Альфа и Омега. «Волчий фактор».

      Войско подошло к фронту достаточно быстро, да так, что ещё даже не начинался закат. Все приготовления к будущему наступлению велись как можно латентно, чтобы не привлекать внимание врага, находящегося в эти дни всего-лишь в нескольких сотнях метров от солдат Объединения. Командармам было неизвестно о том, что о их наступлении на Севере уже вполне ясно догадывались и подводили части с основного фронта на Северо-Восток.       Несмотря на явную не безупречность хода исполнения операции, время шло и войска располагались в соответствии с диспозицией, создавая два главных направления для наступления. Отступать всё равно было уже некуда и некогда. В умах большинства, коими были не только солдаты, завтрашняя битва казалась последней для них самих.       В этот вечер двадцать девятого числа находился на одной из «квартир» Хамфри. Омега спокойно лежал в раздумьях один около правой стены от входа в берлогу.       Делать волку до утра было пока нечего, но самые разные мысли не оставляли его в покое, а держали в волнении и сам он был сильно раздражён всем происходящим. Хамфри не был слишком смышлён в том, как ведутся войны и какие сражения являются самыми важными в них, но он хорошо чувствовал своим нутром, что завтрашняя битва должна быть самой страшной из всех тех, в которых он участвовал, и как никогда ему представилась страшной наибольшая возможность стать жертвой этой битвы. Конечно, он думал о смерти и раньше, но ему это казалось… настолько несущественным вопросом. Его постоянно волновали другие идеи, мысли и сейчас он глядел на то, что его занимало и мучило, без особой перспективы.       «Да-да, сейчас стоит лишь оттолкнуть всё, что меня прежде волновало, — говорил он себе, перебирая мысли и оставляя только самую страшную из них — мысль о сражении. — Очень многое казалось мне прекрасным, но сейчас это не имеет такого значения, какого я себе выдумал. Прежде всего надо думать о том, что будет завтра, начиная с самого утра. Раньше я не мог понять, насколько это, оказывается, важно. До этого я действительно утопал в любви и веру в её идеальную форму. Хорошо, что хоть Кейт не верила во всё это так, как я, и оказалась в этом плане более зрелой, чем я. Я пытался наивно сохранить наше счастье, особо не думая о войне. По крайней мере не так, как сейчас. Кейт же смогла полностью отдаться войне с северянами даже тогда, когда они ещё владели половиной нашей стаи. Насколько же противно чувствовать, что я только в эти последние моменты примерно начал понимать свою жену, хотя до этого считал, что знаю её полностью. Наверное, этой преданности и чувству, что у тебя есть долг и его прямая реализация — подвиг в бою, учат этому всех наших альф. Хотя, ведь об этом даже когда-то говорил Гарт, имея похожие представления о долге. Если бы Кейт не была со мной, то она наверняка наивно пошла бы сразу в самое пекло, и могло бы произойти ужасное…»       Он живо представил себе самое страшное, что приходило ему в голову. Мороз пробежал по его спине, а он на нервах стал ходить по пещере. Привязанность к рыжей особе не покидало его, как он полагал это было из-за непонимания своей супруги, и только сильнее давало о себе знать. Полностью отдаться каким-то другим мыслям он не мог, а всё думал о Кейт.       «Если я пойду в бой, то только с ней. Если пойдёт она — всегда буду с ней рядом, — говорил он взволнованно про себя. — Завтрашний день наводит страшные мысли. Надеюсь, что всё образуется после него…»       В этот момент за выходом из пещеры послышались чьи-то шаги и голоса.       — Кто там? — окликнул Хамфри, перестав ходить из стороны в сторону.       К пещере омеги подходили бывшая партизанка Кайли с Флорианом Гайером.       