***
«Он перестал смотреть на нее, но даже тогда она не хотела его отпустить. Он начал скакать и корчить рожи, но когда остановился, ему показалось, что она стучится внутри него.» © Дж.Барри, Питер Пен
***
В город мы вернулись утром, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть частично пострадавших зданий или раненых людей, которые, помогая друг другу, спешили в больницу или организованные шиноби пункты помощи. Возмутительно голубое небо спешило обогреть и приободрить всех тёплым солнцем. Прогнать страх, что им довелось пережить ночью. Со всех сторон доносились возбуждённые перешёптывания, все спешили поделиться друг с другом последними новостями о ночных события, потерях и о поражении Клана Кагуя. И слыша всё это, я жалела лишь о том, что не могу зажать уши мальчику, идущему между мной и Хаку. Что не могу защитить его от давящей со всех сторон ненависти и радости горожан, связанных с забвением его клана. Он был последним выжившим. Устав смотреть исключительно под ноги, я перевела взгляд на Кимимаро, чтобы оценить его состояние и по возможности как-то поддержать, но, кажется, ему было всё равно. Он шёл прямо, не скрываясь, разглядывая людей и дома, словно не слышал ничего из того, что они говорили, словно не чувствовал никакой вины за произошедшее. Всё это было за гранью его понимания и опыта. И я подумала, что это к лучшему. Я не знала, что не права, что позже, совсем скоро, это станет для нас небольшой проблемой. Издалека дом в котором мы прожили без малого год выглядел как пожилой воин, что чудом пережил свой последний бой и теперь прикорнул отдохнуть, так и не сняв доспехов. Красная черепица, покрытая слоем сажи и местами потрескавшаяся, теперь выглядела не нарядной, а грязно-бурой и неряшливой. Светлая древесина, которой было обшито здание, потемнела и была изувечена обгоревшими до черноты пятнами. Когда мы уверенно свернули к пострадавшему, но всё ещё нашему дому, Кимимаро, который всего мгновение назад не придавал окружающей его разрухе никакого значения, замер, как вкопанный. Выразительные светло-зелёные глаза удивлённо расширились. — Я... в этом тоже виноват я? — безнадёжно, словно мы в чем-то его упрекнули, спросил мальчик. Это "тоже" больно резануло слух. Я и впрямь была не права, когда решила, что он не осознаёт того горя, которое приносил его клан людям. Возможно, ему удавалось дистанцироваться от этого, но... когда дело коснулось лично его и отношения к нему, страх быть изгнанным или запертым, похоже, вернулся и усилился. Иначе не было бы этого "тоже". Хаку покосился на меня, мучительно подбирающую нужные слова, но слова всё-таки нашлись: — Нет, ты не виноват. Ты не несёшь ответственности за то, что делали те люди, из того клана. Ты несёшь ответственность только за свои поступки. Понимаешь меня? — Но я ведь тоже... —... делал ужасные вещи. Да, делал. Однако, ключевым тут будет прошедшее время — "делал". Всё зависит от тебя. Не стоит корить себя понапрасну. — Вот и забудь об этом, — решительно и несколько резко, не в своей привычной и спокойной манере отрезал Хаку, прежде чем я сказала то, что успела обдумать, — что было раньше уже не важно. Важно то, что будет. И то, что есть. Извлеки опыт из прошлого и сделай правильные выводы. — Где-то я это уже слышала, — усмехнулась я. — Учусь у лучших, — расцвёл в улыбке, способной растопить даже глыбу льда, Хаку, заходя в дом первым. Я вынужденно притормозила, ожидая всё ещё стоящего на месте и мучительно о чём-то размышляющего Кимимаро. Кажется, он, как и Хаку при нашей первой встрече, задавался вопросом, действительно это всё происходит с ним на самом деле или всё же нет? Хоть опыт преодоления подобного барьера у меня уже был, но как-то он не очень помогал, подсказывая, что сейчас нужно либо действовать, либо молчать и ждать пока он сам для себя всё решит. — Эй, — окликнула я мальчика, протягивая в его сторону ладонь, — так ты идёшь? Слова, подкреплённые хоть какими-то реальными действиями, физическим контактом, пока были моим лучшим аргументом против его сомнений и страхов. И мне очень хотелось чтобы этого оказалось достаточно, чтобы он рискнул поверить и довериться до конца. Без опаски. — Я не знаю, — вздохнув, решил поделиться со мной своими переживаниями потомок грозного клана Кагуя, — я очень хочу, но... как-то это всё не правильно. Разве достоин кто-то, вроде меня, семьи? Вы... и это, ну, всё как сон. — Если это сон, то расслабься и получай удовольствие, — посоветовала я, выходя обратно во двор, беря его за руку и ведя-таща за собой, — а там, глядишь, тебе так понравится, что и просыпаться не захочешь. — А разве так можно? — неподдельно изумился Кимимаро, покорно следуя за мной. — Конечно, это ведь твой сон, — улыбнулась я. Сразу за порогом нас поджидало несколько сюрпризов. Во-первых, терпеливо ждущий, облокотившись о стену и скрестивший руки на груди Хаку. Во-вторых, внутри дом выглядел куда лучше чем снаружи. Я бы даже сказала, что внутри дом выглядел не тронутым и, похоже, бушевавшее ночью пламя охватило, по какой-то неизвестной причине, только крышу и часть стен, а я, спросонья, просто переоценила опасность. В-третьих, с кухни доносился одуряющий аромат выпечки, услышав который наши желудки заурчали в унисон. Мы с Хаку многозначительно переглянулись, шумно втягивая воздух носом, и на перегонки рванули по тёмному коридору. У жертвы акции "принят в семью" выбора не оказалось, поскольку я всё ещё упрямо сжимала его ладонь, ощущая колебание и недоверие мальчика. Сидевший при свете утреннего солнца, просачивающегося сквозь окно, за старым, но добротным столом устало сгорбившийся отшельник грустно созерцал стоящую перед ним чашку с чаем. Любимая трубка для курения без дела лежала рядом. Заслышав наш топотом, архат поднял голову, несколько мгновений созерцал явление богов народу, а потом в его глаза вернулась жизнь, а губы дрогнули в слабой полуулыбке. — Манджуната-сама... Неловко начал Хаку, но я его перебила, подхватывая под локоть и таща к отшельнику обоих мальчишек: — Мы дома! — Слава богам, — отшельник, сложив ладони в молитвенном жесте, коснулся ими своего лба, благодаря богов, а затем опустившись перед нами на колени, сгрёб всех троих в охапку, — я так переживал. — И мы, — с облегчением выдохнула я, чувствуя, как длинные лохматые седые волосы архата лезут в лицо и щекочут