Только не на кровати!

Андрей игриво прижался ко мне стояком, вырывая из хрупкой предрассветной дрёмы. И не только прижался, ещё и потерся им о поясницу, погладил по животу. Заведя руку за спину, я погладил упругую задницу, повернул голову, подставляясь под поцелуй. Да, чудесно. Милый, горячий и восхитительно раскрепощенный парень мне попался. — Мне уйти? — проворчала Женя, ворочаясь под тонким одеялом у меня на плече. — Может, лучше присоединишься? — я поиграл бровями, но она только фыркнула и пихнула меня в грудь, встала. Андрей вздохнул и потерся носом о мою шею, нежно куснул за ухо. Шаловливая теплая рука скользнула по животу под одеяло, почти ненавязчиво. И резко убралась, когда девушка вдруг обернулась. — А вы бы этого хотели? — с совершенно неожиданным смущенным румянцем спросила она, сминая подол футболки. — Вам же и так хорошо. — Нам хорошо, конечно, но я бы хотел, — честно сказал я. Тройничок — это ведь великолепно. Особенно с теми, кого так сильно хочешь по отдельности. И когда они друг друга хотят. Когда треугольник действительно равносторонний. Такого у меня толком и не было, то с левыми людьми, то с парой, или с моей парой и кем-то левым. — Очень, — подтвердил оборотень, лаконичный, как всегда. Покраснев ещё сильнее, Женя резко развернулась и даже дверью хлопнула. Парень у меня за спиной вздохнул ещё раз, глубоко и несчастно. — Хочешь, иди за ней, — я повернулся на другой бок и почесал его за ухом. — И чем это поможет? — поморщился он, чуть повернул голову, подставляя другое место. — Я боюсь, что ей будет плохо с нами. Я, конечно, тоже об этом думал. Волнуюсь немного. Но нам всем просто нужно время, чтобы притереться друг к другу и прочувствовать личные границы, которые лучше не пересекать. — Мы ещё начинаем эти отношения, скоро все нормализуется, — пообещал я, целуя его в лоб, — вы оба ещё юные и неопытные, это тоже много значит. Он вдруг поднял голову, как пёс, двинул ушами, принюхался. И я тоже услышал звук работающего двигателя. Ну, мы тормознули и обосновались рядом с междугородней трассой, но... Я занервничал. Мало ли, кто это может быть, а у нас есть прекрасная девушка. Которую, кстати, уже можно кусать, я думаю. Двигатель замолк. Голосов слышно не было, но я всё равно встал и пошел искать в доме Женю, чтобы... Чтобы ничем не суметь помочь. Сквозь открытое на форточку окно донёсся запах. Я ломанулся, сколько хватило сил, к ней, на кухню, но Макс уже был там, нежно обнимал ее, перепуганную до белизны, за талию и мурлыкал что-то на ушко. — Не вздумай! — рявкнул я, хотел броситься на него, отвлечь, разозлить, чтобы не трогал, но он укусил ее за шею, глядя мне в глаза. Сзади прилетело под коленку, дёрнули за локоть, не давая вмешаться. — Да какого же хуя вам опять от меня надо! — Ты расстроил мамочку, — с оттенками веселья в вечно флегматичном голосе произнес Артем, заламывая мне руку сильнее и заставляя наклониться, — надо было драпать на канадскую границу, идиот. — Я просто надеялся, что вы все подохли! — выплюнул я, пытаясь вывернуть запястье из его жёсткой, как и всегда, хватки. — Пусти, сука! — Как шкажешь, — чавкнул Макс и отпустил Женю. Зря я собирался ее сегодня кусать. Она просто свалилась, как манекен, сильно ударившись рукой о стул и ещё сильнее — лицом о пол. В широко открытых глазах блеснули слезы, но даже моргнуть ей теперь будет непросто. — Прости, — шепнул я, не в силах отвести взгляд от ее почти мертвенно бледного лица. Но он вряд ли успел выпить слишком много, не должен был, не должен... Страшно взвыл Андрей. Я дернулся, получил пинок по рёбрам. Здоровенный монстр влетел в кухню, как воздушный шарик, снёс половину гарнитура и тяжко рухнул на пол с неестественно вывернутой лапой. Он в этой форме сильнее, но куда уж ему... — Скажи, пусть обратится, — холодно потребовала маман. Оборотень ответил злобным взрыком, но она ведь его убьет. Сломает, как куклу, без жалости. Она не знает, что такое жалость. — Послушай ее, — попросил я, облизнув пересохшие губы. Он посмотрел на меня с такой обидой, будто я его болонкой назвал, попытался приподняться на целой лапе, — ну же, давай, обратись. Я ведь все ещё его вожак, да? Пусть послушается. Очень нужно. Я не прощу себя, если она его убьет. Но она, скорее всего, убьет их обоих. — Я так и знала, что ты поползешь к отцу плакаться, — хмыкнула маман, подходя к медленно уменьшающемуся в габаритах