***
Моруэн пришла в себя только где-то на тракте, когда проезжала мимо Вайтрана. Тенегрив летел на бешеной скорости, рассекая, словно острыми секирами, своими копытами воздух. Из ноздрей коня валил пар, погода в эту ночь была как никогда мерзкой, промозглой и зябкой. Ледяной дождь бил в лицо нордки, а на ней не было ни её шерстяной накидки, ни даже капюшона с маской. Лишь кожаная броня Братства, которая совсем скоро уже пропитается водой насквозь. Казалось, этот дождь преследовал её от самого Убежища — то он накрапывал потихоньку, то превращался в бешеный ливень с грозой и молниями, рассекающими чёрное ночное небо. Волосы нордки намокли и слиплись, превратившись в холодные сосульки, которые всё время прилипали к её лицу. Нервно отбросив пряди, она только сейчас подумала о том, что совершенно не подготовилась к этой поездке и не успела взять с собой ничего — ни еды, ни вещей. Из оружия при ней был лишь кинжал, а лук и стрелы остались в Убежище. «Паршивое дело, Мору. Очень паршивое. Ещё неизвестно как долго тебе придётся скакать через весь Белый берег до Данстара, что находится на самом побережье Моря Призраков. А это снег, ледяные ветра, постоянная непогода. Но поворачивать назад уже поздно, да и времени терять нельзя!» И не думая тормозить, нордка гнала по равнине во весь опор, ускорившись ещё больше. Вот уже осталась позади ферма Лорея, та самая, где однажды Моруэн впервые встретила Цицерона. В её памяти вновь и вновь всплывали строчки из его дневника, о любви Хранителя к Матери Ночи. Кажется, только сейчас она осознала в полной мере, насколько был предан Матери Цицерон. Предан безраздельно, всецело и привязан к ней, скован цепью, как верный пёс. Он всегда смотрел на мумию с глубочайшим восхищением, заботился о ней с величайшей любовью, охранял её. Любовь… Может ли Хранитель полюбить кого-то кроме Матери Ночи? Впервые она почувствовала что-то очень странное, после этих мыслей. Это был укол ревности. Моруэн поняла, что ревнует Цицерона к Матери Ночи. А может ли существовать ревность без любви? Нет. А что же есть такое любовь? «Что есть величайшая иллюзия жизни?» — спросит у неё дверь Данстарского Убежища. Но она бы ответила, что величайшая иллюзия жизни вовсе не невинность. «Любовь, да, вот что есть величайшая иллюзия жизни! И величайшая боль этой жизни», — вдруг нордка почувствовала, как горячие слёзы обожгли её ледяные щеки. И как в горле застрял ком. Ей стало очень больно, как никогда прежде. «В Пустоте нет боли. И нет любви», — так сказал ей тот загадочный ассасин, Люсьен Лашанс. «Возможно, скоро и я отправлюсь в Пустоту, служить Ужасному Отцу. И познаю каково это, не чувствовать боли», — мысли одна мрачнее другой окутали нордку своим тёмным покрывалом и глаза, застилаемые пеленой слёз, уже ничего не видели перед собой. Лишь не знающий усталости Тенегрив быстро уносил её вперед, не утомляемый ни ветрами, ни дождём, ни холодом. Но тем временем, после темноты ночи пришёл рассвет, и вскоре, разлепив глаза, она увидела, что вокруг всё было покрыто ослепительно белым снежным покрывалом. Женщина щурилась — снег, отражаясь от солнца, слепил её. «Белый берег, суровый северный край, он не прощает ошибок. Замёрзнуть и умереть здесь можно легко, достаточно просто быть одетым не по погоде и не найти укрытия в непогоду». А Моруэн сейчас будто застыла в ледяных тисках собственной брони, которая ещё пару часов назад промокла до последней нитки и уже просто стояла колом. Яростно стуча зубами, нордка натянула поводья и Тенегрив притормозил. Нужно было оглядеться и попытаться понять, где она находится. Только что она проехала стоянку великана, а по правую сторону возвышались горные хребты. А впереди виднелись каменные останцы каких-то древних руин. Доехав туда, нордка спешилась и спустилась в углубление руин. Там, за мощными плитами, хотя бы не было такого дикого, пронизывающего до самых костей ветра. Судя по всему, до Данстара оставалось совсем немного, и Моруэн нужно было проверить, не осталось ли у неё в рюкзаке что-нибудь полезное, что могло бы сейчас пригодиться. Нордка вся тряслась и непроизвольно стучала зубами. Кое-как стянув с рук обледенелые перчатки, она принялась растирать ладони: «Нет, так дело не пойдёт. Нужно срочно согреться, хотя бы немного. Но как?» Она начала искать, чем бы разжечь огонь. Вдруг, Мору заметила, что недалеко стоит огромный старый сундук, а позади него, в каменном углублении едва тлеет огарок свечи. Она тут же подскочила к