Во второй раз, уже во время угасающей битвы, сбежав с правого фланга, Хамфри с толпами солдат направился назад, будто отступая с поля битвы, дошел до нор целителей и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Хамфри всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил весь этот день, вернуться обратно к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в тишине и уюте. Только в привычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал за сегодня, не испытывая никогда ничего подобного, да и не только за сегодня, а за всю войну. Но этих привычных условий жизни нигде не было, даже во всей Объединённой стаи бы не нашлось этих условий.
Хотя и затухающее пламя сражения не стояло по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно-равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские тела, те же звуки боёв, хотя и очень отдалённые и порой казалось, что они всем уже мерещатся, но всё ещё наводящие ужас на омегу; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя сотни три метров по дороге отступления, Хамфри в один момент решил присесть отдохнуть
Сумерки спустились на землю, и гул сражения окончательно затих, Хамфри лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что со страшным рычанием налетал на него враг и тогда он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив с охоты добычу, поместились подле него и стали раздирать туши.
Солдаты, покосившись на Хамфри, стали живо поедать добытое. Приятный запах съестного мяса слился со всеми прочими противными запахами, напоминающие о недавней трагедии. Хамфри приподнялся и вздохнул. Трое солдат ели, не обращая внимания на Хамфри, и разговаривали между собой.
— Так ты кто, братец? — вдруг обратился к нему один из солдат, очевидно подразумевая вопрос: если есть хочешь, то мы дадим, но скажи кто ты и какого происхождения?
— Я? — не сразу понял Хамфри, что обращаются именно к нему. Когда понял, то сразу почувствовал необходимость показаться солдатам понятным и быть поближе к ним. — Омега, ополченец. Пришёл на сраженье, чтобы биться и подбадривать всех нас...
— Хорош, братец! — сказал один из солдат. — Что ж, поешь мясо, раз уж жрать хочешь.
Хамфри подсел к солдатам и стал охотно есть вместе с ними. То мясо, что было от солдат, оказалось для него самым вкусным мясом из, всех что он когда-либо ел. В то время как он изначально пытался есть скромно, со временем он только сильнее и более жадно откусывал кусок за куском и столь же быстро их пережёвывал. На лице его был огонь, а солдаты молча смотрели на него.
— Тебе куда надо-то, братец? — спросил всё тот же солдат.
Хамфри не задумывался над тем, куда ему точно бы следовало идти. Он растерял всех знакомых и даже Кейт, не так давно обещая всегда быть рядом с ней. Но он не особо теперь волновался на этот счёт, испытывав неведомый ему ранее ужас, да и само сражение уже закончилось, что могло говорить лишь о том, что его жена была в безопасности.
— Мне в лагерь наш, где были утром, — ответил он, слегка подумав.
«Там-то точно кто-то из знакомых быть должен быть, кроме штаба я других мест и не знаю тут», — размышлял омега
— А как звать тебя?
— Хамфри.
— Имя знакомое, — сказал другой вояка. — Но сейчас уже не вспомню, всю память за сегодня отшибло.
— Тоже самое, — говорил первый. — Ну, Хамфри, пойдём, мы тебя отведём к лагерю.
В совершенной темноте солдаты вместе с Хамфри пошли к лагерю.
Уже птицы пели, когда они подходили к лагерю и стали проходить рядом с ним. Хамфри шёл вместе с солдатами, совершенно забыв, что его с Кейт уже вчерашний ночлег он уже прошел. Он бы не вспомнил этого, находясь в таком состоянии потерянности, ежели бы с ним не столкнулся в начале лагеря Харви. Коричневый волк узнал его по силуэту и сверкающим голубым глазам в темноте.
— Хамфри! — крикнул он, подойдя поближе — А я уж отчался. Куда же ты идёшь?
— Ах, да, — сказал Хамфри.
Солдаты приостановились.
— Ну, что, нашёл своего? — спросил всё тот же боец.
— Да, спасибо вам, друзья...
— Ну, прощай Хамфри! — крикнули ему все разом, только потом, намного позже, после этого момента, вспомнив всё-таки что за омега им повстречался.
— Прощайте, — сказал Хамфри, недолго посмотрев на них, он пошёл за Харви.
«Надо бы имена узнать, да и откуда они!» — подумал Хамфри, резко обернувшись, но сзади него уже никого не было из тех троих солдат. Он поводил взглядом и, так и не найдя их и грустно вздохнув, он пошёл дальше.
Омега, подойдя к Харви, незамедлительно стал того допрашивать.
— Где все? — спросил он.
— Какие «все»? — отвечал Харви.
— Такие. Кейт где?
— Она тоже самое и про тебя спрашивала у меня, — ухмыльнулся волк. — Ни она, ни кто-либо, о ком ты говоришь, в лагере нет. Её уже в штаб отвёл Гильберт по приказу её отца. Она за тебя переживала, когда я её видел на кургане, так что зря ты тут болтаешься без дела.
— Откуда я мог знать? Я сам как потерянный после этого сражения.
— Всем пришлось нелегко, но, в любом случае, победа за нами. Потому приходил сам Гильберт сюда с известием, что лагерь и даже весь Северо-Восток необходимо оставить и перебраться на новое место, вплотную к границе с Севером. Все наши уходят отсюда, а не идут сюда, если ты не заметил.
Хамфри оглядел лагерь и, действительно, войска из своих «квартир» уходили и собирались в путь на свои родные земли. Им приходилось также и оставлять толпы раненых и больных собратьев, остающихся под опекой местного населения. Раненые эти виднелись везде: в жилищах и на улице. Рядом с теми отрядами, что должны были помогать небольшому числу раненых уйти на родную землю, ухаживая за ними, слышны были крики, ругательства и драки. К чему это было — понимали все.
