрел на него, не понимая, почему Ансель медлит.
– Заприте их в моих комнатах, – ответил он наконец. – Я туда больше не вернусь.
Он отвернулся и стёр потёкшие из глаз слёзы. Ему было стыдно, что он не в силах совладать с собой. Наверняка все подумали, что он плачет от счастья, что получил такую власть, но слёзы лились не от того…
Он понимал, что его битва пока ещё не окончена и всё снова может перемениться, но всё же, когда он услышал слова Одо, почувствовал, что тот душный, густой, непроглядный мрак, в котором он жил с того самого дня, как встретил у озера Эмонда Теодемира, начал рассеиваться.
***
Ансель отпустил слуг, распорядившись пригласить к нему Одо.
Как король и регент он мог бы жить в королевских покоях, но от одной мысли об этом на него накатывало гнетущее чувство, гнусная до отвращения тоска. Жестокость и упрямая злоба поколений и поколений Теодемиров, живших и умиравших там, осели на стенах, на богатых тканях, на позолоте, и Анселю казалось, он может осязать эти тёмные, тяжкие слои.
Он занял пустовавший много лет дворец принцессы Энгарды. Она была сестрой Тегвина Пятого; брат, невероятно к ней привязанный, построил для неё Тихий дворец, из-за чего Запретный сад в Клюве уменьшился на пятую часть. Про Энгарду и короля ходили разные слухи, многие считали, что они были любовниками, так что из-за дурной славы ни сёстры, ни жёны, ни дочери последующих королей не желали жить в Тихом дворце. Отилию Ансель велел переселить сюда же. Ей всё равно нельзя было оставаться в Золотом крыле – совсем рядом разбирали обрушившуюся башню, стоял шум и сновало множество пришлого люда: строителей, каменотёсов и возчиков.
Анселю давно следовало переговорить с Одо, но после Большого Совета не было ни времени, ни возможности встретиться без свидетелей. Сначала во дворце был длинный пир, окончившийся за полночь, а с раннего утра один за другим следовали приёмы для послов и глав влиятельных родов. И Кейн, был ещё Кейн…
Все эти люди, поздравлявшие его с занятием кресла регента, наверняка решили, что король Ансель, как и поговаривали, действительно немного не в себе, почему его и не допускали до государственных дел. Ансель понимал, что нужно слушать важных гостей, и отвечать, и быть любезным, но не мог заставить себя думать о них, он не слышал и половины того, что ему говорили, потому и отвечал невпопад или же с подсказки Келлеспа. В мыслях были Кейн и Одо. Ни один из них не был ему врагом, но оба были смертельно опасны, пусть и по разным причинам.
Каждый раз, вспоминая об Одо, Ансель чувствовал неуверенность и страх. Одо мог его остановить. Мог рассказать всю правду о том, кем на самом деле был Ансель Ортигерн, мог отдать приказ убить его – потому что бо́льшая часть стражи всё ещё повиновалась Одо беспрекословно, как когда-то Вамбе. И даже если бы они и отказались поднять руку на короля, Одо вполне мог сделать это сам. Тот момент, когда он ворвался в башню после убийства Эмонда, был одним из самых страшных воспоминаний Анселя. На несколько ударов сердца он поверил, что проиграл.
Во время Большого Совета Одо выполнил приказ Анселя, и это значило даже больше, чем само заключение Всевидящих Жён под стражу. Это значило, что Одо решил оставить ему жизнь. И Анселю казалось, что теперь уже не из-за ребёнка, которого он якобы носил, и даже не из-за того, что регента не убить без последствий, и не из-за того, что сохранять Анселю жизнь было выгодно, а просто потому, что тогда в башне, когда они бились вместе, что-то изменилось, и Одо поставил на него.
Одо склонил голову, когда вошёл в новые покои Анселя. Пока они были плохо обставлены: гобелены и мебель принесли из Золотого крыла, и здесь они смотрелись чуждо.
