успеть до тридцать первого августа.

      Утро тридцать первого августа ужасно безжизненное, тусклое и унылое. Тысячи школьников готовятся к предстоящему учебному году и новым мучениям, которые им стоит пережить за продолжительные девять месяцев, которые для кого-то становятся сущим адом. Нежиться в кровати, согретой последними, ещё пока летними лучами сонного после долгого отдыха солнца, хочется весь день. Осознание того, что за стеной, так же уткнувшись в телефон, лежит рыжий, было невыносимо неприятным после ночи, но и одновременно жгучим чувством, разливающимся в груди и передающим своё тепло ко всем частям хрупкого тела. Воспоминания действий на этой же постели в лунном свете не давало покоя, вся комната будто дышала этой похотью, разлитой даже в таких невинных бежевых стенах. Сегодня это станут стены её родного дома.       Стук в дверь, и осторожными шагами русая заходит в Данину спальню, молча ложится вместе с ним на кровать и утыкается сонной мордашкой в широкую, горячую грудь, тяжело вздымающуюся после недавнего пробуждения. И эта тишина наполняет каждую клеточку души спокойствием, размеренностью и чем-то ожидаемо хорошим. Трудная скука по матери затерялась где-то в глубине девичьего сердца, и как бы стыдно не было это признавать, она рада, что сейчас она наедине с рыжим парнем, которого действительно любит, и ей больше не нужен абсолютно никто. И после всех обид, в мыслях она благодарит мать за то, что обстоятельства сложились именно так, что решения были приняты именно такие. Но воспоминания о родном и теплом доме не давали покоя, мысли метались, не определяясь, в каком направлении им течь. А Кашин не думал ни о последствиях своих действий и слов, ни о блуждающих внутри него чувствах, он лишь наслаждался утром, невольно вдыхая теплоту Лизиного тела, и столь же невольно переворачивал в голове все фразы, когда-либо сказанные ей. Он никогда ни о чем не жалел и всегда считал свои поступки разумными и правильными, как бы его окружение не старалось заверить его в обратном.       -Прошу всех к завтраку! – раздается официальный, но в то же время заботливый голос отца Данилы на лестнице, от чего оба поднимаются с кровати и так же молча один за другим выходят. Сидеть вместе за столом напротив друга матери очень неловко после ночной страсти, до сих пор блуждающей в розовеющих щеках Неред. А рыжий как назло задевает своей горячей рукой её оголенное за счет короткой футболки бедро и периодически сжимает его под столом, ухмыляясь покрасневшему миловидному лицу напротив и озлобленному, острому взгляду зелёных полюбившихся глаз.       -Лиза, - осторожно заводит мужчина, перебирая в руках белоснежную салфетку, - я думаю, вы успели подружиться с Даней и наладить отношения, я не ошибаюсь? – русая почти шепотом отвечает «успели подружиться, дядь Володь…», ожидая дальнейшей фразы Кашина старшего. – Я уже говорил про оформление опеки над тобой. К слову, твоя мать решила продать вашу квартиру, и теперь твое постоянное место жительства будет тут. – он слегка поводит рукой по воздуху, как бы жестом обводя квартиру, пока Лиза пытается откашляться после того, как поперхнулась горячим кофе и такой «горячей» новостью. Да, ей начало тут нравится, но только благодаря Дане, отношения с которым наладились день назад, но никак не входил в её планы окончательный переезд в квартиру Кашиных.       Взволнованный взгляд сидящего напротив ошалевшего Данилы бродит по лицу, с которого успевает скатиться одинокая слеза. Дом был для неё большим, чем просто помещением, где она прожила всю свою жизнь. Она безумно мечтала поскорее вернуться туда, но слова, только что сказанные, стали для неё сильнейшим ударом.       -Как это тут? Но… - слова не хотят срываться с языка, ком в горле нарастает, не давая дышать.       -Не переживай. Твои вещи я привезу сегодня вечером, ни одной не забуду. Да и привыкнуть ты уже успела, не так сложно будет. Лизонька, ну что же ты и в самом деле? – девушка молча встает из-за стола и, утирая слёзы, уходит наверх. Мимикой и просто выражением лица рыжеволосый спрашивает, стоит ли ему подняться за ней, на что так же в тишине Владимир кивает, закрывая лицо руками от жалости к девчонке, в один момент потерявшей почти всё, что ей было так дорого.       Дверь оказывается незапертой, Лиза сидит на кровати, устремляя взгляд в ветви клёна за окном, с которого уже, как и её надежды, вместе с ветром падают одинокие листья. Она не плачет, но слезы непроизвольно стекают по пухлым щекам, разбиваясь о скомканное у ног одеяло. Боль поглощает ещё детское и неокрепшее сердечко, что бьётся редко и кажется, что скоро вовсе навсегда остановит свой ритм. Ливень бьёт по окнам вместе с ветром, Кашин садится рядом и просто глубоко вздыхает, его пламенное дыхание слегка касается убитого лица молчаливой собеседницы немого, но чувственного диалога.       -Всё будет хорошо, Лиз. – шёпот проникает в её голову стремительно, клетки мозга активно переваривают сказанные слова, но не могут их принять. Сознание не может поверить в то, что когда-то бесчувственное тело проснется с улыбкой.       -Что будет хорошо? Что в моей жизни хорошо будет, Дань? – она поворачивает голову в его сторону, покрасневшие глаза не могут найти должной поддержки, тело просит, умоляет о нежных прикосновениях. Ресницы блестят от обильной влаги, чистый взгляд изучает каждую веснушку. – Ты думаешь, я ничего не понимаю? Мама не вернётся больше, я это прекрасно знаю. Это вечные отговорки: «тридцать первого августа», «ближе к новому году»… Не вернётся она больше, хоть и так сильно любит. Она не звонит мне, потому что боится расплакаться в трубку, боится дать мне хоть одну зацепку, по которой я смогу понять, что нашей встречи может вообще не случиться... По крайней мере, не случиться в ближайшие лет пять. Я потеряла всё. Потеряла отца, потеряла родной дом, и можно сказать, потеряла мать, а вместе со всем этим надежду, веру, заботу и поддержку. – последние слова еле слышно доносятся из её уст, она закрывает лицо руками, медленно растворяясь в боли в груди и хныкая, сдерживая эмоции, что готовы вырваться с крепких цепей и разлиться в пламенной истерике.       Горячая рука нежно укладывает голову девушки себе на колени, перебирая небрежно раскиданные волосы. Сердце сжимается от каждого всхлипа русой, что молчит и повторяет в своей голове услышанные слова «всё будет хорошо, Лиз», она даже начинает в них верить, когда запах его бросается в нос, а он целует её макушку, неразборчиво шепча что-то на ухо.       Лиза казалась ему ещё маленькой, её действия нежными, невесомыми и осторожными, и как бы ей не хотелось показать себя сильной, независимой, её взгляд всегда оставался чистым и слегка любопытным, бровки хмурились, глаза бродили застенчиво по полу, словно провинившаяся первоклассница стояла она перед ним в самом непорочном образе. Кашин чувствовал, что обращался с миловидным существом, уже засыпающим на его коленях, не правильно, ему хотелось разбить теперь кулаки в кровь от злобы на самого себя, от злобы на свою неразумность, когда её голос предательски с каждым разом срывался, теперь он чувствовал её боль и хотел принять весь удар на себя, заслонить собою все невзгоды, защитить русую девчушку. Прижимая Неред ближе к себе, он клянется, что не сделает ни одного движения, пока малышка спит и забавно посапывает, непроизвольно во сне сжимая его руку.

