Пламенное небо

Шёпот… немыслимое дело среди света дня. Когда яркие лучи солнца касаются плеч и волос надобно громко говорить, шумно ходить, веселить собеседника шутками, забывать себя в потоке бессмысленной, но такой опустошающей разум речи. Язык подвижен и многословен, а вот разум спит, отвлекаясь лишь на то, что из многочисленного многоцветия выделяют глаза. Но что делать слепому, глаза которого закованы в бесконечную ночь, разве отличит он день от ночи? Почему же нет, отличит. Солнце коснется его кожи, даст почувствовать тепло, шум певчих птиц даст понять, что словно после короткой спячки все вокруг ожило, а вместе со всем миром должен ожить и он, вот только… только Сюэ Яну все время казалось, что Син Чэнь лишь притворяется, что просыпается, словно хоть немного спал, и живет, хотя его тело медлительное, а эмоции будто бесчувственны, сам же он зачастую немногословен и улыбки его такие блеклые, как теплое дыхание на поверхности стекла, что медленно растворяется, словно его и не было… Погибая от съедавшей его боли заклинатель молча сидел за столом, положив на него голову, пока обе руки были прижаты к животу. Даже к вечеру следующего дня его не отпустило, и вот сейчас, слушая невыносимое его слуху воркование двух подслеповатых пташек, юноша злился и тихо скулил, сетуя на свое отчаянное положение. — Ты уже перестанешь выть, волчара? — зло огрызнулась А-Цин и стукнула шестом в пол. — Вроде еще не полнолуние, или ты решил сбить себе цикл? — Заткнись, — грубо, но безучастно простонал юноша, хотя его голова смотрела совсем в другую сторону. — Мне и в тишине паршиво, а тут ты еще своими криками раздражаешь. Что-то не нравится — вышла вон и можешь не возвращаться, никто за руки тебя здесь не держит. — Закрой свой рот, уличная крыса, не то сварю твой болтливый язык в кастрюле! — Подавишься, — зло прошипел Сюэ Ян и мгновенно забыв о боли вскочил с места, его тело тут же приняло боевую позицию. А-Цин, однако, тоже времени зря не теряла, и отшатнувшись к стене тревожно забила шестом в пол. — Даоцзан, даоцзан! — отчаянно позвала она. — Ты почему молчишь? Не слышишь, как он меня оскорбляет, еще и с места вскочил! Того гляди и нападет ненароком… Однако Син Чэнь, на удивление обоих, так и продолжил сидеть к ним спиной, лишь его рука чуть отошла в сторону, чтобы подхватить пальцами небольшое полено и подбросить его в огонь. Дерево, облизываемое со всех сторон языками пламени, тут же начало потрескивать, и копна искр словно золотая пыльца тут же устремились вверх. Даже Сюэ Ян удивился, но настроения это ему не прибавило. Он лишь тяжело повалился обратно на стул и снова обхватил руками живот. — Когда на душе тоскливо, даже пытки над тобой не спасут мое отчаянно пожухшее настроение, Слепышка, — угрюмо поведал он и даже захныкал. — В этом доме слишком тесно, слишком тихо! Син Чэнь, а ну поднимайся, хватит взывать к Будде! Ты совсем никуда меня не водишь, отведи меня в город, мне нужно выгулять свои глаза… Сюэ Яну хорошо было известно, что скудные сбережения Син Чэня не позволяют тому гулять на широкую ногу, а в последнее время не дают ступить и крошечного шага, но младшего заклинателя это нисколько не пристыдило: он нагло, насколько мог себе позволить, начал выпрашивать именно то, что не было по карману никому из них, и нисколько не смущаясь даже начал биться лбом об стол. Ему, видимо, просто надоело подпирать его щекой. «Чтоб ты всю голову себе отшиб, наглый извращенец, — про себя зло подумала А-Цин и как бы невзначай повернулась так, чтобы безопасно высмотреть в лице даоцзана хоть какие-то эмоции. — А ведь странно… Мы же ругаемся, а он бы хоть слово вставил, одернул бы хоть раз. Почему он молчит словно в воду опущенный, почему такой серьезный… даже ужин не приготовил, знай себе сидит и бдит за костром, сидит и бдит. Странно…» — Что ты такое дурное говоришь? — вставая на защиту скудных даоцзановких накоплений, причитала А-Цин. — Да здесь всё дурное, раз уж на то пошло. Девушка скрипнула зубами от злости. — А то ты не знаешь, что денег у нас кот наплакал, еще и требуешь чего-то, нахал проклятый. Какие уж тебе увеселения в городе, а? Хочешь развлечься — тогда выгуляй свою задницу в район красных фонарей. Уверена, раз