О, Дева Мария, зачем же так буквально?!

Когда Эсмеральда проснулась, голова у нее болела нещадно. У нее было ощущение, что внутри черепа засел еж, свернулся там клубком, и его острые иглы с силой впиваются ей в мозг. Кроме того, ее безумно мутило, и к горлу то и дело подкатывала тошнота, а во рту словно кошки нагадили, и там было сухо, как в пустыне. Эсмеральда застонала. Она открыла глаза, и перед ними так и заплясали зеленые точки. «Господи, что вчера было?» — страдальчески подумала она. И, к своему вящему ужасу, вспомнила. Она выпила вина больше, чем надо было, да еще такого крепкого… После этого ей вдруг стало до жути хорошо, и Фролло, который повернулся к ней спиной, хлопоча со своими судебными делами, внезапно показался ей невероятно привлекательным, несмотря на то, что он был в женском теле. Какая разница, как он выглядит, в конце концов, если это Фролло?! Он все равно был мужчиной, и в нем было так много качеств, которые Эсмеральда ценила: ум, сила, целеустремленность, упорство и здравый смысл. Да, он страшно напугал ее, но она действительно была виновата: если бы люди заметили, с каким выражением лица она смотрит на Феба, они бы точно сказали про Фролло — он потому не обращает внимания на женщин, что влюблен по уши в своего капитана. Особенно старались бы торговки на рынках — уж они-то чесали бы языками без продыху, учитывая, как всех этих людей пугал судья. Потому, что когда ты чего-то боишься, ты стараешься над этим смеяться, чтобы было не так страшно. А пострадала бы от всего этого в большей степени она — это ее повели бы на эшафот для ужасной казни, а Фролло, хоть и был бы жив, но так и остался бы в ее теле до самой смерти. И судья после такого изрядного проступка еще и ухаживал за ней. Эсмеральда вспомнила осторожные и нежные прикосновения холодной тряпки к своему лицу, ласковый голос судьи, говорящий ей про последствия ее выходки, то, как он обнял ее и прижал к себе. А потом… Потом она хлопнула его по заду и поцеловала! Господи, она поцеловала его! Сама! Еще и к себе прижала, чтобы он не вырвался, хотя он и пытался, только у него ничего не вышло… Боже, да она была готова с ним… прямо там, в его кабинете… ОНА ХОТЕЛА ФРОЛЛО! Хотела так, что у нее заломило в паху, и он это видел! Эсмеральда тихо заскулила и села на постели, держась за голову. Какой стыд! И самое плохое — она почти не помнила, что было потом… Он, вроде бы, раздевал ее, а она пыталась погладить его бедра и настаивала, чтобы он лег с ней в постель… Эсмеральда всполошено дернулась, отчего ее голова зашлась в новом приступе боли, и окинула нездоровым, мутным взглядом постель, но, кроме нее, на кровати никого не было. Где-то в стороне раздалось шуршание, тихий стон, и Эсмеральда посмотрела туда. В кресле, в неудобной позе, прикрывшись шерстяным одеялом, спал Фролло. Его лицо было таким измученным и несчастным, что Эсмеральда поняла — он всю ночь провел в этом неудобном для сна кресле. Судья снова застонал и сонно приоткрыл веки, пробуждаясь. Все его тело ломило, и он чувствовал себя кошмарно. — Ох! — он с хрустом потянулся, скидывая с себя одеяло. Затем судья заметил, что Эсмеральда уже не спит. Ее лицо было нежно-зеленого оттенка, и Фролло понял, что она сейчас страдает от похмелья. И, в довершение всего, она отводила от него свой какой-то пришибленный взгляд. «Возможно, она вспомнила кое-что из своих вчерашних проделок», — подумал судья, сполз с кресла и подошел к постели. Эсмеральда закусила губу. Фролло встал перед ней и подцепил пальцем за подбородок, заставив посмотреть на себя. — Голова болит? — он ласково обвел большим пальцем ее скулу. Эсмеральда провела сухим языком по запекшимся губам и слабо кивнула. — Потерпи. Я уже дал указания Анри, скоро нам принесут завтрак. Эсмеральда застонала. При мыслях