Mistress of the arrows

      Василиса выскользнула из-за стола и пошла к себе в мансарду. Ей надо было осознать и оценить всё произошедшее.       Она упала на диван и нацепила наушники, но только не для подслушивания, а просто обыкновенные — «Сони» — послушать музыку. Покрутила ручку приемника — торопливые голоса ведущих забивали друг друга, наконец она услышала низкий голос знаменитого американского певца и замерла: неожиданно всплыл в памяти голос Маара. Сердце Василисы затрепыхалось от неясного волнения. Если спросить у Невы, что же ней происходит, она наверняка объяснила бы, но Василиса не желала понимать, сейчас она хотела только чувствовать.       Влюблена ли она была в Маара? Она не знала, но ей нравилось, что он обращает на неë внимание, учит тому, что умеет сам. И еще, Маар заинтересовал еë как потомок того народа, который знала их великая пра-пра Диара, а Василиса так хотела быть похожей на нее.       А может быть, и Маар проявлял к ней интерес по той же причине? Ведь его предки могли оценить женщину только необыкновенную, а Василиса была потомком той женщины — её продолжением, поэтому и казалась ему необыкновенной. И если честно, девочка боялась, что он разочаруется в ней в какой-то момент, и старалась делать все, чему он ее учил, как можно лучше.       Певец поставил точку на последнем слове, которое, конечно, было «любовь», Василиса сняла наушники и села на диван. Она взяла в руки зеркальце и принялась внимательно рассматривать себя. Ну что ж, она, надо честно признаться, конечно, не обезьяна. Волосы хорошего цвета, в этом сезоне, к примеру, в Англии в моде рыжий цвет, а ей и краситься не надо, просто взять и прилететь туда, вот она я, натуральная. Она засмеялась и увидела зубы — белые, ровные.       А вообще-то… о чем это она думает? Бабуля не ставила перед ней задачу влюбить в себя Фэша, тогда о чем тут размышлять? Нева говорит, что его надо отвлечь делами, занятиями, например, той же стрельбой из лука.       Ведь… когда человек в кого-то влюблен, то он скорее увлекается делами, которыми занят его объект.       Василиса это знала по себе, с ней такое уже было два года назад. Тогда Василиса Огнева влюбилась в самого, как считалось, некрасивого мальчика в классе. Он был ниже ее ростом, хотя при е метре семидесяти это довольно странно. Парень занимался в радиокружке, собирал старинные приемники и она, чтобы оказаться поближе к нему, тоже стала ходить в мастерскую, хотя у нее дома было полно разной техники. Она задавала ему глупые вопросы, просила показать, как работать паяльником, обжигала пальцы, а тончайшие проводки не хотели соединяться, ее пальцы не были приспособлены для такой тонкой работы.       А его — были, и не только для этой работы. Он совершенно спокойно влезал в компьютер, даже привел в чувство старый ноутбук своего отца, и разрешал Василисе на нем поработать, когда она приходила на занятия. — Ты, Огнева, ничего не умеешь, поэтому будешь у меня машинисткой, заявлял он ей.       И надо же, ей совершенно не было обидно слышать это. Но если бы такое посмел произнести кто-то другой, то получил бы по губам так, что не показалось мало — она была тренированная девочка.       А на Новый год он подарил ей открытку с Дедом Морозом.       Она нюхала ее, и ей казалось, что открытка пахнет… им и ещё немного паленой резиной.       При этом воспоминании у Василиса губы сами собой разъехались в улыбке. Странное дело, она уловила этот запах в Америке, когда жена Норта надушилась на Рождество новыми французскими духами, жутко дорогими, и они пахли… паленой резиной. Элла объяснила, что в этом сезоне нет более модного запаха во всей Европе!       Он был молчаливый парень, как она теперь понимает, самый настоящий интроверт. Оказывается, в его поведении не было ничего необычного, направленного против неë лично, а она-то думала, что он просто не желает разговаривать с ней.       