***
Придя в комнату, Людвиг увидел распахнутую дверь, хотя точно помнил, что запирал её на ключ. Может, Гилберт открыл? Вряд ли, он за все эти семь часов ни разу не навестил Россию и даже не спросил, как у него дела, только про машину и трезвонил без остановки. Отсюда можно предположить, что Иван либо попросту открыл замок отмычкой или ему всё же кто-то помог открыть дверь. Возможно, Людвиг сам по неосторожности обронил дубликат ключей, которых в связке было три, если память не изменяет. Тогда всё встаёт на свои места. Войдя внутрь и застав там лишь несколько сгустков крови на месте живого или полуживого человека, Людвиг застыл на месте, уже не зная, что и думать. Он заходил проведать Ивана буквально пятнадцать минут назад, и всё было хорошо, ну, то есть без изменений. Куда только мог подеваться этот русский? Опять же уйдя в раздумья, Людвиг не заметил, как к нему подошёл брат и в дружеской манере хлопнул по плечу. — Не игнорируй. Сам ругаешь меня, мол, помешался на какой-то железке. А сам-то умом тронулся из-за какого русского, которого даже не знаешь, — ворчал Пруссия, не понимая, из-за чего вдруг завис Германия. — Он ушёл… — Вот и замечательно, пойдём отпразднуем мою победу… — Нужно обыскать дом, может, он ещё здесь. Ты бери на себя второй этаж, я первый, — рапортовал Германия, на что Пруссия молча кивал, не хочет он из-за какого-то мальчишки портить отношения с братом. — … На простыне кровь, вдруг с ним что-то случилось?! Нельзя всё вот так вот оставлять… В сотый раз кивнув и дождавшись, когда Людвиг спустился вниз, Гилберт лишь потянулся и направился в ванную. Слишком много чести Великому ему искать какого-то сбежавшего мальчишку. Сам объявится, если посчитает нужным.***
Когда шаги стихли, Ваня украдкой выглянул из своего убежища, стараясь опять же не столкнуться с одним из братьев, второго выстрела в голову он может не пережить. В коридоре царила гробовая тишина, разбавляемая лишь шумом льющейся воды, который можно и вовсе не услышать, если особо не прислушиваться. Сделав первый шаг и выйдя в коридор, Ваня замер, опять прислушавшись. Тишина. Уверенно и в тоже время осторожно ступая по коридору, Россия снова едва не столкнулся с вынырнувшим из-за угла Гилбертом в одном полотенце на бёдрах. В результате чего Ваня только сейчас заметил, что шум воды прекратился. Испугавшись, Россия отшатнулся от него, не зная, что делать и куда бежать. — Господи, опять ты, — брезгливо цокнул языком Пруссия, с задумчивым видом смотря на мальчишку. — Ладно, иди куда шёл. Западу скажу, что убежал. Более задерживать Ивана в доме не было смысла, ведь Германия собственными глазами узрел пустую кровать, а отсюда следует, что мальчишка убежал. А это значит, что Гилберт выиграл спор. Потому что мертвецы не бегают. — Кыш-кыш! От тебя одни только проблемы, дрянной мальчишка, — прогонял его Пруссия. — И это всё, что ты можешь мне сказать? А ты не хочешь, ну, скажем, извиниться? — Иван был зол и напуган, но в данном случае злость всё же выигрывала у страха с большим отрывом, поэтому Ванюша открыто высказался этому нахалу. — Сколько? — Чего сколько? — настал черёд Ване удивляться словам Пруссии. — Сколько должно быть нулей в моём бумажном и искреннем извинении? Несмотря на столь сложную метафору, Россия её понял, отец ведь всегда говорил, что миром правят деньги и на них же этот чёртов мир и держится. — Мне не нужны твои деньги! — на сей раз Ваня был зол по-настоящему, и чисто из воспитания ещё не стукнул Гилберта. Ведь отец всегда твердил, что нужно уважать старших. Россия просто хотел извинений, а этот наглец делает из него какую-то шлюху продажную. — О-у, предпочитаешь иной вид оплаты? — на этой ноте Гилберт прижал мальчишку к стенке и прислонил ладонь к щеке Ивана. — Я не против, хоть ты и страшненький. Окончательно выпав в осадок, Иван только и сумел приоткрыть рот не в силах что-либо сказать. Россия был ещё совсем невинным ребёнком, который не имел даже самого малейшего понятия, что с ним хочет сделать этот ублюдок. Но когда чужие губы соприкоснулись с его, Ваня ещё больше растерялся и замер на месте, позволяя Гилберту не только хозяйничать в своем рту, но и прижимать к себе, поглаживая по спине и бёдрам. Отец никогда не рассказывал Ване о чём-то