О, Дева Мария, зачем же так буквально?!

Судья вот уже несколько дней пытался освоиться во Дворе Чудес. Он наблюдал за ненавистными ему цыганами и старался быть настолько дружелюбным, насколько, по его мнению, была Эсмеральда. Получалось плохо. Фролло по своей натуре был человеком угрюмым и необщительным, и то, что он постоянно находился среди людей, только сильнее его раздражало. В конце концов, он махнул рукой и начал просто сторониться остальных. Он не вмешивался в разговоры, ни с кем не заговаривал первый, а отвечал на вопросы с мрачной лаконичностью. Эту нелюдимость все приписали плохому настроению Эсмеральды от того, что на нее охотится вся парижская стража. «Бедная девочка, ей просто тяжело сидеть взаперти», — шушукались люди, а судья даже не пытался переубедить их. Однако же цыганские разговоры он слушал весьма внимательно. Он наблюдал за этими людьми дни напролет и понял одну вещь. Ни Святая Инквизиция, ни светские суды — разве что он сам — ни за что не пойдут на то, чтобы устроить для цыган массовый судебный процесс, как бы Фролло этого ни хотел. Раньше судья полагал, что цыгане — это сплошь воры и мошенники, а значит, награбленного добра у них запрятано вдосталь, но… кое-кому из них иногда не хватало даже еды, и тогда пищей с теми бедолагами делились соседи. Эти люди были бедны, как церковные мыши, хоть и старались поправить свои дела, но все их попытки были мирными, не выходящими за пределы ни божьего закона, ни закона светского. Женщины в основном гадали, что не считалось преступлением. За гадание полагалась самое большее — епитимья, но уж никак не сожжение на костре. Мужчины были резчиками или кузнецами, или занимались еще каким-нибудь ремеслом, но этого едва хватало, чтобы сводить концы с концами. Их жалкий скарб просто не окупил бы судебных издержек. «Как бы мне не пришлось платить за их уничтожение из своего кармана», — сумрачно подумал судья. Если и было что-то, способное заставить его засомневаться в правильности того, что он делает, то это была цена вопроса — именно материальная цена. А тут цена была слишком высокой. И судья, даже ради спасения всех душ во Франции, не согласился бы тратить на это свое состояние, добытое им кровью и потом. А что же касается непосредственно спасения душ… Судья пришел в крайнее изумление, даже шок, когда понял, что эти люди исповедовали католичество, а не язычество, как он доселе полагал. Но факт был фактом — практически все эти цыгане были честными христианами-католиками, и к церкви и ее служителям относились с огромным почтением, хотя у них и проскальзывали какие-то совершенно нелепые суеверия. Но такие суеверия были характерны и для французов. Фролло ощутил, что его миропонимание, каким оно было до сих пор, начинает потихоньку разрушаться. Это было больше похоже на то, как река подмывает свои берега, и они становятся все шире и шире, выходя за свои изначальные рамки. Это понимание просто выбило Фролло из колеи, он долго не мог поверить ни глазам, ни ушам своим, но цыгане истово молились тому же богу, какому молился он, почитали тех же святых, каких почитал он, и ходили в церковь. Он, правда, ходил в Собор Парижской Богоматери, а они — в храм попроще, но они туда все-таки ходили, причащались там и исповедовались. И судья, при всей своей предвзятости к цыганам, теперь не мог от этого отмахнуться. Тогда выходит, что и Эсмеральда не язычница и не ведьма… Да и в теле ее он не чувствовал никаких потусторонних сил. Обычное человеческое тело — молодое, крепкое, упругое. Девушка была в очень хорошей физической форме — этому весьма поспособствовали танцы. Но никакого дьявольского присутствия. «Может, дело в ее душе?» — с сомнением думал судья. Как бы то ни было, он безвылазно провел во Дворе Чудес полторы недели, и уже начал сходить с ума от того, что не мог уединиться и побыть в тишине — в этом месте постоянно был какой-то людской гомон, даже по ночам. Судья хоть и притерпелся к вони в этом