Хамфри же теперь было необходимо уходить с лагеря, до которого он шёл несколько часов странными путями. Харви также было необходимо в этот момент выдвигаться к штабу, поэтому он был с радостью готов провести с собой омегу. По дороге Хамфри узнал пару приятных вестей, что, например, северяне в полном составе отступают со всех фронтов и (к этому они стремились все четыре ужаснейшие недели войны) что их Объединённая стая теперь окончательно освобождена от врага. Из плохого он без подробностей, но с большой горечью, узнал, что Скромник и Гарт ранены. Более никаких за всю дорогу вестей он знать не желал.
Тем временем наступил первый день пятой недели войны — понедельник. К утру весь утомлённый Хамфри вернулся во временный штаб его стаи на Северо-Востоке. Почти у самой заставы ему встретился один из ординарцев Уинстона, что узнал омегу.
— А мы вас везде ищем, — говорил волк, подойдя поближе. — Вожаку вас непременно нужно встретить и видеть. Он просит вас прийти к нему по важному делу.
Хамфри не знал, какое такое дело было к нему от Уинстона лично, но какое оно бы ни было, омега решил сначала разыскать свою жену. Теперь он думал о ней больше всякого другого дела, что стояло перед ним, и очень хотел её встретить всю дорогу после слов Харви о том, что Кейт переживает за него, отсутствующего и где-то бродящего среди толп безымянных, усталых и измученных солдат.
Как только они оба входили на территорию штаба, откуда прошлым днём войска шли в лагерь и готовились к наступлению, то Харви покидал омегу, предварительно указав на местонахождение его жены. Сам волк уходил к командарму Гильберту, а Хамфри, пожелав удачи своему другу, направился к своей супруге.
Он шёл мимо масс солдат всех мастей, приветливо тем улыбаясь. Некоторые собирались вместе со своими частями покидать Северо-Восток, некоторые всё ещё толпились на территории штаба, ожидая приказаний, а третьи помогали раненым и изувеченным перебраться домой.
Волк подходил к одной из пещер, расположенных около штаба и специально шагал таким образом, чтобы в случае первым встретить свою молодую супругу незаметно для неё самой. На выступе возле нужного логова он увидел спокойно сидящую к нему спиной рыжую волчицу. Казалось, что она вовсе не шевелилась, пока что-то пыталась внимательно выследить на горизонте, похоже, в сторону заставы по дороге к штабу. Хамфри попробовал и неожиданно бесшумно подойти к девушке, вскарабкавшись к выступу. Шаг за шагом он мог в который раз увидеть её стройное тело и красивые рыжие пряди, вьющиеся на ветру.
— Я ждала тебя, дорогой, — вдруг она сказала и вскоре повернулась к Хамфри. То замирающее выражение лица Кейт готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой улыбкой. — Видела тебя из-за заставы.
Хамфри на секунду удивился тому, что всего старания были безуспешны, но тут же всё проигнорировал, увидев радостное лицо своей супруги. Только в этот момент он мог осознать все её переживания за него, увидев эти эмоции.
— Я был как потерянный без тебя, — отвечал омега.
Оба они страстно вошли в объятия и поцеловались. Чувство тревоги у омеги пропадало, прежний ужас и страх от сражения на миг исчезал и на его лице в ответ возникла счастливая улыбка. Как только они поймали взгляд друг на друге, то лишь наслаждались моментом и по-детски, наивно ухмылялись.
— Что теперь нам делать, Хамфри? — полу игриво спросила Кейт, намекая.
Омега мог предположить тысячу вещей, которые она имела ввиду, но решил отшутиться:
— Ну, мне надо к Уинстону, а ты — не знаю.
— А что тебе надо у него? — посмеиваясь, спросила она.
— Мне — ничего, а вот он попросил меня к нему зайти. Говорят, что дело есть какое-то.
— Знаешь, мне даже любопытно стало, — отвечала Кейт. — Ну, иди, дорогой, не заставляй его ждать. Потом поговорим.
— А ты что?
— Займусь кое-чем... ты не обращай внимания, ступай. Да и, тем более, если бы можно было нам вдвоём к нему придти, то он бы обязательно сказал.
Хамфри не думал, что будет с вожаком один на один.
«Какое-то лично поручение что ли? — думал он. — Раз уж только меня позвал, а не Кейт тоже, то это ещё интереснее»
Обещая скоро вернуться, Хамфри поспешил к резиденции вожака.
Сам Уинстон только поздно ночью вернулся в штаб после известия от Гильберта о победе в наступательном сражении и об успехе всей операции «Гроза». Соседней от вожака находилась пещера самого Гильберта и поэтому у обоих улица была полна толпами военачальников и функционеров, после победы в сражении явившихся по требованиям начальства или за новыми приказами. После всеобщего известия о вчерашней победе и оставления Северо-Восточного фронта каждый из них больше не знал, как им действовать в новой ситуации и, чтобы снять с себя всякую ответственность за любые действия, они приходили к вожаку с вопросами, как им поступать с вверенными им частями и обязанностями.
В то время как Хамфри подошёл к штабу, посланец, приходивший с центра Севера-Востока, выходил из пещеры вожака и все вопросы, что на него тут же посыпались со всех сторон, он игнорировал и уходил с территории.
Дожидаясь своей очереди, Хамфри усталыми глазами оглядывал различных старых и молодых, военных и штатских, важных и неважных персон, бывших на улице. Все казались недовольными и беспокойными. Хамфри подошёл к одной из групп командиров, где находился уже знакомый ему Харви и ещё Гуннерсен. Поздоровавшись с Хамфри, они продолжили разговор.