нос, — мы тоже, очень, о-о-очень переживали. — Как чувствует себя Юко-сан? — подал голос с другого плеча отшельника, Хаку. — С ней всё хорошо? — Хорошо, мальчик мой, — отстранился Манджуната, разглядывая нас с такой любовью и заботой, что у меня сердце едва не останавливалось от переполнивших меня в то мгновение чувств нежности и благодарности к этому пожилому человеку, — я заварил ей успокаивающих трав и сейчас она отдыхает у себя в комнате, хотя ещё час назад обещала сжечь хоромы Мидзукаге и бежать из страны ко всем демонам. — Да ладно, — поразился Хаку, — она правда так сказала? — Ну, её можно понять, — усмехнулась я, от полноты чувств шмыгая носом. Ну вот, мне только разревется в очередной раз не хватало для полного-то счастья. Что-то с моей психикой точно не так, в прошлом я не была настолько сентиментальной. — А я, — тихо подал голос Кимимаро, во все глаза разглядывая незнакомого деда, который, не разбирая кто где, заобнимал всех разом, — я тут... — Раз ты тут, — подмигнул ему отшельник, не давая договорить, — значит ты наш. — И вам совсем-совсем не интересно, откуда я взялся и кто такой? — поразился мальчик. — Все мы приходим из небытия и в него же уходим, — наставительно произнёс Манджуната, поднимаясь с пола, садясь обратно на стул и ероша светлые волосы на макушке нового члена семьи, — и только в здесь, в бытие, у нас есть время быть вместе. Раз ты пришёл с ними, значит ты пришёл в семью, а в семье не задают вопросов о том, откуда ты взялся. Но если ты захочешь, ты всегда можешь об этом рассказать сам. — А как вас зовут? — поинтересовался Кимимаро, глядя на отшельника очарованным взглядом. — Манджуната, но ты можешь меня звать так, как тебе удобнее, моей сути это не изменит, — отшельник поднялся со своего места, направляясь к плите, — хочешь булочку? Сладкую, горячую, сам пёк. — Хочу! — радостно потопал за Манджунатой Кимимаро, напрочь позабыв про то, что ещё пару минут назад он сомневался в том, что достоин тут быть. — Всё, и этот попался, — вполголоса подвела я итог, наблюдая за тем, как озадаченный ребёнок пытается выбрать из десятка булочек на противне какую-нибудь одну. — В этом мы с ним очень похожи, — произнёс Хаку, коварно обнимая меня со спины и устраивая подбородок на плече, чтобы тоже с удобством проследить за происходящим на кухне. — В том, что попались? — полюбопытствовала я, скосив глаза на Юки. — В том, что мы всем сердцем желали именно так и попасться, — глубокомысленно изрёк Хаку, сдувая в сторону прядь моих непослушных, волнистых волос. — Иногда, ты слишком взрослый, — притворно вздохнула я. — Не взрослее тебя, — улыбнулся мальчик, стискивая меня покрепче. Не взрослее меня. Некоторая доля истины в его словах была. Я действительно уже очень давно не ощущала себя взрослым человеком и постигала окружающий мир заново. И мне это... нравилось. Жаль, что это не могло длиться вечно. И всё же, отпущенного нашему детству времени было более чем достаточно.***
Когда у нас появился Хаку, я сказала, что в семье ничего не изменилось. Потому что Хаку был милым, спокойным и рассудительным ребёнком, который, осознав свой шанс, всеми силами старался доказать, что он его достоин. Всеми доступными ему способами он стремился приумножить своё счастье и продемонстрировать нам свою благодарность. И делал он это с таким старанием и страстью, что порой, я начинала чувствовать себя не очень хорошим человеком, вспоминая о том, что первоначальной моей целью при спасении этого мальчика был холодный и чёткий расчёт на его преданность и силу в будущем. И за это мне было нестерпимо стыдно. Я привязалась к нему и испытывала не меньшую благодарность за то, что мне выпал шанс быть рядом со столь светлым созданием. Заразившись его бескорыстной и безгранично нежной заботой, которой он старался нас окружить, я тоже прикладывала все свои силы к тому, чтобы быть достойной его защиты. Сейчас и в будущем. Хотелось бы мне сказать, что с появлением Кимимаро в семье тоже ничего не изменилось, но, увы, это было бы неправдой. В противовес Хаку, не имевший настоящий семьи и не видевший никогда любви и заботы Кимимаро просто не знал и не понимал, как он может выразить свою благодарность и все переполняющие его новые эмоции и чувства. Не знал чем он может с нами поделиться, а чем нет, а потому поначалу был довольно замкнут. Он облекал свои светлые чувства в грубую и бесцеремонную форму, преподнося благодарность как объявление войны или прямолинейную атаку. Иначе у него не получалось. Иначе он просто не умел. И чтобы научить его этому требовалось очень много времени и терпения. И я очень старалась проявить это терпение, хотя порой маниакальное обожание Кимимаро, возникшее практически из воздуха, начинало меня пугать. И первый звоночек о том, что что-то идёт не так, случился где-то через неделю после его принятия в семью. В тот вечер я привычно сидела на своей кровати за спиной Хаку, в позе лотоса, разминая отдельные группы мышц по просьбе братишки, который в который раз перестарался на тренировках. Видимых повреждений на спаррингах с отшельником он с каждым разом получал всё меньше, но по прежнему перенапрягал своё тело, превышая доступные лимиты выносливости. Привнести в его голову светлую мысль о том, что меру нужно знать, не получалось, а потому я, махнув на это безнадёжное дело рукой, стремилась облегчить его участь всеми доступными мне способами. Всё больше и больше внимания уделялось мной акупунктуре, медицинским практикам архатов, направленным на реабилитацию и поддержку тела, и защите во время боя, которую пока я изучала только в теории. Это отнимало много времени и сил, требовало от меня безупречного умения копить и высвобождать в определённых количествах хару при любых условиях и в любой ситуации. Что, в свою очередь, из раза в раз возвращало меня к увеличению часов медитации, которая теперь практиковалась в ущерб боевым искусствам, и бесконечному самоконтролю, чтобы в будущем формировать свои намерения для использования техник чётко и без промахов. Утешало только одно: Хаку это помогало, облегчая его участь монашеской груши, а щелбаны он ныне получал и вовсе за двоих. Кимимаро в тренировках участие пока не принимал, а мы не принуждали, понимая, что ему нужно время, чтобы ко всему привыкнуть и прийти к нужному решению самостоятельно. Кимимаро тоже уже привычно сидел на