О, Дева Мария, зачем же так буквально?!

Через два дня судья устроил бунт. — Я не намерен ходить все время в одном и том же платье! — возмущался он. — И эти слова я слышу от человека, который каждый божий день напяливал одну и ту же одежду на протяжении десятилетий?! — с возмущением фыркнула Эсмеральда. — Дитя, не одну и ту же, а похожую! Ходишь в моей одежде, а не видишь этого, как можно?! Я свою одежду регулярно менял! У меня много вещей на смену, ибо я лучше удавлюсь, чем буду ходить в грязном! — судья сердито хмурился. — Я уже не говорю о том, что ходить по отвратительно грязным парижским улицам босиком — это просто опасно для жизни! Можно порезать ногу, занести в рану инфекцию и умереть в муках! — Ну, ладно, хорошо! — Эсмеральда выставила вперед ладони. — Что ты предлагаешь? — Мне нужен портной и обувщик, — мрачно сказал судья. — Они должны снять с меня мерку и пошить новую одежду вместо этого рванья. И туфли. Побольше туфель. — Только не вздумай облачать мое тело в черные тряпки! — прорычала Эсмеральда. По прошествии недели довольный судья щеголял прекрасными платьями, с удовлетворением слушая, как стучат невысокие каблучки его туфель о каменные плиты пола в доме. Эсмеральда смотрела на его сияющее лицо и с трудом подавляла смех — судья вел себя, словно молоденькая девушка. «Я и не знала, что он такой модник», — хихикая про себя, думала она. Затем все-таки вспомнила, что, когда судья был еще в своем теле, то одевался он хоть и с мрачной строгостью, но при этом выглядел весьма представительно, очень изысканно и опрятно. Подобная одежда соответствовала его статусу и понятиям о благопристойности, но сейчас он просто не мог себе этого позволить, будучи заперт в девичьем облике. Да и Эсмеральда бы ни за что не дала превратить свое тело в мрачную тень себя самой. И сейчас на судье было роскошное сатиновое платье яблочного цвета, так великолепно оттенявшее его зеленые глаза, что они казались изумрудными. Эсмеральда даже невольно залюбовалась этим зрелищем — у нее всегда была тяга к прекрасному, а судья в этот момент как нельзя больше отвечал ее стандартам красоты. — Ты чудесно выглядишь! — она сказала ему это от всей души. Судья фыркнул, но все-таки его щеки вспыхнули от удовольствия. — Перестань любоваться на меня, и начни уже любоваться на свой урок, — строго сказал он. — Моя дорогая, тебе скоро предстоит заменять меня в суде, и ты должна хоть немного к этому подготовиться. Эсмеральда жалобно захныкала и уткнулась в книгу — у нее уже голова шла кругом. Судья, хмурясь, смотрел на ее мучения, и, наконец, сказал: — Нет, так дело не пойдет. Будет проще, если мы тебя подготовим к определенному судебному заседанию, а не будем пытаться впихнуть в твою несчастную голову все и разом. Эсмеральда всхлипнула от облегчения, захлопнула книжку, отодвинув ее в сторону, и устало потерла лицо. — Никогда не думала, что это так тяжело… — пробормотала она. «Вероятно, ты думала, что я там просто сижу и плюю в потолок, так, моя радость? — мысли судьи пронизывала ирония. — Ну, теперь ты хоть немного поняла, как ошибалась». Он понаблюдал за тем, как она трет свои покрасневшие от напряжения глаза, и вздохнул. Эсмеральда все-таки была очень усидчива и трудолюбива, она действительно старалась. Он не мог оставить это без внимания. — Не хочешь ли прогуляться? — предложил судья. Эсмеральда вскинула на него радостный взгляд и оживилась. Она давно уже думала попросить у судьи одну вещь… — Очень хочу! — с жаром сказала она. — Я бы хотела сходить в Собор Парижской Богоматери. Я очень беспокоюсь о Квазимодо. Ведь ни ты, ни я за все это время еще не навестили его ни разу. Судья задумался. Она была права. Фролло навещал своего пасынка минимум раз в неделю, а то и больше, а тут, с этими делами, он не видел его уже около трех недель. Это никуда не годилось. — Пожалуй, ты права, — кивнул он. — Я знаю, ты подружилась с ним, иначе с чего бы ты так рвалась его увидеть… Но все-таки постарайся себя не выдать радостным выражением лица. Сделай его понадменнее, уж будь любезна. — А ты не будь таким старым ворчуном! В моем облике тебе это не идет! — Эсмеральда уже стояла возле двери и, хихикая, надевала на голову шаперон. К собору они подъехали в карете, и Фролло о чем-то напряженно