– Хорошо, что вы пригласили меня, ваше величество. Я тоже хотел поговорить с вами, – сказал Одо, отвесив положенный поклон. – Ваша мать и дети, что при ней, прибудут в Клюв завтра. Старших пока не нашли, но я узнал имя человека, который привозил письма от госпожи Эллив до того, как её отослали в обитель. Когда мы найдём его и допросим, то узнаем, в каком городе поселили остальных ваших родных, а может, и более важные подробности.
– Спасибо... – сказал Ансель. Голос у него сорвался.
По словам Гааты, которая была сейчас заперта в башне, лишь Эмонд, Вамба и Унила знали, где находились родственники Анселя. Двое давно были мертвы, а Унила, когда ей пригрозили пытками, проглотила припрятанный шарик из горького багрянника. Оказалось, она принимала такой же совсем недавно, и сердце не выдержало. Унила умерла через пару минут.
Однако выяснилось, что несколько королевских стражников сопровождали Ифанну, когда её привозили во дворец, и знали, где её прятали, но где жили старшие дети, кроме Эллив, что ушла в обитель Всевидящих Жён в Хенгисте, они не могли сказать. Ансель верил, что рано или поздно их найдут; это был лишь вопрос времени. Главное – Унила была мертва, и некому было отдать приказ убить их.
– Я пришёл с просьбой, – сказал Одо. – Освободите меня от несения службы во дворце.
– Почему?
– Эзгар… – произнёс Одо, словно сплюнул. – Раз даже за такие злодеяния преступников королевской крови не казнят, я убью его сам. Будет плохо, если это сделает глава королевской стражи, я наврежу вам и принцессе. Так что… – он коснулся саламандры, приколотой к перевязи, словно намереваясь сорвать её прямо сейчас.
– Не делай этого, подожди, – остановил его Ансель. – Вамба и все остальные, кто погиб в ту ночь, будут отомщены. Пока не знаю как, но будут.
– И сколько мне ждать?
– Я ждал больше двух лет. – Глаза Анселя болезненно сверкнули. – Эмонд отдал меня Униле сразу, как привёз из замка в Хенгисту. Два дня назад она сама убила себя в отчаянии.
– На вашей стороне боги. – Одо сделал какой-то необычный жест руками, соединив ладони и сцепив большие пальцы. Наверное, что-то южное. – Меня они не сильно облагодетельствовали.
– Я тоже не рад тому, что Эзгар жив. Даже в тюрьме он опасен. Мне сказали, что, если бы все три регента приняли решение, Эзгара можно было бы казнить, но…
– Но?
– Я не хочу, чтобы правление Отилии начиналось с казней. Не хочу, чтобы потом говорили, что я намеренно уничтожил весь род Вилбрордов, чтобы не осталось больше никого с кровью Теодемиров в жилах.
Ансель опустил глаза, когда говорил это. Наверное, Эмонд посчитал бы это слабостью, но Ансель не хотел брать на себя вину за смерть этих людей, хотел стать добрым и милосердным правителем, не таким, как предыдущий король. Он боялся совершить жестокий поступок, о котором узнали бы все – и осудили.
– Я один, – произнёс Ансель. – Нет ни войск, ни семей, ни сил, которые меня поддерживали бы. Ничего, кроме одобрения толпы. Как правитель я слаб и не могу позволить себе жестокость. Это настроит людей против меня.
Одо почесал подбородок:
– Вы правильно сказали тогда, ваше величество. Вы выросли в замке, а я – в грязном переулке позади питейных домов. И у нас рассуждали иначе: тем, кто слаб, надо не задабривать других, а бить злее.
– Когда-нибудь у меня будет достаточно сил, чтобы бить, а пока… – Ансель вздохнул. Пока его собственное положение было слишком шатким. – Пока не делай глупостей. Просто подожди.
– Убью я его или нет, мне всё равно здесь не место. Моё дело – махать мечом, а назначать патрули, считать, сколько лошадей надо заменить и сколько жалования выплатить, – не моё. Человека вместо себя я нашёл, – Одо довольно улыбнулся. – Робар Зердас.