уж твой болтливый язык так бодро извивается от жалоб и осуждений, то точно так же он будет извиваться и на нефритовом стержне, что в домах особого обслуживания извергается золотом, а не мочой. Девушка на свой страх и риск задела, пожалуй, самую неудачную тему, выдвинув весьма красноречивый пример в качестве отместки за недавно увиденное, и своего добилась: в комнате тут же застыло гробовое молчание, даже воздух охладился, словно впитав в себя весь холод ночи. Сюэ Ян медленно поднял голову и довольно мрачно посмотрел на девушку, но та даже лица не повернула — боялась встретиться с его жуткими глазами. — Ты хоть сама понимаешь, что сейчас сказала? — тихо, очень тихо и даже ласково сказал Сюэ Ян и его руки сжались в кулаки. — Мерзавка! — Не повышай на меня голос! — Да в каком хлеву и между чьих поганых ног ты выползла на этот свет, а?! — младший заклинатель встал с места и его глаза сузились. — Как ты смеешь говорить мне такие вещи? Забыла, что я вообще-то заклинатель, я с тьмой борюсь, ты должна меня уважать так же, как уважаешь своего ненаглядного даоцзана! — Ты… — было хотела что-то добавить девчонка, но прикусила язык. Сюэ Ян, хитрец, весьма ловко использовал в речи то, что мигом закрывало окружающим рты, ведь он и правда представлял себя заклинателем, а с такими людьми либо осторожно, либо лучше вообще никак. К тому же, А-Цин и сама чувствовала, что перегнула палку, и от неё не скрылась и довольно жалкая пародия на агрессию, которой плевался Сюэ Ян, это скорее было похоже на… обиду, или заставание врасплох. Если бы девушка тогда знала, что случается с теми, на кого заклинатель затаил обиду, она бы лично зашила себе рот, чтобы не нарываться на неприятности, но в силу своего юного возраста и простодушия ей хотелось побольнее ущипнуть проклятого мерзавца, заставить его краснеть. Хотя, где Сюэ Ян и где состояние «покраснеть», не на разных ли концах земного шара? «Как бы мое лицо не покраснело, когда он сомкнет свои ладони на моем горле, — со страхом подумала она и перевела взгляд на даоцзана. — Секундочку, что же я такое говорю, он ведь избранник братца, а значит его… его…» Она никак не могла заставить себя даже подумать о слове «любимый», и от этого усилия в голове будто заскрипели немазаные колеса разбитой повозки, которую напоминала их жизнь в этом доме. — Мерзавка, глаза б мои тебя не видели! — явно сделав над собой усилие не бросаться на девчонку, Сюэ Ян вознамерился покинуть дом, когда тихий голос, до сего хранивший молчание, тихо обратился к нему: — Если так хочешь в город, можем пойти сегодня ночью все вместе. А-Цин, из уст которой уже почти сорвалось: «Жаль, что я и так слепая, а то б пожелала себе того же самого!» — быстро осеклась и чуть пошатнулась на месте. Сюэ Ян, что тоже застыл возле распахнутой наполовину двери недоверчиво повернул на него свой взгляд, уткнувшись глазами в спину в белом облачении. — А не врешь? — с недоверием спросил он, и, кажется, уголки его губ слегка изогнулись в намеке на доброжелательную улыбку. — Ты правда отведешь меня в город? — Нас, — влезая пятым, неуместным колесом, А-Цин тут же забыла о недавней перепалке и забравшись Син Чэню на колени расплела свои волосы. — Тогда сделай мне прическу, ну ту, которую ты заплетал в прошлый раз. Как она называлась? Син Чэнь помолчал с мгновение, потом с улыбкой (первой за весь день) пропустил тонкие прядки сквозь свои пальцы, и ответил: — Рыбий хвост. Интересное переплетение, правда? — Конечно, — мигом согласилась девушка и добавила: — Даоцзан, а где ты научился делать такие прически? Неужели твоя возлюбленная научила тебя этому? Что-то резко скрипнуло позади них. Похоже, девушке и правда не терпелось на тот свет, ибо приложенные к билету в один конец старания явно оправдывали себя. А-Цин даже поворачивать головы не нужно было, чтобы догадаться, что это Сюэ Ян, от досады и злобы скрипнувший ногтями по дверному косяку. «Что, не нравится? Неприятно слушать? — мысленно хихикнув, девушка улыбнулась. — Тогда вот тебе еще, удавись от злобы!» — Даоцзан, не скромничай, — интерпретировав молчание Син Чэня как согласие, она продолжила гнуть свое: — Наверняка у тебя было множество дивных красоток, и в минуты покоя ты хорошо