думал всю дорогу, пока они ехали. Когда судья и Эсмеральда поднялись на колокольню, Квазимодо только закончил звонить. Он спрыгнул с колокола, забрался на свой чердак и присел на табурет, когда на лестнице послышался шум шагов. Горбун привстал на ноги, ожидая увидеть своего хозяина, но это была Эсмеральда. Выглядела она роскошно — в прекрасном зеленом платье, изящных туфельках на небольших каблуках, и с ярко-зеленой лентой, вплетенной в ее густые смоляные волосы. Он, просияв, подбежал к девушке и с воплем стиснул ее в объятьях. — Эсмеральда! Я так рад, что ты смогла ко мне вырваться! Страшно беспокоился, не случилось ли с тобой чего! — Квазимодо выпалил это на одном дыхании. — Аааргх… — из груди Эсмеральды вырвался хрип. — Ты… меня… задушишь! — Ой, прости! — он тут же выпустил ее. И в этот момент на башню взошел Фролло, идущий следом за Эсмеральдой — таким, каким горбун привык его видеть: опрятная черная сутана из бархата, черный шаперон в фиолетовые полоски с алой лентой. Только с лицом у хозяина что-то не то… выражение на нем было каким-то уж очень мягким. На всякий случай, Квазимодо привычно съежился при виде судьи. — Доброе утро, Квазимодо! — ласково поздоровался Фролло, и горбун напрягся. Такую ласку он слышать из уст хозяина не привык. Очень она была… от души. Обычно в его голосе, даже если судья пытался быть ласковым, все равно сквозила смесь из высокомерия и спеси, но на этот раз не было ни того, ни другого, и нежность в его голосе прозвучала совершенно откровенно. — Д-доброе утро, хозяин… — неуверенно произнес Квазимодо и тихо добавил: — Я слышал, что вы заболели… — Благодаря Эсмеральде, мне с каждым днем все лучше, мой мальчик, — улыбка судьи так и светилась добротой, и это было совершенно не похоже на него… — Мне очень жаль, что я был лишен возможности навещать тебя. Но я принес тебе гостинец, чтобы загладить свою вину, — в его руках действительно была большая корзина. Квазимодо отметил, как недовольно хмурится Эсмеральда. Которая тоже была абсолютно на себя непохожа — он никогда не видел такого надменного выражения на ее лице. Ему это начинало нравиться все меньше. Фролло, между тем, величественно подошел к столу и аккуратно, чтобы не сбить какую-нибудь поделку Квазимодо, поставил на него корзину, что было тоже в высшей степени странным — судье, как правило, было наплевать, что там стоит, он просто смахивал фигурки в сторону, освобождая для корзины место, и тут Квазимодо пронзила догадка. — Я сейчас схожу за приборами, хозяин, — пробормотал он и удалился в закуток, где держал тарелки и еще кое-что. И не успели эти двое устроиться на грубо сколоченных табуретах, как услышали исполненный ярости голос звонаря: — Кто вы такие, и что вы сотворили с моим хозяином и Эсмеральдой?! — они обернулись и увидели в руках Квазимодо топор. Его лицо было перекошено, он тяжело дышал, и это сделало его по-настоящему страшным. Тот, кто выдавал себя за Фролло, вскочил на ноги и поспешно заговорил: — Квазимодо, постой! Послушай меня!.. — Нет, это ты меня послушай! — рявкнул горбун. — Мой хозяин никогда так себя не вел! Он — очень строгий человек, и жесткий! А у Эсмеральды никогда не было такого надменного выражения на лице, она — веселая и добрая! — он перехватил топор поудобнее и медленно пошел на этих незнакомцев — казалось, он даже перестал хромать, настолько по-звериному мягкой была его походка. В глазах у ненастоящего Фролло вспыхнул страх, а девица, которая выдавала себя за Эсмеральду, вскочила на ноги и взревела: — А ну, брось топор, глупый мальчишка! — и столько фролловского было в ее словах, жестах и голосе, что Квазимодо споткнулся. — А? — вдруг переспросил он и моргнул. — Я сказал, брось топор! Немедленно, идиот! Так-то ты мне платишь за то, что я тебя кормил и учил все эти двадцать лет?! Это твоя благодарность мне?! Тебе должно быть стыдно, Квазимодо! — в зеленых глазах Не-Эсмеральды так и бушевала высокомерная злость, свойственная только хозяину звонаря. Квазимодо мог бы поклясться, что перед ним стоит Фролло, но в образе прекрасной девушки. Бедный звонарь понял, что он сошел с ума. Или умер и попал в ад за свое непослушание. Или все это вместе. Его взгляд вдруг остекленел, рука разом ослабла, и из нее выпал топор. — Глип, — сказал