Дитя Советского Союза

— Па-ап! Ну пап! — ныл Ваня, вцепившись в плечо отца. — Я есть хочу. — Ванька, три часа ночи, спи давай и не выдумывай, — лениво пробормотал Александр, повернувшись спиной к сыну, но достигнувшие его чуткого слуха всхлипы заставили повернуться обратно. — Прекрати. Прижавшись к отцу, Ваня продолжал всхлипывать, прекрасно зная, что отец не одобряет такого поведения. Но что поделать, если ребёнок хочет кушать и совсем не хочет спать. — Если я разогрею борщ, будешь его есть? — мальчик всхлипнул и кивнул, на что Союз лишь цыкнул и поднялся с кровати, идя на кухню разогревать этот самый борщ. Никто не говорил, что легко быть отцом-одиночкой и воспитывать молодую страну, чьи аппетиты с каждым годом растут вдвое, а то и втрое. Понежившись пару минут в кровати, Ванька перебрался на стул, затем спустился на пол и прошёл за отцом, застав того сидящим за столом в ожидании, когда же содержимое кастрюли хоть немного подогреется. Заметив мнущегося в дверном проёме ребёнка, Александр встал с нагретого места и подозвал к себе Ваню, тут же усадив его за стол. Вцепившись в ладонь отца, Ваня не хотел отпускать того от себя, а возможно он просто замёрз, с отоплением в этом году просто беда, поэтому в квартирах, особенно ночью, было прохладно. Погладив сына по голове, Александр вернулся к плите и, налив в тарелку разогревшийся борщ, поставил его вместе с несколькими кусочками хлеба напротив Ванюши. Выполнив свой родительский долг, Александр принялся ждать, когда тот покушает и отправиться спать. — Пап, а ты? — сказал Ваня, откусив краюшку хлеба. — Я не хочу, ешь давай, — сонливо проговорил Союз, прикрыв рот ладонью. — Папе утром ещё на работу идти. — Зачем? — едва не плача спросил Ваня, жуя хлеб. — Ты можешь остаться со мной. Почему тебе каждое утро нужно куда-то идти? — Ох, Ванька, какой же ты ещё глупый. Если папа не будет работать, тогда тебе нечего будет кушать. А ты у меня вон какой прожорливый, — со смехом проговорил Союз, убирая длинную чёлку со лба сына. — Почему? — мальчик недоумённо хлопал глазами, смотря на отца. Ваня и правда был ещё слишком мал, чтобы понимать подобные вещи и то, как устроен мир. — Ешь, Ваня, — поднявшись с места, Союз решил заодно подогреть сыну немного молока, ведь оно, как известно, хорошо помогает маленьким детям заснуть. — Па-ап, а кто такой этот Литва? — Страна, находящаяся под моей властью, — коротко пояснил он, и, видя в глазах Вани полнейшее недоумение, решил перефразировать, чтобы мальчик всё понял. — Он мой подчиненный, я его начальник. — А когда я стану начальником? — Когда вырастешь, Ваня. Доев борщ и выпив предоставленное Союзом молоко, мальчик отправился в кровать, не в свою естественно, а в отцовскую. Она большая, мягкая и удобная, к тому же в ней спит папа, другим словом, большой и мягкий обогреватель. Дождавшись Союза, Ваня прижался к нему и вновь что-то замурлыкал насчёт отношений начальник-подчинённый, но Александр слушал его уже через слово. Ночь на дворе, спать пора, но маленькие дети как правило ложатся рано, а просыпаются посреди ночи и просят с ними поиграть или же покушать. — Па-ап! Проснись, я в туалет хочу, — простонал Ваня, вновь теребя отца. — Не дай Бог у меня появится второй ребёнок, — пробормотал Союз, вновь вставая с кровати и отводя сына на горшок, стоя в ожидании возле двери, когда тот закончит свои дела. — Закончил? — Ваня кивнул. — Идём спать. — Да, — кивнул он, шагая за отцом. — Может, позвоним Литве? — Зачем? — уже ничему не удивляясь, Александр в очередной раз уложил сына в кровать, натянув одеяло до самого носа. — Не знаю, — Ваня пожал плечами. — А просто так нельзя? — Утром