соседней кровати, на которой раньше спал Хаку, и излишне внимательно наблюдал за моими манипуляциями. Это несколько... смущало что ли, я не знаю, но когда мы в очередной раз встретились глазами, я, не выдержав, начала разговор, у которого не было ни цели, ни смысла: — Ну чего ты так пронзительно смотришь? Тоже массаж хочешь? — А я... я... просто, это, ну... — залившись краской от подбородка до кончиков ушей смутился Кагуя, будто я не простой вопрос ему задала, а что-то очень интимное и явно не по возрасту выведываю. — Ох, ладно, — поморщившись улыбнулась я, — если есть вопросы или просьбы, спрашивай, никто тебя за это ругать не будет. — Почему вы вместе спите? — видимо набравшись смелости напрямую выпалил мальчишка. — Э-э-э-э, — в который раз опустилась я на глубины своего интеллекта, не найдясь с ответом и поспешив перевести стрелки, — Хаку? — Потому что вместе уютнее, — даже не задумываясь и укоризненно косясь на меня через плечо, ответил Юки, — и спокойнее. — Иногда ещё и теплее, — дополнила я. Кимимаро понятливо кивнул и вновь затих, переводя взгляд на темнеющее за окном небо, на котором появлялись первые звёзды. — Всё, свободен, — боднув мальчишку напоследок в спину лбом, отчиталась я, разминая слегка уставшие пальцы. Всё-таки контроль силы и хары одновременно давался тяжело, но один облегчённый вздох Хаку и благодарное "спасибо" стоили всех мучений, — готовимся ко сну, через пару минут потушу свечку. Ну или она сама умрёт, не так уж и много ей осталось... — Шаан, — позвал Кимимаро, глядя как Хаку залезает под одеяло и с блаженной физиономией потягивается, — а можно мне тоже... ну... я, конечно, не устал, но... мне интересно... — Можно, почему нет? — согласилась я, без труда угадав причину его абстрактных "ну", "я" и "интересно", сползая с насиженного места и понимая, что левая нога отказывается слушаться, поскольку безнадёжно затекла, всё-таки использование личной энергии это сплошная боль, сразу вспоминаешь о том, что твоё тело человеческое, — расслабляющий, не восстанавливающий, хорошо? — А почему? — заинтересовался Кимимаро, радостно скидывая кимоно и махая рукой в сторону Хаку, — разве между нами есть какая-то разница? — Между вами нет, — пояснила я, преодолевая небольшое расстояние между кроватями, как одноногий пират, припадающий на слишком короткую деревянную конечность, — а между вашим состоянием есть. Если буду делать такой же, как Хаку, могу навредить, потому что сила, направленная впустую может создать те разрывы и травмы, которые должна исцелять. — То есть эту силу можно использовать для вреда? — Можно, но не нужно, — педантично уточнила я, — она создавалась чтобы спасать, а не чтобы калечить, и архатский кодекс чести и морали крайне строг в этом отношении. Лекарство должно быть лекарством, а оружие — оружием. — Понятно, — кивнул Кимимаро, усаживаясь на кровати спиной ко мне, — а что ты будешь делать? — Ничего такого, что тебе не понравилось бы, — усмехнулась я, — по сути, массаж имеет множество направлений и назначений, и одно из них это просто расслабление и получение удовольствия, чтобы, например, засыпалось легче и спалось дольше. Тебе такой вариант подойдёт? — Мне любой вариант подойдёт, — вздохнул мальчик, зябко поводя плечами из-за прохладного ветерка, просочившегося в комнату со стороны окна и потревожившего пламя свечи, стоящей на подоконнике, — я ни с каким не знаком. — Тогда, для начала, выпрямись, — распорядилась я, лёгким хлопком по спине заставляя жертву собственного любопытства выпрямиться, и перекидывая его длинные светлые волосы через плечи вперёд, чтобы не мешали, — будем тебя просвещать. Кимимаро ничего не ответил, только едва заметно вздрогнул, когда чуткие чужие пальцы коснулись кожи. Мускулы под бледной кожей напряглись, словно я не аккуратно провела пальцами, в шутку пытаясь стереть мурашки с его спины, а по меньшей мере нанесла удар и это была запоздалая защитная реакция. Угрожающе затрещали под кожей кости. Его реакция не была нормальной с точки зрения обычного человека. Ему было тяжело привыкать к прикосновениям, которые не приносили боли и вреда. Ребёнок, рождённый для войны и живущий ею, с трудом адаптировался к простым и понятным любому вещам. Потому что для него это было так же чуждо, как для меня войны и мир шиноби. Я могла бы сказать, что знаю всё это от корки до корки, но все мои знания об этом мире и его законах были лишь теоретическими, без реального опыта взаимодействия. В той, старой жизни, я могла лишь фантазировать о том, какой может быть подобная жизнь. Его знания о любви и физической близости с кем-то были сродни теории и фантазиям. Теория и практика редко совпадают при подобных составляющих задачи. Тогда мне показалось, что нас это роднит. Сближает. Делает несколько похожими и даёт мне возможность понять его чуточку лучше, ведь мы оба переживали опыт, которого ранее у нас не было. — Кимимаро, я не сделаю тебе больно, расслабься,— попыталась я его успокоить, легонько массируя плечи, — ничего страшного не происходит. — Я понимаю. Ответ был сдавленный и... жалкий. Он прекрасно понимал, что ему ничего не угрожает, но, похоже, был совершенно не в состоянии справиться с собой. Остановить защитные механизмы своего тела, которые пытались восстать против нового и неизвестного, что, по всей видимости, будило в нём бурю эмоций, которая не являлась чем-то привычным. А всё неизвестное и непривычное слишком часто классифицируется нами как угроза. Я тоже это понимала, но остановиться сейчас означало уступить своему собственному страху перед тем, что он может нанести мне какой либо вред. Неосознанно. Сам того не желая. Это пугало ещё больше, потому что тогда справиться с его отчуждённостью и дикостью будет ещё сложнее, и план подождать и позволить ему адаптироваться, пережить все самостоятельно, развалится как карточный домик. Всё это было слишком сложно даже для меня, условно взрослого человека. Что уж говорить о маленьком мальчике, который уже был травмирован жизнью куда больше, чем я могла себе вообразить? Но всё стало хуже, гораздо быстрее, чем я успела об этом подумать. Плечевая кость с хрустом прорвала кожу острым концом, а я едва успела отдёрнуть руку. Впрочем, моя реакция тоже не была нормальной, потому что я растерялась настолько, что даже не вскрикнула. Кажется, я даже не успела толком испугаться. Настолько