***
Утро Ансель провёл в Золотом дворце, где теперь жили его мать и Отилия. Маленькая королева недавно научилась ходить, и все только и делали, что восторженно ахали и всплескивали руками глядя на то, как она ковыляет, держа няню за руку и указывая пальчиком, куда бы хотела добраться. Ансель же, когда навещал дочь, всё чаще вместо умиления испытывал тревогу. Раньше ему хотелось, чтобы Отилия скорее выросла и стала полновластной владычицей Полосы. Что бы он ни сделал, чьей бы поддержкой не заручился, положение регента было ненадёжным; Отилия же была Теодемирой, и теперь в Полосе не осталось ни одного, кто мог бы оспорить её право на трон. За пределами Полосы такие были, например, верховный король, но пока он был слишком занят войной на западе, чтобы интриговать ещё и против Отилии. Он должен был понимать, что момент упущен… Но после того, как Ансель узнал об осколке, ему уже не хотелось, чтобы дочь взрослела. Он не особенно верил в пророчества; те, про которые он читал раньше, были туманны, их можно было истолковать и так и эдак. Но то, что было высечено на стенах святилища, оказалось сокрушающе точным. В Отилии вернётся древняя кровь. Что они будут делать, когда дар девочки проснётся? Никто даже не может предсказать, каким именно он будет. Допустим, Ансель попробует научить её взывать к камню, чего и сам по-хорошему не умел. А остальное? Неусмирённая, магия может стать разрушительной. Если Отилия ненароком выдаст себя, против неё обратится всё Вечное королевство. Найдутся фанатики и безумцы, которые захотят уничтожить её даже ценой своей жизни… Ансель хотел, чтобы этого не происходило. Пусть бы Отилия осталась обыкновенным ребёнком… Пусть даже она станет плохой правительницей: жестокой, или сумасбродной, или такой, что отдаст всю власть супругу, – но пусть будет обыкновенной, будет нести тяжесть только короны. Этого уже достаточно для того, чтобы никогда не узнать счастья в жизни… А быть ещё и колдуньей, скрываться ото всех, вечно бояться… Бояться так же, как её отец, который скрывает, и боится, и выбирает боль, разрывающую сердце, ради сохранения тайны и власти. – Что с тобой? – мать подошла к нему, а Ансель даже не заметил. – Просто задумался. – О чём-то грустном? – О том, что её ждёт, – Ансель посмотрел на Отилию, которая отцепилась от няньки и шла, широко расставив руки в стороны, как маленький неуклюжий канатоходец. – Её ждёт долгое правление и замечательный брак. Лотар, наверное, локти кусает, что его сын уже помолвлен с рилонской принцессой. – У него есть ещё сын. – Но он не наследник трона! – Ей всего лишь год… – усталым голосом проговорил Ансель, опасаясь, что, раз их никто не слышал, мать опять заговорит о детях. Других детях. – Самое время для невесты из такой семьи, как наша. Ансель только хотел ответить, что пример Лотара и его старшего сына как раз учит тому, что с заключением брачных союзов не стоит слишком торопиться, как в приоткрывшуюся дверь заглянул юноша в зеленой тунике, какие носили слуги в Тихом дворце. Найдя глазами Анселя, он поклонился и направился к нему: – Ваше величество, вашей аудиенции просит господин Нимандер. Ифанна заговорила раньше Анселя: – Так сказали бы ему, что его величество сейчас занят! Ансель смерил её холодным и чуть удивлённым взглядом, показывая, что он нет, не разозлён, просто никак не может взять в толк, почему мать даёт указания его слугам, – и тут же понял, что этому взгляду он научился у неё… – Я скоро приду, – ответил он. – Проводите господина Нимандера в малую гостиную. Ансель не спешил покинуть Золотой дворец и, когда уже вышел, шёл медленно. Ему нужно было собраться с мыслями, успокоиться перед встречей с Нимандером и утихомирить вновь вскипевшую злость. Бессмысленную злость на человека, который отказывается жертвовать своей гордостью и всем, что имеет, ради неизвестно чего. Ансель ведь не мог ему дать ничего, кроме сомнительного счастья потерять себя в Круге… Когда он вошёл в малую гостиную, Блай стоял у открытого окна и смотрел вниз, на сад. Он не мог не слышать стука двери и шагов Анселя, отданного страже приказа никого не впускать, но не отошёл от окна и продолжал разглядывать сад, точно ничего интереснее в жизни не видел. Наконец, когда Ансель был уже совсем рядом, Блай повернулся: – Ваше величество… И больше ничего. Ансель