сундуку и открыла его. На её счастье, в нём обнаружился старый, деревянный щит и пара бутыльков с зельем восстановления. Она взяла и то, и другое. Также, нордка заметила следы крови на каменном полу и похоже, они были совсем свежие. По всей видимости, кто-то совсем недавно тоже скрывался тут от непогоды, но потом покинул это место. И чутьё подсказывало ей, что это мог быть только Арнбьорн! Моруэн достала свой кинжал и принялась разламывать им старый щит, найденный в сундуке. Ей срочно нужен был огонь, тепло, чтобы согреться, продолжить путь, не сгинув в этом ледяном кошмаре. Щит был очень древний и ссохся настолько, что щепа легко отделялась от него. Вспомнив о том, что у неё есть кое-что, чем можно было воспользоваться для растопки, она потянулась к своему рюкзаку. «Прости, Хранитель, но мне придётся взять несколько страниц у тебя в дневнике, чтобы развести здесь огонь», — она с радостью обнаружила, что вопреки ливню, кожаная обложка дневника сберегла листы от промокания и они лишь немного отсырели. Так же, в рюкзаке обнаружилось одно сильное зелье восстановления и маленький кусок козьего сыра. Она снова открыла дневник Хранителя, на этот раз с конца, думая, что там возможно окажутся пустые страницы, которые не представляют ценности. Но внезапно наткнулась на невиданные ранее записи Цицерона, которые судя по дате, он оставил совсем недавно: 3 день месяца Начала Морозов, 4Э 201 г. «Глупый Цицерон! Неужели ты думал, что Слышащая так просто упадёт в твои объятия? Она была так близко. Я чувствовал её запах. У Моруэн он особенный, неповторимый. И такие красивые шрамы. Но неужели ты смел надеяться, что сумеешь познать любовь Слышащей? Истинную любовь, настоящую. Ты, шут, жалкий Дурак Червей! Ни здесь, ни в Пустоте, никогда тебе не узнать истинной любви! Потому что ты всегда будешь привязан только к одной женщине, к мумии, к Матери Ночи. Только она властна над твоими чувствами и мыслями, только Мать может повелевать тобой. Но помнишь ли ты, какой огонь тебя поразил, когда ты впервые взглянул в эти жёлтые, лучистые глаза? Там, на ферме старого дурака Лорея. Слышащая… Она пронзила тебя таким взглядом… Достала своим острым лезвием до самого сердца. И тогда ты будто потерял что-то… Какую-то часть себя. Но всё же, сердце Цицерона не может полностью принадлежать только ей. Оно также принадлежит и Матушке. Бедный дурак, ты разрываешься на части, на тысячи кровавых осколков, они рвут тебя на куски. Тянут Цицерона в разные стороны. И если Мать когда-то дала тебе забвение, безумие, хохот. То Слышащая даёт тебе разум, свободу, свои поцелуи. И … Любовь? Я отдал всего себя во служение Матери, но так и не получил любви. Она так и не заговорила со мной. Но Слышащая… Кажется, она вернула меня прежнего? Прежнего Цицерона, ассасина Братства. Я вновь хочу убивать и жить. И любить. Как раньше, до того, как пришёл хохот. Она — моё лекарство от безумия!» Моруэн была в таком ступоре, что даже перестала трястись от холода. Механически отрывая и комкая листы, она поднесла один комок к свечке, и тот вспыхнул пламенем. Скоро в дело пошли и обломки старого щита. Руки сами разжигали костёр, а мысли были заняты прочитанным. Уже скоро, она разожгла такой огонь, что жар обжигал заледеневшие на ветру щёки. В этом откровении были все ответы на её вопросы. И почему она узнала обо всём только сейчас? Сейчас, когда она послана для того, чтобы отправить его к Ситису. Или отправиться самой. Что казалось сейчас наиболее вероятным, ибо сил сражаться с ассасином у неё попросту не было. Она не будет с ним драться, нет. Никогда! Если так будет угодно Ситису, то Слышащая готова даже принять свою смерть от руки Хранителя. Но в Данстарском Убежище наверняка и кроме разъярённого Хранителя полно опасностей. Цицерон упоминал в дневнике о какой-то твари, что рыщет там. И ещё, почему-то Мору была уверена, что там полно ловушек, капканов. Скорее всего, она найдёт в этом Убежище свою смерть. Промокшая, застывшая, голодная. Обессилевшая, и почти безоружная… всего с одним кинжалом. Вдруг, нордка вспомнила, что недавно в Убежище она учила заклинание на вызов Спектрального ассасина. Собрав все остатки сил, Моруэн снова начала произносить это древнее заклятие, думая, что последнее спасение для неё сейчас было только в нём. Она яростно, с чувством повторяла и повторяла эти заветные слова. Пока из ладони, наконец, не стало вырываться фиолетовое свечение. Вложив всю свою энергию, нордка вымолвила последние