месте, но мечтал о глотке чистого воздуха, о роскошной купальне в своем доме — ему так хотелось по-настоящему вымыться, целиком, с ног до головы! И еще у Фролло из головы не выходили мысли о его жеребце Снежке. Как там Снежок без него? Наверняка ведь затосковал… Беспокойство за коня пожирало Фролло до такой степени, что он решил плюнуть на то, что его может поймать стража, и все же попробовать проникнуть в собственный дом. Только бы добраться до него, а уж там он все укромные места знает! Фролло все приготовил для своей опасной эскапады и присел на краешек топчана, чтобы передохнуть после праведных трудов и подкрепиться яблоком. Только он успел надкусить плод, как в шатер опять без предупреждения ворвался этот фигляр Клопен. И моргнуть не успел, как надкусанное яблоко врезалось ему в лоб, точно посередине. — Ай! Какого черта ты делаешь, Эсмеральда?! — Клопен с воплем согнулся, потирая ушибленное место. Судья нарочито медленно подхватил с блюда еще одно яблоко, с удовольствием осмотрел его, с хрустом надкусил румяный яблочный бок и сказал: — Помнится мне, я тебя предупреждала, чтобы ты не входил в мой шатер внезапно, без предупреждения. Было такое? — Ну, было… — Клопен отвел руку ото лба и моргнул. — И я тогда тебе еще пообещала, что запущу в тебя первым, что под руку попадется, — спокойно продолжал судья. — Это было? — Было, — сумрачно подтвердил Клопен. — Ну, вот и не обижайся, — Фролло еще раз надкусил яблоко так, что из него брызнул сок. — А теперь я бы хотела узнать причину, по которой ты, невзирая на мое предупреждение, все-таки ко мне ворвался. Клопен тут же оживился, и Фролло в который раз подивился тому, как быстро этот цыган переходит из состояния прострации или полного спокойствия в нечто буйное и крайне разговорчивое. — Я думаю, Эсмеральда, что эта новость тебя порадует! — затрещал Клопен. — Повертелся я тут на поверхности среди парижан, послушал кое-какие разговоры, и сдается мне, что скоро ты сможешь снова спокойно выходить на улицы! Клопен сиял, как начищенная монетка, а Фролло недоуменно нахмурился. — Это почему? — спросил он. — А потому, что та старая сволочь, которая отдала приказ о твоем аресте, скоро отдаст концы! — И откуда же просочилась такая сплетня? — судья вздернул брови. — Так из его дома! Слуги там страшно беспокоятся, говорят, что за полторы недели судья не высунул из своей комнаты даже носа! Говорят, он подцепил что-то страшное… Фролло начали терзать смутные сомнения. — Погоди-ка, так он никуда не выходил целых полторы недели? — переспросил он. — Ну да! — Клопен даже задергался от воодушевления. — И он сам сказал кому-то из слуг, что болен! — Вот как… — протянул Фролло. — Интересно… Спасибо за вести, Клопен, это ты вовремя сказал, а то я уж извелась совсем, сидя взаперти. Взгляд Клопена тут же стал настороженным. — Только, Эсмеральда, очень тебя прошу, не твори глупостей! Приказ о твоем аресте все еще в силе! — обеспокоенно сказал он. — О, не беспокойся, — судья сладко улыбнулся ему. — Глупостей не будет, обещаю. Клопен попрощался и удалился, а судья подхватил с топчана сумку с нехитрым скарбом, принадлежащим Эсмеральде, завернулся в плащ и кивнул Джали. — Ну, моя дорогая, ты ведь мне покажешь, как отсюда выйти? — сказал он ей. — Полагаю, что твою хозяйку будет найти проще, чем я думал. Умница Джали вывела его из Двора Чудес самым коротким и чистым ходом. Фролло присел на корточки, и, почесывая козу за рожками тихо сказал: — Ты беги назад, Джали. Коза протестующе заблеяла. — Я знаю, ты хочешь как можно скорее увидеть Эсмеральду, но сначала мне надо кое в чем убедиться. Как только я пойму, что мои догадки верны, я вернусь и приведу тебя к ней, обещаю. Джали тяжко вздохнула, слегка боднула его в колено и потрусила назад. На Париж уже опустились сумерки, и это было судье на руку. Он набросил капюшон плаща на голову так, чтобы лица не было видно, запахнулся в полы плаща и зашагал по направлению к своему дому.

