***
«Жизнь каждого человека — это дневник, в котором собираются записать одну историю, а записывают совсем другую.» © Дж.М. Барри
***
... и вот спустя месяц, настал долгожданный день переезда... ...а мы с Кимимаро, полночи потратив на спор относительно этичности использования исцеляющих техник в сомнительных целях, пытались малодушно проспать сборы, пока Хаку, который, к слову так, и положил конец ночным спорам, раздав всем подзатыльники и насильно упаковав в одеяло, сейчас радостно сновал по комнате, закидывая в небольшой сундук наши скромные пожитки, которые в основном состояли из книг, небольшого количества сменной одежды да постельного белья. — Ребят, ну, ребят, вставайте, — периодически начинал он теребить нас, но мы продолжали упорствовать во грехе. Я тщетно пыталась скрыться от излишне бодрого и активного Юки, накрыв голову подушкой, а Кимимаро пытался скрыться за мной. Очень не хватало одеяла, которое маленький изверг уже успел отобрать и убрать, потому что изначально мы пытались спрятаться от него под ним. — Шаан, отдай подушку, я его сейчас придушу, — первым не выдержал Кимимаро, поднимаясь на локте и недовольно разглядывая светящуюся жизнелюбием физиономию Хаку, сидящего на краю кровати. — Дед не оценит, — возразила я, хотя в глубине души мне очень хотелось поддержать кровожадные начинания Кагуи, но нет, нельзя, — да и я в восторге не буду. —Деду скажем, что это несчастный случай, во сне повернулся неудачно и все дела, — предложил светловолосый, падая обратно на матрас и громко зевая. — Криминальный ты элемент, фу таким быть, — попыталась я усовестить кровожадного монстра, тоже с душераздирающим зевком вылезая из своего укрытия и оглядывая Хаку, который с ехидной ухмылкой бессмертного существа наблюдал за нашими попытками проснуться и не_договориться о его убийстве. — Я почти всё собрал, кроме вас, — отрапортовал Хаку, отбирая у меня подушку и легко закидывая её в сундук, — давайте, вставайте, Манджуната-сама за телегой ушёл, сказал, чтобы к его возвращению все были готовы. Мы с Кимимаро обречённо переглянулись. Спать хотелось куда больше чем жить.***
Киригакуре мы покидали рано утром. Ещё не успевшее нагреться солнце непривычно ярко сверкало на чистом голубом небосводе с редкими вкраплениями облачков, сотканных из тончайшего пуха. Прохладный ветерок сновал вдоль улицы, словно что-то обронил и теперь безуспешно пытался разыскать. Мы с Кимимаро, облокачиваясь друг на друга, как два только что выползших с поле боя раненых воина, стояли в тени стены дома и малодушно пытались подремать в позе лошади. Получалось не очень, потому что как только кто-то один начинал сползать по стеночке, вздрагивали, естественно, оба, но нас это не останавливало. Госпожа Юко тоже подрёмывала в тени дома на ступеньках, но ровно до того момента, как нашу сонную идиллию не разрушил натужный скрип тележных колёс. То, что отшельник гордо презентовал нам как средство передвижения, при ближайшем рассмотрении выглядело как телега, но вызывало много вопросов относительно её состояния и глубокие сомнения, что она выдержит недельный перегон от деревни до прибрежного селения с налаженной переправой на материк. Зябко почёсывая плечо, которое оттягивала сумка, забитая, как мне казалось, необходимой литературой, чтобы не заскучать в дороге и не искать оную по запечатанным сундукам, я покосилась на Манджунату, который под чутким, но бесполезным руководством госпожи Юко начал загружать на жалобно поскрипывающую телегу сундуки, и стало ясно, что у него никаких сомнений относительно благонадёжности этого средства передвижения нет. Хаку тоже не шибко заботило состояние скрипучего чуда, он, оставив попытки сделать из меня и Кагуи людей, радостно скармливал свой не шибко шикарный завтрак из постной булки приземистому, крепко сбитому, мохноногому, рыжему тяжеловозу, поглаживая коня по белой стрелке на морде. Судя по скептическому выражению лица Кимимаро, его тоже посетили мысли о том, что телега развалится как только мы в неё сядем. — Деда, — позвала я, когда телега, в очередной раз опасно хрустнув, накренилась на левый бок, — ты уверен, что оно поедет нормально? — А почему нет? — искренне удивился архат, поднимая и пристраивая последний сундук. Телега вновь опасно хрустнула днищем и с протяжным, противным скрипом, более всего напоминающим тихий визг умирающего животного, выровнялась в посадке. — Шаан неправильно сформулировала вопрос, — скрестил руки на груди Кимимаро, с ещё большим подозрением оглядывая телегу и особое внимание уделяя деревянной оси, и не деликатно уточнил, — оно точно доедет? — Кимимаро-о-о, — зашипела я, отдёргивая нашего мистера "говорю, что вижу в той форме, в которой думаю". Это качество его характера проявлялось давно, но своего пика достигло только недавно, поскольку мальчик наконец уверовал в то, что его тут будут любить и принимать любым, а потому, успокоившись, позволил себе быть собой. Подтвердив мои догадки о том, что как бы не хотелось, а заниматься воспитанием всё же придётся. Причём делать это надо мягко и ненавязчиво, поскольку в нынешней реальности, как выяснилось, Кагуя в нашей компании был самым младшим. За ним шла я с разницей всего в месяц, а затем Хаку с отрывом почти в полгода. Однако, даже выяснив, кто из нас по старшинству имеет больше всего прав поучать остальных, Кимимаро всё равно не особо стремился уважать чей-то авторитет, а несколько дней назад умудрился вызвать на бой даже Манджунату. Правда профессиональные монашеские щелбаны очень быстро расставили всё по своим местам, призвав юного бунтаря к некоторому подобию порядка. Я же, в тот день тоже оказавшаяся в числе тех, кого оберегать надо, а уважать не обязательно, мстительно планировала в назидание на будущее не лечить его шишки, но, узрев вечером, как он, думая, что никто не видит, трогает лоб, беззвучно айкая, сжалилась и избавила его от последствий опрометчивой попытки утвердить своё лидерство. Причём, судя по поведению, Кимимаро щелбаны и шишки не привели к мыслям о раскаянии, а захват должности "главы прайда" был просто отложен на некоторое время. Хотя бы пока он не начнёт смотреть отшельнику в глаза, не задирая при этом головы. Единственным, кто пока всерьёз претендовал на некоторое подобие уважением Кагуи, был Хаку, что, в общем-то, было не удивительно. Мне так и не удалось выведать на каких условиях был заключён их "мирный договор", но, если судить по поведению мальчишек, там присутствовали пункты о взаимном уважении и совместной работе. В физическом же плане пока лидировал потомок клана Кагуя, что, впрочем, никак не мешало Хаку сводить большую часть спаррингов в ничью. Со мной всерьёз и вовсе никто не сражался на тренировках, что, откровенно говоря, начинало меня обижать, а потому, понимая, что мне не дадут набраться опыта в контактном бою, я начала с удвоенной силой налегать на уникальные даже по архатским меркам техники щитовой защиты, и это же обстоятельство заставило меня заинтересоваться техниками "проникающих ладоней", на которые я наткнулась случайно и которые в свитках классифицировались как техники "мгновенного убийства" и их предписывалось использовать только тогда, когда у тебя есть твёрдое намерение убить. В противном случае, как и с большинством ранбирских техник, оно бы просто не сработало. Я пару раз пробовала применить эту технику во время своих тайных тренировок возле старой ивы на деревьях, которые временно были объявлены врагами, но только ладони зря отбила. Следящий за мной из кустов Кимимаро тоже не особо понимал, чем это я тут занимаюсь, но комментировать, естественно, не пытался, чтобы не раскрыть своё присутствие и не получить по ушам за шпионскую деятельность. Хаку, в свою очередь, прощал мне мои кратковременные исчезновения на час-два и тактично не интересовался "куда-зачем?", ожидая, пока я сама всё расскажу. Отшельник же был слишком занят, чтобы уделять нам достаточно внимания. — А я что, не так что-то сказал? — развёл руками мальчик, указывая на телегу. — Она выглядит и звучит так, словно вот-вот развалится. — Ну, может нам повезёт и она