Хамфри поспешно сделал вид, что из его беспокойного поведения ничего не осталось, а сам он с улыбкой встретил знакомых. Кайли непривычно выглядела спокойной и весёлой, пока находилась рядом с чёрным волком, а Гайера Хамфри видел сегодня впервые, так что сильно обрадовался приходу северянина.       — Ах, это вы, — говорил омега, когда те только зашли. — Не ждал вас. Какими судьбами?       — Да вот, хотели пройти мимо, а не получилось… — насмешливо отвечал Гайер, — Повидать вас с Кейт хотел…       В то время как Хамфри встречал знакомых, он делал это в оживлённом состоянии духа, возникшем внезапно для него самого. До этого последний час омега страдал лишь тоской, сидя один в своей берлоге.       — А, кстати, где она? — спрашивал Гайер, оглядев пещеру.       — Скоро вернётся. Просто ненадолго ушла.       — Тогда ладно, — продолжал он спокойно, расположившись как дома. — Гильберт совсем немного поделился со мной той информацией о вашей операции на территории вагнеровцев. Там же, говорит он, наблюдаются странные перемещения гвардейских войск, будто по приказу специально покинувших все свои позиции.       Волнение у Хамфри по-немногу проходило, а сам он больше вливался в разговор.       — Гвардия же вернеровская? — рассуждал омега. — Наверное, он и дал такие приказы.       — Möglich. Вероятно, так покушение подействовало на него, что он не справился и мог только удрать в страхе, — говорил Гайер с негодованием.       — Удрал? — удивился омега.       — Да, а тебе не сказали? Очень жалко, что сбежал, ведь он уже давно заслужил того, чтобы сдохнуть.       «Это точно, — думал Хамфри про себя. — Но я поступил так, как считал это нужным».       —…Его гвардия натворила слишком много ужасного. Чего стоят только эти лагеря с пленными, которые проживают, в лучшем случае, не больше недели, а потом умирают либо от истязаний и мучений либо от другой жестокости гвардейцев, — он замолчал на несколько секунд, а потом спросил: — Ну, зная это, каково это вам работать с Рехбергом? Ты же знаешь, он же бывший гвардеец, а потому и прощения ему всё равно не видать и не надо ему слишком сильно доверять. Я всего-лишь предупреждаю, Хамфри.       — Он спас нам с Кейт жизнь, когда мы скакали по горам, захватывая аванпост… — отвечал негромко Хамфри.       — Наверняка ему это приказал сделать Шварценберг. Я уверен, что без этого приказа он бы никогда не стал вытаскивать вас из беды, зная кто вы. Он о вас нисколечко не волнуется.       — Конечно мы его не волнуем. У него есть сестра, до которой он и хочет добраться. На Шварценберга, Вернера и других ему также плевать, поэтому… — замялся Хамфри. — Хотя не знаю насчёт остальных. В пути на Север он много чего с интересом рассказывал, помогал нам, и мы не заметили от него подвоха или вредительства. Я знал, что Рехберг творил много чего ужасного на Северо-Востоке, но он так ясно рассказывал о простонародье, благе о нём, и о том, насколько всё является несправедливым для него самого. Именно Рехберг помог мне быть уверенным в том, что выйти на Вернера и остаться в безопасности возможно даже через всего-лишь одного нищего северянина, для этого достаточно лишь немного сочувствия к угнетённым душам.       Мысли Хамфри удивили двоих волков, заставив их несколько секунд в раздумьях смотреть на омегу. Вскоре Гайер и Кайли с особым интересом взглянули на волка, но женщина пока решила не вмешиваться, продолжая слушать.       — Ну, и можешь сказать, насколько ты понял всё, что тебе сказал Рехберг? — спрашивал Гайер.       — Ну, как сказать… — отвечал омега. — Не только он мне об этом всё говорил, а многие. И я не только слышал, а ещё видел всё собственными глазами, когда был на Севере. Сомневаюсь, что сейчас там живётся лучше, чем вам на Северо-Востоке. Ну, а что вы скажете про свою жизнь после освобождения?       — Спроси вот у неё, — сказал Гайер, указывая на Кайли.       Хамфри с интересом посмотрел на неё, размышляя, что от волчицы особо радостных новостей явно не услышишь.       — Да вот все и всё видели, как ваш «светлейший» поступал с нами, — робко говорила она, иногда оглядываясь на улицу.       — «Светлейший»? — повторил омега.       — У нас так называют таких как Уинстон, его имею в виду. Вот, Хамфри, как ты к нему относишься? — обратилась она к волку. — С твоим умом, надеюсь, без лишних иллюзий.       Хамфри сконфуженно оглядывался, думая, как ответить на поставленный вопрос. Для себя он всё ещё не мог выразить мнение однозначно, поэтому и стал собирать мысли на ходу.       — Ну… Могу сказать, что нынешнее время требует сильнейших лидеров. По-моему Уинстон вполне подходит под этот титул и многое сделал для нашей победы.       — Не поспоришь, — говорила недовольно Кайли, — но он как будто на нас тоже пробует свою силу.       — Как это?       — Да вот доложу тебе, Хамфри. Он когда со мной или Гайером наедине о серьёзных вещах разговаривает, специально, чтобы никто посторонний или вы сами не слышали, то у него точно надменный такой тон. Ведь мы с вами как братья и сёстры сражаемся вместе против северян? — насмешливо она спрашивала, — А он по-другому считает: мы, видите ли, в долгу перед его армией, которая «огромной кровью освободила нас от северного ига». Он считает, что мы обязаны с ним иметь более тесные связи в знак благодарности за «освобождение». Мы, конечно, не против, но если бы эти слова имели доброжелательную сущность, а не то, что там ваш «Светлейший» себе вообразил, напоминая своё предложение стать зависимыми от его стаи ультиматум Севера о добровольно-принудительном присоединении нас к его союзу. Мы увидали свет: что-то есть в этом схожее, хотя никогда бы об этом не подумали, если бы Уинстон сам бы не делал глупостей.       — Так что вы сами хотите от меня?       Хамфри обратился с этим вопросом и к Гайеру тоже, поэтому тот решил ответить сразу, в отличие от Кайли.       — Тебе-то мы, конечно, благодарны Хамфри за всё, что ты сделал ради нас. От тебя мы хотим лишь попросить об ещё одной небольшой просьбе, ради которой, не будем врать, мы сюда и пришли.       Хамфри посмотрел на Кайли с Гайером. Те смотрели на него с большой надеждой на то, что он выразит понимание, и Хамфри видел это.       «Уинстон, может, и заслуживает уважения, но иногда явно заходит слишком далеко, — думал Хамфри про себя. — Гайер с Кайли должны были для нас уже стать чем-то бо́льшим, чем просто партнёры по войне и к ним нужно относиться соответственно. Что греха таить, для меня они уже точно что-то большее…»       — Говорите, что вам нужно, — говорил Хамфри вслух. — Постараюсь сделать так, как вы хотите.       — Данке, Хамфри, — отвечал Гайер. — Нам бы всем хотелось, чтобы ты как-то повлиял на Уинстона. Убедил его не трогать нас, отстать от Северо-Востока, обратить внимание больше на Север и Северо-Запад… Мы, конечно, не совсем уверены, что это сработает, но хотя бы будет ещё одна попытка избежать ещё одной войны.       — Могу вас заверить, что никакой ещё войны не будет! — уверенно возражал омега. — Если у меня одного, скорее всего, ничего не выйдет, то свою дочь Уинстон точно выслушает…       — Ничего не предлагай и не говори Кейт! — крикнул Гайер. — Если он узнает, что мы втянули и его дочь на свою сторону в этот вопрос…       Не успел договорить волк, как снаружи послышались шаги и вовнутрь заходила Кейт с приветливой улыбкой.       — О, привет, друзья, — сказала она, увидев гостей.       — Д-да, привет, Кейт, — ответил Гайер.       Кайли слегка улыбнулась в ответ, ничего не сказав.       — О чём болтали? — спросила Кейт, посмотрев на своего мужа.       — Да так, ни о чём, — отвечал омега, — просто поздоровались.       Кайли и Гайер вдруг встали со своих мест, а чёрный волк произнёс:       — Ну, нам уже пора. Прости, Кейт, что не успели поговорить.       — Ничего страшного, ещё успеем.       — Хамфри, — обратился Гайер в последний момент, — не забудь только о нашей просьбе.       — Обещаю, я её выполню.       Двое волков спешно вышли из пещеры, оставив пару наедине друг с другом.       — Что за просьба? Можно поинтересоваться? — шутливо спросила Кейт.       — Да там от них надо было передать просто кое что. Мелочи в общем.       — Мелочь? Когда ты аж чуть не поклялся это исполнить?       Кейт не выглядела особо серьёзной, предпочитая шутить. В глазах омеги это выглядело неестественно, подозревая, что его жена не иначе, как будет всё равно намерена узнать, о чём они с двумя волками с Северо-Востока разговаривали. Омега предпочёл делать вид, что не замечает настрой своей супруги и задумал ей аккуратно подыграть. Быть может, ему лишь всё это кажется.       — Они с Северо-Востока, а там ко всему относятся с предельным вниманием. Мне повезло, что мне не пришлось клясться дважды, — засмеялся Хамфри, — А на самом деле всего-лишь передать одно сообщение. К сожалению, зашли они в тот момент, когда тебя не было       — Ладно-ладно, уже не важно, — улыбнулась она, — Я же пошутила. Лучше давай ляжем пораньше. Сам знаешь, что завтра будет.       — А что завтра?       — Ой, да иди ты, — отмахнулась она, продолжая улыбаться, — Вот разбужу тебя когда ещё солнце только выглянуло, да и пойдёшь в бой.       — Ну, только если с тобой, — встал омега, подойдя ближе к волчице.       — Ага, сейчас. Ты же не за меня, надеюсь, воюешь?       — За стаю, конечно, — отшучивался он. — И за мир во всём мире, и за счастье для всех даром, и пусть никто не уйдёт обиженный.       — Вот ты шутишь, а это по истине высокие идеалы, — повернулась она к нему, — За них и кровь даже свою пролить не жалко.       Хамфри было трудно не согласиться со своей женой, но понятия о достижении идеального и прочее у них всё равно были разные. У альф одни, а у омег — другие, более материальные идеалы, как бы странно не звучало.       — А я и не смеялся, — возразил омега. — Эти идеалы и мои тоже, но я-то знаю, что их невозможно достичь в условиях существующего, угнетающего бытия, — козырнул он тут же своим словарным запасом.       — Где ты таких слов набрался? — сказала Кейт, но её удивление пропала через секунду, заменив его долгим зевком. — Ладно, неважно, уже пора спать. Завтра с первых лучей солнца уже надо будет вставать. Так распорядились.       Хамфри тоже не нашёл смысла дальше тратить время на что-то, кроме как на сон. Вдвоём они улеглись поплотнее к друг дружке и пожелали себе хороших снов так, словно попрощались, да к тому же как в последний раз.              

***

      

На следующее утро.

                    Когда войска только собирались в поход, лишь небольшому числу волков были откровенно не рады солдаты, собирающиеся на верную смерть против врага. В эту группу не повезло угодить Рехбергу, презираемому всеми, кто хоть немного был знаком с именеи гвардейца и что оно значило для большинства жителей Северо-Востока, также участвующих ныне в операции по освобождению их территорий от вагнеровцев. Бывший обер-лейтенант всё ещё боялся народной мести, поэтому тщательного скрывался с личной помощью Уинстона где-то на окраине лагеря от посторонних глаз. Остальные входившие в группу с Рехбергом — это небольшое количество пленных северян, которых также старались изолировать от бойцов Северо-Востока. Их память о ещё недавних оккупантах была свежей и было за что отомстить карателям, в том числе Рехбергу, как самому главному из них.       В это раннее утро чёрный волк проснулся с самого восхода солнца и тогда же к нему пожаловал сам Уинстон, не предупредив о своём приходе заранее. Когда западный вожак зашёл внутрь небольшой норы, отведённую бывшему гвардейцу, то волк по привычке и с волнением исполнил своё северное приветствие в виде поклона.       — Не надо мне этого, Рехберг, — возмутился Уинстон. — Я ни разу не тот, кто желает, чтобы его приветствовали как северного империалиста. Любые там ваши порядки нам всё равно чужды.       — Виноват, — отвечал Рехберг. — Неосознанно получилось.       Уинстон садился рядом с чёрным волком. Северянин был не слишком хорош собой, но тот явно старался держать свою внешность в порядочном виде, хоть и попытки эти были отчасти бесполезны в условиях не слишком мягкого плена.       — Учитывая то, что я сделал для вас, — говорил Рехберг, вспомнив о его всё ещё продолжающимся плене, — то я уже должен был заслужить хотя бы немного свободы. Меня нет смысла держать среди народа стаи, который готов убить меня любой ценой, если только узнает, что я здесь нахожусь.       — Я ценю твои услуги, — Уинстон сделал небольшую улыбку, но не слишком добродушную и не внушающую северянину доверия. — Но не в этом всём дело. К тебе должен придти один твой знакомый и я дал ему право с тобой поговорить один на один, без всякого подслушивания с нашей стороны.       — Знакомый? У меня их было немного за свою жизнь… — говорил Рехберг, не подумав, но спустя секунду сразу догадался о ком идёт речь, и весь интерес у того пропал. — Шварценберг?       Он выдал эту фамилию с явным пренебрежением в собственном тоне.       — Я могу тебе только посочувствовать, Ларс, что он решил с тобой побеседовать, — ухмылка у вожака мигом пропала, но лицо не было уже таким сердитым, как обычно.       — Вы так просто выполняете его просьбу, словно это приказ, — недоумевал Рехберг, дополняя. — От пленного. Виновного в смертях многих и до сих пор не понёсшего никакого наказания       — У меня уже нет времени на это всё, — строго сказал Уинстон. — Сегодня будет одно из решающих наших наступлений, но перед тем как мне отправится на него я даю вам время поговорить. Также скажу, что если хочешь, чтобы я продолжал искать твою сестру, то, будь добр, не устраивай эксцессов на беседе, ясно?       — Ферштейн, — не оставалось Рехбергу ничего кроме положительного ответа.       — Вот и славно, — он похлопал того по плечу и двинулся к выходу из пещеры.       Рехберг оставался сидеть дальше. Через почти четверть часа у его места заключения становились отчётливо слышны чьи-то шаги. Ещё одну минуту разговора с охраной и внутрь зашёл старик с белым мехом. Волк своим раскрепощенным от всякого гнёта видом не давал и подумать, что он всё-таки такой же пленный, как и Рехберг. Или же уже нет?       — Hallo, mein Freund, — сказал Шварценберг насмешливо, входя внутрь и смотря на Рехберга.       Бывший гвардеец смотрел на дворянина с невозмутимым взглядом, а на уме было лишь одно отвращение от одного вида Шварценберга. Старик, находя себе удобное место в тесной норе, продолжал:       — Знаю, ты зол на меня. На самом деле, ты всегда таким был. Я хочу нормально поговорить и это касается нас обоих, но больше тебя и… Нет, даже троих — твоей сестры, — он наклонился вперёд поближе к Рехбергу, разок обернувшись назад в сторону выхода. — Deshalb… unsere Sprache sprechen.       — Зачем?       — Weil wir Zuhörer haben, — он обернулся ещё раз назад, но на входе в нору никто не стоял, хотя Шварценберг всё рано мог быть вполне прав. — Hast du deine Schwester vergessen, Lars?       — Was wollen Sie? — ответил Рехберг ещё более сердито, когда старик упомянул его сестру.                     — Ну, что там? — спрашивал шёпотом Уинстон, подходя ближе к норе.       За стеной логова стоял подчинённый вожака, в оба уха готовый слушать разговор двух северянинов, но, кажется, зря.       — Бесполезно, они разговаривают на своём языке, — отвечал волк.       — Тогда живо веди сюда переводчика из пленных и побыстрее.       Волк тут же убежал куда-то в сторону и с такой спешкой не только издавал неприлично много шума, так ещё и разломал по пути ветку, а в логове сразу же встала тишина.       

(Двое ведут разговор на языке Севера, поэтому всё идёт с переводом).