проводил время с ними. Они, должно быть, играли тебе на флейте или сяо, рисовали или каллиграфическим почерком выводили на дорогой бумаге изящные иероглифы, сочиняли стихи, танцевали… Ах, как подумаю, что такой дивный человек, как ты, проводил время в благоухании роскошных красавиц, аж завидно становится, ведь я ничем не хуже, даже танцевать умею. Правда в последний раз я чуть заигралась и пяткой проломила пол, но ведь это ничего, правда? Даоцзан молча заплетал её волосы, ни соглашаясь, ни опровергая её домыслы. Но спустя время все же сказал: — Знаешь, пусть это и не особо важный навык, но некоторые заклинатели умеют плести божественные сети. Мало ли, вдруг война настигнет, а умельцев не останется, а военный лагерь, знаешь, место гораздо более ужасное чем сто похоронных домов, напичканных призраками. Я научился плести эти узлы именно из-за сетей, понимаешь? — Но я слышала, что плетение у них слишком крупное, а у тебя слишком изящное. — Это у тебя волосы плешивые, вот он и старается соорудить из них что-то более-менее приличное, — зло съязвив и явно оставшись довольным собой, Сюэ Ян закрыл дверь и тоже уселся на пол, за спиной Син Чэня, с левой стороны. — Чтоб у тебя язык отсох! — огрызнулась А-Цин, чувствуя себя неуязвимой и защищенной, сидя между ног даоцзана и упираясь спиной ему в грудь. — Пусть плетение у неё крупное, — как ни в чем не бывало продолжил старший заклинатель, — но все, что нужно, она удерживает исправно. А-Цин, я могу соорудить сеть тончайшей работы даже из паучьих нитей, не обижайся на слова нашего друга. А из твоих прекрасных волос получаются только самые изысканные прически, вот я и стараюсь сделать все в лучшем виде… Слушающий всё это сладкое мракобесие Сюэ Ян лишь закатил глаза, прочертив взглядом дугу и щёлкнул суставами пальцев. — Вы же оба слепые, к чему тогда эти старания? Один не увидит своей работы, другая же никогда не увидит плоды этих трудов. Какая беспечность… На его слова не обратили ни малейшего внимания, и чувствуя себя за бортом Сюэ Ян поджал губы, пока взгляд в скуке метался от одного предмета к другому, и снова резко встал, обойдя парочку со спины. — Ай! — А-Цин начала барахтаться словно котёнок, которого вытащили за шкирку с уютной лежанки, когда Сюэ Ян без предупреждения поднял её на руки. — Ты что, с ума сошел?! От испуга она едва не выдала себя, её глаза забегали по лицу Сюэ Яна, но только осознав это она мигом опустила их, после чего и юноша, так же устроив её между своими широко разведенными ногами, начал быстро-быстро распутывать мудрёные переплетения, оставленные даоцзаном. — Ты что делаешь, проклятый! — махая руками и ногами девушка пыталась вырваться, ведь находиться так близко с этим человеком внушало ей нешуточный страх и она начала бояться, что тот точно зарежет её, или памятуя о недавнем замечании точно воплотит в жизнь известную мужскую месть слишком наглым девицам. — Сиди спокойно, — устав от барахтанья, Сюэ Ян немного сильнее, чем нужно, дернул её за волосы. — Я просто хочу сделать кое-что, тебе должно понравиться. Уже не в первый раз А-Цин с возмущением заметила, что даоцзан никак не вмешивается в их перепалки, и даже сейчас застыл столбом и не двигается, лишь его губы чуть распахнулись, а тело замерло, будто он изо всех сил прислушивается к происходящему. — Как ты там сказала, даоцзан имел много подружек? — низким голосом хмыкнул юноша и принялся что-то делать с волосами А-Цин. — Говоришь, так он научился плетению? Известно ли тебе, что даоцзан чистый и невинный как первый снег, посланный Небом в этот грешный мир. Он не стал бы растрачивать умения своих ловких белоснежных пальцев на каких-то жалких девиц в шелках да с разукрашенными лицами. — Да неужели? — А-Цин клацнула челюстью и зло спросила: — А ты тогда что, полная ему противоположность? Наверняка успел нагуляться по злачным местам, посещая дома сомнительного содержания? — Ну да, — без всяких эмоций ответил Сюэ Ян, и А-Цин непонятно почему сглотнула тяжёлый ком в горле. — Что до меня, то нет ничего лучше, чем хорошенькие девицы, с которыми можно порезвиться всласть. Уж они-то меня научили разным полезным штукам, сейчас покажу. Сюэ Ян был чертовски зол, А-Цин даже спиной чувствовала его