о завтраке ее желудок нервно сжался, как бы намекая — все, что она проглотит, выйдет обратно тем же путем. — Я не хочу!.. — выдохнула она. — Надо. Тебе станет полегче, когда ты поешь, — судья был настойчив, и Эсмеральда поняла, что ей все-таки придется что-нибудь съесть. В дверь постучали, и Фролло тут же оказался возле нее. Он забрал поднос у слуги и внес его в покои. По комнате тут же разнесся запах чего-то острого и пряного. Судья поставил поднос на столик и взял с него плошку с куриным бульоном. — Это тебе, — он протянул бульон Эсмеральде, и она подалась назад. — Не отворачивайся, моя дорогая. Бульон поможет тебе прийти в себя от похмелья. Давай, глотай потихоньку. Эсмеральда осторожно сделала глоток, опасаясь, что ее сейчас стошнит. Но ничего не произошло, и она сделала еще глоток, и еще, пока не допила бульон полностью. Ей действительно стало легче. В голове прояснилось, ушли зеленые точки перед глазами, даже проснулся аппетит. И, вместе с этим, ее все сильнее жег стыд. — Скажи, мы… я вчера… что-нибудь сделала… такого? — тихо спросила она. Судья, уже успевший надкусить булочку с яйцом, спокойно прожевал этот кусок, проглотил и покачал головой. — Нет, моя радость. Ничего не было, — коротко ответил он, не вдаваясь в подробности. Эсмеральда благодарно посмотрела на него. Он ведь мог бы воспользоваться ее состоянием. Она точно помнила, с какой страстью судья отвечал на ее поцелуй тогда, во Дворце Правосудия, и ему явно хотелось продолжения, которое обычно идет за такими поцелуями. Но ведь сдержался. И, скорее всего, ее на расстоянии удержал. — Спасибо… — ее голос был хриплым. Судья кивнул, продолжая поглощать завтрак. С того момента они об этом не заговаривали, но зато Эсмеральда стала больше доверять ему, и это чувствовалось. Он все чаще ловил на себе ее задумчивый взгляд, а когда он смотрел на нее в ответ, она улыбалась ему, и ее глаза при этом мягко светились. И касалась она его теперь не по необходимости, а потому, что хотела это сделать, испытывала потребность в прикосновениях к судье. И это было очень кстати, потому что Фролло чувствовал, как с ним происходит что-то очень нехорошее. Он с трудом контролировал свои эмоции. То из него ключом било раздражение по всякому ничтожному поводу, то на него нападала такая лютая тоска, что он готов был разрыдаться. Периодически все это обрушивалось на него сразу, и тогда ему хотелось убить кого-нибудь и зареветь одновременно. И он отчаянно ощущал свое одиночество и уныние, потому что его никто не любит, и только Снежок к нему по-настоящему привязан. Судья с трудом подавлял слезы и сглатывал комок в горле, и такое состояние опять переходило в раздражение. Помимо этого, у него набухла грудь и стала болезненно чувствительной, и вообще он по ощущениям стал похож на наполненную водой бочку. Эсмеральда видела все эти его перепады настроения. Поначалу она недоумевала, что с ним происходит, но потом кое-что припомнила. Они уже почти месяц находятся в телах друг друга. И последние кровотечения были у нее почти месяц назад, иногда они приходили с задержками. Она вспомнила, что испытывала перед тем, как они начинались: тоску и оглушающее одиночество, желание заплакать и прибить кого-нибудь, болезненные ощущения в некоторых частях тела. Неудивительно, что судье сейчас было очень плохо, и он ходил такой злющий и нервный. Они сидели в библиотеке, и судья пытался подготовить ее к судебному разбирательству над теми преступниками, которых поймала стража. Эсмеральда ошиблась, и глаза Фролло яростно вспыхнули, и она увидела, с каким трудом он себя сдержал, чтобы не наорать на нее. Эсмеральда решительно отодвинула книгу, с помощью которой корпела над заданием. — Ты уже несколько дней сам не свой, — сказала она. — Что случилось? — Ничего! — фыркнул он. Еще