«И ты снова делаешь вид, Что есть сотни причин, чтобы продолжать жить.»
Малфой решил на некоторое время отложить письма и попробовать уснуть. Сегодня ночью он проспал мало из-за своих полуночных похождений с «ночными бабочками» Слизерина, и его жуть как тянуло в сон. Он ворочался с одного бока на другой, но никак ему не удавалось уснуть. В голове крутились события последнего часа, поэтому парень с особым энтузиазмом стал представлять себе одинокую Грейнджер в стенах лазарета, в стенах гостиной Гриффиндора и в стенах гостиной старост. В каждой из комнат она сидела молча, тихо всхлипывая или читая очередную книгу. Но исходя из последних событий, Грейнджер могла с особым удовольствием попивать огневиски или то же вино, которое она так нахваливала. А ведь оно и правда было неплохим. Вскоре организм парня перестал противиться и, сдавшись, оба погрузились в сон, да в столь глубокий, что парень проснулся аж вечером.***
Малфой проснулся от настойчивого стука в дверь. Забини звал его на ужин в Большой Зал и Драко, со злостным выражением лица, всё же соизволил спуститься к остальным. Ему казалось, что на него все смотрели с таким нескрываемым отвращением, что кишки аж сворачивало от этой картины. Особенно гриффиндорцы. Рон Уизли пожирал его взглядом, Поттер смотрел с такой нескрываемой печалью, что ком подкатывал к горлу. Младшая Уизлетта созерцала его персону с каким-то неясным выражением: то ли она ему соболезновала, то ли с таким же ненавистным взглядом смотрела, как и её братец. Кулаки всё ещё чесались врезать по его самодовольной роже, за те «гордые» слова, за спор. За Грейнджер. Драко аж передёрнуло от отвращения к самому себе за такие мысли. Что скажет его отец, если узнает о его постыдных мыслях и действиях, связанных с грязнокровкой Грейнджер? Да он его в Азкабан запрет за такое неуважение к своей семье! Осмыслив, что пора бы выкинуть из головы гриффиндорку, парень прошел к столу Слизерина и молча сел напротив Пэнси Паркинсон. Она лениво тыкала вилкой в фарфоровый сервиз — специально закупленный для чистокровных магов — и с еще большей тоской посмотрела на Драко, нежели на него смотрел Поттер. Только не говорите, что и Пэнс влезла в эти письма и причины грязнокровки? Интересно. Исходя из того, как на него смотрел Поттер, он сделал большую ошибку, связывающую его с попыткой суицида Грейнджер. Оставалось только гадать, какую гадость Поттер сделал на этот раз. Главная в его жизни — рождение. Но в этом случае он смог перепрыгнуть выше головы. С гриффиндорского стола на него смотрели не только троица лучших друзей Грейнджер, но еще и другие гриффиндорцы. Такие как близнецы Уизли, Лаванда Браун, Кормак Маклагген, Оливер Вуд и Ли Джордан. Все они смотрели с нескрываемым любопытством. Казалось бы, каждый знал о письмах и они уже прочитали все тринадцать посланий, в том числе и письмо о нем. И от этого становилось жутко, они знали о нем, о том, что про него написано в послании Грейнджер, а он нет, он не знал. Малфой, как ошпаренный вылетел из Большого Зала, оставив свою тарелку нетронутой. От этих паршивых мыслей ком подкатывал к горлу и ни один кусочек не лез в него. Малфой решил, что должен прочитать те письма и узнать, что написано в письме о нем.***
Следующее письмо не было подписано, но интуиция ему подсказывала, что в нем скрыт Поттер. Шрамоголовый смотрел на него с такой горечью, будто только он был виновен в её попытке расстаться с жизнью. Будто тех двенадцати, помимо него, в её листах не существовало. Письма не были подписаны. Не все. Только три было подписано, адресованы они: Рону Уизли, Маклаггену и Пэнси Паркинсон. А он ведь знал, что и она сюда попала. Письмо под номером два уже было в его руках, и он с невозможной скоростью вскрыл письмо:С возвращением. Рада, что ты еще читаешь. Интересно? Должно быть, ты думаешь, кто следующий и почему. Ты ли это? Что ты сделал? Почему оказался