***

Эсмеральда сидела на постели и совершенно не представляла, что ей теперь делать. Она чувствовала себя загнанной в ловушку, и ловушка эта была почище, чем та, которую ей устроил проклятый судья Клод Фролло. Полторы недели назад она с помощью Квазимодо сбежала из собора и вернулась во Двор Чудес. Она была совершенно измотана и заснула мгновенно, чуть только коснулась головой подушки. Но когда наступило утро… Первым утренним ощущением было очень неприятное напряжение в паху. Ее словно свело там, она ощущала дикую пульсацию, натянутость. Эсмеральда, не открывая глаз, с тихим хрипом потянулась рукой к этому месту и… Наткнулась на то, чего совершенно не ожидала. Не могло этого быть на ее теле! Сквозь плотный бархат (здесь она подумала, откуда на ней эта материя, она была жутко дорогой, совершенно не по карману такой бедной девушке, как Эсмеральда!) ее пальцы нащупали немаленьких размеров дубинку. Очень чувствительную дубинку. И Эсмеральда с тихим вскриком подскочила на постели. Но постель эта была не ее — очень мягкая, теплая! Она с усилием протерла глаза и огляделась. Это был вообще не ее шатер! Она находилась в весьма богатых покоях, сидела на огромной кровати, и на ней было черное бархатное одеяние. Которое так и вздувалось шатром в области паха! — О, Господи, да что же это?! — голос был низкий и звучный — не ее голос, и он был такой страшно знакомый! Эсмеральда посмотрела на свои руки. И руки эти тоже принадлежали не ей! Тонкие длинные пальцы, аккуратные, холеные, кожа белая, и на них были кольца, которые она и за сто лет не смогла бы себе позволить! Эсмеральда с воплем вскочила с постели. И тут же издала еще один вопль — напротив нее стояла эта старая сволочь Фролло! Выражение его лица было абсолютно диким, глаза вытаращены, рот открыт, седые волосы всклокочены и упали ему на лоб. Эсмеральда попятилась, и Фролло сделал то же самое. — Судья Фролло?! — прохрипела она, но из ее горла вырвался опять этот баритон, который ей не принадлежал, а судья в точности повторил все ее жесты. Наконец, до нее дошло. Отражение в зеркале, вот что это было. Не веря своим глазам, она подошла к нему, приблизилась вплотную, даже ощупала гладкую поверхность. — Господи, пожалуйста, я ведь сплю?! — она хорошенько ущипнула себя за руку, но резкая боль от щипка сказала ей все. Она была в этом старом теле! Дрожащей рукой Эсмеральда ощупала лицо, которое теперь было ее. Острые скулы, впалые щеки, суровые складки в уголках тонкогубого рта, длинный изогнутый нос. И совершенно седые волосы. У Эсмеральды задрожали ноги, и она с тихим хрипом сползла на пол, устланный роскошным восточным ковром. — Боже, за что? — простонала она. — Что я тебе такого сделала?! Эсмеральда всхлипнула. И как же она теперь жить-то будет?! В мужском теле! В теле Фролло! Через некоторое время она начала приходить в себя. «Надо подумать… Надо решить, что мне дальше делать!» — Эсмеральда вскочила на ноги и забегала по спальне. Уйти она отсюда не может. Судья — человек публичный, если он вдруг пропадет, это увидят все, и тогда его будут искать. Ей нужно время, чтобы понять, что ей делать дальше! Но сначала надо тут осмотреться… Эсмеральда остановилась и огляделась, осматривая покои судьи. В них не было видимой роскоши, эта комната скорее была аскетичной. Мебели тут было немного: огромная постель, изящные ночные столики по бокам, большой камин, над которым — ну, конечно же! — висел простой крест из черного дерева. Перед камином стояло кресло и еще один столик, на котором лежала книга. Громадное окно с цветными витражами впускало в комнату много света. В углу покоев она заметила еще одну дверь, подошла к ней и толкнула. Там было еще одно помещение, и вот оно было поистине роскошным. Тут находилась огромная купальня, в которой спокойно поместилось бы два человека, камин, столики с многочисленными флакончиками, халаты и полотенца. «Выходит, судья очень чистоплотен и любит мыться, да почаще», — заключила она и вышла оттуда. В дверь постучались, и Эсмеральда вздрогнула. — Кто там? — хрипло спросила она. — Ваша милость, это я, Анри. Принес вам завтрак, — отозвались с той стороны двери. — Поставь его на пол и уходи, — Эсмеральда постаралась придать своему теперешнему голосу как можно больше надменности, как это сделал бы судья. — Да, ваша милость! — послышался шорох и тихий стук, как если бы на пол поставили деревянный поднос. У Эсмеральды вдруг мелькнула хулиганская мысль. Если она в этом теле, то почему бы ей не воспользоваться положенными ему удобствами? — Анри! — окликнула