***
А в номере Утконоса и не подозревали о страстях, бушующих на этаже, и надвигающейся буре. Макс, глядя на довольные сытые мордашки, уже готов был выдохнуть с облегчением, но… Со стороны Серёжки, в глазах которого снова бесенята отплясывали джигу, послышался ехидный вопрос: — Ну что, Максим Львович, признаваться-то будем? — В чём признаваться? — попытался сыграть несознанку подозреваемый. — Уууу… Тяжёлый случай, — протянул новоявленный следователь. — Чистосердечное, между прочим, облегчает вину. Житняков, до того момента напевавший что-то вроде «он в знамя нам не разрешал сморкаться и отвечать вопросом на вопрос», усердно закивал и с умным видом добавил: — Покайтесь, Максим Львович. Снимите груз с души. В чём Удалов должен был покаяться, Миша не понимал, однако здраво рассудил, что если поддержит собрата по омоложению, то очень скоро узнает суть дела. Главное — дожать драммера. Кстати, как-то странно у того глазки забегали. Похоже, действительно что-то скрывает. Но что? — Чай? — Рыжик решил помочь давнему другу. — Он самый… — вздохнул горе-конспиратор. — И если судить по тому, как ты упорно пытался меня выставить, предназначался он Мишке… Зачем, Макс? И ведь сам бы ты точно до такого не додумался, да и сбор или что там где б ты взял… Пушкиной-то какой интерес к этой авантюре? — А это изначально её идея была, — начал повествование Макс. — Рита Витальку предложила проучить таким образом. Чтобы осознал, что не следует так уж третировать Житнякова. И что отвечать за свои слова нужно: коли считает возможным распространять на него свой отцовский инстинкт, то пусть получит и ребёнка. И вообще, что могут быть вещи и пострашнее Мишки, показывающего характер. Ну, как-то так… А ты, Серёг, действительно случайно под раздачу попал. В общем, простите меня, ребят… Драммер пристыженно опустил глаза. — Да ладно, — отмахнулся Мавр. — В принципе, местами даже весело, — Максим скептически хмыкнул, а Михаил, пытающийся осознать услышанное, шкодливо ухмыльнулся (сказывалось пагубное влияние рыжего гитариста). — Вот только как нам теперь быть? Завтра у вас концерт, потом у меня. А мы в таком виде. Мы обратно в свой возраст когда вернёмся? — По идее, когда до Дуба дойдёт то, что необходимо, Марга почувствует и применит контрзаклятие… Но мы подробно этот момент не оговаривали, а теперь она второй день недоступна. Я ж ещё вчера, когда вы чай пили, пытался дозвониться до неё. Безуспешно. — Так вот, почему Вы так из комнаты вылетели, — догадался Миша. — Что ж, будем надеяться, что Виталий Алексеевич быстро всё поймёт. Или что у Маргариты Анатольевны совесть проснётся. — Миш, ты б заканчивал с фантастикой, — хихикнул Рыжик. Дальнейший разговор прервала распахнувшаяся дверь.***
Выйдя в холл, Холст сразу же наткнулся на Попова. Оценив общую растрёпанность и без того лохматого собрата по гитаре и безмерную любовь к человечеству, отражённую на его лице, Владимир пришёл к выводу, что операция по кормлению вокалиста с успехом провалена. Прист в свою очередь, оценив шишку, украшавшую чело отца-основателя, и сурово сдвинутые брови, пришёл к аналогичному заключению. — Сбежал? — вопросил Петрович. — Сбежал, — ответил Сергеич. — И обрёл политическое убежище у Дуба. — Хм… Куда тогда мой подался? К Витальке он бы вряд ли пошёл. Значит, у Макса. Пойдём к Удалову. Однако тут на них налетел пылающий праведным гневом Дубинин, обещающий все кары небесные провинившимся. Незамедлительно было собрано внеочередное собрание, темой обсуждения которого являлось поведение детей. В общем, был суд — приговор суров и строг. Поделившись своими злоключениями (причём Виталий Алексеевич лишь невнятно и весьма расплывчато бубнил что-то о малолетних мерзавцах, напоминая одного весьма колоритного персонажа, который говорил: «Я дерусь… просто потому, что дерусь»), струнные выдвинулись вершить правосудие.***