— В таком положении уже ни за что нельзя отвечать, — говорил Гуннерсен. — Мы освободились, когда отдохнём, то теперь пойдём на их логово.
— Да вот, они же говорят обратное, — отвечал Харви, указывая на неких волков, что по всему штабу активно выступают перед слушающей их публикой.
— Не совсем. Там вообще это другое дело, это для народа так нужно.
— А что такое? — спросил Хамфри.
— А вот Уинстон объявлял, вот его глашатаи, — указал Харви на этих самых выступающих волков. — Посмотри, что говорят.
Хамфри подошёл поближе, встал рядом с войском, и стал слушать. Один из глашатаев громко, чётко и чуть ли не выговаривая каждое отдельное слово, стал выступать:
— ...Уинстон, один из двух вожаков Великой Объединённой стаи его солдатскому и простому народу объявляет: вчера, с самого рассвета солнца и до самой полночи, победоносно для всех нас прошла Великая битва народов на долине к западу от Северо-Востока. Мы освобождены, друзья! Это битва стала концом оккупации наших территорий инородцами. Абсолютно все захватчики изгнаны с наших родных земель и спасались бегством на всех фронтах этой войны. Война в оккупации окончена, друзья! Больше ни единой капли крови наших братьев и сестёр не будет пролита на этой войне. Отныне и навеки ни один неприятель больше не посмеет тронуть нас на нашей же земле! Но и так же на чужой земле мы не будем кого-либо трогать, не позволим себе вторгнуться на территорию другой стаи — мы не агрессоры, что бы этого делать! Мы чужой земли не хотим, но и своей больше ни пяди не отдадим!..
В эту минуту, слушая эти слова, омега, откровенно говоря, был счастлив. Для него после всего пережитого вчера слова о прекращении всякого наступления ощущались как обезболивающие.
— Я не хочу больше войны, — говорил он себе тихо, — я хочу мира и ничего больше. Война — это противное всему естественному, что есть на Земле. Мать природа, пусть весь этот кошмар скоро закончится и не пойдем мы с Кейт никуда больше, где продолжается весь этот ужас: ни на Север, ни на Запад, ни на Восток, ни на Юг!
Основной посыл речи для Хамфри был ясен и он покинул публику, возвращаясь к знакомым, обдумывая и всё происходящее, и всё сказанное только что.
— А мне говорили, — сказал Хамфри, — что мы обязательно вторгнемся на территорию Севера...
— Ну да, про то-то мы и говорим, — ответил Гуннерсен.
— Тогда зачем говорить всем, что мы будем идти на Север?
— Думаем, ободрить народ, — продолжал Гуннерсен. — Все уже устали от войны, а её «конец» способствует всем начать восстанавливать силы и дух перед скорым, «внезапным» для всех, походом ограниченным контингентом на вагнеровское логово.
— А что, Хамфри, — говорил Харви, улыбаясь и поглядывая на Гуннерсена, — мы слышали, что у вас что-то затевается в ваших отношениях? Что будто Кейт...
— Я ничего не слышал, — сказал Хамфри, волнуясь. — А что вы слышали?
— Нет, знаешь, бывает выдумывают...
— Да что же ты слышал?
— Да говорят, — опять с той же улыбкой говорил Харви, — что твоя жена собирается... за границу.
— Как это... — рассеянно он говорил. — За границу?
«Какая ещё заграница! — думал он. — Куда она? Если всего-лишь слухи, то на чём основаны?»
Харви и Гуннерсен лишь улыбались, чего не понимал омега.
— За северную, Хамфри, — сказал ему коричневый, смеясь, — за северную.
Как только Хамфри объяснили отчего они оба улыбались, то омегу сразу же позвали к главнокомандующему. Хамфри вошёл в пещеру Уинстона. Вожак, сморщившись, постоянно глядел вдумчиво куда-то в сторону. Невысокий волк, говоривший что-то до этого, и как только вошёл омега, то он замолчал и вышел.
— Ну, здравствуй, воин великий, — сказал Уинстон, как только вышел этот волк. — Рад видеть тебя в полном здравии, Хамфри. Слышал про твои славные подвиги.
— Не хотел бы об этом говорить... — ответил Хамфри, с ужасом вспоминая тот день.
— Тогда ладно, не в этом дело всё равно. Честно, между нами, Хамфри... насколько тебе близки северяне? — сказал Уинстон строгим тоном, явно намекая, в том числе, на Рехберга, и спрашивал так, как будто если бы ему дали простой ответ "не равнодушен", то это было бы что-то дурное, но что он намерен был простить. Хамфри молчал. — Хамфри, мне хорошо известно, что ты испытываешь... нестандартное сочувствие к нашим врагам. Я знаю тех, кто похож на тебя по этим признакам, многие из них под видом обычной помощи пленным или чем-то подобным хотят погубить всё наше правое дело.
— Да, я не равнодушен к простому народу Севера, — отвечал Хамфри.
— Ну, вот. Я думаю, тебе не безызвестны те, кого казнили за помощь северянам, даже пленным, и кого сослали куда подальше. Хамфри, ты должен понимать, что на эти действия есть весомые причины, иначе бы их не было. Теперь мне известно, что ты устанавливаешь более тесные контакты с этим вредным волком — Рехбергом, нашим пленным. Он оказывает очень дурное влияние на тебя. Я люблю тебя почти как собственного сына, Хамфри, и не желаю тебе ни зла, ни вреда, а хочу, чтобы ты перестал общаться и с Рехбергом и с любым другим северянином, даже с Гайером. И так как ты в три раза моложе меня, то я, как отец, советую тебе разорвать все контакты с такого рода волками.