грубую темную ауру ненависти ко всему живому и мертвому, если оно чем-то было ему неугодно, но на самом деле юношу очень сильно разозлили недавние слова девчонки о том, что Син Чэнь, как взрослый нормальный мужчина, мог предаваться подобным страстям. Он решил, что вставить свое слово в весь этот бред (а в том, что даоцзан был «чист и невинен», он не сомневался) сможет немного поумерить разыгравшийся пыл и те ужасные чувства, что одолевали его уже два дня… После того, что случилось между ними на полу дома, Сюэ Ян ходил в смешанных чувствах и терзался домыслами о том, почему Син Чэнь такой, такой… не Син Чэнь, а больше похож на грубого, властного мужчину, характер действий которого больше был похож на сущность Сун Ланя с его голосом-льдом и действиями-ножами. Он и правда не был похож на того тихого доброго заклинателя, что был учтив и ласков, к тому же в этот раз их близость очень отличалась от первого, когда растворившись в удовольствии заклинатель шептал невозможно нежные слова и прижимался к чужому влажному телу, пряча свое лицо на груди удовлетворенного Сюэ Яна, словно это было первое в его жизни восхождение на Небеса. Хотя, если начистоту, то второй их раз едва ли можно назвать обычным, скорее уж Сюэ Ян сам нарвался, затеяв непонятно какую игру и сам же проиграв в ней, но… почему ответной реакцией на слезы и хныканья было почти что принудительное поджатие под себя, да еще и такая грубая близость, вырывавшая из горла юноши неподдельные хрипы истинного звериного удовольствия. Син Чэнь будто вырывал из тела мальчишки его настоящую сущность, а та была жадной, требовательной и в то же время умоляющей её обуздать, в свою очередь обещая райское наслаждение от подобного доминирования. Но что было интересней, как же даоцзан понял, чего именно на самом деле хотело это тело, что это вовсе не нежность, а именно боль и принуждение, сопротивление, которое неизбежно бы пало под таким напором. Син Чэнь не был похож на себя во второй их раз, и это очень тревожило забывшегося в его объятиях юношу, ведь он вовсе не хотел дать понять, какой извращенной натурой на самом деле является, к тому же это лишало его преимущества самому контролировать свои желания и направлять в нужную для него сторону чужие. И, что терзало сильнее всего, Сюэ Ян получил удовольствие от того, что с ним сделали то, что раньше он делал только с другими, словно наказали его же пыткой, и наказание принес тот, кого ранее хотелось лишь медленно и мучительно уничтожить до самой последней косточки… То, что Син Чэнь был его врагом и одновременно спасителем, очень забавляло подвижный ум бывшего ученика ордена Лань Лин Цзинь, и вступив в эту порочную близость он изначально планировал получить всё нужное для тела и души, но… но когда Син Чэнь внезапно сжал его в тиски, когда придавленное к полу тело неожиданно резко подмяли под себя, а внутрь ворвалось чужое твердое желание, мысли Сюэ Яна пережили настоящее опьянение. Он неожиданно испытал такое наслаждение от того, что его спасение и смертный приговор одновременно взяли над ним власть и принялись грубо выбивать из него душу, что он сам того не сознавая сдался настолько быстро, а накатывающая снова и снова волна боли и удовольствия лишь усиливалась, что сознание само покинуло его тело, взамен на свободу вырвались все чувства, каждое нервное окончание обрело свою жизнь, и тело превратилось в инструмент наслаждения, пока чья-то рука в свое усмотрение дергала за струны, и каждое такое прикосновение было словно разряд молнии, блуждающий медленным неугасимым потоком от головы до пят. Что сильнее всего понравилось Сюэ Яну, хотя это было больше тем, что он сумел вспомнить, так это то, что его запястья неожиданно обхватили горячие ладони, потянули руки на себя, пока стоящий на коленях юноша не начал медленно подниматься, а в его тело все вбивались и вбивались, похотливые звуки вырывались не только из горла, но и хлюпали между разведенных ног, а когда спина и вовсе прижалась к чужой груди, и влажная кожа будто склеилась с другой, плоть активно задергалась, и не успел Син Чэнь её обхватить, как та сама изверглась вязкой жидкостью, а внутри все сжалось настолько, что другой поток мигом заполнил его изнутри, буквально