О, Дева Мария, зачем же так буквально?!

Прошло еще три месяца. И Фролло, и Эсмеральда уже вполне освоились со своими ролями. Она научилась делать непроницаемо-надменное лицо по любому поводу, полностью переняла снисходительную улыбку судьи, его неспешные жесты, величественную походку и манеру речи образованного человека — в последнее время она много читала, и ее словарный запас увеличился во многие разы. Судебные заседания доставляли ей трудности — и трудности немалые, но она всегда знала, что Фролло будет рядом, и это приносило ей облегчение. Несколько раз ей приходилось делать перерывы на суде, потому что она не знала, как ей поступить в той или иной ситуации, но тогда она посылала за Фролло — якобы для того, чтобы он привез ей лекарство, и он приезжал так быстро, как мог. Они запирались в его кабинете, и он подробно объяснял ей, как и что нужно делать, записывая это на бумагу. И тогда Эсмеральда использовала его заметки — он разбирал ситуацию так, что давал ей несколько путей, по которым может пойти судебное разбирательство. С Эсмеральды сходило семь потов, и она потом чувствовала себя жутко уставшей, но оно того стоило. По крайней мере, она теперь четко представляла себе, как проходит судопроизводство в Париже. Подпись Фролло она научилась подделывать виртуозно, хотя остальной почерк ей никак не давался. У судьи тоже были свои сложности. Он мог быть собой только в обществе Эсмеральды и Квазимодо, со всеми же остальными вынужден был делать вид, что он — веселая и жизнерадостная цыганка, и это с его-то строгим нравом. Судье частенько надо было появляться во Дворе Чудес, чтобы про Эсмеральду не говорили, что она зазналась и забыла про своих соплеменников. После этого он приезжал домой до крайности измочаленный и жаловался, что у него сейчас треснет лицо — ему все время приходилось улыбаться, а он не привык это делать по любому поводу — повод должен был быть серьезным, как он считал. Но выхода у него не было. Немало хлопот ему доставляло еще одно обстоятельство: мужское внимание. Мужские сальные взгляды, замечания, частенько непристойные, наглые прикосновения, от которых он приходил в бешенство. Эсмеральда учила его переводить это в шутку, но судья с большей охотой переломал бы этим сладострастникам руки. Не раз он хотел поговорить об этом с Эсмеральдой, но, когда она приезжала с судов, то была такой выдохшейся, что он все время откладывал это на потом. Фролло считал, что ей было тяжелее, чем ему — в конце концов, у нее не было такого хорошего образования, как у него, ей приходилось многое делать с чистого листа, в то время, как у него было и образование, и жизненный опыт за плечами гораздо более продолжительный, чем у нее. Периодически она впадала в отчаяние и жаловалась, что у нее сейчас лопнет голова. Тихие вечера, когда им не надо было ничего делать, и они оба расслаблялись, стали для них настоящей отдушиной. Эсмеральда в такие моменты понимала, что судья за эти несколько месяцев стал для нее ближе, чем кто бы то ни было. Она не упускала возможностей, чтобы дотронуться до него — ей доставляла удовольствие его реакция: то, как он слегка краснел, как вспыхивали его глаза от ее прикосновений, и улыбался он тогда вполне искренне. А судья с нетерпением ждал ее прикосновений, чтобы самому коснуться ее в ответ. Он все чаще думал о том, что с наслаждением занялся бы с ней любовью, и ему было совершенно все равно, что она — в его, мужском, теле. Судья все никак не мог забыть ее поцелуй, когда она перебрала вина, и мечтал о том, чтобы это как-нибудь повторилось. Но сам не делал ничего, чтобы ее спровоцировать — неизвестно, как она бы отреагировала на то, что ее целует женщина. А ему совершенно не хотелось потерять ту близость, которая была между ними сейчас. Неизвестно, сколько бы еще продолжалось такое положение вещей, если бы кое-что не случилось. В тот день у Эсмеральды опять возникли проблемы в суде — какой-то спорный момент, и она, конечно же, послала за Фролло. Он примчался, как и