не хватало перед ней позориться и вести себя, как капризная девица. — Ты врешь, — она возразила спокойно, но твердо. — Я знаю, что ты себя отвратительно чувствуешь, у тебя болит грудь, тебе плохо, очень одиноко, и ты ужасно хочешь расплакаться. — Как ты?.. — его глаза расширились, как плошки, и в них вдруг заплескались слезы. Лицо Фролло перекосилось, и он изо всей силы прикусил себе губу. Эсмеральда потянула его к себе за запястье. — Ну же, иди ко мне, — нежно прошептала она. Словно завороженный, он подался к ней, и она усадила его на свои колени, прижав судью к себе. Ее рука зарылась в его волосы, она поглаживала его голову, и Фролло уткнулся лбом в ее шею. Дышал он очень быстро, стараясь затолкать глубоко внутрь подступившие от жалости к себе слезы. Эсмеральда коснулась губами его уха и тихо сказала: — Не сдерживай себя. Давай, тебе это сейчас нужно. Слезы брызнули из глаз судьи, и он содрогнулся в рыданиях. Он трясся и подвывал, и его глаза исторгали целый водопад. — Что это такое?! — он рыдал безудержно, и никак не мог остановиться. — Что со мной происходит?! Я превратился в какую-то тряпку за последние три дня! Плаксивую слезливую девчонку! Это унизительно, я так отвратительно себя чувствую! — Ты в этом не виноват, — Эсмеральда вздохнула и коснулась губами его виска. — Просто пришло такое время… Ну, понимаешь, тяжелое для женщины… — Нет, я ничего не понимаю! — он сейчас отказывался даже думать, совершенно забыв все, что знает об анатомии. — Боже, как тебе объяснить… — судья был мужчиной, а Эсмеральда никогда не говорила о таких вещах с мужчинами. Это было табу, подобные разговоры ни в коем случае не приветствовались, но… Это женское тело, в котором он сейчас был… Эсмеральда решилась. — Понимаешь, у женщин раз в месяц идет кровь… ну, оттуда… снизу, — сказала она. — А перед тем, как она начинает идти, женщина частенько себя чувствует вот так же, как ты сейчас. Капризничает, плачет и злится. Ужасное состояние. И ты с этим ничего не можешь поделать, это просто есть, ты никуда не можешь от этого убежать. — Господи! Только этого мне не хватало! — судья всхлипнул. — Да… А когда кровь начинает идти… Лично мне было очень плохо. Сильные боли внизу живота, поясницу ломит, каждое движение дается с трудом, — она целовала его в лоб, в висок. — Почти никто из мужчин не понимает, как это тяжело, они думают, что у девушки просто портится характер, и она становится вздорной. Называют это бабской глупостью и блажью. Женской слабостью. Судья прижимался к ней, и слезы продолжали катиться по щекам. Но при этом он обдумывал все, что она сказала. Эсмеральда была права — он и сам, будучи в своем теле, с презрением относился к этим бабьим выкрутасам, как он их называл. «Что у нее там может болеть, это же все абсолютно естественно!» — говорил он тогда. И сейчас Фролло проклинал себя за свою тупость и высокомерие. То, что происходило с женским телом, было очень жестоко. Это все очень походило на пытку, только такая пытка устраивалась женщине природой. А что же они чувствуют, когда рожают? Он вспомнил, как кричала его мать в родах, и содрогнулся. Она мучилась три дня. Умерла от этого сама, и ребенок родился мертвым. И понял, что ни за что не хотел бы такого для Эсмеральды. — Знаешь, я ведь в детстве переболел свинкой, — прошептал Фролло. Эсмеральда чуть отстранилась от него и заглянула в его заплаканные глаза. Она знала про эту болезнь и ее последствия — бесплодие. — Ты хочешь сказать, что… — она слегка нахмурилась. — Да. Женщина не может понести от меня. Моя мать умерла в родах… — он прерывисто вздохнул. — Я бы не хотел, чтобы подобное случилось еще раз. Да, я знаю, по твоему мнению я — жестокий старый ублюдок, по приказу которого калечат людей в пыточных. Но многие из них это заслужили — например, как