развалится не сразу? — жизнерадостно почесал затылок отшельник. — Ничего лучше найти не удалось, деревня-то бедная. Большая часть здоровых животных и целых телег передана на нужды шиноби. — Вот поэтому я и хочу отсюда свалить! — недовольно произнесла госпожа Юко, перекидывая свою трость через обрешётку телеги, одной рукой подбирая длинные полы кимоно, а второй цепко берясь за край телеги, чтобы влезть на облучок. — Госпожа Юко, а править будете вы? — поинтересовалась я, наблюдая, как старушка, не без помощи Манджунаты, забирается куда хотела и уверенно берёт в руки вожжи. — Не хочешь недельную прогулку пешком до переправы? — наклонился ко мне Кимимаро, толкая плечом. На лице его без труда угадывалась ехидная мысль "мы все обречены". — А ну и пойдёшь пешком, — сварливо отозвалась госпожа Юко, неодобрительно косясь на Кагую, — ишь говорливый какой стал. — А что не так? — включился Хаку, выходя из благоговейного транса от поглаживания коника. — Да вон, брат твой пешком идти до переправы хочет, — с кривой ухмылкой просветила Юки старушка. — Зачем? — не понял Хаку. Кимимаро закатил глаза, выражая таким образом своё отношение ко всей беседе в целом и к попытке госпожи Юко поставить наглого юнца на место. — Ну что, рискнём? — поинтересовалась я, пока Манджуната устраивался рядом со старушкой. Хаку и Кимимаро легко вскочили на телегу, которую ощутимо покачнуло. Мальчишки замерли, с ужасом таращась на дерево под своими ногами, в ожидании: провалится или пронесёт. Днище не оправдало опасений, оставшись на месте. Ребятки, не сговариваясь, протянули мне каждый по руке, заговорщицки переглядываясь, видимо заранее успели поспорить, чья помощь будет принята. Мои губы дрогнули в улыбке. Глупые, наивные, такие очаровательные! Уцепившись за обе руки разом, я оттолкнулась от земли и оказалась в телеге. Щёлкнули вожжи, а по улице разлился залихватский свист. — Но, пошла, милая! Конёк, испуганно вздрогнув, уверенно двинулся с места, переходя с шага на тяжёлый галоп. Наша душевная троица, не удержав равновесия из-за стремительного старта, завалилась меж сундуков, сдавленно ойкая и постанывая. — Живы? — обернулся отшельник, раскуривая трубку. — Я вроде да, — неуверенно отозвалась я, поднимаясь с Хаку и ощупывая ушибленное плечо, — Хаку? — Локтём сундук задел, — сдавленно отчитался мальчик, и тут же повторно ойкнул, поскольку оказавшийся под ним Кимимаро бесцеремонно спихнул с себя братца, — аккуратнее никак? — Последние мозги при падении вышиб, — мстительно прокомментировал своё поведение Кагуя, облокачиваясь спиной о сундук и поглаживая пострадавший затылок. — Ну, главное, что все живы, — удовлетворённо пахнул вишневым дымом в нашу сторону отшельник и отвернулся. — Первая общая поездка, так волнительно, да? — подкатил ко мне с правого бока Хаку, тоже облокачиваясь на сундук и заглядывая в сумку, в которой я, усевшись поудобнее, начала поиск недочитанной книги. — Хоть высплюсь, — мрачно подвёл итог Кагуя, отбирая у меня сумку, как только я достала из неё искомую книжку, после чего пристроился по левую сторону, так, чтобы можно было вытянуться, и положил свою голову мне на колени. Несколько мгновений удерживая открытую книжку на весу, я с сомнением разглядывала безмятежное лицо симулирующего покой Кимимаро, вслед за чем, пожав плечами, опустила свою ношу ему на лоб. — Зато солнце светить не будет, — моментально раздалось из-под книжки. Хаку сцедил бесшумную усмешку в кулак и пристроил подбородок на моём плече, из любопытства разглядывая непонятные схемы, поскольку читать на шандарском он не умел, хотя не так давно изъявил желание научиться этому языку. Наше первое совместное путешествие началось.***
Я проснулась первой и, болезненно щурясь от яркого полуденного солнца, огляделась. Мы ехали по утоптанному тракту, что петлял меж заливных лугов, как гадюка в высокой траве. Застоявшийся тёплый воздух имел тягучий и удушливый цветочный аромат. Кроме нашей телеги далеко позади, почти у лесной черты виднелся пеший путник, судя по всему, едва переставляющий ноги по такой жаре. Сидящий возле госпожи Юко отшельник тоже клевал носом в своей излюбленной позе лотоса. Хотя может и медитировал, кто его знает. Спина и шея поспешили оповестить меня о том, что проведённые в неудобной позе часы не прошли даром, а правое плечо так вообще онемело от лежащей на нём тяжести. Я скосила глаза на Хаку, аккуратно, двумя пальцами убрала в сторону опавшую ему на глаза чёлку и легонько постучала указательным пальцем по лбу. Мальчик открыл глаза, несколько раз удивлённо сморгнул, видимо пытаясь понять, как это его угораздило уснуть, и, подняв голову, тоже огляделся, потирая щёку, на которой отпечатался край чоли. Кимимаро, которому на грудь сползла открытая книжка, смачно потянулся, выгибаясь, от чего та упала на пол телеги, заставив его недовольно открыть глаза. Моя тень скрывала его от солнечного света, так что он был единственным, кому не светило и не пекло. В голову во всяком случае. — Выспались? — осведомилась я, разминая шею указательными пальцами. — Вроде да, — откликнулся Хаку, вставая и потягиваясь по принципу "вверх, вниз, в право, в лево", — хотя я как-то не запомнил тот момент, когда уснул. — Нет, — пожаловался Кимимаро, — ещё бы поспал, но духота жуткая. — Согласна, — кивнула я, оглядывая прекрасный летний пейзаж, — хоть бы тучку какую, а то даже не верится, что мы на территории Страны Воды, а не где-нибудь в пустыне. — О, это там деревня впереди? — взобравшись на сундук, высунулся за обрешетку Хаку, частично вклинившись между отшельником и старушкой. — Бимбен— госпожа Юко спокойно правила телегой, не разрываясь между беседой и дорогой, чувствовалось, что опыта подобных путешествий у неё было куда больше, чем мы могли подумать, — фермерская ярмарка, самая крупная на острове, если не единственная, сюда со всех провинций торговцы стягиваются. — А чем там торгуют? — тоже влезла на сундук я, выглядывая между Хаку и отшельником. Кимимаро от просмотра воздержался, хотя, стоя позади, прислушивался к разговору, предусмотрительно придерживая меня двумя пальцами за пояс юбки. То ли боялся, что вывалюсь из телеги, хотя это было крайне сложной задачей, то ли потому что места на сундуках на третьего не хватило бы, а так он чувствовал себя причастным к беседе хоть как-то. — Скотиной, в основном, кормами, зерном, рассадой, инвентарём, подделками всякими, тканями, да много чего там найти можно, поплутав по рядам. — А вы там когда-нибудь бывали? — поинтересовался Юки, вглядываясь в медленно приближающуюся каменную ограду. К аромату луговых трав примешался ещё один... аромат. Более терпкий и противный. — Бывала, отчего ж нет? — кивнула старушка. — В рядах для барахольщиков, как нас тогда называли, мы на выходные частенько лавку арендовали и торговали украшениями и диковинками всякими. — А почему барахольщиками? — озадачилась я, аналогия, конечно, была простая, но всё же, какая-то... обидная что ли? — Так не для нас ярмарка была, — пояснила госпожа Юко, — раньше тут была маленькая деревенька, скотоводы, в основном, жили, луга же вон какие вокруг. Гнать скотину на продажу в другие деревни да города накладно, вот и торговали все, каждый со своего двора. Приезжие путались, договорятся с одним, а зайдут к другому. Ну и надоело местным такое. Стали на определённые дни назначать встречи с заинтересованными и скотину в один общий загон сгонять, чтобы никому обидно не было и дабы покупатель сам выбирал, что ему надо. Деревня росла, одного загона уже было мало, стали рядком выстраивать, указатели ставить, в каком ряду какая живность. Позже и земледельцы с рассадой подтянулись, по сезону стали лавки ставить, крупами, овощами да фруктами торговать. За ними пришли швеи и портные с тканями, готовым платьем. Жестянщики подтянулись с посудой и утварью всякой — так ярмарка и разрослась постепенно. Воротами обзавелись, охрану нанимают, часть за воротами деревня, другая — рыночные ряды. Даже присказка есть, мол, "чего в Бимбене не нашёл, того и на свете нет". А уж плутать там и вовсе можно вечно. — Здорово как, — мечтательно вздохнул Хаку, — вот бы и мне там поплутать. — Отчего ж нет? Можно завернуть и поплутать, мы особо и не торопимся никуда. — Правда? — не поверил своему счастью Юки. — Правда, — кивнула старушка, — авось телегу там поприличнее сторгуем, эта меня, признаться, тоже пугает. Телега, словно бы в подтверждении слов, натужно заскрипела и кажется от днища что-то отвалилось, оставшись на дороге. Правда, определить, что именно это было нам не удалось, поскольку на дороге ничего не валялось, а телега всё ещё была на ходу.***