***

      Около порога стоит огромная сумка, Кашин старший закрывает входную дверь, оглядывая стояющую перед ним Лизу с плюшевым медведем в руках. Она с горечью бросает взгляд на неаккуратно собранные вещи, а на лице натянутая улыбка.       -Спасибо, дядь Вов. Тут всё?       -Да, я собрал всё, что было из тебе принадлежавшего. Здесь одежда, тут всё с твоего рабочего стола, отдельно в пакет я положил фотоальбом. - он протягивает девушке пакетик, разуваясь.       Еле перетащив всё в свою теперь по праву её комнату, она запирается, в нетерпении раскрывая старый альбом, где каждую фотографию знает наизусть. Особенно чувственной и родной русой кажется самая первая фотография их ещё тогда полной семьи. Отец и мать стоят, взявшись за руки, а на руках у мужчины сидит маленькая, ещё трёхлетняя Лиза. Слезы капают на страницу, когда она рассматривает детально изображение, улавливая счастливые на нем улыбки. Теперь можно разделить это фото на три части, теперь нет прежней семьи, нет прежнего домашнего уюта и аромата яблочных пирогов, нет сладкого ожидания возвращения отца с работы, нет счастливой Лизы, нет счастливой матери, которая где-то в Питере так же смотрит фотографии и плачет, её душа медленно гаснет от боли. Порой обстоятельства делают ужасные вещи с судьбами людей, делают их обречёнными и отчаявшимися, не дают спокойно дышать. Углубляясь в воспоминания, боль и обида в груди растёт, сердцебиение учащается то ли от страха, то ли от томления. Лезвие всегда лежало в кармане застиранного рюкзака. Схватив его, девушка быстро расстёгивает молнию, уже задыхаясь в истерике, печальные ноты которой слышно даже на первом этаже.       -Лиза, всё нормально? - родной голос Дани слышится на ступенях лестницы, шаги приближаются, но ладони приготовились делать давно заброшенное дело, каждый шаг которого они знали наизусть после долговременной практики.       Дверь распахивается, увидев всю картину, Кашин быстро подбегает к русой с криком "ты что творишь, больная" и выхватывает предмет из холодных рук. Лезвие оставляет на запястье небольшую, неглубокую царапину. Парень быстро прижимает всю дрожащую в судорогах Лизу, облегченно выдыхая.