На языке цветов

      Элион стыдливо отводит глаза, пытаясь взглядом зацепиться хоть за что-то. Получается мягко говоря из рук вон плохо и ей остаётся лишь смотреть на стоящего на коленях перед девушкой Рика. Ей даже как-то обидно, что понравившийся ей человек явно симпатизирует другой девушке — та старше, выше коротышки Браун головы на полторы (и она не дышит мужчине в пупок в отличие от неё), волосы у неё тёмные и прямые (а не такие лохмы, с досадой подмечает девочка, теребя прядь), да и красивая она…       С мысли её сбивает Тарани, что в немом укоре пытается убедить их не подглядывать, и уйти, пока не поздно. Хай Лин и Ирма как-то подозрительно переглядываются меж собой и входная дверь чуть слышно хлопает. Элион это кажется подозрительным, но она забывает об этом спустя пару мгновений.       Браун становится до одури неловко, когда Рик берёт женскую ладонь в свою и аккуратно, едва касаясь, стирает кровь с неё. Почему-то девочке кажется, что Ханна вовсе и не чувствует боли.       Когда мужчина шёпотом — пришлось максимально напрячь слух — спрашивает, можно ли ему стереть алые следы с лица, Элион не выдерживает и отворачивается. Ей это кажется чем-то сокровенным, чем-то, на что другие не имеют права смотреть.       Перед глазами девочки мелькает что-то яркое. Вздрогнув, та вскинула голову, ошарашенно смотря на парящие по всему помещению алые паутинки. Те вились причудливыми угрожающими змеями, ненавязчиво опутывая Рика и Ханну. На кипельно-белой рубашке распускался бурый цветок.       Мужчина нерешительно обнимает в ответ плачущую девушку. Элион буквально мельком видит его лицо — на сбивчивый диалог она не обращает внимание — и внутри у неё всё холодеет от прокравшегося ужаса. В противовес искажённому горечью женскому лицу, у него оно сначала растерянное, а потом расслабляется. Уголки губ приподнимаются, еле-еле, а глаза лучатся улыбкой.       Это неправильно. Это ненормально.       Кажется, Элион единственная, кто заметил это.       Она тянет их всех к чёрному выходу — спасибо висящему рядом плану эвакуации и открытой (к счастью) двери — и игнорирует возмущения Корнелии.       Элион никогда не считала себя смелой. Но... она никогда так сильно не пугалась.       Элион молчит о своём видении. О страшной улыбке Рика и алых паутинках. Она виновато опускает голову, стоит лишь вспомнить искажённое горечью лицо девушки в объятьях кого-то очень ужасного.       Элион считает, что только она одна видела их. Как же она ошибалась.

***

      Ханна сжимает рубашку на спине Рика. Ладонь прилипла к ткани — неприятно и больно. Истерика медленно сошла на нет, оставляя после себя мигрень, опухшие глаза и соль на языке. Почему-то только сейчас она заметила, что сидит с Хоффманом на полу. Ноги ужасно затекли, пальцы покалывало и морозило, а Рик тёплой ладонью гладил её по спине. От очередного прикосновения по спине бегут ледяные мурашки, а на периферии сознания мелькает мысль: сколько они так сидят?       Встать сил нет. Рик молчит. Тело пульсирует вместе с сердцем — без боли, но так… неприятно?       Внутри пусто-пусто, и Анна с безразличием наблюдает за алой нитью за спиной мужчины. Глупая мысль бьётся в голове, отдаваясь в ушах пронзительным гулом — было бы неплохо, если бы это был тот самый шёлковый шнурок*. И это заставляет вздрогнуть.       - Какая глупость, - тихо и хрипло выдыхает она, жмурясь от ужаса.       Ладонь на спине замирает. Хоффман не шевелится, но Анна-Ханна буквально чувствует кончиками пальцев, что касаются его, как тот напрягся. Сердце у него бьётся спокойно, но так тяжко и с силой, что теперь и ей самой не по себе. Тилль хочет отстраниться, но прилипшая к ране ткань заставляет выпустить сквозь сжатые губы воздух.       Мужчина чуть отстраняется и теперь имеет возможность смотреть на неё сверху вниз. Скучные серые глаза смотрят прямо. Подавшись вперёд, Рик упирается своим лбом в её, при этом не отрывая от Ханны взгляд. Выражение лица у него донельзя странное, пугающее прямотой и симметрией — преподаватель в институте как-то обмолвилась, что такие правильные лица у покойников, лицевые мышцы которых расслабленны. Это выражение пугает её.       — Прости, — еле слышно говорит она, ведя голову куда-то вправо, чтобы не видеть этой неправильной правильности. Рик не шевелится, а его взгляд упирается в пол. И выглядит он в этот момент так печально, что Анна даже порывается полюбопытствовать от чего же, но одёргивает себя.       Это не её дело. Абсолютно.       — Думаю, мне стоит пойти домой, — на последних словах голос предательски дрогнул. Не вовремя. Резко выдохнув, девушка отрывает руку от рубашки, проглатывая ругательства. Теперь Рик смотрит на неё с долей беспокойства в своём странном взгляде.       Ханна аккуратно поднимается на ноги, чувствует, как пальцы склеиваются между собой от крови и удивляется её количеству. Стоило только поднять голову, как она замечает, что Рик до сих пор сидит на полу и смотрит на неё пугающе пусто.       Наваждение пропадает, когда Хоффман встаёт на ноги одним слитным движением, а его лицо пропадает за каскадом светлых волос.       — Рука… — голос у человека напротив не привычно-сладкий, он звенит в тишине магазина на удивление приятным и успокаивающим шёпотом. Это даже как-то выбивает из колеи.       — Что?       — Как рука, шевелится? Ты могла повредить сухожилия.       Анна переводит взгляд с Рика на ладонь и пытается пошевелить ей. Это удаётся с трудом — порез хоть и не глубокий, но достаточно сильно болит, а мизинец и вовсе отказывается повиноваться.       — Нормально, Рик, правда, — девушка выдавливает улыбку и идёт на выход. — Спасибо за заботу. И прости за сорванный рабочий день — я тебя больше не побеспокою.       Музыка ветров звенит под потолком — дверь закрылась. В груди осадок. Седрик скрипит зубами от обиды в пустое пространство:       — Дура!