             — Слышал, Ларс? — сказал Шварценберг в ответ на шум откуда-то извне. — Побежал кто-то. Если нас подслушивают, то я не видел кого-то из северян поблизости, так что можно быть пока в безопасности. Но разговор наш должен быть коротким, не более одной-две минуты, ясно?       — Можешь не говорить «ясно», я и так слушаю тебя будто ты мне архиважен.       — В любом случае, — продолжал Шварценберг, — хочу отметить, что ты настроился очень сильно на то, чтобы помогать Объединению в их борьбе.       — Всё как и всегда, Шварц, если помнишь как устроены гвардейцы, — нервно улыбнулся Рехберг. — Знаешь, когда я служил в гвардии, то ещё прошлой осенью мне давалось пообщаться с парой-тройкой офицеров и все как один были идейны до мозга костей. Они до самого конца были готовы идти за возможностями, что им представляла служба в самых лучших войсках. Может, я и не верую в вагнеровский бред, как они, но я точно также борюсь за возможности, в моём случае, скорее единственную и самую важную в жизни: спасти мою Хельгу, — ухмылка его сошла на нет, а он судорожно пододвинулся ближе к старику, устремив свой пронзительный взгляд в его глаза, — Я не допущу ошибок и ты больше никогда не притронешься к ней, а иначе со всей радостью на тебе испытаю все то, чему нас обучали в гвардии.       — Как же ты пал, Рехберг, — старик делал вид, что был расстроен, — Ты уже настолько в открытую мне угрожаешь, думая, что находишься под крышей врага Севера. Зря, очень зря ты так наивно считаешь, что раз уж ты в плену, то в полной безопасности от меня.       — Мне было нетрудно догадаться, чем занимался один из виднейших и известнейших дворян Севера, так ещё сам сдавшийся в плен, всё это время, пока мы не были вместе. У меня нет никакой «крыши», когда ты вводишь Уинстона под свой контроль, и у меня нет никаких гарантий, что я завтра же не умру по его приказу. Так что мои слова не являются шуточными и, будь уверен, я однажды исполню твой приговор.       — Конечно-конечно, — говорил старик тоном несерьёзности. — Тогда уже, может, сам догадаешься, чего я потребую от тебя и ты это исполнишь?       — Заткнуть тебе рот, чтобы поменьше всякого требовалось?       Шварценберг шутку не оценил и попытался разговаривать с волком намного строже.       — Умник, я тебя предупреждаю: не смей больше помогать Объединению, а лучше вовсе захлопнись и не выскакивай до конца этой войны, если вообще хочешь дожить до этого момента. И не пытайся обманывать меня, Ларс! Если Уинстон всё увидит, то значит увижу и я, а ты вскоре не увидешь ничего и свою сестру в том числе.       — Посмотрим, Шварц, посмотрим… — помешанно глядел на него волк. — И поживём-увидем доживёшь ли ты с такими угрозами до конца войны.       — Или ты хочешь, чтобы она тебя никогда не увидела? Я с лёгкостью могу хоть сейчас послать весточку охране поместья и они это устроят, Рехберг.       Гневу Ларса не было предела, но он успешно сдерживал. В этот момент на улице послышались шаги и Шварценберг, повернув голову, через секунду её отвернул в сторону Рехберга и спокойно заговорил уже на местном языке:       — Я тебе всё сказал, Ларс. Удачи в плену, мой друг.       И старик уходил из норы, оставляя волка вновь в мучениях сидеть одному в тесной «камере», куда с большим трудом проскальзывало хотя бы немного солнечного света.       «Мне не обойтись без Кейт и Хамфри, — безысходно думал Рехберг, — Один я не справлюсь с этой мразью».       Чтобы чем-то себя занять от негативных мыслей, Рехберг спустя время смог переползти ближе к выходу из норы и даже немного понаблюдать и послушать, как Объединённая во всех смыслах армия готовилась к широкомасштабному наступлению. У Рехберга это даже вызвало небольшой интерес понаблюдать за всем процессом и частично подслушать то, что говорят, главное, местные командиры, то есть Северо-Востока, своим солдатам, ещё недавно бывшим партизанам.       —…Это наш один из последних решительный боёв! — вдохновлял один из командующих перед ротой местных вояк. — Мы шли и всегда идём против Северных империалистов, которые ради собственного благосостояния решили ввергнуть нас в принудительный рабский союз с ними. Они замучили и убили многих, как нашего короля, и им нет никакой пощады за это! Все северяне заплатят своей кровью за наши мучения, но уже на своей земле, до которой осталось лишь лапой подать и они наши. В бой! Со всеми нашими братьями и сёстрами со всего Джаспера!..       Мораль от таких возмездных речей стойко повышалось у каждого из солдат, и этого Рехберг не мог не заметить.       «Они карателями не хуже нас будут, если уже ими не стали» — подумал Рехберг, возвращаясь обратно в дальний угол своей норы.              

***

В тот же момент.