те, чьи дела мы сейчас разбираем. А моя мать была совершенно невинна, она была хорошей женщиной. Смотреть, как она умирает… было мучительно. Вот оно что. Значит, в судье все же есть что-то человеческое. Просто запрятано было так глубоко, что откопалось только тогда, когда ему стало по-настоящему плохо. И он такое долгое время держал все в себе. Эсмеральда нежно погладила его по плечу. — Ну, по крайней мере, сейчас ты точно не один, — сказал она. — Я здесь, с тобой. Думаю, что это надолго, если не навсегда. В этом было что-то неправильное. Чувствовалась какая-то фальшь и горечь. «Ты сейчас со мной насильно, — подумал он. — Потому что у тебя нет выхода. Как и у меня. А я бы хотел, чтобы ты была со мной по своей воле…» Но Фролло промолчал и просто прижался к ней, чувствуя тепло ее тела. Все же на него снизошло успокоение, и он, поцеловав ее в шею, предложил: — Давай продолжим. Послезавтра тебе надо быть в суде, а мне туда нельзя. От его поцелуя у Эсмеральды волоски на шее встали дыбом, а лицо слегка покрылось румянцем, и она почувствовала, что еще чуть-чуть — и ее тело начнет откровенно реагировать на его прикосновение. Но она кивнула, и судья скользнул на свое место. Все то время, пока она вникала в дела, то старалась не плеваться, но когда дело дошло до насильника… — И как же такое дерьмо живет на свете?! — выплюнула Эсмеральда. — Вот так и живет, покуда мне в руки не попадется, — хмыкнул судья. Слезы на его щеках уже подсохли, и он потер зудящие глаза руками. — А ты что — думала, что все эти заключенные — агнцы невинные? Ничего похожего. В большинстве случаев их казнят за дело. — За исключением цыган! — фыркнула Эсмеральда. — Прелесть моя, один из тех закоренелых воров, которых ты собираешься осудить — цыган. И доказательств его вины более, чем достаточно — свидетели, кошельки у него за пазухой, — осторожно сказал судья, ощущая, как ступил на очень зыбкую почву. Эсмеральда вспыхнула. — Не все мы такие! — она возмутилась. — Я что, по-твоему тоже воровка?! Да я за всю жизнь ничего не украла! — Я знаю! Знаю, — Фролло накрыл ее руку своей ладонью. — Я понял, что ты хочешь сказать. И я видел, как вы живете во Дворе Чудес. Мне тяжко это признавать, ты знаешь, насколько я уперт, но я ошибался. Эсмеральда остыла. Затем до нее дошло, что он только что сказал, и она с трудом удержала смех: сам судья Фролло совершенно искренне говорит, что ошибался! Ради этого стоило поменяться с ним телами. — Ладно, — она сосредоточилась. — Давай продолжим. А через день судья проснулся и понял, что оказался в аду. Все его тело неистово болело, особенно нижняя часть. В животе ворочался огромный ком, его словно набили раскаленными камнями, а поясницу ломало так, что он коротко взвыл: — Господь Всемогущий, я помру прямо сейчас! Он бы с удовольствием остался в постели, но у Эсмеральды сегодня был суд, и судья просто не мог так ее оставить — смертельно беспокоился из-за всего этого. Поэтому Фролло намотал на себя побольше тряпок, специально приготовленных для него загодя, устроив из них своего рода набедренную повязку, оделся и спустился вниз, где Эсмеральда, уже облаченная в обычные черные одежды, завтракала. Фролло, стараясь не показать вида, как ему сейчас больно, приблизился к столу и сел на свое место. Он почти ничего не съел — на еду даже смотреть было противно, горячие камни в его животе еще и выпустили острые шипы, а в поясницу вкручивался железный штырь. Фролло терпел до последнего, пока завтрак не закончился. После этого он встал и почувствовал, как перед глазами все плывет. Тут же его дернуло вверх, и его щека прижалась к жесткому судейскому наплечнику. Эсмеральда увидела, как Фролло идет к столу. Он был очень бледен, но держался прямо. Его лицо, как и всегда, выражало полное высокомерие. Только