Рынок оказался местом столь же захватывающим, сколько и скучным. Мы передвигались по нему гуськом, впереди шёл отшельник, виртуозно огибая или и вовсе тактично отодвигая с дороги зазевавшихся людей, за ним семенила старушка, которая решила второй раз не допускать такой ошибки, как полное доверие отшельнику при покупке транспортного средства, и проконтролировать всё лично; за старушкой топал Кимимаро, у которого шея чуть ли не в спираль закручивалась от попыток увидеть сразу и всё, за ним, держась за рукав его кимоно, топала я, за мной шёл Хаку, придерживающий меня за пояс юбки и страдающий ровно от того же, от чего и Кимимаро. Мне же, после вылизанных глянцевых торговых центров моего родного города и воспоминаний о рынках из очень глубокого детства, смотреть оказалось не на что. К тому же разнообразие товаров в интернете и дурных человеческих изобретений по грабительским ценам когда-то сумели убить во мне потребителя как такового. Я никогда не страдала синдромом барахольщика или шопоголика, и заинтересовать меня чем-то было крайне тяжело, поэтому, сейчас, я не особо что-то разглядывала, больше следя за тем, чтобы мальчишки не остались возле очередного прилавка. Однако, смотреть мне может и не на что было, но полностью игнорировать "ярмарку" всё равно не получалось, как ни крути, а точнее, как нос ни зажимай — запашок стоял просто убойный. Этакая пикантная смесь из ароматов цветочных духов, навоза, человеческого и животного пота, а так же выпечки. Причём, к своему ужасу, я несколько раз видела в толпе людей, которые умудрялись при таком амбре с аппетитом трескать пирожки. У меня же от одной мысли о еде сводило желудок, а в горле вставал ком. Ещё одно, что меня удивило в этом шумном гудящем, галдящем, мычащем, блеющем, рычащем и звякающем водовороте, так это то, что торговцы совсем не пытались рекламировать свой товар, зазывать покупателей и вообще как-либо привлекать внимание. Многие просто сидели на стульчиках у своих лавочек или загонов, в тенёчке редких деревьев или под специальными зонтиками, спокойно попивали водицу из фляг (а может и не водицу, кстати) и поджидали покупателей, которые так или иначе, рано или поздно подходили, заинтересовавшись товаром. В торговых рядах со скотиной мне тоже оказалось не особо интересно, на подобное я в своё время насмотрелась на птичьем рынке и в зоопарке. Зато Хаку начал знатно притормаживать всю нашу процессию ради того, чтобы погладить какую-нибудь очаровательную козочку, полюбоваться на различных диковинных и не очень птиц в клетках и поумиляться на котят, которых тут продавали чуть ли не целыми корзинами. Как ни странно, но Кимимаро тоже начал подвисать возле животных, хотя, в отличие от Хаку, он не стремился полапать всё милое и пушистое, а просто стоял и сосредоточенно смотрел. Слишком сосредоточенно. Манджуната, поняв, что так мы далеко не уйдём, поманил меня пальцем, пока Кагуя в очередной раз сверлил взглядом клетку с несчастными мышами, которые от ужаса забились в дальний угол, чем безмерно удивили своего продавца, который, озадаченно склонившись к клетке, постучал по ней указательным пальцем. Мыши частью попадали в обморок, а частью устроили коллективную истерику. Торгаш недоумённо пожал плечами, а стоящий рядом толстый мужик торжествующе залепил "я ж говорю, больные они у тебя какие-то, давай скидку!", на что торгаш раздражённо огрызнулся "сам ты больной!". Хаку, застрявший возле соседнего прилавка, на котором стояли клети с лисами и кроликами, кажется, вообще забыл, что пришёл сюда не один, о чём-то расспрашивая торговца, который, очарованный мальчишкой, что-то ему объяснял, активно жестикулируя и добродушно улыбаясь. — Шаан, — оторвал меня от задумчивого созерцания затылка Юки отшельник, — мы пойдём вперёд до рядов с сельскохозяйственной утварью, поищем новую телегу, а вы возвращайтесь обратно как пришли, иначе мы тут все так потеряемся. К тому же, по-моему, Кимимаро себя не важно чувствует, как бы не случилось чего. — А что с ним не так? Отшельник задумчиво посмотрел в спину мальчика, затем перевёл взгляд на меня. — Просто уведите его отсюда, ему тут неуютно. — Ладно, — согласилась я, разворачиваясь на пятках к мальчишкам и почти сразу же обратно к отшельнику, хватая его за пояс, поскольку мысль в моей голове наконец оформилась, — деда, слушай, я тут о чём подумала...***
Я пристроилась рядом с Кимимаро, любопытно заглядывая ему через плечо и придерживая карман, который временно стал очень ценным. — Эй, ты себя хорошо чувствуешь? Мальчик вздрогнул, оглянулся на меня и так судорожно выдохнул, что ответ стал более чем очевидным. Я нащупала его руку и ободряюще сжала, чтобы через мгновение почувствовать, как острая кость царапает кожу на ладони. — Тебя люди пугают? — тихонько поинтересовалась я, притираясь к нему поближе плечом и чувствуя, как под двойным слоем из ткани и кожи ходят-трещат, покрывая мышцы, обманчиво тонкие, но прочные, костяные пластины. — Не знаю, — Кимимаро перехватил мою руку иначе, переплетаясь пальцами и сжимая сильнее прежнего. Легкое болевое ощущение, зародившееся у основания пальцев, сконцентрировалась в ладони, став гораздо острее. Огромных усилий мне стоило не скривится и не начать с возмущённым воплем выдирать у мальчишки руку. Кость проникла под кожу и остановилась, застряв. Не туда, не сюда. Ладонь покрыла влага, просачивающаяся между пальцев. Взгляд Кагуи из сосредоточенного стал испуганным, паническим. Кимоно на плечах приподнялось, а мальчик попытался отпустить мою руку, но я не позволила, уже по собственному почину сжимая его ладонь, до боли. До моей боли. — Шаан, отпусти, — жалобно попросил он, от уже привычной его самоуверенности не осталось и следа, — я не хочу... Сейчас бы в голос заорать, нянча повреждённую ладонь, и со вкусом так проматерить всех известных мне богов двух миров, но... у меня нет права на такую ошибку. — Мне ты вреда не причинишь, — уверенным голосом, которого я от себя никак не ожидала, произнесла я ровно и абсолютно спокойно, — я тебе верю. — А я себе нет, — буркнул мальчик, но плечевые кости, дрогнув, сдали позиции. — Знаешь, где-то я как-то прочитала такую фразу, мол, "не верь в себя, верь в мою веру в тебя", — улыбнулась я, мысленно покатываясь с того, что здесь я коронную фразочку предводителя Гуррен-дана преподношу как великую мудрость из пыльного фолианта, и это помогло мне немного абстрагироваться от боли, — мне кажется, сейчас она очень к месту. Хотя, конечно, куда больше хотелось треснуть ему с фразой, "а ну-ка, Симон, готовь зубы". Но, в любом случае, оба метода были хороши, просто зубы, вроде как, были второй и более радикальной ступенью решения проблем с уверенностью маленьких мальчиков. — Пошли, — потащила я за собой Кагую, бряцая в кармане монетками, чтобы отвлечься, — надо забрать Хаку и возвращаться к повозке. Легче было сказать, чем сделать. Впрочем, стоило Хаку заметить поникшие плечи Кимимаро, красноватые разводы на пальцах и решительно сжатый кулак свободной руки, как он без лишних вопросов подцепил Кагую под локоть и двинулся через толпу. Несчастный Кимимаро, распятый между нами, едва переставлял ноги, словно преступник, которого тащат на эшафот. Поникшие плечи, низко опушенная голова, челюсти, стиснутые так, что на щеках проступали желваки. Мальчик отчаянно боролся с собой и с защитными механизмами собственного тела. Я не могла знать наверняка, о чём он думает, лишь предполагать и выводы мои были неутешительными. И самым страшным из всей плеяды чувств и мыслей, что могли сейчас находиться в его