молчал, терпеливо ожидая. Взгляд Блая медленно странствовал по его лицу, от глаз ко рту и обратно, спускался к шее, задевал волосы и плечи, ненадолго задерживаясь на длинных серьгах, и опять возвращался к губам. Ансель испугался собственного оцепенения, того, что стоял как зачарованный под этим затягивающим взглядом. Он не привык, чтобы кто-то имел власть над ним – не над его телом, а над ним самим, – и чтобы выворачивало душу от желания быть с другим человеком… Сердце билось больнее, чем от страха или ярости, даже больнее, чем от любви, потому что сейчас его жёсткими пальцами сжимало чувство потери. Ансель знал, зачем пришёл Нимандер. – Я возвращаюсь в Тарсию. Уезжаю сегодня, – сказал тот наконец. Ансель опустил глаза: – Что ж, надеюсь ваше путешествие домой будет лёгким и приятным. Блай с размаху захлопнул оконную створку, так что стёкла зазвенели не только в ней, но и соседних окнах. – Вы знаете, зачем я туда еду? – с почти ненавидящим придыханием спросил он. – И зачем пришёл к вам? – Конечно, я знаю, зачем вы едете, – спокойно произнёс Ансель. Он из последних сил старался сохранить внешнее равнодушие; это была его последняя броня. – Вас ждёт невеста. А вот зачем вы пришли… Попрощаться? – Я за этим же приходил и в тот раз, – проговорил Нимандер. – Но не смог. На самом деле я не хочу уезжать… Не хочу уезжать от вас. Он низко наклонил голову, так что упавшие на лицо волосы закрыли его глаза. – Это так жалко и глупо, я знаю! Ансель подошёл к нему ближе. Первым порывом было поступить так, как он обычно делал: разыграть высокомерное равнодушие, спрятать настоящие чувства, потому что они тоже были жалкими и глупыми, не признаваться, не давать в руки Блая Нимандера ещё и это оружие… «Вы же не думали, что я стану уговаривать вас остаться». «Ваши признания, что тогда, что теперь, неуместны». «Раз вы так решили, то мне только остаётся пожелать вам счастливого пути». Он не знал, что выбрать и вместо всего этого взял Нимандера за руку, как мог крепко стиснул его пальцы, и прошептал: – Я не отпустил бы вас, если бы мог! Он разжал руку, но Нимандер тут же её перехватил. Их пальцы сплелись. Когда Ансель поднял голову, лицо Блая, его губы были совсем рядом, и он дотронулся до них своими. Ансель целовал его нежно и медленно, желая запомнить всё; это был даже не поцелуй, а долгое несмелое касание. Первым не выдержал Блай, он обхватил щёки Анселя ладонями и толкнулся языком между его губ. Они наконец-то целовались так, как Ансель всегда хотел. Он мечтал вот так сжимать Блая Нимандера в объятьях, ощущать влажный жар его кожи под пальцами, слышать бешеное биение сердца – и больше ничего, стать свободным и безрассудным, так чтобы горячее и чистое желание заволакивало мысли… И наконец-то он целовал кого-то так, как это было до Эмонда, чувствуя такое яркое и безоглядное счастье, что становилось трудно дышать. – Ты мой, – прошептал Ансель. – Даже если ты уедешь… Почему-то очень хотелось зажмурить глаза, чтобы сбежать от взгляда Блая, но тот по-прежнему сжимал его щёки, крепко, почти до боли, так что Ансель не мог увернуться. – Даже если ты уедешь, – повторил он, задыхаясь, – даже если женишься на ней, то всё равно останешься моим. Я знаю. Как если бы ты был здесь… – Ансель... – выдохнул Блай и замолк, словно больше у него не было слов. – Ансель, если вы… если ты… Это безумие, но я всё брошу и останусь здесь, никуда не поеду, только дай мне слово… Я не могу, не хочу делить тебя с другими! Это невыносимо. – Я не могу... – Я не прошу о свадьбе, – не дал ему договорить Блай. – Я знаю, что это невозможно. Я не прошу ради меня пожертвовать короной, всего лишь… всего лишь быть моим… Ансель всё же закрыл глаза. Так больно. Он может получить всё, о чём мечтает: этого человека, его любовь и преданность – если только откажется от будущего Круга, от своего предназначения, от тайной власти… Но Ансель уже знал, что выберет. Ночью он решил окончательно и поклялся самому себе, что не отступится, потому что если бы надо было делать выбор сейчас, в это самое мгновение, глядя в глаза, то он был бы другим. Ансель выбрал бы Блая. – Тогда в Теодее… – ему пришлось открыть глаза и посмотреть на Блая. – Я не должен был всё это говорить. Я знаю, это звучало унизительно для тебя. Я жалею о том, что сказал тогда… – Ансель