оборотню, — с чего ты только взял, что нужен ему в клане? Я сжал зубы. Нельзя отвечать, она не выносит, когда ей перечат или пытаются оправдаться. Был бы я тут один — уже плевался бы желчью, но не могу рисковать детишками. Голый и бледный от боли Андрей попытался встать, но она ухватила его за шею, наклоняя, и жёстко укусила между лопаток, бедняга аж тявкнул совсем по-собачьи. — Да он же ещё ребенок! — не выдержал я, рванулся сильнее, и потерявший бдительность Артем чуть не отпустил меня. Но не отпустил, зажал сильнее. Да и что я бы сделал, если бы вырвался? Я всегда был самым слабым. — И что же ты тогда с ним спишь? — усмехнулась эта мерзкая женщина, сплевывая горькую кровь и даже не морщась. Бедный парень рухнул, как мешок, на спине чернела паутинка отравленных сосудов. С ядом укусила! Вот же блядина! — Педофилия теперь тоже в списке твоих прегрешений? — Да нет, мы тут так, втроём плюшками балуемся, знаешь ли, — процедил я, расслабляя челюсть, чтобы не повылетали зубы. Нога в кроссовке пнула меня в скулу и жёстко придавила виском к полу. Хрустнуло почти вырванное из сустава плечо, но я только засопел. Не покажу ей, что больно. Ни за что. — Я ведь говорила, что твои эксперименты до добра не доведут, — мягко напомнила она, чуть прокручивая ногу и, по ощущениям, выламывая мне ухо. Да пошла она. Я не могу молчать. Десять из шестнадцати раз меня кусали и несчётное количество раз лупили плетью как раз за длинный язык. В сраку все. Я и так уже унижен перед своими милыми детишками по самые гланды. — Ты ведь говорила, что я — бесполезный кусок плоти, так что ж ты проскакала через полстраны за мной, а? — прохрипел я, с усилием сглатывая. — Что-то я не вижу твоих любимчиков, только двое недоносков, неужели остальные спали в кроватке, м? Нога исчезла. Чтобы через секунду вернуться с десятикратной силой и сломать мне челюсть. — Я всегда просто хотела, чтобы ты был хорошим сыном, — вздохнула маман, поддев мой нос носком кроссовка и заставив повернуть голову сильнее, — спокойным и послушным, как остальные мои дети, раз уж ты родился бесполезным слабаком. Я соберу уцелевших вампиров, сгоню скот и создам новый клан в Москве. Когда устанешь играть в свои содомитские игры, приезжай, я всегда приму тебя, — я кое-как приподнял уголок губ, несмотря на слепящую боль, — вампиров осталось так мало, что даже от тебя будет польза, не переживай. Будешь мыть мне ноги перед сном. И она ушла. И Артем ушел, послушная псина. А Макс остался. Я взвыл, когда он опустился на колени и по-хозяйски облапал аккуратную маленькую попку Жени. Попытался подняться, в плече жутко хрустнуло, стрельнуло, я будто бы даже на секунду вырубился. Зато в голове прояснилось от ещё одного удара головой об пол. Этот мудак сидел и лыбился. Смотрел на меня. Всегда любил меня бесить. Всегда бесился от того, что старая мразь держала меня при себе, несмотря на слабость. Кое-как приподняв целую руку, я скрутил ему фак. — Твоя сила воли всегда была единственной твоей сильной стороной, — фыркнул Макс, встал и ушел, мстительно наступив мне на вывихнутое плечо. Они уехали. Поверить не могу. Вряд ли искали специально, это же дорога на Урал. Бедный папка... Надеюсь, он уже помер, а то не завидую я ему. Блять, ну ведь все было нормально... Ладно. Ладно. Все живы, пока что. Надо дать Жене поесть. Надо обработать рану Андрею и не дать ему задохнуться от конвульсий. Надо встать. Я встал. Подвязал болтающуюся челюсть полотенцем, чтобы прирастала. Впихнул на место плечевой сустав. Вырубился. Очнулся, выхлебал коровью кровь из бутылки, изо всех сил сдерживая рвотные позывы. Притащил одеяла, кое-как перевернул молодежь, чтобы не валялись на полу. У Жени от удара лопнула кожа на скуле, так что притащил аптечку. Пока промывал крохотную ранку, Андрея начало колотить. Впихнул ему ручку ложки между зубов, чтобы не откусил и не проглотил язык. Держал голову, как мог. Наклонился над ним и снова вырубился. Очнулся от прикосновений к лицу. Это котик трогал меня лапкой. Боже, как хорошо, что он им на глаза не попался... Зато голова была ясной, наконец-то. Я осторожно встал с бессознательного парня, вытащил у него изо рта основательно погрызенную и погнутую ложку. Так, все ещё надо поесть самому, покормить детку и котенка. И разобраться окончательно с медицинской помощью. Женя плакала. Была вся красная и тихо плакала от стыда, потому что совсем не