вот губы у него иногда слегка дергались, и Эсмеральде это не понравилось. И съел он слишком мало, не как обычно. Но, когда он встал, его лицо вдруг позеленело, и судья начал оседать на пол. Эсмеральда сорвалась с места. «Вот же дурень! — сердито подумала она. — Вероятно, у него уже это началось, а он, вместо того, чтобы лежать в постели, сюда приперся!» Она подхватила его на руки. Какая-то часть ее сознания удивилась, что он такой легкий, как пушинка, но затем она подумала: «Вот, что он бы чувствовал, если бы был в своем теле и поднял на руки меня!» Фролло завозился и забормотал: — Нет… пусти меня! Я должен хотя бы проводить тебя! — хорошо, что слуги, находившиеся в столовой, его не услышали! — Помолчи, моя дорогая! — оборвала она его. — Я сейчас отнесу тебя в постель, и ты не выйдешь оттуда раньше, чем наступит завтрашний день! — Но у тебя суд сегодня! — он, кажется, был немного не в себе от боли, вне всякого сомнения чудовищной. — Верно, но это не твоя забота, моя радость! Эсмеральда унесла его в их покои и усадила на постель. — Давай, снимай с себя это платье и надевай ночную рубашку, — она уже расшнуровывала его корсаж — у судьи тряслись руки, и сам он провозился бы долго. Эсмеральда устроила его на постели и присела рядом, поглаживая его поясницу. Фролло замычал — это принесло ему облегчение, немного, но все-таки. — Если у тебя будут там затруднения, делай перерыв и пошли за мной! — простонал он. — Ага, сейчас, — фыркнула Эсмеральда. — Перестань ты уже дергаться, ради всех святых! Ты так хорошо меня натаскал, в конце концов. Не думаю, что у меня будут трудности. Так что расслабься и спи! Да, я сегодня поеду на Снежке. Его надо выгулять. — А ты справишься? — Фролло дернулся. — Он ведь не любит чужих… — Он ко мне привык так же, как к тебе привыкла Джали. Так что успокойся! Спи, тебе говорят. — Не думаю, что смогу… Больно… — выдохнул он. — Да, я знаю, — она погладила его по щеке. — Это надо перетерпеть. Эсмеральда наклонилась и чмокнула его в лоб. Фролло закрыл глаза. Выглядел он — краше в гроб кладут. Ей не хотелось оставлять его в таком состоянии одного, но дело надо было сделать. Эсмеральда уже подъезжала к Дворцу Правосудия, когда заметила, что Снежок захромал. — Что с тобой такое? — она нахмурилась и, соскочив с седла, осмотрела его ноги. Ну, так и есть — подкова лопнула. Эсмеральда отвела Снежка в конюшни Дворца Правосудия и нашла главного конюха. — Вызовите кузнеца, — велела она. — Моему коню надо сделать подкову. Все должно быть готово во второй половине дня. Конюх с поклоном забрал у нее поводья. С судьей Клодом Фролло никто не смел спорить, и Эсмеральда не сомневалась, что подкова будет сделана. Суд прошел без сучка и задоринки. Доказательства вины были железные, и возни с этими делами было не столько много, сколько утомительно было глядеть на паскудные рожи подсудимых. «Если бы это был кто-то из знатных, мне бы пришлось тяжело», — подумала Эсмеральда. Подсудимых увели в темницу, а Эсмеральда с облегчением покинула зал заседаний. Она вернулась на конюшню, где кузнец уже сделал подкову для Снежка, но еще не успел ее пристроить к копыту. Эсмеральда взяла ее в руки и осмотрела. Ей показалось, что подкова маловата — у Снежка копыта были огромные. Она задумчиво вертела подкову в руках, когда услышала разговор между капитаном де Шатопером и каким-то его приятелем. — Видал, какая девчонка у судьи Фролло? Повезло старому стервятнику — до чего аппетитная курочка, — хихикал гвардеец. — Да нет у них ничего. Она его лечит, — отмахнулся Феб. — Ты и в самом деле думаешь, что она им прельстится? — Ну, у него полно денег, я слышал, что он осыпает ее подарками. — Чем бы он там ее ни усыпал, ее стоит только поманить кому-то более молодому, и никакие подарки ему не помогут, — хмыкнул