он и плюхнулся задом на деревянный пол башни. Прошло минуты две, когда Не-Фролло напустился на Не-Эсмеральду. — Ты что натворил?! — зашипел он. — Его же сейчас удар хватит! — Помолчи, моя дорогая! — фыркнула она в ответ. — Он чуть не прикончил нас на месте, а ты хочешь, чтобы я с ним миндальничал! — Да что здесь происходит?! — Квазимодо, наконец-то, отмер. Он обхватил голову руками, чувствуя, как мысли зигзагами скачут в его мозгу. Не-Фролло приблизился к горбуну и с тихим вздохом опустился на колени, мягко касаясь его плеча. — Тебе все-таки придется послушать меня, мой друг, — в его низком голосе не было злости, только тоска. — Возможно, то, что я сейчас скажу, покажется тебе бредом, но у нас с твоим хозяином возникли проблемы. Большие проблемы. — О чем ты говоришь? — он смотрел в эти карие глаза, принадлежавшие Фролло, только вот нежность и доброта в них была совершенно Эсмеральдина. — Нас поменяли местами — судью Фролло и меня, Эсмеральду. Я сейчас нахожусь в его теле, а он — в моем. — Ты представляешь, как бредово это звучит?! — Квазимодо задохнулся. — Я ведь с самого начала сказала тебе, что это бред, помнишь? — улыбка на тонких, хорошо очерченных губах. Ее, Эсмеральды, улыбка. — Тем не менее, это правда, — к ним приблизилась Не-Эсмеральда. — Я бы хотел, чтобы все вернулось на свои места, мой мальчик, но, увы, я даже не представляю себе, как это сделать, — между ее бровей залегла складка. — Мы теперь с ней вынуждены быть все время рядом друг с другом, чтобы не навлечь на себя еще более тяжкие последствия. Оберегаем друг друга от глупостей, которые можем сделать по неведению. Но похоже, с тобой у нас ничего не вышло, и ты каким-то образом нас раскусил. — Хозяин, это действительно вы? — Квазимодо внимательно вглядывался в прекрасное девичье лицо, и ему показалось, что сквозь эти черты он явственно видит судью. — Ты ведь и сам это чувствуешь, не так ли? — хмыкнул судья. — Только твой разум еще с этим не совсем согласен. — Ну, это сложно… Если только вы оба сейчас не смеетесь надо мной! — Квазимодо нахмурился. — По-твоему, я склонен к розыгрышам, бедное дитя? — судья укоризненно покачал головой Эсмеральды. — Нет, хозяин. Никогда вы меня не разыгрывали, — звонарь виновато понурился. — И что же теперь делать? — Для начала не говори никому о нашей с судьей тайне, — попросила Эсмеральда. — Это нам очень навредит, уж поверь мне. — Да… — пробормотал звонарь. — Вас наверняка обвинят в колдовстве и сожгут. А я этого не хочу. — Тогда сделай вид, что все идет своим чередом и ничего такого не произошло, мой мальчик, — сказал судья. — Я… я постараюсь… — Вот и хорошо. Ты голоден? — судья кивнул на корзину, которую они принесли. — Да… немного, — по правде говоря, аппетит у Квазимодо почти пропал от всего пережитого, но ему не хотелось их огорчать. Все-таки они тащили к нему наверх эту, вне всякого сомнения, тяжелую корзину. — Тогда неси приборы. Обед прошел в атмосфере неловкости. Фролло и Эсмеральда думали о том, как они дали маху, а Квазимодо потихоньку наблюдал за ними, поглощая хлеб с сыром. Он отметил, что эти двое смогли договориться между собой. А ведь как они друг друга ненавидели, когда еще все было на своих местах! Он помнил это еще с Пира Дураков. Судья тогда чуть не спятил от ярости, а Эсмеральда была страшно зла на него за то, что Фролло делает с ее народом. А теперь у звонаря было ощущение, что они иногда понимают друг друга без слов — видно, на них так сказалось пребывание в чужом теле. Судья стал чуть спокойнее, чаще улыбался, а Эсмеральда выглядела более сосредоточенной и следила или, по крайней мере, пыталась следить за выражением своего лица и словами. Квазимодо должен был хоть что-нибудь сказать. Поддержать их, что ли. — Все образуется, — наконец выдавил он из себя, подспудно ожидая, что судья ответит ему саркастической ухмылкой в своих лучших традициях и скажет нечто вроде: «Да что ты говоришь?! И ты даже знаешь, каким образом?!» Но Фролло только вздохнул и пробормотал: — Твои бы слова да Господу в уши, мой мальчик. — Я ничего и никому не скажу, даже если меня будут пытать, — в голосе звонаря зазвенела решимость, какой Фролло у него никогда раньше не слышал. Судья даже восхитился — а мальчик не так прост, как ему казалось. Впрочем, в