голове, было даже не то, что он мог навредить мне или Хаку, с этим мы как раз могли бы помочь ему справиться. Самым страшным для него сейчас было осознание того, что его предаёт его собственное тело. Осознание того, насколько ничтожен его самоконтроль. Это должно было очень больно ударить по его самооценке и чувству превосходства, которым он так гордился. Легко быть счастливым, контактируя с теми, к кому ты привык. С теми, кто тебя принял. Но... насколько мучительно было для него оказаться в толпе незнакомцев. Пусть никому здесь не было до него дела, пусть все были заняты своими делами, но... их было так много. Видел ли он когда-нибудь столько людей в одном месте единовременно? Которых не надо было убивать? От которых не надо было защищаться? Стоило признать, что это было и моим промахом тоже. Приручая его, я совсем не думала о том, что ему нужно адаптироваться не только к нам, но и к более социальной среде. Ведь мы никогда не сможем заменить ему целый мир, увлекая настолько, чтобы он не замечал больше ничего вокруг. Это было бы слишком не честно. Вырвавшись из торговых рядов, мы молча прошлись вдоль забора, к стоянке с коновязью, которую сторожил один пухлый мужичок с окладистой бородой, дрыхнущий на стульчике в тени зонтика. Хаку, доставший было из кармана бумажный талончик, подтверждающий то, что здесь стоит и наша повозка, неодобрительно покачал головой, но будить горе-сторожа не стал, скользнув мимо. Возле телеги мы наконец отпустили "пленника", который тут же уставился на свою ладонь, заляпанную моей кровью. — Вообще ничего страшного, — преувеличенно бодро сообщила я, залезая на телегу и зарываясь в сумку, точно помню, что где-то на дне были бинты и походная аптечка, — совсем ничего. — Кимимаро, — Хаку взял мальчика за плечи и легонько потряс, пытаясь вывести из оцепенения, — эй, ты как? — Пар... паршиво, — выдавил Кагуя, сжимая и разжимая заляпанный кровью кулак, — просто отвратительно. Хуже просто не бывало... — Да ладно? — неправдоподобно удивилась я в телеги. — В клетке было лучше? Он дёрнулся, словно его ударили и поднял на меня очень далёкий от осмысленного взгляд, полный... ничего. Я как порой бывало, забыла подумать головой прежде, чем открыть рот. — Сейчас мне кажется, что там было спокойней. — Нет, не правда, — не согласился Хаку, награждая меня осуждающим взглядом, и краем своего кимоно пытаясь оттереть руку Кагуи, — тогда было плохо, и сейчас было плохо, но могло бы быть и хуже, так почему бы нам не решить, что всё не так уж и плохо? Кимимаро уделил внимание Юки, потом снова своей ладони и решительно выдернул её. — Почему вы такие спокойные? Шаан, я же ранил тебя, разве это не... не... Хаку, ты ведь за неё... разве я не... — Ты не что? — уточнил Хаку, пытаясь уловить ход мысли братца. Я, ополоснув руку из фляги и обработав края раны мазью, старательно обматывала ладонь бинтом, стараясь прижать марлю, призванную заменить ватный диск, пропитанную отваром, как можно плотнее. — Не предал нас всех? — тихо-тихо закончил свою мысль Кагуя. Я замерла, поражённо уставившись на мальчика. Да как он до подобного вообще додумался, чёрт побери? Как долго в нём продержится этот комплекс вины, навязанный страхами его бывшего клана и сражениями, через которые он прошёл. Как с этим вообще бороться так, чтобы ему не становилось хуже? — Можно я дам ему по зубам? — осведомился Хаку. — Что? — округлил глаза я, от удивления надрывая бинт. — Зачем? — Ну я же обещал быть наименьшим злом при добре, — напомнил Юки, демонстративно разминая кулак, — вот сейчас, по-моему, тот самый случай. — Я заслужил, — внезапно поддержал его Кимимаро. Впрочем, Хаку не был бы Хаку, если бы Кагуя его правильно понял. Юки вовсе не собирался наказывать своего братца за гипотетическое предательство, которое тот сам себе выдумал. Он планировал донести до него совсем иную мысль. — Да, заслужил, — согласился Хаку, — но не потому что предал кого-то, а потому что не понимаешь, что никто не ждёт от тебя того, что ты будешь идеальным и беспроблемным. Потому что не понимаешь, что никто на тебя не злится. И даже, наверно, не за то, что ты не понимаешь, а за то, что не понимаешь, что мы понимаем. — Ты хоть сам понял, что сказал? — слабо ухмыльнулся Кимимаро, более-менее осознав о чём идёт речь. — Какая природа происхождения у этого вашего "понимаю", чтобы я мог понять? Какая природа у того, что происходит со мной, чтобы я мог это преодолеть? Я не знаю, на что мне опираться, во что верить. Только мне кажется, что я всё понял, как вот... оно снова возвращается. — А я разжую, не проблема, — завязав бинт грубым узлом на ладони, я уселась на телеге, свесив ноги, — мы много чего обсуждали последнее время, но основной упор был на взаимопонимание, привязанность, возможно, желание быть полезным. Нужным. А о природе, как ты сказал, "этого" никто особо не говорил. А ведь это, ну... важно. Я не знаю, насколько я права или нет, но... вроде как, первоисточником всего этого является любовь. И не то затасканное слово, которым ежедневно тыкая пальцем пользуются все кому не лень, а его первостепенное значение. Любовь не эгоистичная, к чему-то индивидуальному, но всеобъемлющая, позволяющая охватить целый мир. Это, в общем-то то, что лежит в основе всех архатских учений. Любовь, позволяющая любить даже то, чего возможно не существует. Не когда ты любишь, а когда ты сам есть любовь. Если ты любишь кого-то, то это изменчивая любовь, потому что этот кто-то никогда не будет на все сто процентов таким, каким мы хотим его видеть. Если верить в такую любовь, то однажды ты окажешься разочарован в каждом человеке на планете. И не потому что они будут делать что-то не так. Это будет происходить из-за завышенных ожиданий, которые они не смогут оправдать. Поэтому, архаты и учат любви безвозмездной и всеобъемлющей, не требующей и не просящей, принимающей всё таким какое оно есть. Это тебе, балбесу, мы и пытались втолковать всё это время. И не только тебе. И мне. И Хаку. Хотя, он, кажется, чуть лучше нас понимает этот принцип. Кимимаро задумчиво почесал кончик носа всё ещё торчащей из ладони костью, покосился на довольного собой Хаку, которого только что похвалили и глубокомысленно изрёк: — А если я буду думать, что я встретил человека, который оправдывает все мои ожидания, который не разочарует никогда, потому что я сам не позволю себе в нём усомниться, разве это не сделает меня сильнее? — Ну-у-у, только если ты сам будешь в это свято верить. Фанатично, наверно, даже можно сказать. Но это не верный путь, ты ведь это понимаешь? — Эгоистичный, — подсказал Хаку. — Верный — не верный, это не важно, — отмахнулся Кагуя, — я уверен, я хочу верить именно в это. — Ну, тогда разве в праве мы тебе это запретить? — пожала я плечами. Хаку сложил руки на груди и, слегка приподняв бровь, вопросительно на меня посмотрел. К чему бы он это, думать не хотелось, но, возможно, Юки не очень оценил то, что я решила пойти на поводу у желания Кимимаро повесить всю ответственность за его поступки сейчас и в будущем на мою совесть. Но иные пути помощи ему мне уже не хотелось рассматривать. Да, с моей стороны это было малодушно и эгоистично, но если кто-то не слышит слов, единственное, что для него можно сделать, это позволить ему поступать так, как хочется, в надежде, что однажды, оглянувшись, он одумается. В случае с Кагуей, зная, до чего его уже однажды довела слепая преданность Орочимару... возможно, для него в этом мире просто не существовало индивидуального пути развития? Возможно, Кимимаро был обречён зависеть от кого-то, как бы не изменялась его история? Возможно, в этом мире существовало нечто, на что невозможно было повлиять. Или я прикладывала недостаточно усилий, будучи всего лишь человеком, которому тоже очень хотелось, чтобы всё было легко. Я не стала тогда вникать в то, какую глупость делаю, я просто позволила ему прекратить сомневаться в себе и стать сильнее, полностью опираясь на своё чувство долга. Не убеждая его, что он может жить ради себя. Он не хотел жить ради себя, не умел и его же тело не давало ему это осуществить. И