непрочитанные письма

У Ченлэ и правда что-то тает внутри, блекнет с каждым последующим знойным днем уходящего постепенно лета. День за днем все события становятся только более и более похожими на незамысловатые строчки книги или мечтательную дурацкую дораму с совсем простеньким нереалистичным сюжетом, или секрет, ненароком подсмотренный случайно. Первые дни Чжон волновался и места себе не мог найти, успокаиваясь тем, что, быть может, это все и вправду приснилось. А затем и вовсе стало стираться так же быстро, как и уходящие дни свежей прохлады, насыщенного запаха петрикора, мяты и кофейных зерен, а еще невероятной близости — космической, вселенской, предначертанной древними сказаниями оракулов и пророчествами богов, когда на земле человека еще подавно не было. Никого не было. Но они уже были. Ченлэ на это надеялся. Теперь же в их священном месте — беседке — кто-то другой со своими тихими разговорами, смущенным смехом и искренними чувствами. Маленький алтарь древних, как сам мир, теплых, сокровенных чувств, которые одним простым словом «любовь» описать невозможно. Любовь? Может, только малая ее часть. Лишь малая часть от того, что Ченлэ чувствовал. И сейчас он до конца точно не понимает, любовь ли это, привязанность, забота, нежность, родство душ? Скорее, жизненная необходимость, превосходящая любые повседневные заботы и нужды. А теперь это все стирается, превращается в маленькую легенду, сказку, которую сквозь века дождь будет передавать следующим поколениям. Он шепотом будет молвить такую простую, детскую историю и напоминать о их существовании кому-то другому, одинокому и внимающему словам разбивающихся капель. ; В Ченлэ что-то кардинально меняется, будто надламывается и срастается вновь. И мир чуточку преображается, превращаясь в незапятнанное полотно, готовое к тому, чтобы его вновь раскрасили, наполнили живыми, яркими цветами такой радуги, которая появляется после самого затяжного и сильного дождя в предвечерних лучах солнца. Сентябрь встречает первым прохладным ветром и все еще по-летнему горячим солнцем. Но в дыхании сезона уже чувствуется приближающаяся неминуемая стужа, забирающая вместе с собой магию лета, мечтательность. С собой она принесет другую магию цветных фонариков, вечеров у камина или телевизора за просмотром очередной бессмысленной дорамы под теплым пледом с чашкой горячего шоколада. Ченлэ эта магия в последнее время по-особому трогает, наполняет через верх. Но пока — розовые, жаркие цвета закатного неба, лишь слегка тронутая осенней желтизной листва и бессменная музыка в наушниках, которая в некоторые моменты совсем случайно напоминает о лете, заставляя окунуться в эту историю снова, как впервые. Но это лишь маленькая история — сон — у которой конца нет, как и начала. Лишь краткий мираж — эпизод без сюжета и смысла. И эту краткую историю из своей жизни Ченлэ пытается во всех красках описать на бумаге словами, предложениями, которые на первый взгляд неумелые, но на деле — полные чувств, эмоций и правды. Правды, от которой по телу пробегается приятная дрожь и на коже вновь ощущается, как дуновение ветра, свежесть, любовь и влага. Он ее так тщательно записывает, оставляя кляксы, пометки разноцветными ручками, а затем вновь и вновь переписывает в тонких и толстых тетрадях, на форзацах книг, на случайных салфетках и листовках. Маленькие письма самому себе, чтобы вновь погрузиться с головой в события, будто уже целую вечность назад, прошедшего лета. Потому что даже мятный цвет уже давно смылся с его волос, сменившись золотистым. Потому что дожди навещают редко. Потому что в беседке он сидит один. ; На смену некогда теплому сентябрю приходит золотистый октябрь со своим собственным очарованием из деревьев, охваченных пламенем сохнущей листвы, частыми, но все еще теплыми, дождями и запахом корицы, который следует всюду, куда бы ты ни пошел. А затем серый ноябрь с первым снегом, декабрь с разноцветными фонариками, игрушками и запахом хвои. Дни проносятся быстро, когда нет причины в них задерживаться хоть на минуточку или даже секундочку дольше. Теперь Ченлэ уже лишь изредка заглядывает в беседку в парке (скорее по привычке) и переписывает строчку за строчкой уже совсем не часто, иногда, когда воспоминания дымкой вновь восстают в полусне. Они пресными, монотонными становятся — без искорки, без огонька. А жизнь идет своим чередом, со своими событиями, со своей суматохой, в которых теряешься и постепенно забываешь даже то, что некогда было первостепенным. Месяц — не более чем