***
Очнувшись, Хакайна бегло осмотрелась. Темнота — не видно ничего; хотелось реветь. До чего же глупой она была, когда думала, что сможет стать достойным солдатом! Достойной заменой солдату, что уже никогда не защитит своих близких. Да она даже для пушечного мяса не годится: по-любому титан не смог сожрать искусственную кожу на ремне, что она надела вместо военного, который вместе с комплектом ей выдала майор Ханджи. Правильно говорил Сиэль — дура дурой. И на что она надеялась?.. Темнота непривычно ощупывала со всех сторон. Накатывала бесшумно волной, будоражила разум. Сердце напряженно стучало, отдавая кровь в виски, — те в ответ нещадно пульсировали. И все-таки нужно выбираться из этого липкого замкнутого пространства. Хотя кто говорил, что оно замкнутое? Это вполне могла оказаться просторная комната. Может, даже помещение со всеми удобствами. Но тут она вспомнила битву, начавшийся так не вовремя собственный жар, волнение, нехватку кислорода и, как следствие, переломанные ребра, глотку титана и черноту. Да. Это всё, что она помнила. А нет, было еще кое-что — надрывный, исступленный крик. Голос Сиэля. Неужели и он?.. нет, она будет верить в его жизнь. Граф Фантомхайв не может так легко умереть, — только она, такая растяпа, умудрилась… Жалость к себе затопила ей сердце. Ладно бы еще, если смерть была бы чарующе привлекательной, интересной по своей натуре, так нет. Глупая, невыносимо глупая потеря жизни. Но постойте. Почему она всё еще жива? Почему она может ощущать тепло ладоней и жар, что мучает тело еще с утра? Где — та грань, что позволила ей чувствовать? В желанном движении рук заключена сила, — Хакайна смело щупает гладкую поверхность, но пальцы замирают напряженно у кромки. Дальше — только пустота… Глаза ширятся от сковавшего ужаса; свинцовое тело больше не подвластно разуму. Она боится шевельнуться — вдруг то, что поддерживает её эти считаные минуты, сломается под натиском оставшейся воли к свободе и рухнет, не рассчитав расстояния? Но любопытство побеждает голос разума, и Хакайна осторожно, миллиметр за миллиметром, передвигает пальцы, ощупывает, облегченно выдыхает. Подушечки пальцев еще осязают поверхность — неровную, но всё же поверхность! — отчего девушке хочется одновременно улыбаться и плакать. Да, пожалуй, сейчас самое время прореветься. Но нет — она не может выдавить и слезинку. Что же это: глупая самонадеянность и жажда выбраться или же простая смиренность перед богиней-судьбой? Она не знает, но в сложившейся ситуации и не хочет знать — отодвигает на дальний план мысли о случайностях и совпадениях. Ненавистную тишину прорезает знакомый до дрожи голос. Себастьян! Она, наверное, впервые хочет кричать его имя, но, как назло, изо рта не выходит ни звука. — Себастьян! — все-таки получается, но как-то надрывно, сипло и глухо. — Себастьян! — уже громче, но всё еще никуда не годится. Он услышал — двинулся навстречу, к ней, почти бегом. Никогда она не видела у него такой искренней, полусумасшедшей улыбки. Черт побери, да она по уши влипла, и ни к чему сейчас влюбляться в спасителя! — Я еще не настолько человечен, чтобы бежать к тебе с распростертыми объятиями, крича «Ха-а-аки!» — насмешливо произнес демон, приблизившись. Теперь ей не нужно было орать, чтобы он услышал. «А нет, все-таки нужно», — раздраженно цыкнув, признала Хакайна. Разумеется, про себя. «Чтобы выплеснуть эти эмоции». — Тогда, я надеюсь, ты в состоянии ответить, где я, — в том же насмешливом тоне сказала она. — А я-то думал, ты уже признала во мне своего героя. Ждал этого «мы»… — задумчиво произнес он. — Похоже, мне пора. Он не хотел играть с ней, будто с собачонкой или, что еще хуже, с обезьянкой. Почему-то не хотелось издеваться над этой девчонкой в такой серьезный момент. Себастьян вообще продумал свой приход, прежде чем найти её. Но эта Бритч (и правда, звучит как ругательство) не дала ему встретить её по-человечески. По-человечески! И откуда он берет все эти, давно позабытые, слова? А что еще непонятнее, так это какого черта он отправился искать её? Ведь мог с тем же успехом сейчас спасать мальчишку. Или вообще наплевать на несмышленых