— Но в чём же вина Рехберга на сегодня? — спрашивал омега. — Он уже не искупил её делом?
— Его вину за свои греха гвардейца он уже никогда не искупит, и он всё ещё опасный вагнеровец, поэтому пленный.
— Несправедливо это в отношении него...
— Ничего не поделаешь, — вдруг нахмурившись, перебивая Хамфри, ещё громче прежнего сказал Уинстон. — Он враг Объединённой стаи и, как и все остальные северяне, когда эта война закончится, то получит по заслугам.
— Все что ли получат наказание? — спросил омега, недоумевая.
— Все, все, Хамфри, — улыбнулся он. — Наше правое дело, продиктованное нам самой матерью-природой, состоит в том, чтобы расчленить Север и недопустить повторения этой истории с вагнеровскими войнами и захватами. Горький опыт показывает, что единый северный народ губителен для всего парка, и всем будет лучше, если он будет раздроблен и продолжит грызню друг с другом, как это было на протяжении десятилетий до этого.
— Но это тоже самое, что поработить их! — возмутился Хамфри. — Чем мы тогда лучше северян, если хотим того же, что и они? Это же ужасно ввергать их в страшную раздробленность, постоянную, голодную борьбу за власть, клочки земли и богатства.
— Хамфри, — обратился он строго, — я призвал тебя не чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать совет или даже приказ, если ты этого хочешь. Ещё раз прошу тебя прекратить всякое общение с такого рода волками как Рехберг. Именно от них появляются подобные, противные мысли, как у тебя, — Уинстон подошёл и положил лапу на плечо омеги, всё же понимая, что тот ещё ни в чём не виноват, чтобы говорить с ним на повышенных тонах. — Мы все накануне одного события, что скоро покончит со всей войной и сделает мир. Мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело, пойми. Итак, Хамфри, что же ты вообще планируешь на ближайшее будущее?
— Не знаю, да ничего особенного, — отвечал Хамфри, не изменяя выражения задумчивого лица.
Уинстон нахмурился.
— Тогда подскажу. Следует возвращаться домой как можно скорей, война уже почти окончена. Лучше меня послушаться.
Выслушав старика, омега уже хотел уйти, но тут же обернулся.
— А правда, что Кейт собирается в заграничный поход? — спросил он внезапно.
— Да, и она уже абсолютно точно пойдёт туда.
Хамфри от этих слов выглядел и расстроенным и очень сердитым, каким его почти никогда не видали.
— Тогда прощайте, если вы всё сказали...
Он поспешно вышел из пещеры и настойчиво, толкаясь, стал проходить через толпы возмущённых, ожидающих в очереди приёма к вожаку или Гильберту.
Хамфри возвращался к той самой пещере, где он до этого встретил Кейт на выступе. Добежал он до логова быстро и с такой же скоростью вскарабкался на выступ, где, однако, уже не сидела на ветру его красивая возлюбленная.
Кейт внутри пещеры также не оказалось. Омега, отошедший от эмоций к этому моменту, спокойно уселся в логове, оперевшись на стенку и решив подождать волчицу.
«Наверное, ещё со своими делами где-то бегает», — подумал он. Тут же Хамфри оказался вовсе не против даже лечь на пол, а с закрывающимися сами глазами смирился он и того быстрее. Едва он лёг на пол, как он почувствовал, что начинает засыпать, но вдруг, будто наяву, ему послышались вой, лай и рычание где-то рядом, послышались стоны, крики, запахло кровью, и чувство ужаса нахлынуло его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову, но всё было тихо. Только на улице где-то тихо о чём-то разговаривали солдаты.
«Этого больше нет... этого больше нет, — думал он, уговаривая самого себя и снова ложась на пол. — Как ужасен страх, почему я сейчас стал настолько остро его ощущать? Что же случилось в тот момент, когда я был там, что теперь страдаю от этого? Увидел реальность, действительность на войне, какая она есть? Я что ли не солдат, что боюсь этой действительности? Как же они этого не боялись тогда... » — под «они» Хамфри имел ввиду солдат, которые были с ним в дивизии Харви, которые приняли его в свою семью, которые его кормили, пока он был у них, и которые верно пошли вместе с ним в бой, когда пришло время, и затем достойно погибли. Он не мог вообразить вместе их храбрость и отвагу, и, как он думал, свою глупость пойти первым в бой. Даже спустя сутки после сражения Хамфри не переставал думать о той дивизии и в этот момент любая другая мысль в его голове была незначительной по сравнению с тем, о чём он сейчас думал.
«Нельзя отходить от народа, — продолжал думать он, засыпая, — недолгим был тот момент, когда я был един с этим солдатским народом, чувствовал его, чувствовал настроения каждого из солдат, знал что они хотели, и понимал, что хочу сделать ради них всё, что было в моих силах. Я почти вошёл в эту народную общность, так не похожую на все остальные, и понял её закономерности...
Он углублялся в свои мысли и одновременно впадал в сон. Не мог он поверить сразу, что во сне эти размышления продолжаются, да и ещё с такой глубиной, будто эти мысли выражались не в его собственном уме, а чьими-то словами. Несмотря на то, что эти мысли очевидно были значительно вызваны впечатлениями прошлого дня, Хамфри во сне был убежден, что кто-то извне говорил их ему. Никогда, как ему казалось, в реальности он не был бы в состоянии так думать и выражаться.