сглотнул. – Это неважно, – тут же отозвался Блай. – Нет, важно! Даже тогда ты не был для меня одним из слуг. Но теперь… теперь ты очень важен. Не потому, что ты великий военачальник, не потому, что спас нас всех. Ты сам мне важен, ты понимаешь?! Ты сам. Ансель посмотрел на Блая умоляющим взглядом, как, наверное, ни на кого и никогда не смотрел. Он надеялся, что Блай поймёт. Он не мог сказать ему, что любит и тут же заявить, что не откажется от других мужчин. Это не любовь. Блай никогда в неё не поверит. Так что лучше вообще не произносить этого слова. – Я не знаю, как это объяснить, – Ансель покачал головой. – Ты – не такой, как прочие, никогда не был и не будешь. Я дам тебе всё, что могу, ночи, дни, всё, что ты захочешь, но… Но я никогда не буду принадлежать тебе одному. Произнеся всё на одном дыхании, Ансель выдохнул. Ему было больно и стыдно до слёз. Они стояли в глазах, не скатываясь. Он смотрел на Блая и ждал, что тот скажет. Блай провел большими пальцами вдоль век Анселя, стерев слёзы. – Почему? Такое короткое слово и такой сложный, невозможный почти ответ. Ансель и об этом тоже думал раньше. Он не может открыть Блаю даже половину правды, даже четверть, потому что тот неглуп, он начнёт подозревать и, очень возможно, догадается, что ллир – нечто большее, чем утроба для королевских отпрысков. – Потому что я король, – произнёс Ансель. – Я не верю! Отказываюсь в это верить! Ты не можешь быть таким! Ансель вздрогнул от того, как резко и зло прозвучали эти слова. И как разочарованно. – Могу. Он думал, что последует очередная вспышка гнева, но Блай, наоборот, отступил от него на шаг, мучительное напряжение с лица сошло. – Я никогда не проигрывал сражения, – сказал Блай. – Да, я отступал, такое случалось… Понимал, что в этот раз не смогу победить, и отступал. Но я всегда знал почему. Сейчас я играю в игру, правила которой мне неизвестны. – Его голос дрожал. – Я проигрываю и не понимаю почему! – Думаешь, я её выиграл?! Я не хочу тебя терять!.. – Ты хочешь и меня, и всех остальных, и трон Полосы, и… и я не знаю, что ещё… – его голос звучал зло и опустошённо. – О да, ты король! С истинно королевскими желаниями… Анселю стоило больших усилий не опустить взгляд, хотя он чувствовал себя так, словно его отхлестали по щекам. Если смотреть на всё глазами Нимандера, тот был прав: Ансель хотел слишком много и ничем не желал поступиться. Нимандер убрал волосы со лба – Ансель заметил, что пряди стали влажными, – облизнул губы и склонил голову в поклоне. – Прощайте, ваше величество. – Нет, не прощайте. Мы ещё встретимся, – отозвался Ансель. Он даже сумел улыбнуться. Пусть Блай Нимандер запомнит его таким.***
После ухода Нимандера Ансель ещё долго стоял неподвижно на том же самом месте, а потом пошёл в соседнюю комнату – главную спальню – и через неё в спальню маленькую. Голова была тяжелой, в висках тянуло, и Ансель начал вынимать заколки из волос… Ему казалось, это может уменьшить боль, хотя и знал – она идёт изнутри. Он позволил ему уйти, единственному человеку, которого любил… Хотя и не знал точно, любовь ли это была. Даже если и нет – чувств ярче, полнее он ни к кому не испытывал. К Бедвину и Кейну он чувствовал сильную привязанность, но это во многом была общность, порождаемая Эхом, и желание, и забота, и умение доставить друг другу удовольствие. Блай Нимандер был далеко, за пределами Круга, недосягаемый для Эха, и всё равно – не было никого ближе его. Боль не уходила. Она разрасталась в груди, он чувствовал её – точно вдохнул чёрной, едкой пыли, – и шептала, отдаваясь где-то в затылке, что никогда теперь не оставит его и ему вечно жить под тяжестью сожалений, что не остановил Нимандера, и не обманул, и не сказал правду тоже… Было столько способов привязать его к себе, но он его отпустил. Ансель прижал ладони ко рту и застонал. Он опустился на колени возле кровати и закричал в стиснутые пальцы, а потом в горле что-то оборвалось с резкой болью… Лицо было мокрым от слёз. Ансель сидел так долго, пока не обратил внимания на то, как сильно сдвинулось солнечное пятно на полу. Прошло, наверное, не меньше часа… Ансель ни о чем в этот час не думал. Он сидел в каком-то странном ошеломлении, не видя и не слыша, не чувствуя себя; только камень вокруг ощущался – против его воли. Он осязал грозную мощь каменного