могла пошевелиться и обмочилась. Я только вздохнул, качая головой и утирая ей слезы. Это ничего. Это мелочи. Переживём. У меня кружилась голова и все ещё плохо двигалась левая рука, так что я осторожно повесил ее себе на правое плечо, отнес в ванную. Раздел, помыл, переодел, потащил в спальню. Пришлось останавливаться на передышку пару раз, но я донес ее. Плюхнул на импровизированную кровать слишком резко, конечно, но как смог. И не нашел в себе сил встать с колен. Поднять руки. Открыть глаза. Я устал. Я больше не могу. Мне плохо, у меня явный сотряс, болит вся спина и просто отваливается рука, не говоря уже о челюсти. Мне нужно поспать. Хотя бы поспать. Но если я сейчас не встану, кто перенесет сюда щеночка? Кто покормит Женю, которой очень сильно нужно поесть, чтобы восстановить возможность двигаться завтра, а не через три-четыре дня? Не котенок же. Я медленно открыл глаза. Девушка смотрела на меня широко распахнутыми глазами, просто смотрела. Я вздохнул и с усилием встал. Надо. Андрея на кухне снова колбасило. Я торопливо впихнул новую ложку, утер эпилептическую пену с губ. Не умрет, конечно. Он молодой и сильный волчара, переломается, куда денется. Какой же надо быть сукой, чтобы кусать с ядом? Хотя, блять, вопрос риторический. Она почти всегда кусает с ядом. Но не оборотня же! Тащить его сейчас я не собирался. Не смог бы. Взял пару баночек пюре мясного, чтобы покалорийнее, две ложки. Может, и сам что проглочу. Бухнувшись рядом с ней на колени, я подложил Жене под голову ещё одну подушку. Попытался открыть пюре и не смог. Раздираемая болью левая рука не сжималась на скользкой стеклянной банке. Взбесившись, я швырнул ебаную банку в стену, а она, сука, даже не разбилась. Почему? Почему надо было припереться и все испортить? У нас же все было так хорошо! Все были счастливы, смущались, волновались и трахались, влюблялись потихоньку! Зачем было все портить, зачем было мучить их? Они ведь ещё маленькие, боже, ну зачем? Выдохнув носом, я сглотнул. Укол острой боли немного вернул меня в чувство. В пизду. Было и прошло. Жаль только детишек. И как же теперь страшно, что они бросят меня из-за этого. Из-за нее. Скажут, что нахуй я им не всрался такой проблемный. Зажав вторую банку между колен, я все же открутил крышку. Зачерпнул немного говядины с чем-то там и сунул Жене под нос. Она не смогла открыть рот. Я приоткрыл его сам, мизинцем, смазал пюре о язык и закрыл. Лишь бы не подавилась. Нет, сглотнула, отлично. Скормив ей всю баночку, я пошел проверить, как там щенок. Щенок смирно лежал без сознания, хороший мальчик. Я ухватил его за руку, кое-как привел в сидячее положение. Прижался плечом к его животу, попытался встать. Чуть не блеванул от острого приступа головокружения, немного полежал у него на бедрах. Твою же мать, ну зачем, почему она приперлась? Почему я родился в ее клане? Зачем было вообще оставлять меня жить такого слабого? Выдохнув, я попробовал ещё раз. Осторожно понес тяжеленного, как слоняра, парня в спальню. Аккуратно свалил на кровать и ударился подбородком о его колено. Пришлось полежать на полу, подавляя вой и прижимая потревоженную челюсть на место. Вроде, только-только принялась, начала прирастать, а тут я её ещё раз сломал, тупица долбоебский. Боже, убейте меня... До самого вечера я не давал себе и минуты покоя. Боялся, что снова вырублюсь, а с ними что-то случится. Кормил Женю пюрешками, таскал в ванную и умывал от стыдливых слез. Она тихонько мычала, если ей что-то было нужно, и приходилось объясняться знаками. Без движения быстро затекало тело, так что я ещё иногда переворачивал ее с боку на бок. Андрея били конвульсии реже, но все равно было очень страшно. Котенок удивительно смирно лежал между их головами и мурчал, я и его кормил пюрешками, потому что больше ничего не мог открыть. Когда начало темнеть, Женя задремала. Я тоже хотел. Спать хотелось так сильно, что глаза слипались, но я старался держаться. Не прощу себе, если с ними что-то случится, пока я дрыхну. Парень вдруг открыл глаза. Они были удивительно яркими даже в полумраке и ясными, осознанными. — Я умру? — тихо спросил он, касаясь моей руки. Я помотал головой, потому что нет, конечно же, нет, ни в коем случае. — Прости, я такой слабый. Я снова помотал головой и уткнулся лбом ему в грудь. Это мне надо извиняться. И я буду, как только снова смогу говорить. Если они будут меня слушать.