подобном, что может быть между парнями. Если это самый настоящий поцелуй, и они оба парни, то что будет происходить дальше? И что это вообще значит? Разорвав поцелуй, Гилберт стал шептать на ухо Ване всякие пошлости, но тот и слова не сумел разобрать, ибо Пруссия опять же перешёл на немецкий. В подобных случаях переход с одного языка на другой происходил у Гилберта автоматически, неосознанно. Всё тело России странным образом содрогалось, а внизу живота неприятно тянуло и, кажется, шевелилось, отчего в голову мальчика забрались мысли о своего рода странной болезни, которая уже давно настигает нашего Ваню по утрам. Хотя отец всегда утверждал, что это нормально, естественно и никаким боком к болезни не относится. Однако СССР — это страна, в которой про секс не говорят, вот и Александр, уберегая сына от преждевременного взросления, ничего не говорил ему о мужских потребностях. Но намёки давал, стараясь заменять вульгарные слова метафорами, которые Иван едва мог расшифровать. Руководствуясь зовом инстинктов, Ваня оттолкнул от себя Пруссию и со взглядом испуганного кролика, стоящего перед лицом хищника, посмотрел на своего мучителя. — Ну что такое? Если проблема в обстановке, давай перейдем в спальню или в ванную, — виртуозно защебетал Гилберт. — Н-не подходи ко мне… — дрожащим голосом просил Ваня. — Это типа ролевая с насильником и жертвой? — медленно приблизившись к России, заставив того зажмуриться, Гилберт опустил ладонь на светлую макушку мальчишки. — Шутка! Я тоже терпеть не могу подобную хрень, предпочитаю классику. За спиной Пруссии Иван вновь увидел силуэт отца, в руках которого красовалось скрученное мокрое полотенце, по виду напоминавшее такое же, в котором сейчас стоял перед Ваней Гилберт и с которого это самое полотенце быстро слетело. А после раздался хлопок, ибо Союз воздал этому немецкому паразиту по заслугам в виде хорошего удара мокрым полотенцем по мягкому месту. В эту же минуту стены германского дома содрогнулись и, кажется, пошатнулись, Гилберт завопил так громко, что перепугал даже собак, спящих на первом этаже в гостиной. Услышав крик брата, Германия тут же прибежал к нему и увидел, как Пруссия стоит голышом, потирая покрасневший зад, а рядом с ним стоит тот самый парень, живой и невредимый. У Германии просто камень с души упал. Облегчённо выдохнув, Людвиг начал расспрашивать Гилберта о том, что случилось. — Он меня полотенцем шлёпнул, теперь синяк останется, — кряхтя, пожаловался Людвигу Гилберт. — Он тебя, — Людвиг перевёл взгляд с брата на светловолосого паренька щуплого телосложения, который ещё и ростом не вышел. Ваня был на голову ниже Гилберта, хотя мордашка у мальчонки была больше чем просто симпатичная, — полотенцем пригрел? Людвиг прикрыл рот ладонью, стараясь сдержать смех, ибо то, о чём сейчас рассказывал Пруссия, было просто смешно и в тоже время правдоподобно. Ну не сам же он себя полотенцем ударил? — Зараза такая! Я тебе покажу, как издеваться над Великим! — воскликнул Гилберт и поднял своё влажное полотенце с пола, после чего начал гонять им Людвига, невзирая на свою наготу. Наблюдая за этим зрелищем, Иван заулыбался, а после и вовсе рассмеялся. Так всё на позитивной ноте и закончилось, мир, дружба, жвачка. Уставший и вспотевший Пруссия снова отправился в ванную смывать свои грехи, а Людвиг остался с Иваном. Стоя напротив друг друга, они молчали в течение нескольких минут, не зная, с чего завязать разговор. — Ну, это… Тебя ведь Иван звать? — растерянно забормотал Германия. — Что-нибудь нужно? Ты, наверное, голоден… Германия не успел договорить, так как Россия вытянул вперёд обе руки и с вероятным намёком посмотрел на него. Людвиг опустил ладонь на одну из сжатых в кулак кистей Ивана, тот послушно разжал ту, которую выбрал немец, и протянул Людвигу звёздочку, полученную от отца. — Спасибо… Это мне? — Германия неуверенно взял столь неожиданный подарок, взглянув в аметистовые глаза Ивана. — Да, — кивнул Ваня. — Я Иван Брагинский, рад знакомству, — с улыбкой проговорил он, протянув руку в знак дружбы. — Людвиг Керхайзен, взаимно, — Германия пожал тонкую ладонь России, которая показалась ему чересчур холодной, даже холоднее чем семь часов назад, когда он перетаскивал тело Вани в свою комнату.