"Жестокость — плод людских сердец, Нам зависть полнит взгляд, Наш образ — ужаса венец, И скрытность — наш наряд. Наряд наш — кованый стальной, Под ним — пожара власть, И взгляд заслонкою печной Скрывает сердца пасть." "A divine image", Уильям Блейк.
С самых первых секунд своего существования Ви сталкивается со страхом. Его вышвыривает из их прежнего тела, и, потрясенный болезненностью этого ритуала, он пугается своей демонической части, поглощающей то, что раньше было почти человеческим телом. Он не знает, что демон будет делать с ним, и он не ожидал, что все обернется именно так. Следующее, что его пугает, это то, что он может предсказать все действия Уризена. Ви знает, что демон будет делать. И собственная немощность, невозможность остановить набирающего силы монстра кажутся отвратительными, шокирующими. Он никогда не был так слаб. Он был слеп, так слеп… Осознание своих ошибок – вот первое, что сваливается на его необычайно хрупкие теперь человеческие плечи. Масштаб этих ошибок ужасает. Итак, его жизнь начинается со страха. Уризен улетает, движимый стремлением скорее воплотить свои замыслы, а Ви так и сидит в темном углу бывшего дома, куда забился в ужасе перед демоническим нечто. Его мучают кошмары, и, куда бы он ни взглянул, перед глазами предстают картины Ада, а привычные с детства стены напоминают о днях, когда он был разлучен с семьей. Изображения мелькают одно за другим, быстро, прерывисто, и его пылающий разум воспроизводит жуткие крики адских тварей. Время, проведенное по ту сторону Врат, врезалось в его память долгими годами страданий и подавленности для всего в нем человеческого. Ужас не отступает, сводя с ума ощущением безысходности, обреченности, паники, и образы прошлого вновь и вновь встают перед глазами. Пульс бешено колотится, что-то давит на голову, что-то сдавливает ребра. Ви подтягивает к груди голые ноги, обхватывает их руками и утыкается в непривычно тощие колени лицом. Он ждет, пока этот карнавал кошмаров кончится, а эмоциональный аттракцион все не прекращается, и странное напряжение в груди не дает вздохнуть. Ви тихо всхлипывает и судорожно выдыхает, потому что на вздох не способен: болезненные воспоминания давят и давят со всех сторон, заставляя скрючиться на полу в жалкой попытке спрятаться от мира в своих же руках. Но это не поможет: от преисподней внутри никуда не уйти и ничем не защититься. Пожалуйста, мысленно обращается он к чему-то самому неизвестному, пусть это кончится, он же выбрался оттуда, пусть оно прекратится, пусть что-нибудь произойдет. Но ничего не происходит. Никто не поможет ему. Надо справляться с этим как-то, может он или нет, есть ли силы или нет, понимает ли он, что делать, или нет. Неважно, что он чувствует, ведь он может держать себя в руках, он может справиться с этим страхом, потому что паника только отбирает время, а времени чертовски мало. С этим не справится никто, кроме него. Сил нет, и Ви утыкается лбом в свои колени, от напряжения едва дыша. Образы понемногу меркнут, реальность проступает из-под них красным и пыльно-серым, и паника ненадолго откатывает, оставляя за собой чувство опустошенности и глухой ненависти к себе вперемешку с ощущением беспомощности. Парень прерывисто вздыхает. Он должен что-то предпринять, пока есть время, пока не накрыло снова. Мысли тягучие и болезненные, а разум – будто выгоревший пустырь. Надоедливо пульсируют виски. Схватив осколок когда-то давно вылетевшего из шкафа стекла, он заносит дрожащую руку над левым запястьем. Еще один страх, ранее не ведомый ему, – страх физической боли. Он и раньше ощущал боль, но мог с ней справляться. Он уповал на регенерацию, а теперь ее нет. Он всегда знал, что, даже будучи тысячу раз проткнутым мечом, он восстанет буквально из пыли, но