она слугу. — Да, ваша милость! — Приготовь мне ванну! Я хочу совершить омовение! — властно сказала она. — Да, ваша милость! Ванна будет готова через полчаса! Через полчаса она с наслаждением плескалась в роскошной купальне. Вода была ароматной — видно, слуги настояли ее на травах. Запах трав принес Эсмеральде относительный покой, и она, наконец, смогла спокойно подумать. Ей ни за что нельзя было дать разоблачить себя, а это было тяжелой задачей. Судья по долгу службы должен был присутствовать во Дворце Правосудия, но вот она, Эсмеральда, совершенно не представляла, что будет там делать. В законах она не разбиралась — в отличие от судьи, который был редкостным крючкотвором. Для начала, она оповестила слуг, что судья Фролло тяжело болен и не хочет, чтобы его беспокоили. «Ну, месяц я с грехом пополам продержусь, — подумала она. — А за это время я хоть немного попробую разобраться в этом чертовом французском праве! Слава богу, читать я умею!» Приняв такое решение, она почти совсем успокоилась. И тут же на нее нахлынул соблазн посмотреть, что судья прятал под своей широкой бархатной сутаной. Надо же было понять, насколько все плохо. Эсмеральда закончила омовение, вылезла из купальни и обернулась в простыню. Она прошла в спальню и встала перед огромным зеркалом, которое так напугало ее поначалу. Эсмеральда смотрела в зеркало и видела на его поверхности свое напряжение на чужом мужском лице, причем, не слишком привлекательном. Наконец, она выдохнула и сдернула простыню, уронив ее на пол. Сначала ее ослепила гладкая белая кожа судьи. «Как у знатной дамы!» — подумала Эсмеральда и хихикнула. Затем она принялась внимательно оглядывать доставшееся ей по какому-то, не иначе, как злому, умыслу тело. Начала она сверху. У Фролло была длинная шея с выступающим кадыком, ключицы проступали весьма отчетливо. Широченные плечи, почти как у того капитана, с которым она познакомилась в соборе. Но, если капитан больше походил на медведя, то судья обладал определенным изяществом. Возможно из-за того, что у него кость была тоньше, чем у Феба. Грудные мускулы были выпуклыми, но не чрезмерно. Эсмеральда напрягла их, и они заиграли под этой тонкой кожей. Хоть судья и обладал тонкими запястьями, но руки у него были явно сильными — на них тоже вздувались некрупные, но весьма рельефные бугорки мышц. Живот вовсе не впалый, а ребра не выпирающие, как у доходяг, Эсмеральда даже отчетливо увидела пресс. Ноги длинные и тоже мускулистые, какие и должны быть у человека, который часто ездит верхом. Здоровое мужское тело. — А вы вовсе не мумия, ваша честь, — пробормотала Эсмеральда. Откровенно говоря, она этого не ожидала. Она-то думала, что под всей своей одеждой и наплечниками судья скрывал жалкое зрелище, но теперь поняла, как сильно она в нем ошибалась. — Ну, хоть вы не полностью урод, уже хорошо. С таким телом вполне можно было жить. Хоть лицо ей и не нравилось. Эсмеральда вздохнула. Теперь надо было разобраться со всем остальным. Днем она сидела в покоях судьи, делая вид, что больна, а ночью тихо ходила по его дому, пытаясь найти библиотеку. В таких богатых домах обязательно должна была быть библиотека. Эсмеральда нашла ее во вторую ночь своего пребывания в этом доме. Библиотека оказалась совсем рядом со спальней судьи. На счастье Эсмеральды, библиотека Фролло была весьма упорядоченной, там все было на своих местах, все помечено табличками, и она легко нашла раздел, который относился к французскому праву. Эсмеральда схватила с полок несколько книг и унесла их в, теперь уже свои, покои. И сейчас она пыталась продраться через все хитросплетения этого судейского крючкотворства. У нее мозги вскипали. Тяжело было еще и от того, что большая половина книг была на латыни. Эсмеральда немного знала латынь, но этого было мало, и на нее находило отчаяние. Через полторы недели она почувствовала себя совершенно униженной и измученной. Этим вечером Эсмеральда сидела на постели, глядела в книгу и видела там… неприличный жест с выпирающим средним пальцем, который обычно показывали глухонемые, когда хотели дать кому-то понять, что они, мягко говоря, в гробу видели этого человека. — Боже, да тут сам черт ногу сломит! — наконец простонала Эсмеральда и отбросила книгу в сторону. — А ты что, думала — все будет так просто, моя дорогая? — раздался весьма ехидный девичий голос. Ее собственный голос. Эсмеральда вздрогнула и обернулась в сторону огромного шкафа, приткнувшегося в углу. Дверь шкафа была приоткрыта, а возле него… Стояла она сама!