прожигая уязвимые стеночки, что доставило еще большее удовольствие. Боль, боль, так много боли, но вместе с ней столько наслаждения, что впору умереть от подобного безумия. Сильнее всего это наслаждение было у Сюэ Яна в голове, а уже оттуда словно сигналами отдавало команды в другие части его тела. Ему слишком понравилось, что этот человек взял над ним верх, потому что мальчишку забавлял тот факт, что заклинатель не знает, кто он на самом деле, а значит можно играть в любую игру, пустить пыль в лицо любыми чувствами. Можно и впрямь стать любимым, и даже поверить в это, чтобы огонь этой похоти разрастался сильнее, выжигал всё больше цветов любви, и пусть пепел, оседая на губах, дарит лишь сладость, которую Сюэ Ян разделит в поцелуе с тем, кто невинен и чист, чья душа не запятнана ни кровью, ни ненавистью. «Однако, почему такое чувство, что, чем больше я забываюсь, тем сильнее теряю себя? — думал Сюэ Ян, и впервые в его душе начали пробиваться проблески света. — Словно я — это лишь тьма, боль и кровь, а рядом с ним это всё уходит, что же тогда остается? Кто же я настоящий, как мне нынешнего себя понимать? Страшно…» — Ты что, вознамерился мои волосы с корнем вырвать? — вырвав его из мира грез, А-Цин недовольно шикнула, и Сюэ Ян словно по щелчку очнулся ото сна. Он увидел, что затянул пучок слишком туго, что принесло девушке боль. — Ах, прости-прости, я уже почти закончил. Даоцзан, подай, пожалуйста, ту шпильку с головой лисицы на конце, мне нужно закрепить ею узел. Он бездумно обратился к нему, забыв, что между ними вроде как нет шёлкового пути понимания и уже начал оглядываться в поисках заколки, когда Син Чэнь, выудив из рукава ту самую шпильку, с лёгкой улыбкой подал её Сюэ Яну. — Спасибо, — тихо ответил заклинатель и вставил шпильку в некое подобие бабочки, что ему удалось соорудить на затылке А-Цин. — Помимо шпильки я вставил тонкие, совсем незаметнее короткие стержни, чтобы крылышки бабочки держались двумя ровными дугами, а вот шпилька будет каркасом для её сердцевины, или основного тела. Ну как, нравится? Да пощупай же, не бойся, прическа не распадется даже если сегодня ты лишишься невинности в какой-нибудь подворотне. Как обыденно и мягко сначала звучали его слова, что А-Цин даже растрогалась, но гнусная концовка вынудила её засучить рукава и почти ударить наглого мальчишку по его бесстыжему рту. Зато даоцзан, напротив, проявив редкое для него любопытство начал аккуратно ощупывать голову А-Цин. Пока его пальцы мягко касались прически, Сюэ Ян следил за этим движением как завороженный, боясь моргнуть. — Это… восхитительно, — наконец-то озвучил он и улыбнулся. — У нашего дорогого друга, оказывается, золотые руки. «Даоцзан, ты ничего не перепутал? — про себя возмущалась А-Цин. — Руки этого человека могут быть только из задницы, из задницы!» Внезапно осознав, как двусмысленна эта мысль, девушка покраснела, но все равно полапала свою прическу и застыла. Сюэ Ян затянул её пряди крепким узлом, но выудив теми самыми стержнями плотные ленты волос закрепил их так, что по форме это и правда напоминало бабочку. Девушка так «затрогалась», что немедленно возжелала поскорее выйти в город, чтобы тайком посмотреть на всё это чудо в бронзовом зеркале и полюбоваться вволю… После того как с ругательствами и прическами было покончено, а дверь вновь распахнулась из дома вышли трое, что-то активно обсуждая и негромкий, но такой искренний смех вновь разливался по безлюдной улице, по которой они шли. — Сегодня же праздник фонарей, не так ли? — поравнявшись с Сюэ Яном, сквозь улыбку спросил Син Чэнь. — Ты ведь поэтому так жаждал выйти из дома. Хотел посмотреть, как город будет утопать в ярком сиянии и будет благоухать разными вкусностями, да? — От тебя ничего не утаишь, — мягко ответит тот и вновь устремил взгляд на дорогу. — Но это никак не повлияет на мою изначальную жалобу. Даоцзан, ты никуда меня водишь, я тут загниваю среди этих гробов, и ты совсем не хочешь тратить на меня деньги… «Идиот», — хлопнув себя ладонью по лбу, А-Цин решила поумерить свой пыл и держать бойкий язычок в узде, опасаясь того, как бы не навлечь на себя гнев того, чьи «руки из задницы» неожиданно и оправданно стали «руками из золота»…