позвоним. А сейчас давай-ка спать, мой хороший, — Александр отошёл к окну и открыл форточку, решив покурить перед сном. — А вдруг ты забудешь. — Не забуду, — твёрдо сказал Союз. — Он меня забрать должен… — А вдруг я забуду! — Ванька, — по слогам произнёс Союз, сердито смотря на сына. — Ещё одно слово и вместо тебя рядом со мной будет спать этот сопляк Литва! — рыкнул он, уже попросту не выдерживая нападок сына. — А я где буду спать? — прошептал Ваня, уже не надеясь получить ответ. — На балконе, — выдал Александр, делая первую затяжку, за которой последовала ещё одна. — Почему? — пробормотал Ваня, и не думая сдавать позиции. На удивление это нытьё по-своему помогло, Александр закрыл форточку и забрался к нему в кровать. — Ванька, спи давай, — повернувшись к нему спиной, Союз попытался хоть немного поспать перед работой, до подъёма на которую оставалось каких-то три часа. — Па-ап, а ты меня любишь? — забравшись к отцу под бочок, Ваня продолжил задавать ненужные вопросы. — Нет, — Союз устало хмыкнул, всерьёз начав подумывать о том, чтобы нанять вторую няньку. Одна будет сидеть с Ваней днём, другая ночью, весьма удобно. — А кого ты любишь? — Себя. — А почему? — Потому что, Ванька, потому что.

***

Как только Германия закончил своё «дело» и отсел на край дивана, Россия попытался подняться, но не смог, ноги не держали и отказывались смыкаться. От бессилия на глаза навернулись слёзы, Ваня валялся на диване безжизненной массой, распознать в нём признаки жизни могли только всхлипы. Он никогда ещё не чувствовал себя таким… таким использованным. Людвиг сидел рядом, повернутый спиной к Ивану, буравя пустым взглядом ближайшую стену. Внутри Ивана не было ничего кроме пустоты, камнем осевшей в измученном теле, будто из него удалили все органы какие только можно было, оставив после себя лишь пустоту и холод. Холод одиночества. Между странами царило молчание, им обоим явно было что сказать, но они предпочли сдержаться. Людвигу было стыдно за свой поступок, с одной стороны, он действовал исключительно в благих целях, не преследуя с этого какой-либо выгоды, а с другой стороны, можно сколько душе угодно искать оправдания, но изнасилование всё равно останется изнасилованием, и никакими благими намерениями его не оправдать. В голове России зарождались и тут же умирали сотни мыслей, ему до истерики хотелось накричать на Людвига, возможно даже ударить и… обычно в подобных случаях он приходил к отцу и, обрисовав корень проблемы, пытался решить её, заручившись его поддержкой. Но папа больше не придёт, он остался один в этом жестоком мире. Закрыв глаза, Ваня почувствовал, как по щекам скатились слёзы. Нет, это не обычные слёзы — это боль в чистом виде, которая обычно испаряется в порыве эмоций, но Ваня не привык устраивать скандалы или даже истерики, поэтому она нашла иной выход из его тела. Он слышал, как Людвиг оделся и молча ушёл, остановился возле самой двери и прошептал что-то вроде «прости», выходя. А Ваня плакал и плакал, пока до его ушей не донёсся хрипловатый голос, в котором было что-то знакомое и родное. — Папа?! — резко распахнув глаза, Ваня соскочил с дивана, боль волнами расходилась по всему телу, отчего складывалось такое ощущение, будто по нему катком проехались. — Но почему ты здесь? Разве Людвиг тебя не… — Ну как сказать, — не дожидаясь приглашения, Союз опустился на диван, который ещё хранит на своей поверхности тепло немца, — секс — это нечто большее чем просто касание без проникновения. Присев рядом и точно как в детстве прижавшись к мускулистой груди отца, Ваня проговорил: — Значит, у нас был неправильный секс? Александр задумался, не зная, как