теперь шансов на это не было. Впереди лишь черная неизвестность, полная опасностей и неуверенности. Это – быть человеком? И как только люди живут в этом? Ви замирает в нерешительности, неуверенный в эффективности метода. Пыльное стекло острым краем давит на такую хрупкую оболочку. Придется потом перебинтовывать, или что смертные там делают в случае таких ранений? Главное, чтобы сработало. Что ж, в нем еще сохранились остатки былой магии и кое-какие знания, почерпнутые в Аду. Он видел, как делал это Ан-Шахал, могущественный чародей Мундуса, как прямо в бою создавал подвластных ему кошмарных демонических существ, практически ни в чем не уступавших реальным боевым демонам. Ви не Ан-Шахал, но… Двумя пальцами правой собирая кровь с запястья, он ведет по предварительно расчищенному древнему паркету, вырисовывая символы. В центре –«V», а остальные плетутся вокруг: первый как Победа, второй как Ужас, третий как Рождение, четвертый как… Трудно вспомнить что-то настолько далекое и мимоходом увиденное, но у Ви нет выбора: подавленность и обреченность вновь начинают приливать, еще не захлестывая, но уже не давая сосредоточиться. Здесь нет никого, здесь… только он и его отвратительная слабость. Четвертый как Укрощение. Придется плести свое заклинание, раз четких инструкций нет. Краткие демонические слова-звуки умещались в устрашающего вида иероглифы. Демонам, в принципе, не так уж надобна была письменность, но вот людям, с древности призывающим их… Пятый как Покровительство. Шестой как Оружие. Седьмой как Власть. Восьмой как Защита. Все это принято было очерчивать именами высших демонов или божеств, чья воля подчиняла бы существо, но Ви, как назло, не мог вспомнить ни одного «свободного» высшего, что согласился бы питать его своими силами и которого бы Ви мог знать лично. Питать… Ви криво ухмыляется, вписывая «Уризен». Пусть мучается ублюдок. От кого ему еще питать фамильяров, если не от собственного источника магии? Неважно, какое имя носит эта его демоническая часть, главное, что он понимает суть того, чьими силами укротит свои кошмары. Далее вписывает имя брата – он не знает никого, чья воля была бы сильнее, кроме себя самого – и два своих: демоническое и данное от рождения. Затем по традиции взывает к Мехсет, богине пространства и времени, которой заклинают все, что хоть как-то связано с магией и обучением, и вырисовывает соответствующий ей символ. Остается еще одно пустое поле. Ви сидит с минуту в задумчивости, но потом решает, что все методы хороши, и выводит последнее, закрепляющее: «Спарда». Подкрепленное его кровью, пусть и разбавленной человеческой, заклинание обретет невероятную мощь, если, конечно, сработает. Он уже столько раз надеялся лишь на свою кровь и волю, что уверен: даже если кому-то другому для подобного нужны особые приготовления, то для него сейчас этого должно быть достаточно. Ослабленный кровопотерей, он тяжело оседает в центр октограммы и очерчивает все это в круг. Стоит замкнуть его, как человека накрывает новой волной паники и гнетущих воспоминаний. О, это очень вовремя. *** Невероятно мощная волна вместе с криком отчаяния резко выплескивается в окружающее его пространство, но ничего не происходит. Поднявшаяся пыль уже оседает, а он так и сидит в кровавом кругу, в тишине пустого дома, среди пыли и призраков прошлого, совершенно один. Ладно, попробуем еще раз. Пытаясь обнаружить в себе подавленные кошмары, Ви прислушивается к чувствам, которые появляются, стоит ему вспомнить об Аде. Но воспоминания больше не заставляют его сознание пылать. Просто факты. Он чувствует какую-то странную щекотку внутри, где-то под ребрами, как голод, но не физический. Ви хочется проливать кровь, но ему пока доступна только своя. Голод будто рассредотачивается