всегда, и они уладили этот вопрос. Когда разбирательство закончилось, Эсмеральде надо было вернуться в кабинет судьи за портфелем с очередными делами. Она коснулась плеча Фролло и с улыбкой сказала: — Ты подожди меня на конюшне, моя дорогая, я скоро вернусь. Он кивнул и отправился туда. На конюшне стояла тишина — из людей почти никого не было. Изредка из стойл раздавалось лошадиное ржание, и судье казалось, что лошади так между собой переговариваются. Он прислонился к стене конюшни, прикрыв глаза и вдыхая лошадиный запах. Еще там были душистые запахи сена, кожи — все то, что было ему так знакомо с детства. Судья стоял и слегка улыбался. Но продлилось это недолго. Сначала он уловил запах ядреного человеческого пота и чуть наморщил нос. Затем в его уши вторгся грубый голос. — Ты что здесь делаешь, цыганка?! Фролло приподнял веки. Перед ним стоял один из стражников — огромный детина, судя по всему — новенький, потому что остальные стражники прекрасно знали, кто такая «эта цыганка», и что она тут делает, а этого, видно, никто еще не успел просветить на сей счет. Как назло, на судье сейчас было самое простое из его платьев, и он не производил впечатления девушки, у которой есть богатый покровитель, и она находится в близких отношениях с одним из самых жестоких судей Парижа. Стражник пялился на Фролло своими бараньими глазами с тем маслянистым похотливым выражением, которое Фролло так ненавидел. «Как вы мне надоели, озабоченные ублюдки!» — подумал он. — Полагаю, что это — не твое дело, — ответил он, чувствуя, как начинает выходить из себя. — Я несу здесь стражу, а значит — это мое дело! — детина похабно ощерился, показывая гнилые пеньки, которые у него по недоразумению назывались зубами. Судье даже показалось, что кое-где на них он увидел зеленый мох. — Вы, цыгане, совсем обнаглели, уже и во Дворце Правосудия ищете, чем бы поживиться! — И чем же тут может поживиться бедная девушка? — судья вспомнил, как Эсмеральда учила его все переводить в шутку, и задал этот вопрос с невинной улыбкой. — Это же Дворец Правосудия, а не богатый королевский двор. — Вы, цыганские шлюхи, и на судейских вешаетесь, с вас станется! — вонь из рта этого тупицы была неописуемой. Какая-то смесь тухлятины и собачьих испражнений. Судья снова невольно поморщился. — Что рожу морщишь?! — стражник схватил своей грубой лапищей Фролло за плечо и пребольно сжал его. Фролло понял — этот детина просто ищет повод, чтобы придраться, и что бы он, судья, ни сказал, все будет не в его пользу. Сознание судьи потихоньку заволакивала красная пелена бешенства. Он яростно рванулся и прошипел: — Не смей до меня дотрагиваться, ублюдок! Но стражник снова схватил его за плечо и сжал уже гораздо сильнее. Этого Фролло не вынес, его терпение, наконец-то, лопнуло. Он с силой отдавил детине пальцы ног каблуком и заехал ему локтем в рожу. Стражник взревел, но тут же пришел в себя и с размаху отвесил судье пощечину. Лицо Фролло вспыхнуло от боли, а во рту появился металлический привкус. Удар был такой сильный, что судью сшибло с ног, и тут же он почувствовал, как его рванули за шиворот и куда-то потащили. — Я тебе покажу, как распускать руки, сука, ведьмино отродье! — рычал стражник. Он затащил судью на конюшню и швырнул его в одно из пустующих стойл прямо на сено и навалился сверху. Фролло почти потерял сознание от неимоверного смрада, который издавал этот мерзавец. Он все же попытался отбиться, он сопротивлялся яростно, глухо рычал какие-то проклятия, но стражник был слишком силен. «Будь я в своем теле, я бы тебя наизнанку вывернул!» — с отчаянием и бешенством думал судья, чувствуя, как грубые лапы задирают ему юбки, как похотливо сжимают его бедра. Раздался треск материи — на судье почти порвали платье, еще чуть-чуть — и грудь вывалилась бы наружу. Внезапно все закончилось. Больше не было тяжести этого омерзительно-вонючего тела. А над судьей нависло перекошенное лицо Эсмеральды. Эсмеральда спустилась в конюшню, выискивая глазами Фролло, но его