слова, как вдруг, закружился вихрем магический фиолетово-чёрный портал, открывшийся из самой Пустоты. И тут, он материализовался. Это был тот самый ассасин, Люсьен Лашанс, который привиделся ей тогда в повозке по дороге из Солитьюда! Только сейчас он был нематериален, а представлял собой призрака. — Приветствую тебя, Слышащая! Теперь мы связаны, объединены силами Пустоты! — его голос был столь же бархатным, как и тогда, в повозке. — Ну здравствуй… Мне очень нужна твоя помощь. И твой совет, — она не успела договорить, как вдруг ассасин перебил её. — Хранитель Матери Ночи — весьма важная должность в Братстве и я бы крайне не советовал Слышащей отправлять его в Пустоту. Ситис не желает смерти своего сына и тебе следует поспешить в Убежище в Данстаре, если ты хочешь ему помочь. Потому что сейчас он сильно ранен и висит на волоске от смерти. А я знаю, ты хочешь ему помочь. — Но, откуда ты… Знаешь? — нордка на секунду смутилась. — Я же говорил, что знаю все твои тайны, — на лице призрака мелькнула загадочная ухмылка. — И мне также известно, что ты испытываешь к нему кое-что большее. Чувство, которое не позволит тебе убить его. — Тогда поехали! Нам нельзя терять ни минуты. Схватив свой рюкзак, нордка подбежала к Тенегриву и запрыгнула в седло. Ей удалось немного согреться у костра, но броня и волосы были всё такими же мокрыми. Она хрипло закашлялась, и почувствовала режущую боль в горле и где-то за грудиной. Похоже, подхватила простуду. Но всё это было сейчас совершенно не важно, нужно было спешить. Призрачный ассасин, уставился на коня с каким-то священным трепетом и вдруг промолвил: — Тенегрив! Мой старый добрый друг….***
В скором времени, оба ассасина — призрачный и облечённый в плоть достигли побережья Моря Призраков и увидели Арнбьорна, недалеко от двери, ведущей в Убежище, сидящего в луже собственной крови, рядом с кустом снежноягодника. Он сидел в снегу босой и был сильно ранен, но, похоже, что кровь оборотня не дала ему замёрзнуть тут насмерть. Увидев Моруэн, Арнбьорн заметно оживился: — Я не сомневался, что моя жена пришлёт именно тебя, Мору! Впрочем, я потерпел поражение в бою с дураком, который оказался вовсе не дурак и отлично помахал перед моим носом своим ножиком! Похоже, я сильно недооценил его, за что и поплатился. Моруэн протянула Арнбьорну восстанавливающее зелье, которое нашла в сундуке в руинах: — Вот, выпей его и отправляйся в Фолкрит, домой. Залезай на Тенегрива, он быстро домчит тебя в Убежище. Норд тут же откупорил крышку и жадно выпил всё зелье, без остатка. — А как же ты, Слышащая? Я пытался войти внутрь, но не знаю пароль. Хрипло откашлявшись, нордка поняла, что, похоже, у неё уже начинался жар. Горло ужасно саднило, но она всё же ответила оборотню севшим голосом: — Я узнала пароль и войду туда, за меня не беспокойся. А ты садись скорее и поезжай. Астрид очень беспокоится, не знает даже, жив ли ты. — Ладно, оставлю эту грязную работу тебе, — норд попытался усмехнуться, но тут же поморщился от боли, — Но я его тоже покромсал, так что тебе останется только добить. Моруэн захотелось после этих слов добить самого оборотня. Но, взяв себя в руки, она сухо промолвила: — Нам пора, удачного пути тебе, брат! Оборотень медленно и неуклюже вскарабкался на коня, Тенегрив недовольно заржал, но всё-таки не стал сбрасывать его с себя и уже через пару минут их и след простыл. Назвав пароль чёрной двери, двое ассасинов шагнули в старое подземелье, навстречу темноте. Внутри стоял затхлый запах пыли, и было чуть менее холодно, чем снаружи. — Я знаю это место, Слышащая и помогу тебе обойти все ловушки. Следуй за мной и смотри себе под ноги, — скомандовал Лашанс. Опустив взгляд вниз, нордка сразу же увидела кровавые следы на полу. По ним они быстро найдут спрятавшегося тут Цицерона. В Убежище было темно, лишь в некоторых местах тускло горели остатки свечей. В прошлом это был форт, но судя по всему заброшен он уже очень давно. В пустых коридорах глухо завывал ветер, будто сотни призраков выли хором. Они медленно и тихо начали продвигаться по Убежищу, как вдруг в коридоре показался призрачный силуэт. Он быстро приближался и тут же поравнялся с ними: — Слышащая…. Добро пожаловать в Святилище! — видимо, это был один из призрачных стражей, обитавших здесь. Цицерон упоминал в своём дневнике, что стражи охраняют это Убежище от врагов. — Здравствуй, Страж! Со мной Уведомитель Братства — Люсьен Лашанс. Ответь нам, жив ли Хранитель? — задержав дыхание, Мору