Как же Васе хотелось, чтобы он поцеловал еë, ну хоть разочек! Она оставалась до самого закрытия мастерской, затем они вместе шли к автобусной остановке, он говорил про приëмники, про волны и частоты. Она кивала, хотя на самом деле ее интересовал только он. А когда она уезжала в Америку, этот мальчик пожал ей руку, прощаясь. Рука была холодная, влажная, и Василиса почему-то сильно покраснела. Хорошо, что было темно на автобусной остановке. - Ты хорошая девчонка, Огнева. Жалко, что ты не придешь больше в мастерскую. Еще бы немного, и мы…       Василиса ждала следующих слов, кровь стучала в висках, в горле першило, сейчас этот молчун наконец скажет то, что она хотела услышать… И он сказал, улыбнувшись впервые такой светлой, такой обещающей улыбкой: —… и мы бы сделали коротковолновик.       Сердце Василисы оборвалось.       Двери автобуса закрылись, разделив их, она чувствовала себя странно, как будто что-то потеряла навсегда.        А теперь, после разъяснения бабули о мальчиках в шестнадцать лет и о их гормонах, она подумала: тому мальчику было тринадцать и он любил всего лишь свои радиоприемники.       Василиса подошла к окну. С высоты второго этажа хорошо был виден дом Драгоциев из красного кирпича, построенный, как говорила Нева, по проекту Драгоция-старшего. Дом походил на огромную голову, стриженную «под горшок», это сходство придавала трехэтажному строению крыша из черепицы, нависающая до середины дома, а сама голова напоминала копилку — узкое мансардное окно наводило на мысль о прорези, в которую надо кидать деньги. Обширное пространство газона с редкими яркими вспышками цветов и кустов притягивало взгляд, хотелось пробежать по газону босиком, поваляться на нем, поиграть в мяч или даже попрыгать через скакалку, как когда-то давно, в самом детстве.       Василисе казалось, что похожий газон она уже видела, давно… нет, это был вовсе не газон, а пастбище, на котором паслись коровы, когда она маленькой жила у дедушки по маминой линии в деревне. Но его нет давно, деревня та далеко, а жаль, то были замечательные дни милого прошлого.       Василиса вообще чувствовала себя человеком, который к своим пятнадцати годам прошел полмира. Родители-танцоры часто переезжали, меняя сцену за сценой. Они не принадлежали ни к какому ансамблю, были индивидуалы, умевшие танцевать то, что удавалось немногим, отбивать чечетку. Начали выступать в Сибири, двигаясь все дальше на запад. Вот и Василиса и путешествовала вместе с ними. Мелькали люди, города, школы… Они доехали до Москвы, где Нерейва, мать отца, обосновалась давно. А Василиса теперь опередила родителей, добралась до Америки.       Может быть, от этого постоянного движения Василиса ощущала себя не такой, как сверстники, родившиеся и жившие на одном месте. Она чувствовала себя человеком мира, у которого нет определенной точки на земле. Главное для нее не то, где жить, а жить так, чтобы было интересно. «Наверное, у меня это в крови», — думала она, вспоминая знаменитую в их роду Диару, которая когда-то уехала в Америку.       На зеленом газоне сновали Драгоции — Вася сразу догадалась, что вот та девчонка — Захарра, безраздельная хозяюшка Маркиза, её ночного знакомца. Пробежала Селена, встречая мужа у ворот — он подъехал на иномарке. Вася узнала «хаммер», который способен пройти даже через скалы. Фэша не было видно, скорее всего, он гуляет с этой Маришкой.       На газоне Василиса не заметила ни шезлонга, ни кресла-качалки, без которых невозможно представить мавританский газон бабули. А так приятно упасть в кресло-качалку под сенью полосатого зонтика и вдыхать ароматы разных цветов — зверобоя, клевера, ромашек и одуванчиков, словно в настоящем поле, слушать жужжание шмелей и пчел, которые собирают нектар, всем тельцем зарываясь в медоносный цветок.       Василисе нравились эти заросли, в них можно поваляться, что она сейчас и сделает.