детей, вечно влипающих в безвыходные ситуации, и отправиться на покой. Ну нет уж, он еще поживет в таком красивом теле. Зря, что ли, предлагал Фантомхайву подписать контракт? Поэтому решил (после долгих колебаний!) поменяться ролями с рассказчиком и объяснить глупой девчонке, куда же она все-таки попала. — Ну так что? Так и уйдешь, бросив меня здесь? Я в тебе нисколечки не сомневалась, кстати говоря. — Похоже, ей и правда плевать. По крайней мере, эмоции скрывать она умеет. — М-м-м… пожалуй, нет. Только у меня есть одно условие. Думаю, оно тебе понравится. — Он и сам не знал, почему говорил сейчас как маньяк из подростковых фильмов или педофил. А на педофила он, кстати, смахивал. Хорошо, что Хакайна не умеет читать мысли. Наверное, это был первый раз, когда он признал, что быть демоном — не такой уж плохой удел. Девчонка молчала. Что ж, он научит её, как нужно с ним обращаться. — Поцелуй меня. Черт, черт, черт! Не такое он условие себе представлял. И почему низменные человеческие желания берут верх над его демонической сущностью? — Что? Это еще зачем? — Хакайна недоумевала. Себастьян уже был готов отказаться от своих слов, но, не услышав решительного отказа, понял: «рыбка на крючке». — Ну, ты же хочешь знать, куда попала. — А где гарантии? — нет, он конечно подозревал, что она нахальная, но не настолько же! — Хм, это уже на твой страх и риск. Он нутром чуял: она согласится. — Отлично. Лучшего я и не ждала. — Её оптимистичный настрой не вязался с рожей, которую она скорчила специально, скривившись. — К слову, люблю рисковать, а тебя не боюсь — с чего бы?.. — Тогда… как тебе это?.. — он подошел к ней вплотную, склонившись для поцелуя. Хакайна, приняв безразличное выражение лица, смотрела на него в упор, как будто и не она только что согласилась. — Забыл сказать: мне должно понравиться. Она только улыбнулась. Кровожадно улыбнулась — это пугало. Что она собирается сделать? Откусить ему язык? Глаза — в глаза. Глубинно-черные — в темно-зеленые. Губы касаются её мягких, пахнущих апельсином губ, язык проникает внутрь, начинает немую игру, страстно распаляясь, и Себастьяна вдруг прошибает мысль — у этих губ даже вкус сочных, приятно-холодных апельсинов. — Ну как? На уровне? — она отстраняется, нарочно, как ему кажется, облизывает нижнюю губу, насмешливо глядит, приподняв брови, но он-то знает, что прерываются они только потому, что на большее воздуха уже не хватает. — Более чем… — выдыхает, а сам еле может успокоить бьющееся, как ненормальное, сердце. — Жаль, недолго… Хакайна даже не смущается. «А стоило бы», — думает он, раздраженно слушая бешеный сердечный ритм. — Всё хорошее когда-нибудь заканчивается, — нравоучительно выдаёт она, а потом, заметив его недоумение, поясняет: — Так говорила моя мама. А он вместо того, чтобы поддержать, только тупо смотрит в пол. — Ну так где мы? Этот вопрос возвращает его в привычное нормальное состояние, когда никакие Хакайны не лезли в его жизнь. — Люди называют это место бесконечностью. Вселенной, пустотой — смотря что больше нравится. Ты ведь не смогла сначала ощутить «землю под ногами», как это часто говорят? — Она кивнула. — Ну вот. Так что нам пора отсюда валить. Когда в его лексиконе появилось такое слово, он не знал, но точно понимал одно: он выбрал не графа, с которым заключил контракт и который был по-своему ему дорог, — а эту девчонку, заставившую его если не иначе посмотреть на мир, так почувствовать что-то (он еще боялся называть «что-то» любовью) — это точно. Поэтому просто подхватил Бритч на руки — и исчез в пространстве и времени. А Сиэлю давно пора на заслуженный отдых. Натерпелся.***
Битва еще не закончилась, поэтому, когда Себастьян вернулся с отрубившейся Хакайной, никто особо их не заметил: Микаса смотрела только на Эрена, бросающегося от одного титана к другому, капитан Леви носился как сумасшедший, перерезая глотки этим тварям с феноменальной для человека скоростью, майор Ханджи следила за ранеными бойцами, попутно отдавая приказания. Остальные тоже не отставали. Осмотревшись и не увидев никого в радиусе десяти метров, Себастьян вихрем взлетел в алеющее небо.