Феб. — О, да ты, похоже, думаешь, что она побежит к тебе по первому свисту, — гвардеец закудахтал от смеха. — А куда она денется, — Феб был так в себе уверен, что Эсмеральда вспыхнула. «Да он меня за шлюху легкомысленную держит!» — возмутилась она про себя. — На что спорим?! — в голосе гвардейца послышался азарт — судя по всему, он обожал заключать пари. — Да вот на твою щегольскую перевязь! Уж больно она мне нравится! — засмеялся капитан, и они оба удалились. Раздался тихий скрежет, и Эсмеральда поглядела на свои руки. Подкова была безнадежно испорчена. Завязана практически в узел. А Эсмеральда при этом не приложила особых усилий. Тело судьи опять доказало, насколько оно мощное за всей этой видимой элегантностью. — Ваша честь, вы ее испортили! — с ужасом сказал кузнец. — Это же обычные разговоры юнцов, стоит ли так волноваться?! Он явно пребывал в прострации, потому что, будь он в обычном состоянии, то ни за что не стал бы говорить подобное судье Фролло. В душу Эсмеральды словно воткнули нож. Она чувствовала себя так, будто ее только что предали. Тем не менее она собралась. Ее брови гневно сошлись на переносице, и она самым фролловским тоном прорычала: — Это прелюбодеяние и отвратительный, беззаконный блуд! — она швырнула подкову на брусчатку, которая устилала пол конюшни. — Переделайте это, подкова слишком мала моему жеребцу! Эсмеральда дождалась, пока кузнец сделал подкову, пока копыто Снежка расчистили и, наконец, подковали его. Все это время она была вынуждена сохранять бесстрастное выражение лица, хотя в ее душе была настоящая буря. Капитан Феб, который ей так нравился, который не дал судье схватить ее тогда в соборе, поспорил на нее. За какую-то щегольскую перевязь! Эсмеральда не могла припомнить, испытывала ли она большее унижение когда-нибудь, чем то, которое ей нанес бравый капитан. На нее поспорили, словно она какая-то вещь, словно она была безделушкой, ничего не значащей подстилкой! Ей смертельно хотелось завыть, зарыдать, но она не могла себе этого позволить. Но, когда кузнец закончил свою работу, она заплатила ему, вскочила в седло и резко взяла с места. Домой! Ей срочно надо найти какой-нибудь угол, заныкаться туда и выплакать все свое разочарование и боль, которая впивалась в нее. В Эсмеральду словно засунули терновый куст с преострыми шипами. Фролло лежал на постели. Он перестал считать, сколько времени провел в адских мучениях. Периодически он проваливался в яму без сновидений, которая не приносила ему облегчения. Когда в покои вошла Эсмеральда, он в очередной раз выплыл на поверхность, боясь даже пошевелиться, чтобы не спровоцировать новый приступ. Его глаза слезились, и все, что он делал — это пытался тихо и равномерно дышать. Судья услышал, как Эсмеральда прошла к креслу у камина. Оно скрипнуло, когда она тяжело опустилась в него. Затем судья услышал низкий стон. Фролло открыл глаза. Она сидела, сгорбившись, уперевшись локтями в колени, и зарывалась руками в волосы. Ее лицо было перекошено. Фролло почувствовал, как в его душу начал заползать ледяной ужас. Неужели что-то случилось на суде?! И сейчас так темно — видно, на Париж опустились сумерки, а она пришла так поздно! Слишком поздно, судебное разбирательство не должно было длиться так долго! Фролло шевельнулся. — Что случилось? — его голос был хриплым от боли. — Что-то произошло на суде? — Нет… — голос Эсмеральды подозрительно дрожал, словно она хотела заплакать. — Тут все в порядке, можешь не беспокоиться. Судья с облегчением выдохнул. Но почему она тогда в таком прискорбном состоянии? — Дитя мое, — он постарался звучать очень и очень мягко, — что произошло? Эсмеральда посмотрела на него, и он увидел, как сильно блестят ее глаза, какая застыла в них тоска сейчас. Она сглотнула, и кадык на ее горле судорожно