быстро всё произошло. Кимимаро сжался под моим ошарашенным взглядом, не рискуя оборачиваться. Он боялся того, что может увидеть. — Я не хотел. Всего три слова, но Хаку, который уселся на кровати и был остановлен моим жестом, медленно, без доверия, опустился обратно на подушку, не сводя с нас настороженного взгляда. Я нервно сглотнула, гоня прочь из головы картинку, где моя ладонь живописно кровоточила, проткнутая насквозь острой костью. Решимость ответить и продолжить пришлось крупицами собирать в своей трусливой человеческой душонке, подкрепляя это думами о том, что я знаю для чего все это делаю. Хотя, на самом деле, цели мои всё ещё были до обидного неясными. В какой-то момент в голове даже скользнула истерическая мысль, а не выбрать ли мне целью должность Хокаге, чтобы внести хоть какой-то ясности в жизнь? Забавно, но это помогло мне избавиться от оцепенения и спокойно, почти ласково ответить: — Я знаю, всё хорошо. Абсолютной тишины не существует. Не в этом мире. И не в том, в котором я жила раньше. Глупо было бы сейчас сказать, что мы продолжили свою попытку сблизится в тишине. Под его кожей, удерживаемые одной только силой воли, с едва различимым звуком, напоминающим треск ледяной корки под подошвой сапога, ворочались кости, готовые в любой момент выстрелить наружу, безжалостно прорвав его кожу, лишь бы мои руки оказались как можно дальше. За окном едва уловимо шуршал листвой ветер, а цикады воспевали песни полной луне на заполненном звёздами небе, но никто из находившихся в комнате не мог уловить жизнь за пределами окружившего нас вакуума, внутри которого мы были сосредоточенны друг на друге и каждый на своём. Страх навредить. Страх не уберечь. Страх струсить. Как оказалось, ему было тяжелее всех пережить эту иллюзорную тишину, навязанную страхом и чужими касаниями. — Ты тоже боишься меня... Не то вопрос, не то утверждение, произнесённое глухим, обречённым голосом. Он жаждал беседы, чего-нибудь, что простимулировало бы мозг и помогло лучше понять, действительно ли в его жизни происходят какие-то изменения. Которые останутся. Которые не исчезнут. Мой же разум снова зацепился за это "тоже". Я была рада тому, что он попытался начать беседу. Пусть даже на такую тему. Это должно было отвлечь меня от страха. От того же страха, что терзал его. Что он причинит боль, а я не справлюсь с этим. И он окажется один. Он прекрасно знал как выглядит и ощущается одиночество в глубине клети, в которой его так долго держали. Это было паршиво. Он явно не хотел познать одиночество в более глобальном аспекте. В большом и чужом мире, где не будет даже клана, сплочённого лишь кровавой моралью. Когда нет ничего, даже такая связь становится жизнеспособной. Разрушающей, но жизнеспособной. Не знаю, думал ли он об этом, но когда вторая плечевая кость прорвала кожу, я даже не вздрогнула. Мне нужно было его отвлечь. — Это больно? Кимимаро явно не ожидал подобного вопроса. Это заставило его задуматься над смыслом прозвучавших слов, временно отказавшись от первоначально намеченной темы. Это забота о нём или праздное любопытство? Как стоит расценивать подобный вопрос? Ему не был интересен ответ, в действительности, его мало интересовали мои мотивы. Он подтвердил мои подозрения, поймав мои пальцы своими и слегка обернувшись, ровно настолько, чтобы при слабом свете затухающей на подоконнике свечи было видно, что его глаза полны исследовательского интереса, которого раньше там не было. — Хочешь проверить? Узнать самостоятельно? Хаку забеспокоился, подтягивая подушку, чтобы усесться повыше и поудобнее. Чтобы видеть лучше. Не исключено, что сейчас он рассматривал Кимимаро как угрозу. Вопрос был лишь в том, какого рода угрозу он в нём видел. Угрозу мне? Угрозу своему душевному спокойствию? Свеча на подоконнике в последний раз испуганно вздрогнула от ветра и с тихим шипением огонёк утонул в воске. Когда-то, ещё в прошлой жизни, некто мне сказал, что дети похожи на воск. Лепи, пока он горяч, что хочешь, а потом любуйся тем, что получилось. Я тогда нашла в себе силы возразить. В моём восприятии воск был слишком непостоянным, он таял от соприкосновений с теплом и огнём, и его снова можно было использовать, изменив форму. Дети не похожи на воск. Дети похожи на цемент, где форму можно было задать лишь единожды. Слова прозвучали раньше, чем я успела обдумать то, а так ли они сейчас нужны? — Хочешь посмотреть, причиню ли я тебе боль намеренно? — Это не больно, — незамедлительно отозвался он, кажется, он был разочарован мои ответом. В темноте, он воспринимался иначе. В темноте он звучал взрослее. И он продолжил, после недолгой паузы, всё ещё накрывая мои пальцы своими, легонько сжимая, уверенный в том, что я не буду вырываться. — Это не так, как ты думаешь. Такой ответ не переубедил меня. Ему не было известно о чём я думаю. Как и мне, о чём думает он, и всё же мы отчаянно продирались сквозь тьму, строя предположения, в надежде нащупать что-то, что позволит нам сблизиться. Почувствовать друг друга острее. Понять. Возможно, он нуждался в этом даже больше чем я. — Ты не знаешь, о чём я думаю. Подобный ответ показался мне логичным и правильным. Безопасным. Он не открывал путей для других каверзных вопросов. Так я подумала и оказалась не права. — Откуда ты знала о чём я думал, когда был... там? Глупо было надеется, что рано или поздно этот вопрос не всплывёт. Глупо было надеется, что медленно ползущий вдоль порванной и натянутой кожи мизинец, слегка касающийся ногтем кости, его отвлечёт. — Ты не хочешь отвечать? — Может не сейчас? — предположила я, надеясь, что он простит мне отступление. Поймёт и позволит не заострять на этом внимание. Странно, но в темноте страх стал меньше. — А когда? — Позже. Неопределённый ответ хуже точной даты. Терпение и ожидание не самые сильные стороны человеческой натуры. И не самые яркие. — Мне не больно, — его волосы щекотнули руку, когда он вновь отвернулся, глядя в окно. Молчаливое согласие отложить этот разговор на неопределённое "позже", но он совершенно точно однажды вернётся к нему. Позже. Когда у меня не будет шанса уклониться от ответа. Когда он не позволит мне этого сделать. — А мне не страшно, — слабо улыбнулась я его белеющему в темноте затылку, — выходит, мы оба ошиблись? — Похоже на то. Кости медленно и жутко заползли обратно. Лопнувшая кожа стянулась, спаялась