мгновение в истории мироздания. У Ченлэ же это целая эпоха — самая яркая вспышка, сверхновая, которая ярким взрывом озарила его крохотную Вселенную. Этот свет даже в самые отдаленные уголки смог добраться и согреть. Весной мир вновь оживает, как и раньше, наверное, скорее по привычке, надобности. У Ченлэ — последняя весна в родном городе, последний учебный год, последние прогулки по суматошным улицам города в наушниках с музыкой и кофе, взятым в кофейне неподалеку от школы. В апреле, когда солнце еще неяркое и природа только-только начинает дышать жизнью, расцветать зеленью, что-то в корне меняется. Каждый раз. Из года в год. Это тот момент, когда что-то переламывается, осмысливается заново, происходит нечто такое, отчего жизнь начинает становиться абсолютно другой, не похожей на прежнюю. У Ченлэ же всегда все однотонно, но по-своему счастливо в собственном небольшом мире со своими заботами. Ноги Чжона сами его ведут, куда так хочется душе. Где он не был давно. Где ему всегда рады. Кроссовки слегка вязнут во влажном гравии и промокают, когда попадает в небольшую лужу. Но в этом и есть то самое весеннее очарование: беззаботность и легкий дурман, овладевающий всеми вокруг. Пальцы пробегаются по свежей покрытой росой листве, оставляя на кончиках пальцев покалывающую прохладу. Парк вновь оживает после зимней спячки, и тут спокойнее всего. Людей нет. Нет ничего и никого постороннего. Все застыло в своем хрустальном, переливающимся серебром спокойствии. У Ченлэ в животе бабочки. Сквозь серовато-белоснежные облака проглядывается золотистое солнце, превращая парк в волшебный мир, искрящийся радужными оттенками. Ива, нависающая над прудом, будто плачущая девушка, уже вся зеленела и стала похожа на центр этой маленькой Вселенной, притягивающий взоры всех окружающих. А из окружающих — только Ченлэ, которого так и тянет туда, под крону, непонятной силой. Там огражденный от всего остального свой собственный мир, альтернативная реальность. Время там остановилось и сменило свое течение. Он руками раздвигает плотные ветви, и сверху на него сыплются капли, будто дождик. ; К сожалению, на многие вещи в жизни мы повлиять никак не можем. Вселенская несправедливость всегда была, есть и скорее всего будет, и человеку просто не дано это побороть. Это свыше его сил. Но каждый, абсолютно любой, из людей может повлиять, посодействовать, помочь, полюбить, да даже просто написать слова поддержки, чтобы сделать этот мир чуточку лучше. Для Ченлэ тем лучиком солнца в непроглядную тьму стал Джисон, внезапно скрасивший поблекшие дни, как выцветшие краски старой-старой картины. Может, у них не было невероятных приключений, захватывающей истории, но это все оставило у Ченлэ неизгладимый след. Маленький шрамик, как из детства, постоянно напоминающий ноющей болью о своем существовании. Джисон своими улыбками, рисунками, разговорами заставил мир преобразиться. Ченлэ не побоится сказать, что, возможно, они были предназначены друг другу. Но, как известно, все хорошее рано или поздно заканчивается, оставаясь, если посчастливится, историей на страницах романа какого-нибудь отчаявшегося писателя, ищущего вдохновения в трагичных историях обычных людей. Чжон бы все в мельчайших деталях ему описал, пересказал бы каждое слово, описал взгляды, рисунки, запах дождей, летний ветер, колышущий кроны столетних деревьев, звук капель, разбивающихся о гладь пруда, — все-все эти волшебные детали, на которые в самый обычный день не обращаешь никакого внимания. Но рядом с Джисон все чувства обостряются. И ты вновь видишь мир в ярких красках, как детстве. Удивляешься каждому событию, каждому звуку, запаху и картинке, предстающей перед глазами. ; Ченлэ сначала тормозит, не верит собственным глазам. Он тут. Джисон тут, как тогда прежде, смотрит вновь куда-то вдаль, стоя у самого берега пруда. Чжон бездыханно стоит, боится шевельнутся, чтобы, если это все же мираж, не спугнуть это смутное видение. Но когда тот оборачивается, любые сомнения отпадают о реальности происходящего, потому что этот взгляд ни с чем не спутаешь. Джисона ни с чем не спутаешь. Он, кажется, так же растерян, как и сам Ченлэ. Глядит немного виновато и с непреодолимой нежность, от которой все внутренности в узел завязываются. Он все такой же: невероятно уютный и теплый, по-своему необычайно красивый и самое главное — родной. Родной во всех смыслах: как человека, как душа, как давно утерянный кусочек паззла. С неба в следующий миг срывается дождь, словно стеной. Холодный, обжигающий