«Война есть наивысшая стадия борьбы, — продолжал во сне слышать или думать Хамфри.— Это борьба между самыми могущественными, самыми богатыми за господство и передел уже поделённой вещи. Это кризис, который невозможно разрешить мирным путём, пока существует две крайние полярности внутри любого общества, ведущего войну— это меньшинство тех, кто обладает этим самым могуществом и богатствами, и те, кто ими не обладает и имеет лишь право подчиняться первым ради удовлетворения их интересов. Единственный возможный вариант, чтобы избавиться от любой войны — это уничтожить любые противоречия, которые к ним приводят, а противоречия исходят из самого общества. Общество должно быть равным во всём и во всех благах, и тогда не будет никаких войн... Но чтобы это свершилось, нужно, чтобы обделённое большинство также прозрело... Прозрело как я? — спросил Хамфри во сне, думая о том, что все мысли от чьего-то голоса. — Не прозрело, а
проснулось! Надо, чтобы весь их сословный, классовый сон
проснулся... Да, нужно, чтобы он
проснулся,
проснулся! — повторял себе восторженно Хамфри, думая, что наконец-таки он смог выразить все накопившиеся за долгое время мысли и мучающие его вопросы о сущности бытия, в котором он живёт, в единое повествование. Он не мог быть не рад тому, что именно у него в голове разрешалась эти вечные вопросы, которые на протяжении очень долгого времени терзали многих, но ответы на всё нашлись только у него.
— Да, надо, чтобы он проснулся...
— Пора уже, чтобы он проснулся... Просыпайся, Хамфри, просыпайся! — повторял ему какой-то голос, — Просыпаться пора уже.
— Это был голос Кейт, будившей Хамфри. Он взглянул вокруг себя и увидел всю ту же пещеру, в которой и заснул пару часов назад. Хамфри поначалу даже с отвращением пытался отвернуться и закрыть глаза, поспешно повалив голову обратно на пол.
«Нет, я не хочу просыпаться, не хочу всё это видеть, я хочу понять то, что было у меня во сне. Ещё одна секунда была бы у меня, и я всё понял бы. Абсолютно всё... Что же мне делать сейчас? Кого будить?» — и Хамфри с ужасом подумал, что всё, о чём он размышлял во сне, было одним мгновеньем разрушено и отказалось для него неизвестным и загадочным.
Пожелав разобраться со своими мыслями попозже, Хамфри повернулся обратно на другой бок, где снова увидел Кейт. Каким бы иногда сердитым и раздражённым Хамфри не был, но лишь один вид милого личика его супруги заставлял его каждый раз вновь влюблённо улыбнуться и хоть целую вечность наслаждаться этой красотой, отодвигая на второй план всю свою ненужную злость.
— Всё, проснулся? — сказала она, но на её лице, в отличие от Хамфри, никакой радости не было, а глаза и вовсе были все покрасневшие.
— Да, мне снился такой прелестный сон...
— Не могу я, — перебивала она его, а на её глазах возникали слёзы. — Всё ужасно, Хамфри... после того сражения всё ужасно...
Омега давно такого не видел и не мог сначала понять что происходит. Он спросонья быстро подскочил к своей супруге, пытаясь её приобнять и успокоить.
— Что такое, Кейт? Кейт? — говорил он, начиная перебирать в уме все происшествия, возможные за пару часов, что он дремал.
— Гарт... он ранен, при смерти, Хамфри... — громко она всхлипывала
— При смерти? — не понимал он сказанного, уводя свой задумчивый взгляд куда-то в сторону. — Ох, мать-природа, что же ты творишь.
Кейт явно плакала не в первый раз за сегодня, начиная уже дрожать от горя.
— Хамфри, Хамфри... — пыталась она всем телом уйти в объятия к своему супругу. — А ч-что же... что же Лили подумает... что о-она делать будет? А Тони?
Хамфри невольно замер и лишь пытался не отпускать Кейт из лап, всё также не отводя свой взгляд в никуда.
— Не знаю, Кейт, не знаю... — сказал он вдруг, до этого не издавая ни звука.
«Как же он при смерти? — думал омега. — Как я до этого не расспросил Харви поподробнее о том, что случилось с Гартом. Неужели скрывал? Или сам не знал? Какой же ужас...»
— А-а Тони? — продолжала она, заливаясь слезами. — Что он сделает, когда узнает, что мы убили его!
— Мы не убивали его! — крикнул он. — Что же ты такое говоришь, Кейт?
— Ох-хо-хо, Лили... А она? Сестра моя, дорогая, если она вместе с ним захочет уйти из этого мира?
Хамфри молчал, поняв, что бесполезно ему сейчас бороться с бессознательным потоком слов своей жены, вызванных огромным горем, которого не было у них за всю войну.
«О чём он думал, когда шёл на то сражение? — думал омега, не задумавшись, что в случае его ранения ситуация была бы абсолютно такой же и кто-то бы обязательно размышлял: — О чём он думал?..»
Кейт, долгое время проведя в объятиях с Хамфри, продолжая всхлипывать, наконец, вышла из них. Самый тяжёлый момент принятия горя прошёл, рыдания сошли, а сам Хамфри не выходил из своей задумчивости.
— Ты видела его? — спросил омега.
— Нет, — её глаза ещё сильнее покраснели. — Сказали нельзя, что он ранен тяжело, но не в опасности. Не поверила, я-то знаю правду — он на грани смерти.
— Не говорили, что будут с ним делать?
— Не знаю, они там сами ещё ничего не понимают.
— Если подумать, — говорил омега, — что все войска и раненые уходят с Северо-Востока, то его тогда уже сегодня должны будут отправлять на родину. Главное Лили ничего не говорить до его прихода на Восток.
— Когда мы придём обратно, то я сама ей об этом всём скажу...
Так они закончили разговор и некоторое время сидели в молчании и отдыхали от горя и мучений. Они наслаждались тишиной, своими мыслями, и еле слышимым шумом где-то за стенами пещеры.