краями, не оставив ни единого намёка на шрам. — Надо будет повторить, — произнёс Кимимаро, отпуская мои руки и позволяя ладоням, непроизвольно скользнувшим по его спине, безвольно упасть на кровать. Тогда я заметила, как сильно дрожат мои руки. Он не мог не заметить этого. Он не мог не задаться вопросом, почему это произошло. Но мой ответ был честным, просто тело не успевало за разумом. Как чуть раньше его тело защищалось от меня, в то время как разум понимал, что я не представляю для него серьёзной угрозы. — Обязательно повторим, — согласилась я, поднимаясь с кровати и слыша, как он завалился на старый матрас, едва слышно вздыхая. — Как мне это преодолеть? Он задал этот вопрос не таясь. Произнёс вслух то, что я не за что не решилась бы озвучить. Моя нога, перекинутая через Хаку, чтобы спокойно занять своё законное место у стены, замерла. Глупая поза. Но ему удалось меня оглушить и выбить из колеи. Ненадолго. — Возможно, нам стоит чаще контактировать... подобным образом? Я намеренно сделала ударение на "нам", но это прозвучало так... не правильно. Не по-детски. Слишком по-взрослому. Слишком двусмысленно. Между детьми не бывает такого напряжения. Между детьми не должно быть такого напряжения. Дети не должны быть столь опасны в таком возрасте. — Это хорошая мысль. Он согласился, а я с облегчением заняла своё привычное место, чтобы почувствовать себя в безопасности. Рядом с тем, кто не излучал опасность. Рядом с тем, кто уже сейчас был способен принести ощущение спокойствие и уверенности одним своим присутствием. — С ним будет тяжело, — Хаку прошептал это тихо, прислонившись губами к уху. Детская непосредственность, которая позже может оказаться проблемой. Возможно, я не права, считая, что физическая близость сейчас это лучший аргумент, что у меня есть против их страхов. — И это говоришь ты? — тихая насмешка, но, кажется, Хаку совсем не настроен шутить. — Мне не понравилась ваша беседа. Милый, маленький, наивный Хаку — и подобные слова? Это было катастрофически на него не похоже. Это совсем не вписывается в мою картину представления о нём. Это слишком похоже на зарождение ревности. Для ревности слишком рано. Или я просто... слишком мало знаю о детях? — Ты заревновал? Очередной вопрос, прозвучавший раньше, чем его уместность была одобрена разумом. — Да, — легко признался Хаку, — это в нашей природе, так Манджуната-сама говорит. — И ты ему веришь? — Сейчас я это чувствую. — Перестань, я буду любить вас обоих одинаково, не выделяя кого-то одного. Всегда. Пожалуй, это лучший компромиссный вариант, который я могла ему предложить и пообещать. — Это не ты будешь решать, — не согласился со мной Хаку, — и не мы. Но это будет потом. И мы справимся. Я не решилась уточнять. "Мы" — втроём? "Мы" — вдвоём? Кажется, он не очень хотел продолжать эту беседу, а я не стала настаивать. — Ты снова слишком взрослый, — лучший способ закончить, свести весь разговор на нет, это превратить всё в шутку. — Давай спать. — Это хорошая мысль, — согласилась я, покорно закрывая глаза. Этим вечером было слишком много пустых разговоров со скрытым смыслом. Но это был не совсем конец. Уже позже, ночью, меня разбудил неясный шорох. Кто-то тенью перемахнул через наши тела, не задев, и аккуратно вписался между мной и стеной. Расстояния там было не такое уж и большое, но ещё один ребёнок легко поместился бы. — Вот только попробуй... — угрожающе зашипел Хаку, но что именно не должен был пробовать Кимимаро я так и не узнала. — Я не сделаю ничего плохого, — прошептал в ответ Кагуя, пристраиваясь за моей спиной, утыкаясь лбом куда-то между лопаток, на которых он аккуратно разместил ладони, внимательно прислушиваясь к себе. Я тоже прислушалась, всё ещё симулируя глубокий сон, хотя, кажется, сердце застучало в пятках, выдавая моё состояние. Хаку приподнялся на локте, а я, воспользовавшись моментом, из-под ресниц попыталась проследить за его действиями. Впрочем, мальчик не собирался ничего делать. Некоторое время он молча наблюдал за мной, за Кимимаро, а затем с тяжёлым вздохом подтянул одеяло так, чтобы его хватило на троих, краем прикрывая голое плечо Кагуи. — Спокойной ночи. — И тебе, — слегка с запозданием, но всё же отозвался Кимимаро.***
Мне стоило быть внимательнее. Кимимаро осмелел и влился в коллектив. Он не понимал, как быть нормальным ребёнком, не знал, как это, но ловко приспосабливался, наблюдая за Хаку и пытаясь если не перенять его манеру поведения, то хотя бы повторить и скопировать. Но, кажется, это все ещё не приносило ему того удовлетворения, которого он жаждал. Он методично и хладнокровно перебирал линии поведения, оценивая, использование которой будет ему комфортнее всего. Кагуя завораживал своей дикостью и трогательной мордашкой на которой так редко читались какие-либо явные эмоции. Возможно, так мог бы выглядеть Маугли, вырасти он в этом мире и вернись однажды к людям. Я старалась поддержать его на тернистом пути к человечности, которую он так желал постичь, но, кажется, от этого становилось только хуже. Не могу сказать с уверенностью, что его страхи разрастались, скорее, в конце концов, всё свелось к одержимости. Жадности. И тому особому эгоизму, на который способны только дети. Мне стоило быть осторожнее. Ограничить его в близости, в прикосновениях. Возможно, во внимании. Но мне казалось, что поступить так будет нечестно по отношению к нему. Осознание того, что ограничения нужны для его же пользы, пришло с запозданием. Когда что-то менять было уже довольно тяжело, а его привязанность начала давать свои плоды.***