основания замка и вечное напряжение сводов в храмах и дворцовых залах, как будто ярость и отчаяние пробуждали сокровенные и непокорные силы внутри него. Анселя терзала всё та же не находящая выхода ненависть, что он испытывал когда-то к Эмонду и Униле, но теперь он не знал, кого ненавидеть, разве что себя и кровь в своих жилах, и предсказанную тысячу лет назад судьбу. Прошло много недель, а он так и не вернулся в Теодею и не узнал, какое будущее было назначено ему. Может быть, там будет сказано, что второй умрёт от болезни, или от меча, или от яда… Но если так, знание ведь всё равно никак ему не поможет. Если повезёт, он прочитает там что-то более полезное, чем описание гибели, например, что станет хорошим королём или победит в битве. А вдруг там будет написано, что он не переживёт Эмонда и на год, и поэтому все эти тайны бессмысленны и самое верное будет остановить Блая, открыться, не боясь уже ничего, и быть с ним? Ансель вдруг услышал шаги в соседней комнате. По звонкому постукиванию каблуков он узнал мать. Что она здесь делала? Разве не приказано было никого не впускать? Не желая, чтобы она видела его ползающим по полу, Ансель всё же поднялся и сел на кровать. – Я просил, чтобы никого не пускали, – сказал он, едва мать вошла. – Мы беспокоились… Ансель вопросительно взглянул на неё: кто такие «мы»? – Я спросила у Зердаса, и он сказал, что не ощущает тебя. Совсем. И другие тоже. Как будто ты исчез. Я… Я слишком волновалась. – Иногда хочется побыть одному. Даже мне. – Он не сердился на мать. Скорее наоборот, был рад, что она не послушалась и вошла. – Что-то произошло? – Ифанна села рядом с ним на постель, не церемонясь, как это было в Ортигерне. – Нимандер… Чего он хотел? Это он тебя расстроил? Ансель покачал головой: – Нет, не он. Так сложилось… Он вспомнил вдруг, что мать тоже пожертвовала многим ради долга, уехала в старый горный замок и отказалась от человека, которого любила. – Нимандер возвращается в Тарсию. Король Лотар его ждёт. – А ты… – мать обняла его за плечи и чуть прижала к себе. – Ты хотел бы, чтобы он остался? – Да. – И что тебе помешало? Ансель сделал глубокий вдох, уже готовый рассказать, но слова умирали где-то в горле. Он расслабился и опустил голову матери на плечо. А мать просто гладила его по голове и ничего больше не спрашивала. – Если хочешь, ложись, – тихо сказала она, расправив складки на юбке. Ансель послушно лёг, устроив голову у матери на коленях. Она убрала волосы с его лица, пригладила их, а потом прикоснулась к векам, заставив Анселя закрыть глаза. – Ничего страшного не случилось, – произнесла Ифанна. – Всё поправимо. Вы ещё не раз встретитесь, и тогда ты его уже не упустишь. Может быть, так даже лучше, правильнее… Ты же сам говорил, что с ним надо быть осторожнее из-за близости к Лотару. – Не в этом дело, не в осторожности… – А в чём? – Он… он отказал мне. Веки Анселя задрожали. – Вот как? Ну... может же такое быть, что ты совершенно не в его вкусе? – неуверенно предположила Ифанна. – Хотя я бы так не подумала. – Он отказался, потому что не хочет быть одним из многих. Он хочет быть единственным. – Как он смеет ставить тебе условия? И откуда вообще про это знает?! Про других… – Узнал во время мятежа… Помнишь, мне нужны были ещё люди, я не мог ждать. Он и так узнал бы, я думаю. – Он собирается жениться на сестре короля и при этом желает стать единственным? – голос Ифанны стал язвительным. – Каков наглец! – Он готов был отказаться от свадьбы, если бы я отказался... от других. Мать только охнула, поняв наконец, что происходило между Анселем и Нимандером. – То есть, у него всё всерьёз? Но почему тогда... Тебе надо было согласиться на его условия, а потом… всё. Наутро он бы уже не стал требовать исполнения договора. Что бы он мог поделать? Не понимаю, о чём тут было думать! – Я не хотел его обманывать. – Сын, ты обманываешь сотни… – мать тихо рассмеялась и потрепала Анселя по щеке. – Нет, тысячи людей! Ещё один ничего не меняет. Ансель резко перевернулся, спрятав лицо в жёстких складках юбки. – Я люблю его! – простонал он. Он почувствовал, как замерла, словно окаменев, мать. Он уже жалел, что сказал ей, но от сделанной ошибки как будто бы стало легче. Её рука легла ему на затылок. – Ты не веришь мне? – спросил Ансель. – Верю, – она медленно гладила его по волосам. – Верю, просто… – Просто что? – Я не знаю, что тебе сказать и чем утешить. Я давно боялась, что это когда-нибудь с тобой случится. Но я так и не придумала, что же мне тебе сказать, бедное моё дитя… Мой красивый несчастный мальчик…***