более правильно объяснить своему несмышленому сыну все основы полового размножения, начинать ведь придется с нуля, да ещё и затронуть тему гомосексуализма. Однако конкретно сейчас Союза куда больше волновал совсем другой вопрос. Почему Германия остановился? Он ведь вполне мог избавиться от него раз и навсегда, но почему-то не сделал этого. Если верить некоторым слухам, которые Александру совершенно случайно довелось подслушать, Германия как и Ваня всё ещё девственник. Отсюда можно предположить, что он просто растерялся, испугался или решил не брать грех на душу. А возможно решил, что прелюдий более чем достаточно для устранения одной «проблемы», и скрылся с места преступления. Тяжело вздохнув, снимая с плеч шинель и накрывая ей обнаженное тело сына, Союз заговорил: — Скорее неполный. Такого ответа Ване было более чем достаточно, ему совершенно не хотелось вникать в подробности взрослой жизни, а обсуждать столь щекотливую тему с отцом и вовсе было как-то смущающе-стыдно. — Думаешь, мне следует простить Людвига? — не поднимая головы, проговорил Ваня, ему правда было очень важно знать мнение отца, ведь Германия хотел избавиться именно от него. — А это уже сам решай. Конечно, Ваня ожидал какой угодно ответ вплоть до самых незаслуженных оскорблений в адрес всего арийского мира. Но чтобы отец вот так просто пустил нечто столь важное и непростительно на самотек, это… так на него не похоже. С улыбкой наблюдая за тем, как Ваня испугано смотрит на него, приоткрыв рот от удивления, Союз по-отечески поцеловал его в лоб и вновь прижал к себе, и медленно, чтобы у Вани после услышанной речи не возникло никаких вопросов, проговорил: — Я больше не властен решать, где, когда и с кем тебе быть. — Но, тогда… Отец, что мне делать? — невнятно пролепетал он, всё ещё не придя в себя после услышанного, сердце продолжало биться как сумасшедшее, а где-то внизу живота та нескончаемая пустота начала заполняться теплом. Союз загадочно хмыкнул и пожал плечами. Похоже, урок получил не только Россия, но и Александр, от его выходок страдать приходится сыну. Если не прекратить вмешиваться в его жизнь, не изменить что-то в своём отношении к другим странам, тогда… остаётся только догадываться, что ещё столь же ужасного может произойти с Ваней. — Помни, это твоя страна и твои люди, которым придётся расплачиваться за твои ошибки, — выдав своё последнее нравоучение, Союз испарился в воздухе, оставив сыну шинель и слегка пригладив его взъерошенные пепельные волосы. Дверь тихонько скрипнула и отворилась. Решив, что это проделки отца, Россия стал спешно одеваться, но к счастью, на пороге стоял Германия, держа в руках два пластиковых стаканчика с… кофе? А может и чаем. На сей раз не растерявшись, Иван уверенно подскочил к нему и зарядил кулаком под рёбра, но с учётом хрупкости Вани и железного торса Людвига, первый едва не сломал себе руку, отчего сложилось впечатление, будто ударил не человека, а бетонную стену. Германия же ничего не почувствовал, осознав всю суть произошедшего только тогда, когда Ваня отшатнулся от него и начал стонать, прижимая к груди пострадавшую конечность. — Ты в порядке? — поинтересовался Людвиг, всерьёз забеспокоившись за целостность костей Вани. — Я знаю, что ты ненавидишь меня после… — Оставим этот разговор до следующего раза. Быстро одевшись и приведя себя в порядок, Ваня нагло выхватил один из стаканчиков из рук немца и наконец-то покинул комнату отдыха, возвращаясь в зал заседаний, в котором вот-вот должна начаться вторая часть саммита. Шинель он конечно же прихватил с собой, всё-таки память об отце и не только… нужно будет её обязательно вернуть владельцу.