Месяц пролетел незаметно. Госпожа Юко, оправившись от той памятной ночи, всерьёз задумалась над переездом и посчитала своим долгом предупредить об этом своих жильцов. То бишь нас. Чуть позже, я переговорила с Манджунатой на тему того, что все дела, удерживающие нас в Киригакуре, мы, в общем-то, уже решили, а значит можем перебираться в Страну Огня. Там и климат поблагоприятнее и, собственно, школа ниндзя с более мягкими условиями есть, на принятие в которую мы можем претендовать. Старый отшельник как всегда не стал противоречить. И если раньше я воспринимала его поведение как данность, то теперь меня стали посещать подозрения, что возможно это всё не спроста. Но никаких доказательств или чётко сформулированных догадок не было, поэтому я отложила эти мысли до поры до времени. Как водится перед переездом, архату требовалось подкопить денег, поскольку он не отличался особой бережливостью, следуя простому правилу "легко пришли, легко ушли". Да и деньги были для него лишь условностью, навязанной строем общества, он принимал эту условность как необходимость, но она не играла никакой решающей роли в его жизни. Как говаривал старый отшельник: "Заработать денег я смогу всегда, а прожить именно эту жизнь лишь один раз". По большому счёту, решение о переезде в итоге было вынесено на семейное голосование, в котором принимали участие все жители нашего дома и принято оно тоже было единогласно. Мальчиков в этой стране больше ничего не держало, да и им было всё равно где жить, главное с кем и как, а с этим проблем не было. Пожилая леди была довольна тем, что ей не придётся на старости лет преодолевать столь внушительное расстояние в одиночку, а в надёжности Манджунаты после своего спасения она была уверена не то что на сто процентов, а на целый миллион. Началась подготовка к переезду. Старый отшельник целыми днями пропадал в старой лавке семейства Кин, торгуя там по бросовым ценам, по принципу лишь бы сбыть да побольше, травами, лекарствами собственного изготовления, мелкими подделками из дерева и, как ни странно, тёплыми свитерами, которые он со скуки наловчился вязать зимой, закупая шерсть у торговцев со скидкой, любезно ими предоставленной за оказание врачебных услуг. На некоторое время я, Хаку и Кимимаро оказались предоставлены сами себе и, надо сказать, что без присмотра отшельника отношения потихоньку начали обостряться. То, что копилось между мальчишками неполных два месяца потихоньку стало выползать наружу. Неявно, неясно, но неотвратимо. Началось всё с небольшой конкуренции. Поначалу, мне это показалось немного странным, ведь Хаку редко поддавался на провокации, и я пожаловалась на это отшельнику, в надежде получить совет. Но, увы, архат поспешил убедить меня в том, что конкуренция это часть взросления характера любого мальчика и посоветовал не слишком обращать на это внимание, а я позволила себе успокоиться и последовать сему совету. Как оказалось — напрасно. На одной из тренировок, когда мальчишки, устав изобретать способы, как бы попасть в противника метательным оружием, присели передохнуть, между ними завязалась обычная, дружеская беседа, которую я, медитируя под деревом, коварно слушала в пол-уха. Кимимаро пристал к Хаку с совершенно невинными вопросами о том, почему и зачем тот решил обучаться бою. Я подумала, что, по всей видимости, Кагуя хочет попробовать поменять свою установку того, для чего нужна сила, и поэтому интересуется, чтобы расширить свои виденье и мировоззрение в отношении этого аспекта жизни. Похоже так же подумал и Хаку, а потому честно, серьёзно и обстоятельно изложил то, что слышал ранее от архата о защите, полезности и справедливости, но своими словами. Кимимаро внимательно его выслушал и, вероятно, принял к сведению. Впоследствии я поняла, что к сведению он слова Хаку может и принял, но извратил их смысл в согласии со своими понятиями о силе и её роли в жизни человека. И это открытие не принесло мне радости. Скорее подтолкнуло к отчаянью. Однажды вечером, когда архат припозднился в лавке, а я, выполнив его обязательства по подсовыванию лекарств госпоже Юко, устало выползла на задний двор, чтобы позвать мальчишек в дом, узрела совершенно сюрреалистическую, по моему мнению, картину. К такому жизнь меня явно не готовила. Чумазые, оборванные, злобно пыхтящие мальчики катались по земле, сцепившись как обычное хулиганьё. Это не было похоже на вышедший из-под контроля спарринг ниндзя, демонстрирующих находчивость и лучшие приёмы, это была самая обычная дворовая потасовка несмышлёных детей. Переворот. Облако пыли в воздухе. Хаку, с разбитым носом и подбитым глазом, злобно пыхтя, пытается отжаться от земли в попытке встать, пока его противник, с рассечёнными губой и бровью, а так же наливающимся синевой синяком на скуле, сосредоточенно, с садистским удовольствием выкручивает ему руку, коленом вдавливая в землю. Увлечённые азартом и яростью момента они даже не обратили внимания на то, что у их конфликта появился зритель. — Вы... вы что творите?! — ужаснулась я, бросаясь их разнимать. Сдвинуть с места Кимимаро для меня оказалось невозможным, всё, что я могла, это упрямо буксовать на месте, вцепившись в его предплечье. — Видела? Ты видела?! — торжествующе произнёс Кагуя, нехотя отпуская противника и гордо оборачиваясь ко мне. — Я сильнее. Я могу стать лучшей защитой, чем он. Я уже лучше! Ответить я не успела. Хаку, вместо того, чтобы встать и объясниться, едва уловимым движением подсёк противника под ноги, заставляя упасть, и тоже попытался его оседлать, используя какой-то хитрый захват из коллекций монаха, которыми Кимимаро в свою очередь пренебрегал. То, что могло сработать с любым другим человеком, с Кагуей было бесполезной тратой сил и времени. Кости, прорвав двойную преграду в виде кожи и ткани кимоно, помешали Юки довести своё чёрное дело до конца, заставляя отпустить противника и откатится в сторону. Мальчишки с трудом поднялись. Растрёпанные и злые, зыркая друг на друга исподлобья и, по видимому, готовые продолжать. — Хаку! — я метнулась к самому разумному, в надежде достучаться до его светлой головы. — Что вы делаете? Что ты делаешь? — Тренируемся, — очень неубедительно, но зло и решительно произнёс Юки, тыльной стороной ладони проводя под носом и больше размазывая кровь, чем стирая. — Но ты же мне врёшь, — поразилась я, цепляясь за порванный рукав его кимоно, который он тут же раздражённо выдернул из моих пальцев, — из-за чего это началось? — Он первым начал, — отрезал Хаку, отрывая висящий на трёх нитках рукав, чтобы не мешался, и кидая его под ноги противнику, — где ты лучше? Я всё ещё стою. — Ты стоишь только потому, что Шаан нам помешала, — превосходство в голосе Кимимаро было столь явным и обидным, что это услышала и прочувствовала даже я, человек, не участвующий в их конфликте с самого начала и до сих пор не понимающий его сути. — Да не важно мне, кто первый начал, — лишившись рукава, как средства по торможению Хаку, я уцепилась за плечо, надеясь, что он не будет меня стряхивать и это приведёт его в чувство, — я спросила, с чего всё началось? Какова причина драки? — Ты такая глупая, — посмотрев