раз ему так нужен якорь, за который можно держаться, чтобы не унесло по течению жизни, что ж, я буду этим якорем. О том, что может случиться, не стань меня, лучше не задумываться вовсе, иначе положение покажется совсем безнадёжным. — Так, братцы-кролики, — нарушила я затянувшуюся паузу, спрыгивая с телеги и безжалостно стряхивая все лишние размышления, — вы сидите тут, а я ненадолго отлучусь. — Без нас? — недоумённо вопросил Кимимаро. — Без меня? — Без вас, — кивнула я и специально уточнила, — и без тебя. — Почему? — внёс свою лепту Хаку. — Потому что кто-то должен стеречь его, — подло воспользовалась нестабильным состоянием Кагуи я, тыкая поочередно пальцем сперва в одного, потом в другого, — хватит на сегодня экспериментов. К тому же, я недалеко и ненадолго. — Честно? — Честнее некуда, — утвердительно кивнула я, — только пообещайте мне, что будете сидеть тут и никаких тайных миссий по выслеживанию. — Да когда мы так делали? — неискренне возмутился Хаку, переглядываясь с Кимимаро. — Ну, тебя я, допустим, на этом не ловила, а вот на его совести ежедневная слежка, — усмехнулась я, кивком головы указывая на Кагую, который едва уловимо смущённо покраснел, — и не такая незаметная, как ему казалось. — Я исправлюсь, — нагло пообещал Кимимаро, а я восприняла это как хороший знак. Вроде как ожил. — Вернусь минут через тридцать, кто пойдёт за мной, будет предан анафеме и отлучён от общей койки. Выражение неподдельного ужаса на их лицах стало лучшим подтверждением того, что я была услышана.***
Я топала обратно в прекрасном расположении духа, прижимая к себе небольшой, но объёмный короб из фанеры, поверху закрытый сеткой, на которую я накинула тряпку, чтобы не было видно, что именно внутри. Идея всё ещё не казалась мне такой уж хорошей, но в мозгу всё равно навязчиво билась мысль, что так надо. Вот именно так и никак иначе. По дороге обратно я встретила отшельника и госпожу Юко. Архат печально возводил очи к небу, видимо впервые за свою долгую жизнь задаваясь вопросом, за что ему всё это, а на лице его без труда читалась мысль "вот поэтому я и не женился". Госпожа Юко, раздражённо пристукивая на каждом шагу тростью, ругала на чём свет стоит страну, эту деревню, ярмарку и грабительские цены. Приличная телега стоила дорого, что не устраивало старушку и вообще никак не укладывалось в голове у отшельника, который привык довольствоваться малым, а потому его вполне устраивало и то, что уже есть. Возле телеги Хаку и Кимимаро с незаинтересованным видом развлекались довольно странной штукой: подкидывали один камень как можно выше и сбивали его другим, заставляя резко менять траекторию полёта. Сторож при коновязи в этот раз не спал и мрачно наблюдал за мальчишкам. На лбу у него зрела далеко не маленькая шишка, но, судя по тому, что к прошедшим к телеге взрослым не было никаких претензий, шишку он получил либо за дело, либо случайно. В любом случае, подходить и интересоваться было как-то неудобно. После непродолжительных сборов и проверок, всё ли на месте, пока архат отвязывал и запрягал коняшку, телега со скрипом двинулась по главной улице через деревню, проезжая её насквозь через вторые ворота, за которыми сразу начинался лес. — Шаан, а что там? — любопытно сунулся было к принесённому мной коробу Кимимаро, но, получив по загребущим ручонкам, плюхнулся на своё место, обиженно посвёркивая своими выразительными глазищами. — Это для Хаку, — пояснила я, подпихивая короб удивлённому Юки прямо поверх книги, которую он пытался почитать, — для тебя у меня кое-что другое есть. Запустив руку в карман, я поочередно извлекла из него два довольно увесистых, но полых внутри стальных шара, мелодично позвякивающих. Белый и чёрный, что, вроде как, должно было быть намёком на инь и янь. — Это что? — озадаченно поинтересовался Кагуя, ловя белый шар правой рукой, а чёрный левой и разглядывая странный презент. — Подарок, — пожала я плечами, — монахи часто используют такие для медитации и чтобы успокоить душу, привести мысль в порядок. Держа их в одной руке и перекатывая по ладони пальцами. Ну и мелкую моторику вроде как развивает, память, концентрацию там, полезная штука. Кимимаро переложил оба шара на ладонь и неуверенно перекатил их, вслушиваясь в мелодичный звон с на редкость озадаченной мордахой первооткрывателя, которую я оценила как крайне умильную. — Это же... — раздалось сбоку от меня, Хаку откинул тряпку, поднял сетчатую крышку и двумя руками, очень осторожно достал из короба маленького белого кролика, — ... зайка... — Ну, ты так задушевно беседовал с торговцем, что я заподозрила, что тебе зайки пришлись по душе, — не совсем честно призналась я, — и я решила, что это неплохая мысль: порадовать тебя таким... этим... эй, ты чего? Вы чего? Хаку, убрав зайку обратно в короб, обхватил меня за шею в попытке отблагодарить, хотя больше было похоже на попытку придушить за то, что ему теперь придётся кормить зайку и убирать за оным клетку. Кимимаро вообще без каких-либо слов повторил жест Хаку, и теперь между ними торчали только мои испуганные глаза. — Чудесная мысль, — поспешил уверить меня Хаку, отцепляясь и разглядывая своего первого и пока единственного питомца в жизни через сетчатую крышку, — это так здорово, мне так давно никто не делал подарков. Я уже и забыл, как оно. — А у меня это вообще первый подарок, — признался-поделился Кимимаро, — и я понятия не имею, что с ним делать, но мне всё равно почему-то кажется, что это очень, очень важное для меня событие, иначе к чему бы тогда моему сердцу так ликовать? — А если ты меня сейчас отпустишь, — просипела я, — то у меня будет шанс выжить и в будущем подарить тебе что-нибудь ещё.***
Последующие несколько дней дорога шла хорошо, без нежданных приключений и была даже немного скучной, заполненной лишь бессмысленными разговорами, карточными играми, солнцем, жарой и вечерними байками у костра. Хаку, впервые в жизни узревший, как отшельник разделывает свежепойманную дичь, которой, по несчастью, оказалась пара кроликов, был так впечатлён, что несколько дней отказывался есть что-то серьёзнее подножного корма в виде ягод и грибов, а Кимимаро, напротив, рвался теперь попробовать себя в готовке мяса. Впрочем, были и некоторые неожиданные моменты в нашем путешествии. Например, госпожа Юко, к которой мы привыкли относится как к очень старой, очень уставшей от жизни старушке, что доживает свой век в старом доме. Тихая бабуля, по расписанию пьющая лекарства, испарилась, словно её никогда и не было, а занявшая её место властная, пожилая женщина с чертовски крепкой деловой хваткой, взявшая на себя роль главы путешествующего семейства, была немного пугающей. В ней чувствовались сила и решительность, которые есть не у каждого человека и это не могло не восхищать. К вечеру третьего дня небо стало затягиваться тучами. Тяжёлые капли падали на сухую землю, глубоко пробивая пыль. Закатное солнце, провалившись больше чем на половину за тёмный лес, окрашивало край туч в ярко-рыжий цвет. Дождь, разохотившись, застучал по загодя натянутому брезенту. Редкие капли заносило порывом ветра под импровизированный навес, заставляя нас недовольно морщиться и жаться друг к другу поближе ради сохранения тепла. Старушка дремала, устроившись на сундуках под брезентом, пока архат на козлах, без какого-либо прикрытия или дождевика правил телегой, не обращая внимания на непогоду. Следующая деревня, по словам госпожи Юко, должна была быть как раз за мрачным пролеском и перегон до неё должен был занять всего пару часов, которые по такой погоде теперь казались вечностью. В довершении всех бед, снова зловеще заскрипела телега. То тише, то громче, но крайне нервирующе. Раздался треск, и телега припала на зад, как испуганная собака. Не ожидавшие такой подставы, мы покатились с неё, как с горки, молясь, чтобы никого не раздавило поехавшим вслед за нами сундуком, на котором сидела, удивлённо хлопая глазами, проснувшаяся госпожа Юко. Архат лихо осадил напуганного коня, выпрямившись во весь рост. Оказавшись на земле, я даже не сразу поняла, что произошло. Ладони скользнули по