На следующее утро Ансель проснулся с удивительно ясной головой. Впервые за много дней он хорошо, спокойно спал: как в детстве, когда из-за наказания или несправедливости долго плакал, а наревевшись, проваливался в глубокий сон. В предыдущий вечер Ансель заснул так же – только без слёз. Ещё до завтрака он сел прочитать доклады, которые передали вчера. Разбираться с посланиями от глав крепостей жутко не хотелось, поэтому Ансель занялся тем, что прислал Скефинг, глава королевских шпионов. К сожалению, в их донесениях не было ничего настолько увлекательного, чтобы Ансель отвлёкся от мыслей о Блае. Он читал слухи, собранные по всей Полосе и за её пределами, а думал всё равно о своём. Следующим было длинное письмо от высших служителей Серого дома, которым было поручено заняться устройством гробницы Эмонда в Теодее. Он ещё при жизни распорядился, где выдолбить нишу и как её украсить, и жрецы отчитывались в том, что всё было сделано по желанию короля и сколько на это было потрачено. Из везерских рудников была наконец привезена белоснежная мраморная плита, надписи на ней высечены, а это значило, что нужно было назначить день, когда тело Эмонда будет торжественно перевезено из малого склепа в Бессе в родовую усыпальницу Теодемиров. Ансель отложил письмо. Ему нужно будет вновь отправиться в Теодею – на этот раз с целым войском, не меньше, – и он сможет перерисовать надпись до конца и узнать, что ему суждено. И он в который уже раз подумал, а хочет ли он это знать? Пророчество открыло главное: Теодемиры были тайной ветвью, а в Отилии по-настоящему возродится древняя кровь. Но пока оно объясняло только его и Эмонда прошлое, придавало смысл тому, что уже было сделано. Та часть, которую он не успел прочитать, может предсказать будущее. Неужели всё уже предопределено? Даже его любовь к Блаю? И то, что он отказался от неё ради долга? Ансель подумал, что слишком долго жил в тени этого проклятого предназначения, делал то, что должен, а не то, чего желало его сердце. И если он узнает, что высечено на стене святилища, то не свяжет ли себя другим предназначением, новыми цепями неизбежного будущего? Ансель пододвинул письмо из Серого дома к себе, взял перо и начал писать на пустом месте ниже печатей и витиеватых подписей. Он написал, что королева Отилия – последняя, кто по праву может покоиться в святилище Теодеи. Её дети уже не будут истинными Теодемирами по крови, даже если она и даст им своё родовое имя, а не отцовское. Поэтому следует продумать уже сейчас, где будет устроено последнее захоронение, а зная это, можно окончательно достроить святилище, не опасаясь, что в одной из стен опять будет выбито отверстие под гробницу или целый ход для нового зала. Нужно пригласить лучших художников, зодчих и резчиков по камню, чтобы те перестроили и украсили святилище так, чтобы равного ему не было во всём Вечном королевстве. Из старых украшений следует оставить лишь древо, остальное – сбить. Простой камень не отражает величия рода Теодемиров, стены святилища должны быть украшены мрамором, драгоценной мозаикой и золотом. В помощь жрецам король отправит сановника из Бессы, чтобы ни строители, ни жрецы ни в чём не имели недостатка. Ансель поставил подпись и начал нагревать над пламенем свечи палочку винно-красного с мелкими золотинками сургуча, который варили специально для королевских печатей. Сановник, о котором он писал, был из Круга, и он получит точные указания: немедленно, как только прибудет в Теодею, распорядиться сбить древние орнаменты в святилище. В первую очередь – часть справа от древа, ещё не прочитанную. Растопив кончик палочки, Ансель наклонил её над письмом. Густые красные капли стекали на бумагу медленно и плавно. Ансель снял с пальца тяжёлое регентское кольцо и поставил оттиск. Надпись нужно уничтожить, чтобы даже в будущем у него не возникло соблазна узнать, какая судьба ему обещана. Он не желает жить, исполняя древнее пророчество, и что бы он ни совершил в будущем, это будут его решения и его жизнь. КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