дернулся. — Скажи, все мужчины — такие скоты? — обреченно спросила она. — Ну не томи же, рассказывай! — он вцепился в простыню. Она начала говорить, и с каждым ее словом боль судьи отходила куда-то на задний план. Под конец ее рассказа он был вне себя от бешенства. Судья с кряхтением сполз с постели, приблизился к Эсмеральде и положил руку ей на плечо. — Этот капитан весьма хорошо делает свою работу, — прохрипел он, — но во всех других смыслах он — убогий и легкомысленный идиот, я всегда это подозревал! И ты должна радоваться, что узнала такую мерзость про него сейчас, пока он не успел очаровать тебя окончательно и причинить тебе еще больше боли. Боже, как я рад, что ты сейчас — это я! — Но как же мне теперь с этим жить, Клод?! — она впервые за все это время назвала его по имени, и от этого его сердце зашлось от счастья, несмотря на то, что все его тело чудовищно болело. Эсмеральда смотрела на него, и по ее щекам градом катились слезы. — Я ведь никому больше не смогу верить! Я все время буду думать о том, что меня считают каким-то жалким безмозглым существом, которое побежит в чью-то постель по первому свисту! Что меня считают безделушкой, на которую можно вот просто так взять и поспорить! Она содрогалась всем телом и тяжело дышала. Фролло коснулся ее щеки, вытирая влагу с лица. — Ты можешь верить мне, Эсмеральда, моя прелесть, — ласково сказал он. — Я бы ни за что не стал на тебя спорить. Я бы сжег весь Париж в поисках тебя и убрал любого, кто мне мешал бы искать тебя, со своего пути, но такую подлость я бы не сделал. Эсмеральда смотрела на его бледное от боли лицо. Перед ней стоял мужчина, пусть даже и в молодом женском теле, но все-таки это был мужчина, серьезный и зрелый. Жесткий мужчина, даже жестокий, но при этом совершенно не способный на такую гадость, как подобный спор. Не воспринимающий ее, как нечто совершенно обыденное. Уверенный в том, что у нее есть разум, иначе ни за что не допустил бы ее до суда, как сегодня. За таким мужчиной ты, как за каменной стеной, он всегда защитит тебя от всего, что может быть опасным, всегда будет рядом, когда нужен. Вот как сейчас. Она уткнулась в него лицом и прижалась к нему. Видит бог, она всегда была сильной девушкой, но даже сильным людям нужна поддержка и помощь. Хотя бы иногда. И все это время они только и делали, что помогали друг другу. Сначала по необходимости. Потом — просто так, потому что это стало для них естественным. Несмотря на все их перепалки. — Знаешь, — пробормотала Эсмеральда, — пожалуй, ты прав. Я слишком хорошо думаю о людях, и не оставляю себе возможности разочаровываться в них. И, когда они делают что-то отвратительное, это меня ранит больше, чем мне хотелось бы. — Ну, на меня у тебя с самого начала были открыты глаза, — хмыкнул судья. — По крайней мере, в том, что касается меня, ты прекрасно знаешь, с кем имеешь дело. — И мне это начинает нравиться, — Эсмеральда издала смешок, ее глаза весело блеснули. — Надеюсь, что ты не побежишь к этому капитану, когда он тебе засвистит? — Если и побегу, то только затем, чтобы свернуть ему нос на сторону… м-м-м-м-м, — лицо судьи слегка позеленело. В его животе опять заворочались горячие острые камни. — Давай-ка обратно в постель, — Эсмеральда спохватилась, вспомнив, что ему сейчас безумно больно. Она вскочила на ноги и довела судью до кровати. — Ишь ты, утешать прибежал, а сам сейчас в обморок, глядишь, шлепнешься. Она помогла ему улечься. Затем стянула с себя одежду и легла рядом с судьей. Фролло повернулся на бок лицом к ней, и Эсмеральда притянула его к себе, поглаживая его ноющую, как гнилой зуб, поясницу. От облегчения судья заснул первый, и, когда он засопел носом во сне, Эсмеральда сомкнула веки и отключилась — день был тяжелым и неприятным. Спала она без сновидений.