и немного колкий, когда дотрагивается до обнаженных участков кожи. И они вновь в той беседке прячутся от дождя. Промокшие и замерзшие. Близко-близко. От этих дурацких совпадений становится смешно, будто заранее кто-то по команде режиссера свел актеров спектакля в одном и том же место в одно и то же время и так кстати внезапно опрокинул гигантское ведро дождевой воды. И заставил импровизировать. Потому что сценария у них нет, да и роли не прописаны. Все без притворства — только искренние спонтанные чувства. И (о боже!) эти чувства действительно есть, как бы долго Ченлэ их в себе не держал. Они рвутся наружу стаей птиц, бабочками и лепестками отцветающей сакуры. Безмолвные минуты, смущенные взгляды. Расстояние такое близкое: лишь только шаг сделай и сможешь губами коснуться его — но в то же время такое невероятно далекое, будто разделяют галактики, миллионы звезд и крошечных планет. Дождь вновь шепчет что-то свое, но Ченлэ не вслушивается, потому что к каждому вдоху-выдоху, удару сердца прислушивается и все так же смотрит, намереваясь сократить это ненавистное расстояние, которое дышать не позволяет. У Ченлэ с трудом получается сдержать непроизвольный всхлип. Лишь только когда Джисон рядом, он по-настоящему ощущает, насколько же одинок. Один в огромном, бескрайнем океане, потерянный, забытый, оставленный на произвол судьбы. Чжон крепко обнимает, почти сбивая с ног, а Пак Джисон еще ближе к себе прижимает, шепчет что-то неразборчивое на ухо, касается кожи, исцелованной, как и прежде, солнечными лучами. А у Ченлэ –чувства, которые он так долго пытался стереть, забыть, разом вырвались наружу единым потоком слабости, нужды в заботе и любви, необходимости Джисона рядом прямо тут, пока кругом — дождь, прохладный ветер и серая пустота на душе. Просто он никогда не забывал и не смог бы, даже если бы очень старался. Такое не забывается. Наверное, никогда. Чжон не плачет, только дышит глубоко и немного сбивчиво. Кричит безмолвно Джисону в шею. Не верит. — Я так долго ждал, — признается. — Знаю, — шепотом. Ему тяжело справиться с тем, что он чувствует. Ему страшно из-за пустоты, которая образовалась после исчезновения Джисона. Но теперь она вновь заполняется, как иссохшее озеро после засушливого лета. — Пожалуйста, только не уходи. — Теперь не уйду, — целует в макушку. Когда-то Ченлэ ждал сезона дождей. Ждал волшебную пору, когда мир пустеет, люди разбегаются, и он оказывается наедине с самим собой. Но теперь ему его ждать не приходится, потому что рядом с ним Джисон — его лето, его солнце и дожди, причина тех чувств, которые «намного больше любви» и один единственный, кому он готов посвятить свою жизнь. Даже если Джисона рядом нет. ; Ченлэ держит в руках тот самый блокнот, где заключены воспоминания прошлого лета: рисунки Пак Джисона, четкие линии карандашом, размазанный грифель из-за капель дождя и иногда встречающиеся в уголках страниц обрывочные фразы. «Я устал». «Поскорее бы все закончилось». У Ченлэ перед глазами, как впервые, всплывают те шрамы на его запястьях, от которых по коже неприятные мурашки пробегают, а взор перекрывается слезами. «Кажется, у меня вновь появился смысл». «Ченлэ». «Хочу его поцеловать. Это странно, да?». «Нет, черт возьми, это не странно, Пак Джисон!», — хочется кричать Чжону. «Он особенный, не похожий на других и меня к нему тянет какой-то непреодолимой силой», — написано совсем смазано рядом с рисунком парка. А на следующей странице Ченлэ судорожны выдыхает, когда видит свой собственный портрет: улыбающийся, держащий в книгах помятую книгу и по-настоящему счастливый. На душе — тепло, а по щекам текут слезы, которые он сдерживал так долго. «Мятное счастье». Ченлэ вспоминает ненароком свои волосы мятного оттенка, выкрашенные немного неаккуратно. Если бы только у него были особые силы, то Чжон бы определенно что-то изменил в течении времени, в событиях бесповоротных. И тогда бы все было абсолютно по-другому: не приходилось бы вспоминать то лето, дожди, джисоновы пальцы, скользящие по рукам, шее, лицу, губы и по-детски игривый взгляд. И никогда бы не пришлось вновь ждать сезона дождей, когда творится особая магия, потому что эта магия всегда бы следовала за ним. Но теперь приходится лишь уповать на летние дни, когда дожди не прекращаются ни на секунду; надеяться, что время повернется вспять, и Ченлэ вновь встретит Джисона; и именно тогда дождь вновь перескажет эту маленькую историю, которая оставило не то шрам, не то самый теплый подарок где-то глубоко-глубоко внутри.