Словно знаменитый ураган Катарина влетели мучители струн во временное убежище юных террористов. Удалов предпочёл в компании с совестью отойти в угол и уже оттуда наблюдать за разворачивающимся действом. А посмотреть было на что. Один вид совершенно одинаковых шишек на лбах отцов-основателей чего стоил. «Вот ведь Маврик!» — подумал Макс, безошибочно определив автора сих творений. «Вот ведь я, » — подумал Маврик, лихорадочно пытаясь просчитать пути отступления. Растрёпанная шевелюра Приста заставила Максима бросить укоризненный взгляд с сторону вокалиста. Тому, впрочем, было совершенно не до гляделок. По его подсчётам, ему никак не следовало попадаться в руки Сергею Сергеевичу. И уж тем более Виталию Алексеевичу. По всему выходило, что сдаться ради сохранности собственной шкурки безопаснее всего Владимиру Петровичу, который лично пока против Миши ничего не имел, да и вообще был против насилия, поэтому в случае чего мог оказаться неплохой защитой. Но как это сделать, если безопасный вариант остался у двери, вероятно, следить, чтобы никто не выскользнул, зато Дубинин с Поповым быстро приближались к объектам своего негодования. «Никто не может нам с тобой помочь, » — синхронно пронеслось в мыслях у обоих обречённых, после чего, придя к какому-то решению, они просто прыснули в разные стороны. Карателям пришлось разделиться. Прист помчался за нелюбителем «Роллтона», а Дуб просто жаждал отвести душу на рыжем негоднике. Увы, справедливость восстановить удалось лишь частично, а именно: был разрушен вслед за номерами Дубинина, Приста, Мавра и Холста номер Удалова. Мелочь же довольно успешно уворачивалась и избегала загребущих лап преследователей, которые в таком относительно небольшом пространстве только мешали друг другу. В конце концов, Миша, в очередной раз в последний момент ускользнув от Попова, на фоне неудач начинающего уже звереть, ринулся к двери. Там он и был остановлен Холстининым. — И куда это мы собрались? — сверкнул клыками Владимир Петрович, крепко удерживая беглеца за руку. — Серёг, успокойся, я его подержу. Иди лучше Витале помоги. Нацепив зверское выражение лица, Прист двинулся на помощь в поимке особо опасного рыжего преступника. Вскоре совместными усилиями им вдвоём удалось взять Рыжика в клещи и пленить. — Ну, что делать будем, россияне? — задал вопрос Дуб, очень ласково и очень многообещающе улыбаясь. Прист изобразил звериный оскал. Они вдвоём удерживали Маврика, не оставляющего попыток вырваться или хотя бы укусить кого-то из мучителей. Житняков испуганно вжался в Холстинина. Владимир успокаивающе погладил ребёнка по голове и вздохнул. Вроде и наказать бы пакостников нужно, но как можно?.. Гитарист вздохнул ещё раз и впал в задумчивость. Виталий Алексеевич тем временем с прежней ласковой улыбкой вытаскивал ремень. На мгновение Рыжик замер, глаза его расширились, а затем он принялся вырываться с удвоенной силой, походя на бабочку, попавшую в сети паука. И теперь Сергею-старшему пришлось обратить все усилия на то, чтобы не упустить с таким трудом пойманную добычу. Миша просто безвольной куклой повис в руках Холста. В глазах его снова стояли слёзы, и непонятно, что являлось их причиной: сильный испуг или гитарист, в задумчивости сжимавший руку вокалиста всё сильнее. В этот момент в углу происходила борьба Удалова с Совестью. Победу одержала последняя. Поэтому Макс с неотвратимой решительностью решил не допустить применения традиционных методов воспитания в отношении детей. Он покинул своё убежище, откашлялся, привлекая к себе внимание, и произнёс: — Детей я накормил, так как вы на это явно не способны. А теперь им спать положено. Вот хотя бы этим займитесь. А разгуливать их нечего. И, Володь, отпусти ты уже Мишку. Ты ж ему руку сейчас сломаешь. Довольный произведённым эффектом (Дуб с Пристом впали в ступор, а Холст напротив — вернулся в реальность) Утконос выставил всю компанию за дверь и вернулся наконец к занятию, прерванному появлением детей. Он со спокойной душой отдался самокопанию и самобичеванию.