нигде не было. «Куда он запропастился?» — с недоумением подумала она. И тут же услышала возню, доносящуюся из конюшни. Глухое рычание, ругательства, треск рвущейся одежды. Она вбежала внутрь. В одном из темных стойл Эсмеральда заметила какое-то шевеление, и ворвалась туда. Ее тут же затрясло от страха и злости. Какой-то ублюдок в облачении стражника навалился всем телом на Фролло — ее Фролло! — и уже почти сделал свое грязное дело. Она, вне себя от ярости, схватила его за шиворот и отшвырнула от судьи, словно мешок с навозом. Фролло тяжело дышал, его платье на груди было разорвано, губы залиты кровью. Эсмеральда склонилась над судьей и поспешно спросила: — Я успел?! — Да! — прохрипел судья. В его мутных от боли глазах вспыхнула радость. Эсмеральда сдернула с себя плащ, прикрыла им Фролло и развернулась в сторону того мерзавца. Кажется, он понял, что сделал какую-то жуткую оплошность и тут же съежился, потому что перед ним стоял этот кошмарный судья, его глаза метали молнии, лицо исказилось от ненависти. — Стража! — низкий голос громовым раскатом разнесся по конюшне, выходя далеко за ее пределы. Конюшня тут же наводнилась людьми, среди которых был и капитан де Шатопер. Раньше Эсмеральда не понимала, как с такой легкостью можно послать человека в пыточную или на эшафот. Но сейчас слова сами рвались из нее: — На дыбу этого мерзавца! — она пришла в неистовство. — Вздерните его, да повыше! Двадцать плетей! Нет, пятьдесят! Чтобы живого места на нем не было! Мерзавца увели, а Эсмеральда метнулась к судье. Он прерывисто дышал, пытаясь прийти в себя. — Пойдем, моя дорогая, — она подхватила его на руки, — тебя надо привести в порядок. Судья уткнулся в ее плечо и дрожал, только она не могла понять — боль это, страх или еще что-то. Она принесла его в их кабинет и усадила в кресло. Слуга внес тазик с водой, и Эсмеральда отослала его. Она схватила тряпку, окунула ее в воду и принялась осторожно оттирать лицо Фролло от крови. Он перехватил ее руку и выпрямился в кресле. — Какое унижение! — прошипел он. — Всякий урод, который сильнее тебя, так и норовит воспользоваться тобой только потому, что ты красива! И ему неважно, что ты об этом думаешь! Это омерзительно! Омерзительно! Эсмеральда вздохнула, подхватила стул, поставила его рядом с креслом и устало села. — Да, Клод, — печально и горько сказала она, — именно так все и происходит. И ты ничего не можешь с этим сделать. Для большинства мужчин ты — как спелое яблоко, которое можно надкусить и отбросить в сторону. Бессловесный трофей вроде тех, что вешают на стену охотники. Тебя могут взять силой, надругаться над тобой, но в глазах остальных такие люди не делают ничего плохого. В глазах остальных девушка сама виновата, что с ней это сотворили, потому что уж слишком она красива. За твою красоту тебя назовут ведьмой, вынудят тебя делать то, чего ты не хочешь, и никого не волнует, что ты об этом думаешь. Неважно, что ты испытываешь при этом унижение, боль, беспомощность или отвращение — ты должна радоваться, что на тебя обратили внимание. А если это знатный вельможа, то считают, что тебе вообще невероятно, чудовищно повезло, и ты зря выкобениваешься. Стерпится — слюбится. Судья содрогнулся. Он тут же вспомнил себя, когда еще был в мужском теле, и желал Эсмеральду так, что готов был разнести Париж по камешку, лишь бы только она принадлежала ему. Что она при этом почувствовала бы, его не волновало ни в малейшей степени — в конце концов, кто она такая? Всего лишь жалкая цыганка. Он готов был завыть от отвращения к самому себе. Он изо всех сил прикусил разбитую губу, чувствуя, как дикая боль пронизывает его лицо, как заполняется соленой кровью его рот. «Да, вот так! — рявкнул он себе. — Тебе должно быть больно! Ты — просто отвратительный старый ублюдок, и эта боль — меньшее, что ты заслужил!» — Ну перестань, — она ласково коснулась его лица, и от этого ему стало еще больнее. — Дай мне тебя вытереть. Он снова перехватил ее руку и заглянул в ее глаза. — Если я