ждала ответа на вопрос. — Вижу, что вы оба не желаете ему зла и поэтому, Стражи не тронут вас. Он пока ещё жив, но сильно ранен. Вам следует поторопиться, — шелестящим голосом молвил Страж. — Он упоминал о каком-то звере, что обитает здесь, это правда? — из-за боли в горле, нордке было тяжело говорить, но узнать она должна была. — Снежный тролль охраняет Убежище, его логово находится на нижних уровнях, в ледяных коридорах. Будьте осторожны, если он увидит вас, то непременно атакует. — Спасибо за предупреждение. Моруэн и Уведомитель быстро бежали по хитросплетённым коридорам Убежища, пока не достигли навесного деревянного моста. Люсьен жестом остановил нордку и промолвил: — Здесь ловушка, с правой стороны вылетают стальные копья, поэтому лучше прижмись к левому краю и держись за канат. Моруэн последовала его совету. Сам же ассасин, нисколько не пугаясь, спокойно прошёл по мосту, не прижимаясь к краю. Тут же лязгнули копья и, не нанеся призраку никакого вреда, просто просвистели в воздухе. Нордка с восхищением охнула. — В моём личном форту в Сиродиле было множество подобных ловушек, поэтому я знаю о них всё, — ассасин очаровательно ей улыбнулся. — Что будем делать с троллем? Боюсь, мне его не одолеть, — нордку бил сильный озноб. — Предоставь это мне, Слышащая. После моста они повернули налево и спустились по огромной каменной лестнице вниз. Затем, оказавшись в большой зале, они снова свернули в коридор и, поднявшись по лестнице, оказались в огромном холле форта. Кровавый след вёл к закрытой двери, но когда нордка попыталась её открыть, то не смогла, поскольку та была закрыта на засов с другой стороны. Оставалось шагнуть в огромный круг в стене, видимо когда-то там был такой же круглый стеклянный витраж с изображением Ситиса, как и в фолкритском Убежище, но сейчас он стоял разбитый и служил проходом через пещеры. Забежав туда, они попали в ледяные коридоры, те самые, о которых предупреждал её Страж. Значит, встреча с троллем была уже неизбежна. В ледяном лабиринте коридоров повсюду лежали расставленные капканы, и Моруэн петляла мимо них, чувствуя, что ловкости из-за охватившей её лихорадки заметно поубавилось. Вскоре, они выбрались из этих лабиринтов в пещеру и увидели тролля. Весь покрытый серым густым мехом, он был просто огромен и, услыхав приближающихся ассасинов, страшно заревел, оглашая своим рыком всю пещеру. — Беги прямо через мост, а я его отвлеку, — крикнул ей Лашанс, указывая на небольшой каменный мост над расщелиной. — Моё время уже на исходе, скоро я вернусь в Пустоту, но думаю, задержать его я успею. Нордка со всех ног бросилась бежать. До неё уже доносился лязг оружия призрачного ассасина, и вскоре тварь издала хриплый и протяжный вой. Из пещеры она снова нырнула в коридор, и вновь наткнулась на закрытую дверь. Но, к счастью, та легко открылась и дальше Мору оказалась у частокола закрытого копьями прохода. Справа обнаружилось кольцо на цепочке, нордка потянула за него и проход открылся. Спустившись вниз, она бежала через залу, служившую когда-то старинным склепом, повсюду лежали гробы. Поднявшись по лестнице вверх, она снова открыла проход из копий и приблизилась к последней деревянной двери, за которой был Цицерон. Он что-то истерично выкрикивал, услышав её шаги, нёс какой-то бред. Но разум самой Моруэн к тому времени затуманился, потому что она была уже полностью охвачена жаром и ознобом, в глазах у неё темнело. Хрипло дыша, нордка толкнула дверь. По всей видимости, эта комната была пыточной, на стенах висели скелеты, закованные в железные колодки. Цицерон лежал на боку, беспомощно скорчившись на полу возле стены рядом с горящим очагом. Весь его шутовской костюм был испачкан кровью. Он зажимал ладонью рану на бедре, из которой хлестала кровь, и вперил в неё свой помутневший взгляд: — Вот и пришёл конец. Слышащая, ты пришла убить Цицерона? Только сделай это побыстрее, прошу тебя, — его голос сорвался с крика и стал глухим. Моруэн быстро приблизилась к нему. — Я не собираюсь тебя убивать, брат мой! Сейчас я дам тебе самое сильное зелье и ты выпьешь его, ясно? Глаза Хранителя непонимающе уставились на неё. «Неужели этот дурак и правда подумал, что я пришла убить его?», — Мору очень разозлила эта мысль. Нужно было срочно перетянуть его рану и остановить кровь. — Я знал, я знал, что Слышащая не посмеет обидеть Мать Ночи этим убийством! — он, казалось, приободрился. — В конце концов, она и твоя Мать тоже! «Ну вот, опять он о своей