дорожной грязи. Хаку за шкирку оттащил меня от телеги, ногой отпихнув в другую сторону Кимимаро. Сундук, ехавший за нами, с хрустом проломил обрешётку, через которую мы перекатились и застрял, так никого и не раздавив. Архат спрыгнул на землю и, обойдя телегу кругом, заглянул под днище, вытаскивая оттуда нечто весьма странное, состоящее из лески, на которую были нанизаны острые куски стали, больше всего напоминающие крупные зубья пилы. Или акулы. Кому какое сравнение больше нравится. — Так оно не само, — поджал губы Кимимаро, поднимаясь и протягивая руку мне, а затем Хаку. — Разбойники? — предположила госпожа Юко, сползая с сундука на землю и оглядываясь. — Они ещё здесь, — не опроверг догадку старушки архат, цепким взглядом исследуя опушку и небрежно, на первый взгляд, раскручивая леску с зубьями двумя пальцами. — А может им было холодно тут сидеть и ждать, когда кто-то поедет по такой погоде, они заскучали и ушли? — очень наивно высказалась я, тоже не сводя напряжённого взгляда с тревожно колышущейся листвы деревьев. Шум дождя крал большую часть звуков, делая атмосферу ещё более жуткой и неопределённой. Не знаю, почему они выжидали, и почему мы решили, что нападение будет именно со стороны леса. Земля, под нашими ногами отозвалась странной вибрацией, в следующий миг взрываясь грязевыми комьями и как минимум десятью крепкими мужиками, одетыми по последней моде шиноби Киригакуре. Нет, было в них что-то неправильное. И даже не то, что они на нас напали. Впрочем, долго их разглядывать мне никто не дал. Архат, мгновенно оценив обстановку, совершил несколько сложных движений руками, напоминающих печати, и одним красивым взмахом руки отправил нападающих в непродолжительный полёт посредством резкого порыва ветра, отдаляя их от телеги. — Попался, старик, — только и успела услышать я из уст довольного молодого, статного мужчины с пушистыми чёрными усами и настолько длинной косой густых чёрных волос, что мне было в пору начинать завидовать. Отшельник неопределённо хмыкнул, небрежно, без интереса оглядывая напряжённо ждущую толпу, а затем сделал резкий выпад рукой вперёд. Тонкая леска захлестнула горло самого крайнего, стальными зубьями впиваясь в кожу, отделяя голову от тела. Я схватилась за своё собственное горло, чувствуя, как лицо искажается гримасой ужаса. Манджуната не собирался церемонится с нападавшими и ограничиваться безобидным выведением противника из строя. Старый отшельник был готов убивать. Я впервые увидела старика таким. Это не был тот привычный рассеянный и добродушный мудрец, что курит трубку, устало сгорбившись в тени старого дерева и задающий вопросы о смысле бытия и жизни. Это был кто-то совершенно не знакомый. Манджуната, пусть и готовый дать отпор, но попытался бы решить всё миром, так, как он делал это всегда. Таким был Манджуната, которого я знала. Или думала, что знаю. Этот, другой отшельник, стоял в высокой траве на фоне тёмного неба и такого же тёмного леса, гордо расправив плечи, и в этой фигуре больше не было спокойствия и равновесия. От него веяло опасностью. Агрессией. Но даже эти слова не могли в полной мере описать ауру, что сейчас окружала старика, который больше не выглядел хрупким и обманчиво слабым. Его холодные ярость и презрение заражали воздух, заставляя дрожать от ужаса. Не мудрый отшельник. Воин. Опасный и готовый сражать до последнего вдоха. Своего или чужого. Что это? Гендзюцу? Нет, Ранбир не используют иллюзии в бою, считая это недостойным воина. Неужели это то, что Манджуната имел ввиду, называя себя меньшим злом, что следует за добром? Противники старика ощетинились клинковым оружием и щитами. Взгляд, выправка, движения. Нападающие тоже успели всё это оценить, рассредоточиваясь и нападая со всех сторон. Два мечника, первыми добравшиеся до старика, просто проткнули друг друга, не уследив за его движением. Отшельник без лишних сантиментов, выдернул меч из падающего тела, упираясь в него ногой, что бы в следующий миг ударом той же ноги, не сбрасывая темпа, сбить с траектории брошенное в него копьё. Кувырок — и ещё один враг оседает на землю, с торчащим из спины клинком своего же товарища. Я отшатнулась, натыкаясь на кого-то, но не находя в себе силы отвернуться от ужасного зрелища. Чьи-то руки сжали предплечья, но мне было не до того. Ещё двое попытались поднять старика на длинные копья, но он, ловко пропустив их меж локтями и боками, крутанулся, заставляя незадачливых воинов выпустить оружие, после чего, прокрутив копья, угрожающе выставил их уже в сторону нападающих, один, не успев развернуться до конца, поймал острие глазницей. Копьё как по маслу прошло насквозь и с хрустом вырвалось со стороны затылка. Мужчина покачнулся, как робот с отключившимся питанием, заваливаясь плашмя вперёд, да так и остался стоять, опираясь на древко. И медленно, ужасно, противоестественно, сочно опускаясь по нему к земле. Причудливо изогнутый меч, напоминающий саблю, ударил по окованному железной пластиной и наспех подставленному древку копья с одной стороны, а более классический прямой, с другой стороны обрубил острый наконечник, лишая архата возможности использовать копьё для метания. Старик не растерялся, резко крутанувшись, выводя противника с саблей из равновесия, намеренно пропуская в опасной близости от своей груди меч и работая обоими концами палки. Одному в лоб, второму в живот и, пока тот согнулся, безжалостно добавил ногой прямо по лицу, вбивая нос противника в череп. Мгновенная смерть. — Да когда ж ты сдохнешь, — сплюнул себе под ноги предводитель шайки, перехватывая меч поудобнее. Отшельник пригнулся, пропуская железку над спиной, кувырнулся назад, подхватывая валяющуюся на земле саблю, и на развороте с оттяжкой рубанул под колени нападающему, перерубив сухожилия. Ноги подломились, и мужик рухнул на землю, как сломанная кукла. Архат, не раздумывая, топнул пяткой, словно очередного таракана возле дома пришиб. Хруст заглушил крик жертвы, смешавшись с громыхнувшим раскатом грома. Земля под моими ногами взорвалась комьями. Прежде чем архат успел обернуться. Прежде чем стоящий Кимимаро выбросил вперёд руку с выстреливающей костью. Прежде чем Хаку, держащий меня за предплечья, успел понять, что произошло. Прежде чем мужчина с искажённым лицом дотянулся до меня стальными когтями своей перчатки. Я выбросила вперёд руку, окутанную багровым сиянием письмен и узоров и вогнала её по запястье в грудь нападающего. Оказывается, разорвать чьё-то сердце... очень просто. Чужое сердце оказалось слишком большим для моей маленькой детской ладони, чтобы я могла удержать его. Пальцы проникли в орган, продавливая предсердия и клапаны с той легкостью, с которой нож входит в масло. Мужчина осел к моим ногам, захлёбываясь пенным и красным. Голубые остекленевшие глаза смотрели в хмурое небо, а рот скалился в торжествующей ухмылке. Дождь оплакивал павшего, не задумываясь о том свой он или чужой. Я медленно, едва соображая что делаю, вынула окровавленную по самый локоть руку из проломленной грудной клетки, чувствуя, что начинаю задыхаться. Зажав рот, я бросилась к ближайшим кустам, стряхнув с себя Хаку и не желая больше смотреть на то, как убивают людей. — Шаан! — рванули было следом Хаку и Кимимаро, но я, обернувшись, выставила вперёд всё ещё окутанную сиянием руку, с которой на траву крупными каплями падало алое. Мальчишки замерли, не зная, что делать. Отшельник всё ещё сражался. Госпожа Юко предусмотрительно испарилась в кустах. Я начертала перед собой отводящий глаза символ. Ранбир не используют иллюзии в бою. Кодекс воина предписывает сражаться со своим противником лицом к лицу. Ранбир используют иллюзии только для спасения жизни, когда нужно избежать боя и скрыться.***