вернусь в свое тело, я никогда с тобой не сделаю подобного, — его ноздри раздулись. — Я лучше спрыгну с крыши Собора Парижской Богоматери! — Хорошо, — Эсмеральда кивнула. — А теперь не мешай мне. Она все-таки очистила его лицо от крови. Потом она запахнула на нем плащ и сказала: — Поехали-ка домой. Хватит с нас сегодня. Из Дворца Правосудия они ехали на Снежке, а не в карете. Судья прижимался к Эсмеральде, а она держала стальной рукой его за талию, чувствуя тепло его тела. Дома они поужинали, приняли ванну и прошли в покои. Судья к тому времени уже совершенно успокоился, хотя в нем и загоралась временами ненависть. И ненависть эта была направлена на того ублюдка, который чуть не надругался над ним, и на себя самого — за то, что еще недавно он сам был таким же ублюдком. Эсмеральда видела, как злобно вспыхивают его глаза. Она помогла ему переодеться в ночную рубашку и уже переодевалась сама, когда он уселся на постель, задумчиво уставившись на огонь в камине. Она присела рядом с ним и коснулась его плеча. Судья перевел на нее взгляд, в котором отражались сполохи каминного пламени. Фролло показался ей таким притягательным — прямо как тогда, когда она хватила лишку. Эсмеральда точно знала, о чем думает судья — проклинает себя. Он ведь тоже очень красноречиво уткнулся в ее волосы тогда, в соборе. И весьма нежно коснулся рукой ее шеи. И его слова: «Один шаг за дверь, и ты — моя!». Да, тогда его тоже не волновало, что она об этом думает. А вот сейчас в нем проснулась совесть, потому что он оказался на ее месте. Эсмеральда никогда не думала, что с судьей Клодом Фролло такое возможно. Как оказалось — возможно все. И такие жестокие люди, как он, вполне способны понять, что они из себя представляют, если их поставить в такое же положение, в каком были их жертвы. Впрочем, могло бы быть и так, что он просто начал бы обвинять всех вокруг, за исключением себя самого. И тем более было удивительно то, что он повел себя совершенно по-другому. Все-таки он — нечто исключительное. Эсмеральда нежно провела рукой по его плечу. Ей вдруг опять захотелось поцеловать его. Просто потому что. Она наклонилась и коснулась своими губами его губ. Судья вздрогнул. Он прерывисто вздохнул и приоткрыл рот. Его язык коснулся ее языка, и по ее телу прокатилось такое возбуждение, что в паху нещадно заломило. Эсмеральда зарылась рукой в его волосы, прижала его к себе, а он целовал ее с такой страстью, что у нее в ушах загудело от желания. — Да что же ты делаешь, дитя, — выдохнул он. — Я же сейчас наброшусь… Но она опять смяла его губы. Ей так хотелось, чтобы он набросился… Но судья резко отстранился. — Не думаю, что ты сейчас понимаешь, что делаешь, — его голос был сиплым. — А посему, я не буду это продолжать. Мы сейчас ложимся спать, и точка! Эсмеральда разочарованно вздохнула, но не стала с ним спорить. Он ведь упрям, как черт! Судья повернулся к ней спиной, пытаясь заснуть, но Эсмеральда слишком взволновала его своим поцелуем. Ему было жарко, проклятая ночная рубашка натирала тело в самых нежных местах, он ощущал горячую пульсацию в лоне, и то, как оно увлажнилось, потому что судья не мог думать ни о ком и ни о чем, кроме Эсмеральды, которая лежала рядом и ворочалась с боку на бок, тихо вздыхая. Судья понял, что больше так не может. Он решительно сел на постели, рывком стащил с себя рубашку и уселся на Эсмеральду сверху, прижав ее руки к подушке. Она смотрела на него горящими глазами, потемневшими, жгучими. — Ты ведь говорил, что тебе не нравятся мужчины! — выдохнула она. — Ты не мужчина. Ты — Эсмеральда! — его голос был хриплым и вибрировал от желания. — Зачем ты это сделала? Поцеловала меня? Захотела проверить? Или что? — Или что. Просто захотела! — Я сейчас — женщина! Тебя ведь они не интересуют! — Зато меня интересуешь ты, Клод! Так же, как и я — тебя! — Эсмеральда тяжело задышала, чувствуя, как ее плоть начинает твердеть. Он помог ей стащить ночную рубашку, затем склонился над ней, почти лег на нее и впился в ее губы, и