***

      Ханна не идёт на похороны — она сидит в одиночестве в магазине в окружении цветов и складывает новые букеты. Чтобы не сойти с ума она пытается отвлечься и улыбается посетителям. И старается не думать о том, как будут хоронить Виктора — соберут его по кусочкам, загриммеруют и положат в открытый гроб в костюме или не будут заморачиваться и просто прикроют крышкой?       Дверная ручка тихонько щёлкает, бубенчик над дверью едва бренчит. На пороге стоит одновременно знакомый и незнакомый человек. Шагает он в помещение тихим шагом, что впрочем не остаётся не замеченным.       У Ханны выпадает из рук букет белых хризантем**, и она замирает на месте:       — Виктор...?       Мужчина отрицательно качает головой и смотрит на неё тяжёлым взглядом — глаза у него синие, почти чёрные, русые волосы уже посеребрённые сединой, а в уголках глаз сеточка морщин, говорящая, что он часто улыбался. На вид ему чуть больше сорока. Губы сжаты в тонкую линию — так делал Виктор, когда был чем-то недоволен.       Ханна-Анна вздрагивает, и ей кажется, что она всё же сходит с ума.       Это Виктор или ей кажется?       — Тебя ведь зовут Ханна, верно? — чуть наклоняет голову мужчина, смотря точно на неё. По её спине катится холодный пот. — Не отвечай, я знаю, — мужчина прячет руки в карманы классических брюк и поворачивается боком, переключая внимание на вазы с цветами. — Я Александр, — он кинул на неё мимолётный взгляд. — Виктор о тебе часто рассказывает, — на последнем слове Александр замирает на мгновение и резко оборачивается к ней. — Скажи мне, девочка, почему именно после знакомства с тобой он погиб?       — Я…       — Помолчи, — спокойно обрывают её. — Мой сын мёртв, Ханна. А его девушкой оказалась та самая похищенная, жертва, которая просто убила своего мучителя. Взяла и пробила ему голову чёртовым карандашом, — перед ней на стол падает газета за декабрь две тысячи четвёртого с её фото на обложке. — Скажи мне, Ханна, почему именно Виктор?       — Я не знаю, — слабо выдавила из себя девушка. В голове шумела кровь, руки немели.       — Ханна, я не хочу в это верить, но… ты же понимаешь, как это выглядит со стороны? Просто признайся, пожалуйста.       Ханна поднимает взгляд от столешницы и смотрит на Александра Клименски. Глаза у него пустые и тёмные, а на губах играет слабая улыбка.       И Ханна начинает верить. Верить в то, что именно она убила Виктора — он наверняка приехал к ней, коснулся её, а потом она забылась в кровавом угаре. Или это она к нему приехала...?       — Ханна, скажи мне правду, пожалуйста.       Ханна-Анна не может выговорить ни слова — в глотке застрял горький ком, а по щекам покатились горячие слёзы.       А потом она отчаянно кивнула.       Горло оплёл газовый шарф — она не сопротивлялась. Холодные губы коснулись её лба — как уже покойника.       Кровь в головах всё шумела, не позволяя услышать им ни звон бубенчика под потолком, ни щелчка замка. Мужчина только просил прощения и тянул концы шарфа в разные стороны.       Ханна закрыла глаза с надеждой, что либо не откроет их, либо очнётся как Анна.       Глаза распахиваются уже тогда, когда шарф резко сдрёргивают с шеи, оставляя стёртую кожу. Мгновением позже она слышит стрекот электричества, животный рёв и вопль боли.       Александр кричит где-то над головой и поливает её лицо своей кровью.