любимой Матери!», — гневно подумала нордка. Быстро достав зелье из рюкзака, Моруэн принялась поить им Цицерона. Когда он осушил весь пузырёк, нордка сняла свой ремень и перетянула им его ногу, чуть выше раны. Нужно было найти какую-то ткань, чтобы перевязать его. Но ничего не было под рукой. Пока она вдруг не вспомнила, что под бронёй у неё были намотаны портки, на груди. И тут же начала поспешно снимать верх брони, расстёгивая пряжки. Когда она осталась без верха, то её стало лихорадить ещё сильней, а от соприкосновения ледяных мокрых волос с горячей спиной, нордка едва заметно вскрикнула. — Что это ты делаешь, Моруэн? — Хранитель странно покосился на нордку. — Пытаюсь перевязать твою рану, — хриплым голосом ответила женщина, разматывая льняные полоски ткани, обмотанные вокруг её груди. Благо, полоски были очень длинными, и разматывать себя до конца не пришлось. Вскоре, рана Хранителя была надёжно перевязана и с чувством выполненного долга, нордка повалилась рядом с ним на каменный пол, теряя сознание.***
Когда спустя время Моруэн открыла глаза, то сперва подумала, что ей снится сон. Было жарко и уютно, кто-то укутал её в шкуры и положил на мягкую постель. Тёплые шкуры приятно ласкали кожу, и она обнаружила, что на ней совершенно нет одежды, кроме льняных портков, заменяющих ей бельё. В комнате было очень тепло, и потрескивал очаг. Волосы уже высохли, и нордку даже перестало трясти и лихорадить. Видимо, из пыточной Цицерон перенёс её в другую комнату, пока она была без сознания. У очага суетился Хранитель. Он уже стоял на ногах и даже переоделся в другую одежду. На нём была простая серая льняная рубаха и такие же льняные, тёмно-зеленые штаны. — Уже очнулась, Моруэн? Угораздило же тебя подцепить какую-то заразу! — весело проговорил он. В голове нордки не укладывалось, что ему так быстро полегчало, ведь Цицерон был так тяжело ранен. Хотя, сколько она проспала? Возможно, что прошло уже много времени. Впрочем, теперь всё, что было до этого — ловушки, пыточная, раненный Хранитель, казалось нордке лишь каким-то дурным сном, от которого она очнулась. — Я ехала сюда всю ночь, сквозь грозу и снежный буран. Промокла насквозь и не взяла с собой ничего, никакой одежды. Я знала, что ты тяжело ранен и боялась не успеть, — она говорила очень тихо, практически шёпотом. И хотя голос нордки уже не был таким осипшим, но всё ещё был слаб. — Если бы не твоё зелье, то Цицерон давно бы уже отправился служить Ситису… Спасибо тебе, Слышащая! Ты спасла мою жизнь, — он приблизился к ней и подал ей кружку с чем-то травяным и приятно пахнущим. — Выпей отвар, похоже, ты сильно простудилась по дороге. Женщина села в кровати и с жадностью начала пить. Кажется, она только сейчас осознала свою жажду. Осушив всю кружку с горячим отваром, она спросила: — Неужели ты действительно думал, что я хочу тебя убить? Он потупился. — Я был в ужасном состоянии, в ярости. Ничего не соображал. Да и что мне было ещё думать, ты ведь так рьяно исполняла все приказы Астрид. — Мы оба знаем, что Астрид — истинный предатель, а не ты, Хранитель. Перед отъездом я невольно услышала ваш с ней разговор, она спровоцировала тебя. Оскорбила тебя и Мать Ночи, а это нарушение догматов. Поэтому, вскоре мне придётся найти способ покончить с ней, но пока я не могу сделать это в открытую. — Мне не следовало нападать на Визару, но сам Ситис мне свидетель — проклятая Астрид меня довела, — Цицерон смотрел в очаг и огонь плясал в его глазах. — Тебе нужно залечь на дно, на какое-то время. Заботу о Матушке я поручу Бабетте. Как только я покончу с контрактом на императора, то сразу же перейду к Астрид. А пока, по возвращению скажу ей, что с Хранителем покончено. Пускай тешит себя иллюзией, что я выполнила её приказ, — они с Цицероном хитро переглянулись, и Моруэн поймала его странный взгляд на своём лице. — Моруэн очень хитра, Цицерон восхищён! Ты — истинный ассасин, который знает своё дело! Но на твоем месте я бы теперь остерегался Астрид, возможно она предаст тебя первая. Тебе следует быть наготове, — Хранитель, непривычно для нордки, говорил очень уверенно и складно, в его карих глазах сейчас не было ни намёка на безумие. Он был серьёзен и это ей нравилось. — Я буду осторожна. А теперь, думаю, мне пора, — с этим словами, Моруэн резко встала с постели, но в глазах сразу же потемнело и она начала падать. Цицерон, тут же подскочив, подхватил её на руки и также бережно вновь уложил на кровать. — Слышащей пора отдохнуть и поправиться, — с укоризной промолвил Хранитель. — И в этот раз, Цицерон позаботится о тебе, и ты больше не сбежишь от меня, Мору, — вторую часть фразы он сказал уже шёпотом, наклонившись к лицу нордки. Ощутив его обжигающее дыхание на своей щеке, женщина хотела было притянуть его к себе, но почувствовала, что реальность вновь ускользает от неё и через пару мгновений она провалилась в сон.***