она яростно ответила ему — они оба сходили с ума от накрывшего их возбуждения. Фролло устроился рядом, и его губы скользнули к уху Эсмеральды: — Я знаю, как сделать тебе хорошо, моя дорогая, — он прошептал это нежно, а Эсмеральда тихо застонала, когда его рот накрыл ее сосок. Она и понятия не имела, что у судьи, оказывается, такие чувствительные соски, никогда не обращала на это внимания, но сейчас она с ума сходила от движений языка судьи по ареоле. Его рука двинулась ниже, поглаживая ее живот, и, наконец, коснулась члена, набухшего, тяжелого, слегка пульсирующего. Судья дотронулся пальцами до нежной головки, чуть сжал ее, поводя рукой вверх-вниз, и Эсмеральда со стоном выгнулась. Никогда ей еще не доводилось испытывать такую сладость, и она готова была умолять, чтобы он не останавливался. Между ног у судьи пульсировало уже невыносимо, он истекал соками отчаянно и дрожал от вожделения. Фролло оторвался от ее соска и снова уселся на Эсмеральду сверху. Судья смотрел на возбужденный член в своих руках, и ему безумно захотелось опуститься на него — в конце концов, его органы сейчас были созданы именно для этого. Фролло облизал губы и привстал над Эсмеральдой. Она вцепилась в простыни и прерывисто дышала. Судья подвел головку члена ко входу в свое лоно и резко двинулся вниз. Эсмеральда выгнулась и вскрикнула, а у судьи перехватило дыхание. Ему показалось, что его посадили на кол. Он тихо захрипел, и в его мозгу вспыхнула мысль: «Господи, это надо было сделать мягко и нежно!» Фролло отдышался и ерзнул, пытаясь устроиться так, чтобы ощущение воткнутой внутрь палки хотя бы немного притупилось. Тут же на его бедра легли горячие ладони, и Эсмеральда простонала: — Еще… Сделай так еще! Ее лицо горело, взгляд был безумный, она хотела, чтобы судья продолжал это с ней делать! Судью снова накрыло возбуждение. — Сделать вот так? — он качнул бедрами более интенсивно, и Эсмеральда от наслаждения запрокинула голову. — Да! — выкрикнула она, и тогда Фролло, слегка прикусив губу, задвигался, чувствуя, как этот твердый член трется о стенки его лона. Дискомфорта уже не было, судья пылал, двигаясь все размашистее, внизу его живота зарождалась сладостная вспышка, когда руки Эсмеральды с бедер перетекли ему на грудь, зажав нежные соски между пальцами. — О, боже! — он выгнулся от наслаждения, а Эсмеральда выдохнула: — Я тоже знаю… где тебе хорошо… Ее пальцы ласкали его в этих местах, и судья пришел в полное неистовство. Вспышка в одно мгновение заполонила все его тело, каждую его клеточку, и он блаженно закричал. Фролло обессиленно рухнул на Эсмеральду, и тут же его вмяли спиной в постель. Эсмеральда нависла над ним. Ее глаза горели, она явно хотела продолжения, но не была уверена. Фролло дотянулся губами до ее рта и нежно поцеловал Эсмеральду, лаская руками ее спину. — Безумствуй, как хочешь, — прошептал он ей на ухо, и Эсмеральда качнула бедрами. Ей было влажно, тесно, но это была упоительная теснота. Вот, значит, что чувствуют мужчины, когда находятся в женщине! Эсмеральда задвигалась быстрее, в ее паху словно возникла очень чувствительная пружина, и она сжималась все сильнее, до упора, пока резко не выпрямилась, и тогда Эсмеральда, безумно вколачиваясь в судью бедрами, закричала, потому что это подарило ей сумасшедший экстаз, выстреливший от самого паха по позвоночнику, расплескавшийся по телу и взорвавшийся в ее мозгу. Эсмеральда со стонами навалилась на Фролло, а он тихо смеялся, прижимал ее к себе и целовал в плечо. После этого на них нашла сладкая истома, и они заснули, прижимаясь друг к другу. Судья проснулся, чувствуя знакомое, но так давно забытое напряжение в паху. Он тихо замычал и протянул туда руку. Его пальцы коснулись напряженного члена, стоящего торчком. Его члена. Действительно, по-настоящему его — он отчетливо почувствовал свои пальцы на нежной коже. Фролло открыл глаза и судорожно коснулся своей груди. Она была по-мужски плоской, и судья ощутил бешенное ликование. Он снова был в своем теле!