– Который вернулся с запада? – переспросил Ансель.
– Он самый.
Робар Зердас был заместителем военачальника, которого Эмонд послал в помощь Блаю Нимандеру в войне с кочевыми ордами. Генерал Нимандер, правда, волей судьбы оказался здесь, в Бессе, и Ансель время от времени замечал его среди гостей на церемониях и дворцовых выходах. Такому, как он, было тяжело спрятаться в толпе придворных: высокий, широкоплечий, с резкими, хотя по-своему грациозными движениями солдата и вечной насмешкой в глазах вместо обычной во дворце угодливости.
Пару месяцев назад Зердас вернулся: он был тяжело ранен и отправлен домой подлечиться и увидеться с родными. Он изредка появлялся в Клюве, и Ансель не заметил, чтобы его беспокоили какие-то раны.
– Я мало знаю о нём, – сказал Ансель. А про себя добавил: «Как и обо всех остальных». Он прожил в замке долго, но не знал почти ничего о делах королевства.
– Он начал службу в Сером Камне и два года… – начал объяснять Одо.
– Просто приведи его ко мне, – прервал Ансель.
Во взгляде Одо появилось то осторожное напряжение, что Ансель замечал каждый раз, когда им случалось даже вскользь упомянуть Эхо:
– Я не думаю, что… что его предпочтения…
– Думаешь, он не захочет меня? – рассмеялся Ансель. – Говори, как раньше, прямо. Не бойся оскорбить мой слух. А что до предпочтений… Я всё же попытаю счастья.
Одо только пожал плечами. Он не мог не знать, что Ансель в первую же ночь после Совета пригласил одного из стражей в свою спальню, но к тому, что он начал пользоваться способностями ллир, Одо отнёсся пусть и с опаской, но иначе, чем когда-то Эмонд: он видел в этом не угрозу, а орудие, которое поможет сохранить трон для Отилии и обеспечить её безопасность. После смерти Вамбы все для Одо сосредоточилось на Отилии и мести.
– Я приведу его, – кивнул Одо. – Вечером?
– Когда ему будет угодно. Я должен быть уверен в человеке, который охраняет принцессу, – добавил Ансель, словно в оправдание.
– А как же я?
– Тебе важна Отилия… Или же кровь Теодемиров в ней? Я пока не понял до конца.
– Отилия, – ответил Одо. – Она не выживет без вас. Вы – единственный, кто защищает её не потому, что это
пока выгодно. Вы будете защищать её всегда. Она должна жить, потому что если её удушат или отравят, то Вамба погиб зря.
– Он бы не обрадовался, если бы узнал, что ты не выполнил распоряжение короля.
– Наверное. Но это он был верен королю, а я верен только Вамбе. И королеве.
Одо, словно давая понять, что говорить больше не о чем, отвесил короткий поклон. Он дошёл до дверей и уже коснулся золочёной ручки, когда Ансель окликнул его.
Одо обернулся, ожидая распоряжений или вопроса, но Ансель молчал. То, что он собирался сказать, могло стоить ему жизни, но если он угадал – доверие свяжет их с Одо ещё крепче. Эти слова трудно было произнести:
– Второй ребёнок… Его больше нет. Только Отилия.
– Это после того, что было в башне?
Ансель опустил глаза. Одо сам придумал объяснение, даже не пришлось ничего говорить.
– Я боялся, что если признаюсь раньше, то… то ты или Гаата убьёте меня.
Одо бросил на него долгий, пристальный взгляд, и в нём было что-то от удивления: словно Одо и сам не понимал, зачем делает всё это, зачем встал на сторону короля с севера; но он не задавал больше вопросов.
Ансель ещё какое-то время смотрел на закрытые двери после того, как Одо ушёл. Быть может, его преданность стоила дороже, чем подневольная верность Ирмина и других, подчинённых Эхом.