На улице в этот момент уже смеркалось. Молодых супругов даже клонило в сон, но к ним вдруг пришли с известием. Молодой парень-посланец сообщил приказ от Уинстона, что им обоим пора готовиться к возвращению на территорию Объединённой стаи. Хамфри и Кейт сказали присоединиться к одному из многочисленных отрядов, что также направлялись домой, на родину.
Следуя поручению, они покинули пещеру и отправились нужным к войскам. По дороге ничего нового о Гарте им узнать не удалось, в конце концов, оставив любые попытки добиться чуть больше информации, чем имеется у них.
***
Наступил последний день Северо-Восточного фронта. Была ясная, майская погода. Казалось, все понимали, что происходило между Северо-Востоком и Объединённой стаей, когда уходили с этих земель и не было в этом никакой радости.
К вечеру Хамфри с Кейт вернулись обратно на свои земли, только это было лишь на словах «свои», а на деле это была бывшая территория Восточной стаи, на которой они были от силы пару раз за свою жизнь, которые пришлись на эпоху войны.
По правде сказать, что хоть и были они тут не так много раз за всё время, но теперь, после всего пережитого единым народом Запада и Востока, эти земли всё же ощущались как «свои» для Хамфри и Кейт. Здесь был тот же народ, что воевал с ними, совершал подвиги, и помогал всем остальным стаям бороться с вагнеровским нашествием. Себя они чувствовали, входя на территорию Востока, по праву почти как у себя дома. Уже никогда больше для них Восток не будет чем-то чужим и незнакомым, а справедливо будет вторым домом, где им также, как и на родине, будут всегда рады, как и они будут рады видеть лица своих восточных сородичей единой Объединённой стаи. Горькие поражения, воодушевляющие победы и единое народное хозяйство скрепили союз, казалось, уже навечно.
Недалеко от границы, которая была успешно пересечена, вместе с войсками Хамфри и Кейт проходили мимо заставы, мимо которого проходил путь, ведущий к центру Востока. Рядом с вытоптанной дорогой, по которой шли солдаты и раненые, на холме за всем этим наблюдало несколько волков, выполняющих свои обязанности, в том числе, следящие за численностью раненых, целых и прочее.
По своему собственному желанию на этом холме сидела Ив с парой своих знакомых с Запада независимо от других волков заставы, никак не связанных с этой гуппой, выполняя свои обязанности.
С холма было хорошо видно, как раненые один за одним проходили по дороге. Некоторых тащили на себе вплоть до того, что раненого на себе таскали два целых волка.
Мимо холма, почти незаметно сливаясь со всеми остальными, двое солдат тащили на себе бессознательное тело Гарта. На волка сразу же обратила внимание Ив, стоящая сверху на холме.
— Это кто же? — спросила Ив, всматриваясь в парня.
— А вы разве не знали? — сказал ей один из её подчинённых. — Гарт ранен: на сражении был.
— Как это? Как я не знала об этом?
— Сам только час назад узнал от знакомого, что на Северо-Востоке. Говорят, он при смерти.
Испуганная Ив, понимая что её группа бесполезна в данный момент, тотчас же побежала на другой холм заставы, обращаясь уже к её другому составу.
— Тони! — крикнула она нескольким волкам, лежащим на холме. — Тони мне!
Солдаты на неё лишь странно глядели, не понимая, что она хочет.
— К Тони послание, срочно!
Догадавшись, один из коричневых волков встал и подошёл к ней. Ив испуганно и, схватив за лапу волка, проговорила:
— Передай ему, что его сын ранен, при смерти, и скажи, чтобы он даже не смел говорить об этом Лили! Понял?!
Посланец кивнул, обычно не терпя того, когда его переспрашивают, но из-за обстоятельств он был вынужден сделать исключение и проигнорировать раздражающий вопрос.
И для Ив и для Тони, что совсем скоро получит это известие, в первую очередь имело только одно, главное значение. Они оба знали Лили, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них все остальные проблемы. Даже увидя свою дочь и зятя, проходящих по дороге, её это никак не обрадовало, чувствуя себя предельно ужасно.
Хамфри и Кейт прошли мимо заставы, не заметив ни рыжую волчицу на холме, ни сзади них Гарта, который всю дорогу шёл на волках не так уж далеко от них. Супруги не видели того, что было вокруг них, будучи занятыми помощью раненым. Иногда их узнавали и восхваляли, а если наоборот — только благодарили. Познакомившись по пути с парой приятных солдат и командиров, оба они спокойно через несколько часов дошли до центра Востока. За меньшее время это успела сделать Ив, закончив работу и отступив с заставы, и дойдя до восточной долины.
***
Ив, подходя к долине, сразу же побежала к пещере Тони. К этому моменту вожак Востока уже успел почти полностью выздороветь и начать обходиться без постоянного наблюдения со стороны целителей. Этим он и пользовался, чтобы уставшим провести время в одиночестве, скрывшись от всех в своём логове. Навещали его аккуратно или приближённые или Лили.
В свою очередь Ив вторглась в логово вожака без всякого предупреждения. Старик с коричневым мехом, спокойно лежа, был вынужден встать, зная, что сейчас будет не простой для него разговор, тем более, с Ив, с которой ему приходилось общаться не более десяти раз за всё время.
— Получил послание? — спросила Ив.
— Да, — сказал он коротко и сухо.
— Лили?
— Лили ничего не знает, — проговаривал волк, а спустя паузу сам спросил: — Говоришь, при смерти?
Ив кивнула головой.
— Его принесут сюда через час-два, не больше, — Ив даже на пыталась скрывать свои эмоции, в частности, расстроенное лицо. Но не понимала, как этого не мог не делать Тони, самыми простыми вещами не выражая свои чувства. — Поверь, мне очень жаль, я не знаю, как могло такое случиться...