Во сне нордка перенеслась в Сиродил, на десятилетие назад. И снова была лишь бесплотным наблюдателем. Она увидела совсем молодого ещё Цицерона, во время исполнения им контракта. Как же красив он тогда был! Юное лицо без единой морщины. Лихорадочный румянец выступил на его бледных веснушчатых щеках и в глазах сверкнул яростный огонь, в предвкушении скорого убийства. Вот он уже таится за тяжёлой бархатной бордовой портьерой в каком-то богатом старинном особняке. Откуда-то снизу доносятся звуки музыки и гул из голосов гостей. Но в комнате тихо. Его сердце будто не бьётся, он словно вампир, поджидающий свою жертву. Столь же молод и прекрасен, как и смертоносен. Но вот, на пороге комнаты возникает силуэт — какой-то маленький человечек переступает порог, потрясая головой, на которой одет колпак с причудливыми хвостами. Пританцовывая и напевая весёлую мелодию, он направляется к огромной кровати и, прыгая на неё, оказывается лежащим, широко раскинув ноги и руки по сторонам. Пробормотав себе под нос какую-то пошлую, но дико смешную шутку, паяц вдруг заливается громким хохотом и садится на кровати, закинув ногу на ногу. Теперь, Моруэн могла разглядеть его богатый костюм, который отличался кричащими контрастами красок. Он был полосат и разделён на две половины: одна половина была красной, а вторая жёлтой. На нём были полосатые атласные шаровары и дублет с нарочито пышными рукавами, который украшал ослепительно белый, торчащий в стороны воротник. Лицо паяца было похожим на маску — его густо покрывал белый грим, с которым контрастировала нарисованная красной краской широкая улыбка. Глаза и веки были подведены чёрным, а на белых щеках его были изображены красные сердца. Джокер червей! Вот кто он был. Вот она видит, как Цицерон медленно выходит из-за портьеры и подкрадывается к шуту сзади. Он уже держит свой острый как бритва, эбонитовый клинок наготове, и протягивает к шуту руку, желая ухватить того за длинные, торчащие из-под колпака, тёмные волосы. Как вдруг, паяц, почуяв неладное, подаётся вперёд и резко поднимается с постели, развернувшись лицом к своему убийце. Цицерон, не достав до него рукой, позорно падает на кровать лицом вниз. Паяц, уставившись на него, начинает громко хохотать, тыча в неудачливого убийцу пальцем. Шут хватается за живот и с каждой секундой его хохот всё сильнее сотрясает стены комнаты. Разъярённый ассасин вновь подпрыгивает к нему — и вот они уже стоят лицом к лицу друг с другом. Цицерон держит перед собой клинок, но паяц нисколько не боится своего убийцу и продолжает заливисто и дико хохотать. На лице убийцы мелькнуло смятение, и он тут же делает выпад в сторону шута, желая пырнуть его клинком. Тот, не растерявшись, ловко отпрыгивает в сторону, попутно копируя гримасу Цицерона, и снова истерично смеётся. Окончательно потеряв самообладание, Цицерон в бешенстве накидывается на шута и начинает молотить его своим клинком. Вот паяц уже лежит на полу, а убийца сидит на нём сверху и продолжает яростно заносить свой клинок, вновь и вновь. Пол и стены — всё было густо покрыто кровью, а ослепительно белый воротник шута весь пропитался ею и стал алого цвета. Лицо убийцы оказалось полностью забрызгано кровью, его исказила ненависть и презрение. Лицо паяца же застыло в широкой улыбке и всё также насмешливо он буравил своего нерадивого убийцу стеклянным взглядом. Паяц умер, хохоча, нисколько не испугавшись своего убийцы. Тяжело поднявшись над его трупом, ассасин убрал свой клинок в ножны. Задержавшись на секунду, он поднял с пола упавший шутовской колпак и взял его с собой, в качестве трофея. Песенка шута была спета, и Цицерон вылез в окно, растворившись в темноте тёплой летней ночи. На этом видение рассеялось, и Моруэн проснулась в мягкой постели, заботливо укрытая шкурами. Сон оставил после себя неизгладимое впечатление, потому что до этого ей ещё не приходилось видеть, как убивает Цицерон. Он был жестоким убийцей, неистовым маньяком и настоящим сыном Ситиса. И она вдруг со смущением поняла, что это ей нравилось. Нравилась жестокость, с которой