в этих записках? Может, ты поступил жестоко? Или просто наблюдал и бездействовал. А может, даже не понял, что был жесток. Может, ты вообще ничего не сделал… хотя должен был. Слишком поздно. Думаю, ты отлично знаешь, что сделал, а после этих записей никогда не забудешь. Я точно не забуду. И, кстати, я по-прежнему должна быть мертва. Должна быть. Ты когда-нибудь задумывался о смерти? Что будет после неё, куда денется наша душа? Что будет с нашим грешным телом? А я думала, много думала, и знаешь, первой мыслью было, что я не хочу умирать. Не хочу пропустить все события этого мира. Не хочу быть кремирована или похоронена на три, а то и больше, метров под землей. А затем я подумала, что хочу родить детей, красивых, умных и моих. Чтобы они могли мной гордится, чтобы глядя на мои старые колдографии и дипломы, они сказали мне, что я самая лучшая мама в мире. Это помогало мне продержаться еще три месяца. Но я сорвалась. Первая новая мысль появилась в сентябре этого года. Я вернулась от родителей и сразу решила наведаться к Гарри и Джинни. За время моего пребывания в Австралии мы не переписывались. Особого желания ехать к семье Уизли не было, так как с Роном я перестала общаться прошлой весной, а точнее в прошлом марте. Выбора не было, поэтому я отправилась к Уизли домой. Их коттедж, как всегда, выглядел по особому уютным и родным. Я не задумываясь постучала в дверь. Мне не открыли. Я постучала еще раз. И так трижды. Я ведь человек без терпения, открыла дверь сама и застыла на пороге. Джинни, Гарри, Рон и эта стерва Лаванда. Они все сидели за обеденным столом в гостиной. Пили кофе, ели приготовленный Молли пирог и весело смеялись. Мне казалось, что мое сердце вырвали с потрохами, оставив на его месте пустое напоминание о том, будто там, когда-то, что-то было. Это было больно. Стоять на пороге когда-то родного дома и наблюдать за тем, как близкие люди тебя предают. Вот так, слово за словом, смех за смехом и я молча стою, пытаясь прервать поток слез, которые рвались наружу. Затем были кошки, что так отчаянно скребли на душе. Они выбрали Лаванду, не меня. И вот, они наконец-то, повернулись в мою сторону. Джинни, что держала графин, ойкнула и уронила его, тот упал и разбился вдребезги. Прямо, как мое сердце. Джинни больше не смеялась, улыбка сошла с её лица. Гарри тоже перестал смеяться и уже хотел что-то сказать, как я перевела взгляд на Рона, такого, когда-то родного, Рона. Он улыбнулся мне, настолько страдальческой и сожалеющей улыбкой, что меня аж дернуло. Было больно осознавать свою беспомощность. Далее была Лаванда. Она сидела спиной к Рону и Гарри, но Джинни, так же как и я, смогла разглядеть её гадкую улыбку. Что было потом — я не помню. Единственные воспоминания того дня обрываются на моей трансгрессии и криках Джиневры. Далее всё, как в тумане. Густом, бледном и таком холодном. Дружба. Это сложно. Но не волнуйтесь, вы не одни такие. Это не весело. Это больно. Особенно предательство. Это не сравнится ни с каким чистокровным «Предательством крови» или с предательством нации, рода. Нет, это намного хуже. Близкие мне люди, мои друзья вонзили мне в спину такой ощутимый кинжал, что я все еще не могу отойти. Осталось еще одиннадцать писем. Никому не известно, кто следующий. В этот раз были мои друзья, а следующими могут быть мои родители. Все вы, близкие мне, хотите убить меня. Не всегда будет просто. Может, будет немного больно. Или очень больно. Зависит от вас. Но не волнуйтесь, мы пройдем через это вместе. Шаг за шагом, письмо за письмом. Вы и я. Вместе. И не забывайте, есть и другие.
Малфой и поверить не мог, что её столь идеальные друзья смогли оставить Грейнджер, перейдя на сторону другой. Это звучит как сумасшествие, что-то за гранью понимания.***
В следующем письме будет кто-то непредсказуемый. А может и нет, возможно за третьим конвертом прячется кто-то до ужаса знакомый и родной.