— Пути свыше неисповедимы — мой сын погибнет героем, — отвечал он, дав долгожданную эмоцию — гордость, но Ив явно не это имела ввиду. — Я точно знаю, что в бою он вёл себя достойно, не побоялся смерти и храбро её принял
— Но неужели он о Лили не подумал? — на её глазах выступали слёзы. — Как же могло такое произойти?
Ив обняла Тони, тихо всхлипывая.
«Действительно неисповедимы...» — думала она, чувствуя, что теперь настало время всемогущей воли свыше, прежде скрывающейся от всех них.
— Здравствуйте, дядя Тони... — вбежала Лили в логово с оживлённым лицом. — Мама?.. Что ты тут делаешь в такое время?
— Да так, — сказала она, выйдя из объятий с Тони, и поскорее обняв Лили, чтобы скрыть своё расстроенное лицо, и поцеловав её.
Лили на неё вопросительно глядела.
— Что же такое, мам?
— Ничего... Всё хорошо, Лиличка.
— Что-то плохое случилось? — спросила ещё раз чуткая волчица.
Тони вздохнул и ничего не говорил. Ив и Лили вышли из логова, а белоснежная волчица совсем позабыла то, за чем она и пошла к вожаку, волнуясь за свою мать.
— Пришла тебя повидать, — сказал Ив, стоя на выступе пещеры. — Долго мы с тобой не виделись, правда?
— Правда, всех я уже давно не видела, — расстроено она отвечала. — Ни отца, ни сестру, ни... Гарта. Даже не знаю, что с Кейт сейчас, где она пропадает, где Гарт? Они же на сражении были, а оно уже кончилось, но всё равно никаких вестей. Вся уже измучилась, маменька... Надеюсь, что скоро всех увижу.
Слыша о страданиях Лили и об её надеждах, Ив снова заплакала, зная правду, но не осмеливаясь её рассказать своей любимой дочери. Волчица уже не стала расспрашивать её, а лишь приобняла и стала успокаивать. От этого, что успокаивают её, а не она, Ив винила себя ещё больше. Ей так и не хватило сил рассказать правду, а вдвоём они ещё достаточно долго стояли молча. Оба они не замечали ничего вокруг себя, смотря лишь на долину, не обращая внимания ни на волков, периодически заходивших в логово вожака, ни на самого Тони, часто покидавшего свой дом и уходившего в любую из сторон.
Так прошло чуть больше часа, пока к ним не подошёл Тони и не вывел их из задумчивости с новостью, что уже сейчас через долину будут проходить войска и массы раненых. Втроём они уселись на выступе, смотря далеко направо, откуда шли колонны солдат. Вместе с ними со всей долины, несмотря на полночь, выходил из своих жилищ народ, усаживаясь на склонах и рядом с дорогой, и глядя на раненых и расстроенные войска, отступавшие с Северо-Востока с пирровой победой. Горестный вид войск вновь заставил Лили впасть в раздумья и молча наблюдать за тем, как множество бойцов возвращались домой изувеченными, как в каждом из них были видны страдания и боль, и лишь совсем немногие, капля в море, были счастливы возвращению, встречая родных и близких, что живут в долине и готовы их приютить у себя. Остальные и понятия не имели, что им, раненым, теперь делать, куда деваться, где жить, что есть, и кто за ними будет ухаживать. Просторная долина Востока становилась для огромного числа солдат конечным пунктом назначения и, не находя себе места, разительное большинство из них начало попросту укладываться на чистом поле, в том числе на него клали и раненых.
Когда народ видел страдания раненых и слышал их стоны, то большая часть не могла больше сдерживать себя и выходила на поле, чтобы пообщаться с солдатами и узнать их состояние. Многие испуганно вскоре обращались к командирам и просили, чтобы раненых по перетащили к ним, насколько это было возможно. Десятки раненых начали утаскивать по приглашениям жителей, уносить в норы и пещеры, расположенных по всей долине. Остальные продолжали находиться на поле вместе с другими солдатами, которым не нашлось места.
Лили, смотревшая на всё это, была оживлена и непременно хотела тоже приютить раненых в своём доме.
— Ничего, если и я приглашу к себе раненых? — спросила она у Тони, который и выдал однажды своему сыну и жене их собственное жилище.
Тони, удивившись в вопросу, стоял в молчании несколько секунд. За спиной Лили волку кивала Ив, подталкивая к скорейшему ответу.
— Разумеется, ничего, — ответил Тони сразу после того как в душе приятно обрадовался вопросом Лили, а потом взглянул за спину волчицы.
Тут же Лили повернулась к улыбающейся Ив.
— Я буду с тобой, — сказала она, с гордостью смотря на свою дочь.
— Тогда пошли скорее, мам, — восторженно отвечала Лили, уже побежав вниз к полю приглашать раненых.
Где-то в другом конце поля незаметно для Лили, во всю погруженной в важную работу, лежала пара из двух волков и издалека наблюдала за ней.
— Вот и она, так ещё и с моей матерью, — сказала рыжая волчица, вздыхая. — Когда же мне подойти к ней...
— Не знаю, Кейт, хотя... — отвечал волк, всматриваясь в то, чем занималась белоснежная омега. — Они приглашают раненых, если не ошибаюсь.
— Хамфри, а если они увидят Гарта?
К этому моменту Альфа и Омега уже знали, что в одном строю с ними долгое время шёл сын Тони, но так и не решившись подойти к нему поближе, видя его лишь издалека пару раз.
— Он далеко, его не увидят, — отвечал спокойно Хамфри, указав в сторону другого конца поля, где, как он помнил, в последний раз видел раненого альфу.