из сосущего чувства по всему телу, мелким зудом щекочущего неудовлетворения пробирясь вглубь тела. Тогда Ви думает о битве, о хорошей битве, воспроизводит в памяти это звенящее адреналиновое нетерпение, предвкушение, и кажется, что этот голод шевелится у него под кожей вместе с загадочными черными символами, покалывая. Рана потихоньку прекращает кровить, и тогда Ви делает надсечку выше, уже чуть глубже. Кровь резким всплеском проливается в центр символа вместе с его выдохом, и Ви представляет, как заполняет этой кровью воображаемую сферу, висящую у него на уровне груди. Что-то не так идет в его воображении, и вот шар заполняет уже темный дым, потрескивающий фиолетовыми разрядами. Что-то темное поднимается с глубины его сущности, мелко сотрясая ощущением собственной мощи, и изливается в эту сферу. Что же, если существо хочет его магической энергии, то Ви не против. Ему нужно любое оружие сейчас, но с его-то телом он не будет в силах долго удержать в руках хоть какой-то меч. Сфера трескается, разлетается, и его пронзает такой волной энергии, что мурашки бегут. Он томно выдыхает, не в силах вынести молча сладко наполняющую его суть тьму, и прикрывает веки. Затем окружающая его реальность как-то странно плывет, и вот он уже на полу, устало и самодовольно смеется, скаля зубы в потолок. – Очень смешно, мистер, – неодобрительно тянет птица, глядя на него с массивной хрустальной люстры. Надо же, какие нелепые и незначимые первые слова. У Ви немного расфокусирован взгляд, но все сработало, и птица сидит прямо над ним, а значит, можно расслабиться. Парень, признаться, слегка сбит с толку. – Подчиняю тебя своей воле, – выдыхает обессиленно он, а птица склоняет голову задумчиво, и кажется, что хищные глаза ее прищурены. Ви знает, что она размышляет, не броситься ли на создателя. Но до того, как птица успевает воспротивиться и поспорить со слабой волей хоста, Ви неожиданно берет себя в руки и, поражаясь силе своего голоса, произносит четко и уверенно: – Нарекаю тебя Грифоном. Служи мне оружием, и сможешь жить. И тянет так, тянет неприятно эту их связь, что Грифона питает, и второго намека птице не нужно. Для Ви связь эта отдается легким страхом и холодом в груди, но он может этот холод держать под контролем. – Подчиняюсь, – раскланивается Грифон, расправляя необычайной красоты крылья. И Ви почти в восторге от торжественности момента – какое совершенство он создал! – но тут существо добавляет: – Грифон? Как оригинально. Ви понимает, что легким их сотрудничество не будет. Грифон заменяет ему огнестрельное оружие, но его разрядов недостаточно, чтобы справиться с чем-то сильнее низших паразитов. Ви осознает это совершенно четко. Вдвоем им серьезную схватку не вытянуть, потому он намерен создать еще одного защитника. Он размышляет о том, каким существо это будет, уже накинув на плечи откопанный в недрах особняка древний плащ и накладывая жгут на руку. Мысленно Ви заполняет воображаемую сферу маленькими светящимися точками, символизирующими качества: смертоносная машина, упивающаяся демонической кровью, грациозная и мощная, безгранично преданная и, главное, молчаливая. Для чего-то столь изящного нужна энергия изящных чувств. В каком-то переулке он отлавливает и без того слабую демоническую сущность, непонятно как оказавшуюся здесь, и, обезвредив ее двумя магическими ударами, притаскивает в особняк. Ви никогда не думал, что опустится до чего-то подобного, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Сущность в виде тощего молодого человека загнанно мычит и дергается в октограмме, не в силах сбросить человеческую маскировку и переступить магическую защиту. Ви очерчивает еще один круг и, замкнув его, поворачивается к парню с едва заметной предвкушающей улыбкой. В