он убивал, нравилась его ярость и кровожадность. Нордка понимала, что ей снятся вещие сны, в этих снах было и прошлое и будущее. И сейчас она понимала, что это действительно когда-то произошло с Цицероном. После этого контракта он слился с сущностью того паяца и сам стал им. Хранитель сидел на полу к ней спиной, напротив очага и смотрел в огонь. Услышав движение, он обернулся, вскочил и посмотрел на неё обеспокоенным взглядом: — Тебе нужно поесть, Моруэн, ты очень ослабла. За время её сна, он успел сготовить какую-то ароматную похлёбку и сейчас уже наполнял миску черпаком. Нордка встала с постели, кутаясь в шкуру и начала искать взглядом свою одежду. Броня висела на верёвке недалеко от очага и с неё до сих пор капала вода. «Ещё не высохла», — с сожалением подумала она. — Можешь взять рубаху, там, на стуле, — заметив её смущение, сказал Цицерон. Нордка быстро переоделась, скинув с себя шкуру. Рубаха была, конечно, не длинная, но хотя бы прикрывала её бёдра. Взяв миску с супом у Хранителя, женщина села с ним рядом на шкуру, лежащую на полу напротив очага, и с аппетитом принялась есть. Вскоре нордка быстро справилась с целой миской и поставила её на пол рядом с собой. — Спасибо, очень вкусная похлёбка. Цицерон с удовлетворением посмотрел ей в лицо: — Теперь Слышащая выглядит гораздо лучше, уже не такая бледная, — они вновь встретились взглядом друг с другом и Мору, не желая утонуть в его глазах, поспешно отвернулась. Задумавшись на какое-то время, она сидела, уставившись в огонь. — Когда Мать Ночи говорила со мной в последний раз, она упомянула, что когда-то даровала тебе хохот. Сегодня я видела во сне один из твоих контрактов, когда ты убил шута. Во взгляде Хранителя мелькнуло беспокойство, и между бровей пролегла морщина: — Это был мой последний контракт. После него я вступил в должность Хранителя Матери Ночи и больше не исполнял контрактов. Шут хохотал всё время, казалось, его ничто не в силах испугать. Даже собственная смерть. Сначала меня это разозлило. Но позже, я проникся к нему уважением. Он был весел в жизни и остался весел в смерти. Нордка вновь повернула лицо к Хранителю, изучая каждую его черту. Теперь он снова смотрел в огонь и в карих глазах отражались отблески пламени. Но взгляд его был совершенно спокоен. Он говорил о шуте так, будто тот был его другом. — Потом в Братстве наступили самые тёмные времена, и от Убежища в Чейдинхоле не осталось никого, кроме меня и Матушки. И долгие годы я тогда провёл в тишине. В оглушающей, беспросветной тишине. Но Матушка сжалилась надо мной и подарила мне хохот того шута. Его весёлый смех стал часто звучать в моей голове, пока я и сам не стал им, — вдруг, он смерил её странным взглядом. — Но когда я встретил тебя, что-то во мне изменилось. Я больше не хотел слышать этот хохот. Но он ещё долго преследовал меня, — потупив взор, он резко решил сменить тему: — Расскажи о себе, Моруэн. Почему ты решила стать убийцей? — теперь уже его янтарные глаза изучали на лице нордки каждую чёрточку. Нордка горько усмехнулась, но быстро стала серьёзна. — Когда я была совсем юной, то работала в таверне в Рифтене. Моя семья из Хелгена была очень бедной и, как только мне исполнилось семнадцать, я поехала в Рифтен на заработки, на поиски лучшей жизни. Однажды, в таверну, где я работала, повадились ходить двое имперских солдат. И они постоянно приставали ко мне, опускали сальные шуточки, лапали меня, унижали. В один из дней, я решила отравить одного из них и заманила его в верхнюю комнату, чтобы напоить вином с ядом, — Цицерон улыбнулся на последнюю её фразу. — Когда всё было сделано, то я попыталась сразу бежать. Но вдруг, его дружок буквально схватил меня за руку. Он пригрозил, что расскажет страже и всему городу о моём преступлении и сделал меня своей служанкой. Четыре долгих месяца я жила в настоящем кошмаре, они казались мне вечностью. Он часто бил меня кнутом и насиловал. Я ненавидела эту мразь… — при этом воспоминании, она вновь почувствовала боль на спине и все шрамы разом начали гореть. Цицерон смерил её взглядом, полным сочувствия и в его глазах отчётливо читалась жажда мести. — Пока однажды не воткнула ему нож под рёбра. Никогда после я не испытывала такого огромного удовольствия от убийства, от крови, бегущей по моим рукам, как тогда! Его крики, полные ужаса, были настоящей музыкой для моих ушей! После всего, я ещё немного поразвлеклась — изуродовала его труп, отрезав ему нос и уши, — нордка говорила, растягивая