Затем омега ещё несколько секунд подумал, посмотрев на Лили и Ив, занимающихся ранеными, а потом на Тони, сидящего сверху, на выступе у своего логова, и повернулся к своей жене
— Они заберут раненых, — рассказывал омега, — потом пойдёшь по их следу и встретишься с ними. Может, они уже знают то, что знаем, и всё будет чуть проще для нас.
— Надеюсь, что нет, — ответила Кейт, сразу заволновавшись за свою сестру, и испуганно размышляя над тем, как та бы отреагировала без её поддержки на известие о ранении Гарта. Представлялись ей только самые ужасные последствия такого варианта.
— А ты что будешь делать? — выйдя из раздумий, спросила она.
— Пойду к Тони, с ним поговорю, может, на ночь у него останусь.
— Ладно, тогда я на ночь останусь в родной женской компании, — улыбнулась она за долгое время, но лишь потому что вспомнила детство и недавнее прошлое, когда она, её сестра и мать постоянно проводили время вместе и были очень близки друг к другу. — Наверняка дел у них там на ближайшие полночи, как обычно, точно будет невпроворот.
— Пожелаю тебе и раненым удачи, дорогая, — ответил Хамфри, тоже улыбнувшись.
Через пару часов, когда Ив, Лили и Тони ушли в свои норы, супруги стали покидать поле и расходились по разные стороны, пообещав встретиться только на следующий день.
После небольшого перекуса Ив и Лили с восторженной поспешностью принялись за дело помощи раненым и приготовлений к их селению в близлежащих норах. Старшая хозяйка, вдруг принявшись за дело, всё после перекуса не переставая ходила из одной норы в другую и обратно, бестолково крича на торопящихся волков и еще более торопя их. Лили иногда не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний своей матери, и совсем терялась. Сначала вмешательство ее в дело было неуклюжим и со стороны раненых встречено с недоверием, но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что солдаты в нее поверили и признали в ней вторую хозяйку. Так и вышло, что волки, споря и шумя, всю ночь бегали по норам и улице, не думая об отдыхе.
В темноте, мимо всех них шла Кейт, оглядываясь вокруг и замечая все эти приготовления её семьи, их старания по уходу за ранеными, и на душе у неё просыпалось чувство спокойствия. Видя восторженную деятельность её семьи, волчица очень надеялась сохранить перед ними тайну о Гарте до самого крайнего момента, не желая их отвлекать от столь важного дела, как ухаживание за ранеными. Ожидая этот крайний момент, Кейт так и не сможет решиться рассказать Лили правду в эту ночь, как она думала, и опровергла все свои надежды на то, что у неё хватит сил это сделать. Она видела Лили и Ив счастливыми, занятыми ответственным делом и радующихся этому, и не могла позволить себе разрушить эту картину, когда они втроём и не думают об ужасном, одним известием.
Альфа подошла к норе, где сейчас сидела её сестра и мать, и приветливо улыбнулась, ожидая, когда на неё обратят внимание две волчицы. Лили повернула голову первой, заметив на периферии зрения, что кто-то подошёл к входу в их нору.
— Кейт! — обрадованно они воскликнула, подскочив ко входу, зажимая сестру в объятиях. — Как же рада тебя видеть, сестрёнка.
— Я тебя тоже, — она поцеловала Лили, а на её глазах стали выступать слёзы.
— Да что же такое? — посмотрела омега на лицо Кейт. — Вы оба так рады видеть меня? Или что-то плохое случилось?
— Очень рады, Лили, — альфа посмотрела на свою мать. — Привет, маменька.
— И тебе, доча, — выдавила она из себя улыбку.
Обе они стали подозревать другу друга в том, что знают правду, но говорить об этом, естественно, в присутствии Лили, они не собирались, начав делать вид, что всё нормально.
В скором времени Кейт присоединилась к делам по уходу за ранеными, помогая всеми остатками своих сил с ушедшего дня. Но как ни хлопотали волки, к поздней ночи еще не все было закончено. Даже втроём работы у них оставалось ещё очень много и она не собиралась уменьшаться в объёмах. В последний момент они поселили у себя в норе, где должны были сами спать, двоих раненых и уже стали укладываться. Лили заснула сразу, а Кейт, ещё немного помучив себя обвинениями в том, что она не решилась рассказать сестре правду, также легла спать.
В эту тёмную ночь на их улицу несли ещё одного раненого и не спящая Ив, стоявшая у норы, повернула солдат к ним в нору. Раненый этот, по соображениям Ив, был очень знатный волк, когда его тащили очень аккуратно и два самых сильных солдата из всех, что ей приходилось видеть за сегодня. Сзади них шло ещё два солдата и целитель.
— Пожалуйте к нам, пожалуйте, друзья, — сказала волчица, обращаясь к солдатам.
— Да что уж там, — отвечал один из них, вздыхая, — дотащить мы уже не надеемся! У нас и свой дом в долине, да далеко, да и не живет никто.
— К нам милости просим, у нас всего много, пожалуйте, — говорила Ив. — А что, сильно раненый? — прибавила она.
— Да, боюсь, не успеем дотащить. А так у целителя надо спросить, — ответил солдат, остановившись.
— Хорошо, давайте сюда, — сказал целитель.
Врач посмотрел на раненого, покачал головой, велел идти в нору и остановился подле Ив.
— А-а-ах, Господи! — крикнула Ив испуганно, когда посмотрела вблизи на раненого и чуть не заплакала.
Волчица сразу же приказала нести раненого в другую нору, что немного дальше от той, где стоит она и спят её дочери. Когда те пошли, она испуганно смотрела вслед солдатам, несущим раненого в дальнее жилище. Раненый этот был Гарт.