С трудом прокашливаясь от горькой желчи, я кое-как попыталась оттереть с глаз и лба стекающие капли дождя, которые, кажется, мешались с беззвучными слезами. Холодная одежда липла к телу, но это никак не помогало прийти в себя. Можно даже с уверенностью сказать, что я этого не чувствовала. Как и не осознавала того, что цепляясь за деревья, удаляюсь всё дальше и дальше в лес, прочь от поляны. Прочь от бойни. Перед глазами без остановки продолжали мелькать жуткие сцены. Остановившись, я навалилась боком на шершавый ствол дерева и медленно сползла по нему, пачкаясь в влажном слое мха. Закусив губу и обхватив себя руками, я внутренне сжалась. Совсем не так. Совсем не так, как я это представляла. Не равнодушно. Совсем не так, как с экранов телевизора. Совсем не так, как со страниц книг. Слишком просто обрывается человеческая жизнь. Слишком жутко. Рука прижатая к груди, дрогнув, добралась до горла, впиваясь пальцами в холодную, влажную кожу. Ужасно. Как пробуждение от долгого сна. Я не желала для себя такого пробуждения. Перед глазами всё плыло. — Последняя ученица старого глупца, — насмешливо обласкал меня низкий мужской голос с неприкрытой издёвкой, — и его последняя ошибка. Лязг меча, вынимаемого из ножен, и тихие шаги заставили меня подняться, опираясь на ствол дерева и оглядеться. Поступающая в мозг визуальная информация усваивалась с трудом, ноги дрожали. Окровавленные пальцы по-прежнему сжимали шею. — Ч... что... — вязко, с трудом, словно захлёбываясь. —... мне надо? — без труда догадался, что я там пытаюсь пролепетать тот самый мужчина с густыми усами и толстой косой, чью смерть я видела на поляне. Или всё же не его? — Ничего такого. Вернуть архата туда, где его место. Живым или мёртвым. Это довольно сложно, но всё же наши учения никогда не уходили от наших народов и никогда не выходили за пределы наших земель. Может быть, в Шандаре вас бы и оставили в покое, но как только он ступил на земли других народов, его судьба была решена. Как и твоя, чужестранка. —Я родилась в Шандаре, — слабо запротестовала я, чистой рукой пытаясь оттереть глаза. — Но ты не шандар и не ранбир, ты чужой ребёнок, рождённый на чужой земле и укравший чужие знания, — почти сочувствующе произнёс мужчина, останавливаясь напротив меня на расстоянии удара и поднимая меч, — у тебя нет будущего, мне жаль. — Вы ранбир? — невесть зачем уточнила я, всё ещё пытаясь выпрямиться и посмотреть на противника иначе. Без страха. Гордо. Как это сделал Манджуната. Слабый свет понимания забрезжил в объятом тьмой разуме в слабой попытке нашарить истину. — Да, девочка, — кивнул мужчина, — я ранбир. И я всего лишь выполняю свой долг. — Почему же тогда на вас одежда ниндзя скрытого селения воды? — Одолжили, — мерзко ухмыльнулся усатый, — у коллег на границе. И я поняла, что "коллеги" с границы, которую ранбир пересекли без предупреждения и разрешения, больше никогда не вернуться домой. — Ранбир учат любить всех, — прошептала я, как мантру, больше для себя, чем для убийцы стоящего напротив меня. — Ранбир учат любить своих. Любить всех учат старые глупцы. Меч свистнул и прежде, чем я успела смирится со своей безвременной кончиной, с противным скрежетом скользнул по кости. Мужчина раздражённо, как собака, вздёрнул верхнюю губу и отскочил, уворачиваясь от воткнувшихся в землю у его ног... вязальных спиц?! Кимимаро брезгливо, словно на кости, которую он использовал как оружие, что-то осталось, встряхнул рукой. Юки, спрыгнув с дерева встал плечом к плечу с Кагуей. — Пшёл прочь, — ласково посоветовал Кимимаро, — иначе лесное зверьё будет растаскивать тебя в норы по кускам. Мой клан, знаешь ли, специализировался на разделке людей специфическими способами. Пальцы на шее вновь судорожно сжались и почти сразу же хватка ослабела. С трудом преодолев себя, я сделала шаг вперёд, опираясь чистой рукой на плечо Хаку. Истина всегда была у меня под носом... — Вы преследуете Манджунату, потому что считаете отступником, — произнесла я мёртвым, совершенно чужим голосом, — но разве не вы, новое поколение, отступники, нарушившие все законы Ранбир? Разве не вы предали высшую цель — нести в мир свет и сохранять культуру, отдав предпочтение военному ремеслу? Разве не вы разрушили всё то, что строилось и копилось веками? Он ушёл из монастыря, пожалев вас и позволив вам строить новый мир, потому что иногда старое неизбежно проигрывает новому. И не всегда то, что приходит с боем, оказывается злом. Но вы не пожелали отпускать его. Это вы отступники и вы должны быть уничтожены. Вы сражаетесь не за свой народ. Вы сражаетесь не за правду. Не за честь. У вас нет чести, вы напали на старика и детей. И я, кажется, понимаю, почему, Архат даже говорить с вами не стал. С предателями не разговаривают. Предателей убивают, если им не хватает смелости прожить свою жизнь достойно, искупая грехи. Может я не права, но вы... не достойны жизни, сколько бы в учениях не повторялось, что ценна любая жизнь. Мужчина молча замахнулся. Горящие бешенством глаза стали наградой моим знаниям кодекса и рассуждениям. Ему нечего было возразить. У этого человека не было ни чести, ни смелости, чтобы признать себя не правым. Он не был Ранбир, хотя пришёл сюда именно как их представитель. Манджуната ушёл, потому что он не желал быть причастным к тем, кто проповедует новое, лживое и бесчестное учение. Манджуната ушёл, потому что даже выступи он один против них всех, он бы не выжил. Ему тоже не хватило смелости уйти с честью в бою, и поэтому он стал злом, что следует за добром. Он продолжил нести в мир те ценности, в которые верил. Он продолжил согревать всех своим светом. Старик никогда не считал себя предателем. А их считал. Кимимаро среагировал первым, отбивая удар. Из ладони свободной руки наполовину выскочила белоснежная кость, чтобы всего через секунду, окрасится алым, когда мальчик хладнокровно пробил плечо мужчины насквозь. Меч, жалобно тренькнув, упал в траву. Кагуя пинком отправил его подальше от места схватки. Едва уловимое дуновение ветра и серия коротких, едва различимых ударов — и мужчина, попытавшийся ударить мальчишку, припал на выбитое колено. Рука повисла плетью. Хаку без страха наклонился, выдёргивая из земли вязальные спицы, которые он одолжил из сундука госпожи Юко. — Что будем делать с ним? — обернулся ко мне Кимимаро, по-садистки проворачивая кость в ране побеждённого, выдёргивая, и глядя, как тот кулём оседает на землю, — Отведём к деду? Я медленно подошла и, присев на корточки, задумчиво посмотрела в лицо того, чью судьбу уже решила. В его глазах не было страха. Не было отчаянья. Не было ничего человеческого. Только звериная ярость, заставившая его с рычанием рвануть вперёд, клацая зубами в паре сантиметров от моего носа. Пальцы прошли сквозь грудную клетку так же легко, как и в первый раз. Когда это вышло случайно. Я сдавила склизкий, плотный орган, который всё ещё бился, когда мои пальцы, оставляя глубокие борозды, проникали всё глубже. Наверно, так и должна ощущаться в руке чья-то жизнь. Если задуматься... это слишком легко. Ценна каждая жизнь. Я высоко оценила сегодня свою. — Шаан, — поражённо выдохнул Хаку, когда я, выдернув из чужой груди руку, уронила на землю, чужое, изуродованное сердце. Тогда мне показалось, что моё собственное упало рядом да так и осталось лежать на влажном мхе, под сенью леса. — Как же ты с этим живёшь? — прошептала я, присаживаясь на корточки и утыкаясь носом в колени. — Шаан? — Кимимаро присел рядом, втягивая кость обратно в руку, — ты... — Как ты с этим живёшь? — бездумно, громче повторила я, поднимая взгляд на мальчика. Он беззаботно пожал плечами. — Я никогда об этом не задумывался. Мне говорили убивать, и я убивал. Это не было чем-то необычным или из ряда вон выходящим. — Шаан, ты... — Хаку, — я перевела взгляд на Юки, который мялся рядом, не зная, что ему делать или говорить; губы дрогнули в жалкой улыбке, которая должна была его утешить, но, кажется, только больше напугала, — у тебя не вышло стать меньшим злом при добре. Прости, я тебя подвела. — Ты что? — мальчик, всплеснув руками, бухнулся рядом на колени, заключая моё лицо в свои ладони, — пожалуйста... Я молча покачала головой, из глаз брызнули слёзы. Мои руки были по локоть в крови. Отшельник говорил, что мне никогда не хватит решимости причинить кому-то вред. Отшельник врал. Он знал, что это Хаку, он то добро, которое никогда не решится причинить зла. Не будет убивать. Он знал о том, как мне важно, чтобы Хаку начал сражаться и он заставил его сделать этот выбор. Я тоже это знала. Просто позволила себе об этом забыть. Это я. Я то меньшее зло, что будет следовать за добром. Я была этим с самого начала. И я стала им в тот момент, когда решила, что мне под силу менять чужие судьбы, вмешиваясь в них. И архат позволил мне это сделать, зная, что в последствии мне придётся защищать тех, кого я спасла. Не они меня, как я думала всё это время, а я их. Потому что спасая их, я взяла на себя ответственность за их жизни. Сейчас я, наконец, сумела это понять. Но этот урок дался мне слишком тяжело.***