***

      Анна не очень любила своё детство — семья у неё была нормальная, особо сильных потрясений у неё не было. Вот только старшие сёстры — одна была старше на четырнадцать лет, а другая на двенадцать — уж больно сильно любили смотреть всякие фильмы ужасов. Кишки — или что это было? — на деревьях из «Войны миров», жесть из «Паронормальных явлений» и десятки фильмов о животных-убийцах, в частности о змеях.       Ей было лет шесть, когда они были в цирке и старшим приспичело сделать фото с питоном.       Он был тяжёлым, лениво шевелил головой в её руках — Господи, только не поворачивай её ко мне! — и холодным.       И сейчас перед ней возвышался кошмар из детства. Анна видела только болотную чешую и человека в смертельных кольцах мышц.       Алая ниточка терялась глубоко в них.       Тошнотворный ком страха подкатидся немедленно к горлу, а в голове на мгновение стало пусто-пусто, как перед обмороком. К окнам и двери она подойти не сможет — пройти мимо змеи до ужаса страшно, сердце вот-вот вырвется из груди — позади же лестница на второй этаж.       Страх перебарывает совесть — Александра ведь не спасти, верно?— и девушка тихонько снимает с ног туфли, чтобы не привлечь к себе внимание.       Только её нога касается седьмой ступени, как Анну бьёт тревожное чувство — секунду назад крики позади неё стихли и что-то зашуршало.       Оно стояло позади.       Судорожно выдохнув сквозь прикушенные губы, Анна резко кинулась вправо, нелепо перелетая через перила и падая так, что из лёгких выбило выздух. Быстро вскочив на ноги, девушка бросилась к дверям.       Позади что-то с треском врезалось в лестницу, но ей было плевать. Ухватившись за ручку, она потянула её на себя…       Open. Грёбаная табличка смотрела на неё не той стороной, а дверь была закрыта, о чём предупреждала обратная сторона деревяшки.       — Нет-нет-нет...       —Ханна.       Голос над головой был рокочущим и тяжёлым. От ужаса перехватило дыхание, а сердце загнанно билось где-то в горле, которое сдавило от подступившей истерики.       Пальцы да и тело не слушались — их била дрожь. Анне-Ханне было страшно, но она всё равно протянула руки к щеколде.       Щёлк!       Судорожный вдох. Позади нечто зашипело.       Щёлк!       Она почти открыла дверь, но две большие монструозные ладони навалились на бронированное стекло, тут же захлопывая появившуюся щель наружу. Если бы это существо сжало свои руки в кулаки, — думает отстранённо девушка — то один из них определённо размером был бы минимум с её голову.       — Мамочки… — придушенно выдыхает Анна. Ей отвечает только тихий рокот над головой и по спине пробегают мерзкие мурашки.       «Я хочу жить! Я ещё хочу жить!»       Как она умудрилась выскочить из-под лап того существа, Анна не имела ни малейшего понятия, её это даже не волновало. Ей повезло проскочить по расшибленной лестнице на второй этаж — сердце упало в пятки от разъярённого рёва за спиной — она даже добежала до открытого окна, которое всегда открывала, чтобы смешанные осточертевшие цветочные запахи не задерживались в доме.       А потом её схватили за ногу и потянули прочь от спасения. Анна не смогла сдержать крик.       У существа были дикие глаза — которые она в первую очередь попыталась выцарапать — и длинные волосы. Сам он напоминал нагов из индуизма (или буддизма? Анна не помнила). Память в насмешку подкинула череду ключей-воспоминаний:       Хитерфилд. Город, которого никогда не существовало в мире Анны.       Чета Хейлов. У них две дочери: Корнелия и Лилиан. Стражница и Сердце.       Ресторан «Серебряный дракон» в котором она иногда заказывала собу и прочие азиатские вкусности.       И Рик Хоффман. Скромный хозяин книжного магазина, что в свободное время ищет сестру сюзерена и гоняет мятежников.       Лорд Седрик.       Когда она вспомнила, где слышала название этого городка, было слишком поздно.       Змеиные кольца уже опутали её, сдавливая обманчиво мягко и заставляя трещать кости. Буквально под боком рычал зверь, а холодная, с острыми когтями рука запрокинула её голову, намотав волосы на кулак, сжала, царапая затылок, и срывала сипение с губ.       Крепкая чешуя всех оттенков изумруда и бронзы вибрировала под ладонями. В глазах темнело.       В воздухе витал запах сандала.       Алая ниточка тянулась от её пальцев к когтям змея.       — Нет… Не хочу...