на меня, неожиданно улыбнулся Юки, учитывая его растрёпанный и помятый вид, выглядело жутковато, — он уже назвал тебе причину, а ты всё спрашиваешь. — Чего? — обалдела я, перебирая в голове всё ранее сказанное и понимая, что причина действительно была озвучена в самом начале, — да вы с ума сошли! Из-за такой... глупости драться! — Что? — в один голос поразились мальчики, мгновенно теряя весь свой пыл и запал драться и изумлённо таращась на меня. — Ты считаешь мою цель глупой? — совсем не так понял меня Хаку, а я очень остро почувствовала раздражение и собственную педагогическую запущенность. Подобрать правильные слова, не обдумывая оные, с первого раза получалось далеко не всегда, но, опять же, далеко не всегда было время всё обдумать. — Да вы просто два маленьких идиота! — взорвалась я, отпуская Хаку и обличающим перстом тыкая сперва в одного, потом в другого. — Вместо того, чтобы приумножить свою силу, объединившись ради общей, повторюсь для одарённых, ОБЩЕЙ цели, вы бодаетесь, как два барана! Мальчишки неуверенно переглянулись, осознавая простоту и изящность компромиссного решения, додуматься до которого самостоятельно у них не хватило мозгов. — Идиоты! — раздражённо повторила я, топая ногой, резко разворачиваясь и покидая поле боя с гордо поднятой головой. Эффект немного смазался, поскольку я умудрилась запнуться об оказавшийся не в том месте и не в то время корешок, что, впрочем, не помешало мне уйти не оборачиваясь и не прощаясь. О том, помирятся эти обалдуи или нет, я даже не думала. Слишком была зла. Оказалось, что раздражение, пусть и неосознанно, копилось не только в них. Я тоже слишком устала за эти долгие восемь лет. И в момент, когда я расслабилась, решив, что раз мальчики найдены, а переезд лишь вопрос времени, то всё идёт как надо, жизнь напомнила мне о том, что я всего лишь человек. Слабый, уставший, так и не определившийся с целями человек. Не взрослая и не ребёнок. Просто уставшая душа в маленьком теле. И эта скопившаяся усталость теперь требовала выхода.***
Это был первый раз, когда мне не хотелось идти в дом, который я считала своим. Но это был не первый раз, когда мне требовалось побыть вдали от всех в одиночестве. Я сидела в воде под густым шатром старой ивы на песочной илистой отмели, наплевав на мокнущие ступни и зад. Поджав ноги и обняв их, подперев коленями подбородок, я почти бездумно смотрела на водную гладь, отражающую пурпурно-рыжий закат. Кончики ивовых ветвей колыхались на воде, а прибитая к берегу тина имела не самый приятный душок, но мне было наплевать. Изредка под шатёр залетали юркие маленькие птички, которые, обнаружив, что место занято, с возмущённым писком спешили убраться прочь. Лишь толстая жаба, так же как и я сидевшая на отмели, составляла мне компанию, время от времени издавая довольно мелодичное, басистое "ква". Первым меня нашёл Кимимаро. Что, собственно, не стало для меня чем-то удивительным. Хаку уважал чужое личное пространство и право на свободу. Кимимаро считал своим долгом отслеживать все мои передвижения, для него забота и тотальный контроль были синонимами. И только по этой причине он, в отличие от Юки, знал о тайном месте для медитации. Мальчик молча обошёл меня, ступая по воде аки святой, и, присев на корточки напротив, пытливо заглянул в глаза, как нашкодивший щенок, и задал вопрос, который волновал его сейчас более всего: — Тебе плохо из-за меня? Я, с трудом подавив желание закатить глаза, мотнула головой, позволяя ему самостоятельно додумать ответ. — Из-за Хаку? Я молча повторила свой жест. —Из-за нас двоих? Этот вопрос не удостоился даже кивка. — Тебе очень плохо? — наивно попытался уточнить степень моего дурного расположения духа Кагуя и это стало последней каплей. — Не переживай, — весьма грубо ответила я, отводя глаза в сторону, — мне просто плохо. — Я не хотел... — Звучит как девиз, — повторно огрызнулась я, утыкаясь лбом в колени и жмурясь. Мне совершенно не хотелось его обижать или хамить, но слова сами срывались с языка и остановиться можно было только откусив этот предательский орган. На такой подвиг я была не способна даже зная, что старый отшельник может пришить его обратно без потери функций и чувствительности. Глаза жгло. Если до этого момента я ещё хоть как-то сдерживалась, то сейчас самоконтроль трещал по швам, как старая рубашка, которую тянут в разные стороны излишне конфликтные домохозяйки. Колыхнулась листва, тронутая ветром, ненадолго нарушая несуществующую тишину лесного озера, переполненного звуками. Рядом кто-то присел. Я, слегка повернув голову, столкнулась с до тошноты сочувствующим и виноватым взглядом Хаку. На это мне тоже не хватило сил долго смотреть и я вернулась в своё импровизированное укрытие из рук и коленей. Они чувствовали себя виноватыми за то, что я разозлилась, а я... злилась на себя, за то, что не обращала внимание на их соперничество. За то, что позволила им довести всё до драки. За то, что не сдержалась и разозлилась. — Шаан, будешь так сидеть — заболеешь, — подал голос Юки, поняв, что я не собираюсь с ними разговаривать, — ты ведь вся мокрая, а вода холодная. — Ну и чёрт с тем, — упрямо пробурчала я. Тоже мне, жалельщик нашёлся. — А мы... мирный договор заключили, — снова попытался наладить контакт Хаку. Ну и чёрт бы с вами. И с договором вашим. — Молодцы, — буркнула я, игнорируя тот факт, что мои мысли и слова не совпадают совершенно. Ветер вновь колыхнул листву, мимоходом щекоча голую кожу. Где-то за озером пронзительно вскрикнула какая-то не в меру громкая птица. — Нет, так дело не пойдёт, — возмутился Кимимаро, хватая меня за уши и таким замысловатым образом вынуждая смотреть прямо на себя, — на тебя это всё совсем не похоже. — Кимимаро, — предостерегающе поддался вперёд Хаку, — так мы ничего не добьёмся. — А по-моему, только так и добьёмся, — возразил мальчик, — а ну, говори, что случилось? Это ведь не только из-за нас, да? Мы кучу раз делали глупости и выводили тебя из себя, но ты никогда не реагировала на нас так агрессивно. Никогда не игнорировала. И никогда не уходила без предупреждения. Ты привела нас в эту семью, ты сделала и делаешь из нас семью, а в семье не бывает секретов, особенно когда тебя что-то волнует. Ты завоёвывала наше доверие и расположение, чтобы молчать когда тебе плохо? Да, мы оба хотим тебя защищать, и да, мы не