                    Когда Хамфри только очнулся на следующее утро, к нему в пещеру сразу зашли и поспешили его расталкивать.       — Хамфри, Хамфри, Хамфри! — это была Кейт, очень взволнованная чем-то, когда трясла своего супруга за бок. — Вставай же! Пора!       — А? — проснулся он. — Что? Уже?       — Да! — сзади неё, где-то возле входа в пещеру, слышался чей-то громкий топот, словно в такт шагала целая армия. — Пора уже, давай!       Хамфри поспешно привёл себя в порядок и вышел на первые лучи рассвета к выходу из логова. В поле было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что появившись на горизонте, брызнуло светом на покрытую росой пыль дороги и на лес. Гул солдат яснее слышался, когда он вышел на улицу, увидев колонны солдат, выдвигающихся на фронт со своими командирами. Скоро он заметил, как по полю, осматривая солдат, рысью пробегал Гарт со своим ещё одним волком.       — Пора, Хамфри! Пора! — закричал Гарт, улыбаясь.       Кейт и Хамфри стали идти вместе с колонной и рядом с Гартом. Они шли мимо одного из холмов, где располагалась толпа командиров и слышался их говор. Из толпы виднелся Уинстон, который смотрел вперёд по большой равнине.       — Нам уже тоже пора выдвигаться, господа, — предупредил вожак своих подчинённых. — Сколько времени нужно, чтобы войска дошли до противника?       Ему отвечал Гильберт, стоя рядом:       — Не больше часа. Даже если нас заметят издалёка, то за это время приготовиться к бою северяне всё равно не успеют.       — Они могли тайно укреплять свои позиции, как-то узнав о нашем наступлении, — рассуждал вожак.       — Об этом ничего неизвестно, да и маловероятно, Уинстон.       — Тогда у нас все шансы отбить эту долину, — вожак взглянул вперёд.       Вскоре Уинстон первым сошёл с холма, а позже это сделали все остальные командующие.       В течение недолгого времени колонны шли к вражеской долине. Кейт с Хамфри весело следовали за солдатами, а рядом с ними шёл Гарт. Тот немного рассказывал о том, как по плану будет происходить сегодняшнее сражение и тут же предупредил:       — Отступать никому из нас нельзя, ни в коем случае. Если сейчас наша атака захлебнётся, то война не окончится и в ближайшие полгода.       Тем временем на них всё нападал белый утренний туман, который пронизывали с золотым оттенком лучи яркого солнца. Видимость с каждой четвертью часа резко снижалась и войскам приходилось идти почти вслепую. Единственное, что могло их спасти от внезапной засады — это чутьё. Ориентировочно они должны были столкнуться к позициям врага уже в ближайшие десять минут. Другая группировка войск Объединения, именуемая вторым главным направлением, заходила с другой стороны фронта, но об её успехах нашим супругам и Гарту было не особо известно.       Несмотря на всю опасность при таких не самых благоприятных условиях для наступления, Кейт с Хамфри даже желали идти в самом начале строя, а не почти в его самом конце, как это было сейчас. Им хотелось первыми всё увидеть и оказаться в момент самого раннего появления в их поле зрения северного солдата, когда это и станет точкой начала скорой битвы.       Казалось, чувство, что вот-вот скоро этот момент настанет, было и у Уинстона с его свитой. Спустившись с холма, они всё ещё пытались смотреть вперёд сквозь туман. Скрытое тёплое чувство не пропадало, да и сам вожак, как и его командиры, не отчаивались перед сильным ухудшением погоды. Отчасти это было им даже на пользу, считая, что их нападение окажется ещё более непредсказуемым, чем было до этого. Точной информации насчёт этого всё ещё не было, поэтому можно было лишь надеяться на лучшее, что и делали все: от солдата до вожака.       Хамфри думал над этим всем, шагая в строю, и был рад это делать дальше, пока где-то вдали не было произнесено энергично и торжественным криком:       — Дивизия! — строй остановился, а наши супруги решили взглянуть вперёд, а там уже стоял Гильберт, быстрее прибежавший к своей армии. Со всей силой своего голоса он обращался к подразделению: — Враг в полсотни метров от нас, их первый редут уже был атакован нашими войсками! Нам нельзя и отставать и отступать! В бой, товарищи, против оккупантов и вагнеровских захватчиков!       Солдаты молились и сразу по приказу уверенно пошли в атаку, а после Хамфри и Кейт также решили последовать вперёд, до этого обдумывая всё происходящее. Долгожданная битва началась и весь порыв сотен солдат был брошен в кровавый бой…