этот раз надрез был сделан уже не куском стекла, а кинжалом, найденным в отцовском тайнике. Как странно. Он думал, что мародеры уже разграбили загадочный и богатый дом, но здесь все лежит, как лежало. Разве что разруха кругом. Сейчас Ви держит этот кинжал в руке. – Ты ведь не совсем демон, так? – вежливо интересуется он, сдергивая с парня скрученный в жгут кусок простыни, закрывающий ему рот. – Я не… – Ясно, – коротко выдыхает Ви. Чутье Грифона не может подводить его, и в парне действительно есть кровь демона, но это некачественная, низшая, сильно разбавленная кровь. Вот почему этот молодой человек вынужден ошиваться в безлюдных переулках по ночам, карауля одиноких прохожих. Что ж, его зависимость от человеческой плоти его и сгубила. – Хоть он и питается другими людьми, человеческой крови в нем больше, – предупреждает Грифон. – Так даже лучше. Отделив от себя демоническую часть, Ви ожидал, что избавится от всего самого темного в себе, от той части, что требовала кровопролития и безграничной силы. Почему же тогда радость битвы волнует кровь, а страх жертв и их агония, которой Грифон питается, заставляют чувствовать себя полнее? Он не особо над этим задумывается, это не в его природе. В его природе – быть человеком, а люди, в конце концов, всего лишь эволюционировавшие звери: каждый стремится занять свое место в пищевой цепочке. Ви относит себя к хищникам. – Не волнуйся, – произносит он с многообещающей, нежной улыбкой, подходя к своему гостю. Тень силуэта Ви падает на молодого человека, и глаза того блестят ужасом. – Я буду осторожен. Жертвенная кровь проливается на знаки, заставляя вспыхнуть их багровым, струится омерзительно-теплыми, щекотными, будоражущими потоками по татуировкам на руках. Юнец булькает, придерживаемый за рассеченную шею твердой ладонью, и Ви прижимает его спиной к своей груди почти интимно, обнимая сзади. Он наклоняется к его плечам, с упоением вдыхая сырой запах бордовой влаги, и дыхание его щекочет чужую кожу. Маг снова ощущает это пробирающее нетерпение, вспышкой тянущее внутренности, когда жертва дергается в его объятиях. Ощущение оседает в груди низким, довольным урчанием, почти гудением, восхитительным ощущением собственной силы, и Ви кажется, что сейчас нет никого древнее и мощнее него, нет ничего темнее и глубже, чем этот восторг кровопролития. Кажется, что так и ощущается торжество древних инстинктов, и что-то внутри него сначала приглушенно, а потом все громче и громче повторяет голосами Ада, скандируя:«Кровавые пятна! Кровь, крови! Крови и жара! Крови и тьмы!» .
Кажется, он слышит тысячи голосов, и все они обращаются к нему. То музыка другой стороны долетает из воспоминаний; так в мир выплескивается темная человеческая магия, берущая свои истоки в демоническом, и мрачный восторг, кажется, вот-вот захлестнет Ви. Он позволяет всем этим эмоциям черным потоком устремиться в воображаемую сферу и, не открывая глаз, протягивает к ней обагренную ладонь. Тело юнца падает с глухим звуком к его ногам. Сфера трескается, и Ви уже знает, как выглядит его новый питомец. – Подчиняю тебя своей воле, – произносит он твердо, все еще стоя с закрытыми глазами, и жажда сражений покидает его. – Нарекаю тебя Тенью. Тень не кланяется, но смотрит так выразительно, что этого Ви достаточно. Да, второе оружие, признаться честно, вышло намного совершеннее первого. Музыка утихает, но, когда огромная черная кошка толкается мордой в его ладонь, Ви кажется, что его кожи касается раскаленный адский ветер, донося обрывки соблазнительной речи вечно шепчущих в темноте. Теперь, воплотив свою кровожадность в фамильяра, он не может разделить этого восторга. Музыка вызывает лишь положенный человеку дискомфорт, заставляя напрягаться. Но и с этим страхом он справится.