преданности Квазимодо он тоже не сомневался. — Спасибо… — Эсмеральда коснулась рукой (Фролло рукой, с длинными тонкими пальцами и узкой кистью!) мощного запястья горбуна и благодарно посмотрела на него. Квазимодо робко улыбнулся ей, пытаясь и их приободрить и сам взбодриться. Домой судья и Эсмеральда возвращались в молчании. Между ними словно опять возникла стена, исчезнувшая было, когда они заключили договор. — Если бы ты не была так добра с ним, он бы ничего не понял, — судья внезапно нарушил молчание. Он недовольно сверлил Эсмеральду взглядом, и она вспыхнула. — Нет, это если бы ты в прежние времена не был так строг и надменен с ним, он бы ничего не понял, — прорычала она. — Почему ты всегда такой самодовольный ублюдок?! — Потому что я имею на это право, дитя! — рявкнул судья. — Я имею право быть таким самодовольным! Я сам всего добился в этой жизни, и никто мне не помогал. Никто! Мой отец хоть и был дворянином, но он был беден, как церковная мышь, и чтобы достичь такого высокого положения, богатства и власти, которое я имел, до того, как с нами все это случилось, я работал, как проклятый! Мои сверстники гуляли в кабаках с непотребными девками дни и ночи напролет, а я в это время прилежно учился, постигая науки в колледже! Я был целеустремлен, трудолюбив и упорен. Я изучал право, языки, медицину и алхимию, и уже в свои шестнадцать я знал чуть ли не больше своих учителей! Я стал судьей, когда мне было двадцать лет, благодаря своему уму, знаниям и терпению! И не пристало какой-то девчонке читать мне нотации! — он яростно сверкнул глазами и откинулся назад, оперевшись спиной о стенку кареты. На этот раз Эсмеральда даже не нашла, что ему ответить. Она-то все это время думала, что у Фролло был знатный покровитель, продвигающий его вверх по службе за определенную мзду, как это полагается у богатых. И вот теперь все, что она про него думала, оказалось далеким от истины. У нее даже мысли не возникло, что Фролло мог соврать. Нет, эта его вспышка была больше похожа на крик души. — Прости… я не знала, что все было так… — пробормотала она. Судья молча смотрел на нее некоторое время. Наконец, его лицо смягчилось. — Тебе неоткуда было это знать, дитя мое, — буркнул он. — Все, что ты обо мне знаешь — это людские сплетни. А они бывают далеки от правды. Вот тебе еще один урок, моя дорогая — никогда не принимай на веру то, что говорят люди. Всегда проверяй информацию. Иначе беды не оберешься. Эсмеральда вдруг закусила губу, и в уголках ее глаз вскипели слезы. Она всхлипнула. От этого зрелища злость в судье испарилась окончательно. Мало того, ему самому вдруг стало так больно, словно его пырнули ножом в душу. — Ну-ну, что ты, мой ангел? — он забеспокоился. — Ты так себя ведешь, словно мы в первый раз поссорились, а ведь мы это делаем постоянно. — Шуточные перепалки — это не ссора, — прорыдала она. — Я так устала от всего этого! Я больше не могу! Когда все это закончится уже?! Судья скользнул к ней на сиденье и прижал ее к себе. — Полно, дитя мое, — мягко сказал он. — Мне тоже тяжко. Я был судьей, а стал цыганской танцовщицей. А ведь я совершенно не умею танцевать, чтоб ты знала. Эсмеральда хихикнула сквозь слезы и обняла его в ответ. — Ты лучше подумай о том, как перепугался бедолага Квазимодо, — продолжал судья. — Я полагал, что он там свихнется. Она поняла, что он пытается отвлечь ее от грустных мыслей. — Да, думаю, ничего такого он раньше не видел, — Эсмеральда потерлась носом о его макушку. От волос судьи исходил тонкий фиалковый аромат, и она с удовольствием вдохнула его запах. — Теперь ты обнюхиваешь мои волосы, да, прелесть моя? — смешок судьи был беззлобным. — Мне нравится запах фиалок, — пробормотала Эсмеральда. — Он сладкий, но в то же время очень легкий и ненавязчивый. — Ну, в этом у нас с тобой вкусы совпадают, — он поцеловал ее в висок, совершенно забыв о том, что Эсмеральда сейчас — мужчина. Судья осознал это, когда они приехали домой, но тут же понял, что ему совершенно все равно. «Похоже, я почти перестал замечать ее мужское тело, и воспринимаю ее только как Эсмеральду», — эта мысль ему даже понравилась, и он улыбнулся. Однако, пора было возвращаться к насущным делам. И на следующий день он наметил поездку во Дворец Правосудия.