Когда мы вернулись к телеге, обратно на поляну, всё было законченно. Кимимаро, невежливо тащивший по лесу за шкирку труп напавшего на меня в лесу, небрежно бросил его к ногам молча стоящего на опушке отшельника. Слова были излишни. Встретившись взглядом со стариком, я поспешила отвести глаза, пытаясь спрятать за спиной окровавленные руки, которые были красноречивее любых слов. Отшельник опустился на корточки рядом с телом и закрыл ему глаза, горько поджав губы. После было пламя погребального костра. И ненавистные мне угли на фоне тёмного неба. Разглядывая пламя высокого кострища, я больше не пыталась понять, почему мы оказываем такую честь павшим врагам. Это была всего лишь дань уважения. Бесполезная для них, но так необходимая для тех, кто остался, пережив бой. Даже будучи отступниками. Будучи врагами. Они всё ещё оставались людьми. И мы были обязаны, проявить к ним уважение, чтобы по прежнему чувствовать себя людьми. — Прости меня, мой ученик, — прошептал отшельник, когда мы остались у костра вдвоём, — прости меня, Синх. Я, резко обернувшись, посмотрела на Манджунату. Он выглядел ещё более старым и уставшим, чем обычно. По глубоким морщинам стекали слёзы теряясь в густой бороде. Последняя ученица. И последняя ошибка. Так сказал тот мужчина. Последняя. Очевидно же, что до меня были и другие.***
Мы не успели к ночи добраться до деревни, да и желания двигаться вперёд несмотря на опасения за то, что в лесу на нас могут снова напасть, ни у кого не было. На ночлег остановились, свернув с основного тракта и объехав пролесок, на уютной полянке в кольце деревьев подле небольшой речушки. Отмывшись и отстиравшись в реке, я наконец почувствовала некоторое облегчение, но всё равно продолжала выполнять большую часть действий автоматически. Разговаривать ни с кем не хотелось, хотя никто, вроде, и не рвался обсуждать произошедшее. Отшельник, кажется, решил дать мне время всё переварить, а мальчишки не знали как начать разговор, отвлекая меня какими-то простыми вещами вроде сбора дров для костра и установки палатки. Причём палатка, установленная совместными усилиями Кимимаро и Хаку, была жутко перекошенной и весьма отдалённо напоминала ту конструкцию, которую должна была из себя представлять. На ужин были кривые бутерброды с сыром и мясом, оставшимся со вчера. Сидя на берегу реки, почти у самой воды, в одиночестве, я механически двигала челюстями, не чувствуя вкуса и разглядывала руку, которая во время нападения действовала быстрее, чем я осознала, что произошло. И которой после я сознательно повторила действие, которое мне показалось... правильным. Правильным и нужным. Меня всё ещё терзали мысли о том, было ли у меня право так поступать. Действительно ли в том, что я сделала, была необходимость. Действительно ли то, что я осознала, отбирая чужую жизнь, было правдой, а не тщетной попыткой оправдать свою жестокость. Отшельник не учил меня убивать. Отшельник учил меня защищаться. Так почему же я... Горло сдавил спазм, а хлебные крошки, скользнули не туда, заставив закашляться. — Держи, — рядом склонился Хаку, за края удерживающий круглую чашку, над которой курился ароматный мятный парок. Если бы я знала технику, которая позволила бы мне провалиться под землю, я бы непременно это сделала. А так пришлось благодарно кивнуть, принимая чай, и делать вид, что всё хорошо. — О чём думаешь? — поинтересовался Юки, подбирая мелкий камушек и запуская его лягушкой по воде. — О всяком, — уклончиво ответила я, грея руки об чашку с чаем. Я даже не заметила, что замерзаю. Так была увлечена своими мыслями. — Не хочешь поговорить? — Я не... — Только не ври мне, пожалуйста. Тихая просьба, хуже приказа. Лучше бы он на меня наорал, хоть был бы шанс обидеться. — Я не знаю, — с тяжёлым вздохом изрекла я и тут же, в наказание, видимо, обожгла язык при попытке отхлебнуть чайку. — Ты защищалась, Шаан, — Хаку опустился рядом. — Вот именно, защищалась, — сдавленно кивнула я, проводя кончиками пальцев по лбу, будто мысли были паутиной прилипшей к нему и от них можно было легко избавиться подобным жестом, — защищалась, Хаку... защищалась... — У тебя не было выбора, — вновь попытался достучаться до меня мальчик. — Был. Отшельник учил меня защищаться. Останавливать противника, обезвреживать, но не... — я запнулась, не сумев произнести всего одно слово. — Убивать? — Да. Юки приобнял меня одной рукой, неловко поглаживая по плечу большим пальцем. Он понимал, что я переживаю нечто страшное, но не знал, чем он может помочь. Он помнил о том, с каким трудом ему когда-то далось осознание того, что он натворил, но... мой поступок не был бессознательным. Второго я... убила намеренно. Проверяя, действительно ли это так просто, как мне показалось. Хаку, понимал это и это же его расстраивало. Ему не нравилось ощущать свою беспомощность, но и остаться в стороне он не мог, предпочитая безучастности молчаливое участие. — Хаку? — я отставила в сторону чай, сжимаясь в более компактный комок нервов и опуская голову ему на плечо. — Что? — Я не хочу, чтобы ты... — я повторно запнулась. Слово снова застряло на выходе. Безнадёжно. — Я не буду, если тебе это так важно. — Нет, — мотнула я головой, — я хочу, чтобы ты... не делал этого, потому что это ты. — Я не буду, — успокоил меня мальчик, перемещаясь мне за спину и обнимая за плечи уже обеими руками.***
Кимимаро, сидящий на толстой ветке дерева, прямо над Шаан и Хаку, украдкой вздохнул. Ему тоже хотелось как-то утешить девочку, но он просто не знал, что можно было сказать, не ранив её сейчас ещё сильнее. Он хорошо запомнил, какая боль исказила её лицо там, в лесу, когда он сказал "мне говорили убивать и я убивал", и такое выражение её лица он больше видеть не хотел. Не хотел, чтобы она смотрела на него такими пустыми глазами, словно в теле не осталось живой души. Хаку лучше подходил сейчас на роль опоры. Мальчик поднялся, планируя незаметно вернуться на стоянку, но его догнал почти привычный, слегка насмешливый голос конкурента: — Так и будешь прятаться?***
Кагуя спрыгнул на землю, виртуозно приземлившись почти перед самым моим носом, и, пользуясь свободным пространством, обхватил за то место, где в будущем у меня должна была оформиться талия, щекой прижимаясь к ключице. — В следующий раз, я буду быстрее, — пообещал он, сидя передо мной на коленях и игнорируя тот факт, что поза у него не самая удобная. Я провела руками по его плечам и сцепила пальцы в замок чуть выше лопаток. — Я надеюсь, следующего раза не будет. После произошедшего я оказалась зациклена на том, что сделала, чувствуя себя монстром. Они же продолжали видеть во мне человека. Я могла сколько угодно распинаться о человечности, но постигать эту истину на практике было не так уж легко, и потому я слишком часто противоречила себе в мыслях и поступках, сама того не понимая. Сейчас же, я, вроде, сделала ещё один небольшой шажок к тому, каким человеком стремилась стать. Но осознать необходимость убийства у меня все ещё не получалось. Только лёгкость этого действия. Одним своим капризом, одним отточенным движением принести столько горя, но... это ведь не конец. Ещё нет. Для тех, кто остался, жизнь продолжится. Разве что дышать полной грудью и радоваться станет немного труднее. Или просто нужна привычка? Вспоминая добродушную улыбку Манджунаты и потуги на такую же у Киммимаро, думаю, что и у меня получится. Когда-нибудь. Но это всё ещё не утешало меня. Я всё ещё чувствовала, как в моей руке пульсирует и сжимается чужое сердце.