каждую свою фразу. А Цицерон слушал её с восхищённой улыбкой, и, казалось, был удовлетворён формой её мести. — Отец Ужаса был бы тобой доволен, Слышащая! Ты — истинное дитя Ситиса. — Тогда я и полюбила убивать, Хранитель. Цицерон поднялся и направился к сундуку, стоящему в углу комнаты. Порывшись в нём, он вдруг достал большую бутылку в коричневом стекле — вино братьев Сурили. — Это вино я привёз с собой из Сиродила. Думаю, сейчас наступил вполне подходящий случай. — Я бы не отказалась попробовать, — на лице нордки промелькнула улыбка. Быстро открутив пробку, Хранитель разлил напиток в два кубка и протянул один из них Моруэн. Нордка, сделав первый глоток, отметила его приятный терпкий вкус. Цицерон снова сел рядом, и они ещё долго сидели вдвоём напротив очага, попивая вино и разговаривая обо всём. Моруэн быстро захмелела, но Хранителю вино было нипочём. Вскоре, он держал её руки в своих руках, и они смотрели друг другу в глаза. — Скажи мне, Слышащая, почему ты так боишься Хранителя? — в его глазах промелькнул лукавый огонёк. — Я? Боюсь? Какая ерунда! — нордка громко рассмеялась. — Я ничего и никого не боюсь, Цицерон. — Неправда, ты чего-то боишься. Потому что всякий раз, когда ты целуешь Цицерона, то сразу же убегаешь. Нордка поняла, что в этот раз убежать от ответа не получится и, помолчав, вдруг серьёзно ответила: — Думаю, не нужно быть великим мудрецом, чтобы понять, что ты меня очень привлекаешь. Но я боялась, что это не взаимно. И уж прости, но поначалу мне казалось, что доверять тебе опасно, — он сверлил её взглядом, всё больше заставляя краснеть. — А сейчас? — он придвинулся к ней очень близко. — А сейчас я бы доверилась тебе настолько, что подставила бы свою грудь под твой кинжал. Хранителя удивили эти слова, и он резко отпрянул. — Я бы никогда не сделал тебе больно, Слышащая. Ведь я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, Брат мой, — с этими словами, она приблизилась и поцеловала его. Он ответил на её поцелуй с небывалой готовностью и отчаянным жаром. Горячие ладони нордки скользнули по его спине, под рубаху. Губы Цицерона покрывали поцелуями всё её лицо и шею, а руки ласкали грудь под свободной рубахой. В скором времени, они быстро освободились от лишней одежды, и тела их слились в безумном и страстном танце. Громкий стон сорвался с губ нордки, Хранитель начал двигаться в такт с её учащённым дыханием. Она подчинилась своему желанию, растворившись в нём полностью, без остатка. Мору стонала от наслаждения, чувствуя его твёрдую плоть внутри себя, она вцепилась Хранителю в плечи, а потом скользнула ладонями по гладкой и сильной спине. Его огненные волосы искрились в свете очага, а в глазах плясали всполохи пламени. Казалось, он сам состоял из чистого огня, сам был пламенем. Сильные руки Цицерона с каждой секундой всё крепче прижимали её бедра, и он двигался всё глубже, проникая в неё, словно самый острый смертельный клинок. Нордка стоном встречала каждое его движение, она чувствовала сладкую, пьянящую боль, а он, с наслаждением прикрыв глаза, запрокинул назад голову. В момент их близости, не существовало ничего вокруг, они были одни в целом Нирне. Сегодня для них не существовало ни времени, ни пространства. Не существовало никаких границ, они были друг для друга всем: братом и сестрой, мужем и женой, любовниками, были убийцами и были жертвами, были небом и землёй, Массером и Секундой. Тем временем, наслаждение всё нарастало — Цицерон двигался всё сильнее и резче, с каждым мгновением увеличивая темп, а нордка в запале царапала его спину до крови. Казалось, что они несутся в какой-то смертельной погоне, пытаясь догнать друг друга. И Моруэн не хотела, чтобы это преследование заканчивалось, она испытывала терпение ассасина, балансируя на пределе наслаждения, заставляя его то ускоряться, то замедляться, пока Цицерон, вдруг, не остановился, задрожав. С шумом выдохнув, он распахнул глаза и окинул взглядом нордку, которая, перестав извиваться, рухнула ему на грудь. Её золотые волосы шёлком расплескались по бледной груди Хранителя и вскоре, всё снова постепенно начало обретать свои границы и краски. Долгое время они просто лежали, шумно дыша. Цицерон гладил спину Моруэн кончиками пальцев и чувствовал каждый её шрам, каждый рубец. Теперь он знал их историю. Позже, Хранитель взял её на руки и отнёс на кровать — там они уснули под тёплыми шкурами, счастливым и безмятежным сном, обнявшись друг с другом и забыв обо всём на свете.