подумали головой, когда сегодня сцепились. Точнее, я не подумал головой. Я всё ещё не очень ко всему этому привык. Но я не молчу. Я говорю с тобой, каждый раз, когда мне становится тяжело. Так же, как это делает Хаку. Так скажи мне... нет, нам! Ответь нам, Шаан, как мы можем доверять тебе полностью и защищать, если ты постоянно скрываешь от нас что-то? Да мы маленькие, возможно, глупые, но, как говорит Манджуната-сама, мы люди. Такие же как и ты. Так почему ты молчишь? Ты думаешь, мы не замечаем, что тебе плохо? Не придаём значения твоему желанию побыть одной?! Думаешь мы не понимаем, что жалеть себя в одиночестве очень удобно? Мы лучше всех знаем, что это такое. И как выглядит человек, который нуждается в том, чтобы его утешили. Так почему же ты молчишь? Что я могла ему ответить? На самом деле много чего. Начиная с воспоминаний о своей смерти, о времени в чёрном ничто, о постоянно возвращающихся воспоминаниях из прошлой жизни, от которых горько сжимается и болит сердце, о тяжелой участи человека, запертого в теле младенца, о шипящих и тлеющих углях на фоне тёмного звёздного неба, об отчаянии, которое настигает тебя, когда тебе кажется, что цели в твоей новой жизни нет, ровно так же, как и в прошлой, о желании быть лучше и поступать правильно, хотя это очень тяжело, об отчаянии во время долгих поисков, об ужасах междоусобных войн, которые мне удалось увидеть лишь мельком, но и этого хватило, чтобы осознать, насколько это отвратительно и печально. О чём я могла ему рассказать? О его собственной судьбе, которую я так опрометчиво взялась менять? О судьбе Хаку, в которую я так же бесцеремонно влезла? О том, что изначально я думала об их качествах, как об инструментах для достижения... чего-то? Своей защиты. О том, что я даже не понимала, что эти мысли ничем не отличают меня от тех, кто должен был на самом деле появиться в их жизни? О том, что привязываясь к ним и, стремясь быть лучше, я осознала, что они становятся для меня чем-то большим и это перечёркивает мои изначальные планы, потому что я не бесчувственная кочерыжка, а просто человек? О том, что я оказалась не готова принять такую преданность и заботу, и взять на себя такую ответственность? О том, что для меня это всё тоже в новинку? Всё это копилось во мне долгое время и сейчас разрывало изнутри, требуя выхода. Но смелости и решимости произнести это вслух у меня просто не было. У меня не было права жаловаться. Как и действительно веских причин. Кажется, у меня не было мозгов. Эмоции, захлестнувшие меня, вытеснили гнев всего за долю секунды и нашли простой, известный каждому человеку выход. Глаза наполнились слезами, а я, не выдержав, зарыдала в голос, распугивая птиц. — Ну, слава богам, — с облегчением выдохнул Хаку, отбирая меня и мои уши у Кимимаро и притягивая мою голову к своей груди, — прорвало. — А ты сказал "ничего не добьёмся", — самодовольно хмыкнул Кагуя, придвигаясь поближе и неловко поглаживая меня по плечу. — Ну-у-у-у, — потянул Хаку, — это было немного грубо. — А по-другому она бы не поняла, — пожал плечами Кимимаро. А я, наплевав на гордость взрослого человека, горько рыдала, сидя в воде старого озера с маленькими мальчишками, которые слишком хорошо меня понимали, даже не зная, сколько же всего находится в моей голове. Да это, кажется, и не было так уж важно.***
Мальчики шли домой по лесной короткой тропе. Кагуя Кимимаро, на правах более крупного и сильного, нёс на руках вымотавшуюся и просто уснувшую в процессе истерики рыжеволосую девочку. Юки Хаку шёл рядом, забавы ради сбивая пальцами высокие пушистые колосья сорной травы. — Как думаешь, она когда-нибудь решится с нами поговорить и рассказать всё-всё? — задал вопрос будто бы в пустоту Хаку. — Не решится — вынудим, — ответил Кимимаро, но, поймав осуждающий взгляд собеседника, закатил глаза, — поверь мне, иначе не получится. — Не хочется мне в это верить, — покачал головой Юки, — да и какой человек будет молчать вечность? — Упёртый, — ехидно уточнил Кагуя, пиная подвернувшийся под ноги камушек, — и свято уверенный в том, что он призван всё тащить на себе в одиночку, чтобы, не дай бог, те кто рядом, не расстроились. Между прочим, хочу напомнить, что мысль о том, что она слишком много на себя берёт, тебе принадлежала. — Ого, — деланно восхитился Хаку, — когда это ты у нас таким тонким знатоком человеческих душ стал? — Думаешь ты один у Шаан архатские книжки с учениями таскал? — усмехнулся Кимимаро. — Какой же ты... — начал было Юки, но под высокомерным взглядом оппонента осёкся и, усмехнувшись, закончил, — сложный. — А ты простой, да что толку, если понять тебя всё равно тяжело? — Разве? — Я могу понять то, как ты мыслишь и почему что-то делаешь, но это не значит, что я буду мыслить и делать так же. — Но разве это значит, что ты не можешь меня понять? — Чего? — Правильно будет сказать, что ты не можешь меня осознать. — Чего? — Ранбирские учения, ты, видимо, не очень внимательно их читал. — Ой, а не пошёл бы ты лесом... — Уже иду, брат мой, с тобой вместе, между прочим. Мальчишки обменялись тихими смешками. Семья, которая ранее была всего лишь желанным словом, наконец начала превращаться в целый мир. Сложный. Непонятный. Пока ещё очень хрупкий, но их общий.***
— Где пропадали? — встретил мальчиков вопросом старый отшельник, покуривающий уже неизменную трубку, сидя на ступеньках перед домом. Рядом в скрипучем кресле-качалке покачивалась госпожа Юко. Похоже, старики переживали, что темнеет, а детей нет дома. Мальчики переглянулись, и Хаку, выступив вперёд, ответил: — Тренировались. — А чего такие побитые? — удивился архат. — И где рукав потерял? — подключилась госпожа Юко, кивая на недостающую часть кимоно мальчика. — Перестарались немного, — вступился за брата Кимимаро. — А она? — Домедетировалась, — в один голос ответили мальчишки. — Ну, ладно, — согласился на их ответы отшельник, — идите тогда, приводите себя в порядок и отдыхайте. Мальчики скрылись в доме. Старик сделал глубокую затяжку и выпустил серию дымных колец в темнеющее небо. — Совсем врать не умеют. — Дети, — согласилась старушка, покачиваясь в своём кресле, — только они способны в своей прямолинейности узреть чудеса коварства. Старики рассмеялись. Через неделю всем им предстоял долгий путь до Страны Огня, но это через неделю. А сейчас... Сейчас всё наконец встало на свои места.