Всё что происходит сейчас — за пределами нашего мира. Мы купаемся в нежности, бархат — наша кожа, а сладость — наши поцелуи. Нет смысла скрывать, ведь всё так очевидно… это наваждение уже не остановить, и подобно лазурной волне оно топит в своих глубинах, ломая кости, разрывая кожу, сжигает переплетения нервов. Больше нет смысла скрывать, это неизбежно. Я погибаю тобой…
***
Ночь была тихой, снаружи не шелохнулась ни одна веточка. В эту ночь порывами ветра было лишь жаркое дыхание двух сплетенных между собою тел, что умирали и возрождались в объятиях друг друга, сжигаясь пламенем, вновь возрождаясь огнем. На непривычно белой постели, на которой спали двое укутанных в сплошное белое мужчин, скользнула тень. «Словно погребальный саван…» — скорбно разнеслось в темноте, и выскользнувшая из-за туч луна бросила свой сумрачный свет в распахнутое окно, заливая им часть белой постели. К их ложу помимо лунного сияния приблизилась еще одна, однако более темная тень. Двигаясь она начала скручиваться, постепенно принимая знакомые формы человеческого тела, и неощутимо, словно перышко, опустившись на ложе, протянула тонкую кисть с разомкнутыми пальцами к лицу Сюэ Яна, ночной прохладой оглаживая бледнеющую в лунном свете кожу. Затем единственная часть тела, что выделялась иным цветом кроме черного, скользнула взглядом к другому человеку, что мягко и осторожно обнимал спящего юношу. Тень как будто бы сузила веки, коих не разглядеть было в темноте и лицо её, лицо этой тени постепенно начало вырисовываться среди непорочного молчания тихой ночи. Губы, что дрожали будто от холода, покрасневшие уголки глаз, искривленное болью лицо… — Двое во Вселенной, — снова ночная прохлада зашевелилась в воздухе, и тень протянула руку к еще более бледному лицу и как будто изможденному какой-то болью. Пальцы едва коснулись повязки на глазах, и лицо тени скривила еще более сильная маска боли. Ощутив пустые глазницы пальцы вошли чуть внутрь, под повязку, разумеется Сяо Син Чэнь этого не ощущал. Вытащив пальцы и увидев в какой черной крови они были, тень всколыхнулась и, сгорбившись, прижала обе ладони к груди Сюэ Яна и Сяо Син Чэня. Мужчины же, совсем ничего не чувствуя, мирно спали, убаюканные невидимой прохладой ночи. Когда полупрозрачные руки, задрожав, чуть вошли под кожу, пальцы тут же согнулись, а ладони резко выскользнули из тела. Обе ладони держали сгустки чего-то, что больше напоминало сферу, однако жидкую, более сияющую и… двигающуюся. Одна была цвета крови, темная и зловещая, другая же сияла сумеречно синим цветом. Сиянием души Сюэ Яна был именно цвет темной крови, однако рука с того же цвета сферой удерживала её над… грудью Сяо Син Чэня, откуда её и извлекла, в то время как сумрачно синяя сияла над грудью Сюэ Яна. «Это так волнующе, — словно бы улыбнувшись, тень слегка качнулась. — То, чего не хватало одному Мы забрали у другого и наоборот. Один желал быть поверженным, другому же не хватало смелости, чтобы подчинить…» Это было удивительно. Вся слабость Сюэ Яна, что он испытывал, весь тягучий трепет и волнения были пережиты им по причине того, что некоторое время в его груди билось сердце ему не принадлежащее, а ведь он этого даже не понял. В свою очередь вкусив ревностного безумия и собственичества, Сяо Син Чэнь даже не заметил, какую жажду в нем пробудило сердце, которое ему досталось. Они испытали самые слабые стороны друг друга, и вместо ожидаемого отторжения или побега от себя устремились друг к другу, словно притягиваясь этими сферами, и одинаково разделили боль от переполняющих, несвойственных им эмоций, растворив их друг в друге при помощи любовной схватки. Тень улыбнулась шире, ведь извлеченные сферы, которые уже стекали по её рукам начали таять, пуская извивающиеся дымки в воздухе, и даже вне тел уже льнули навстречу друг другу. Едва красная и синяя дымка соприкоснулись, как слабое мерцание, затрепетавшее внутри них тут же засияло ярче и в месте слияния вместо двух цветов возник единый — аметистовый цвет оттенка фиолетовой призмы, чье сияние было ярче, чем в самых отдаленных чертогах Вселенной, там, где туманность созвездий создавала подобную этой палитру цветов. Глаза тени, поглощенные этой невиданной красотой взыграли всеми оттенками пурпура и синевы, но так как извлеченные сферы продолжали таять, руки вынуждено поместили их обратно, на этот раз в правильном порядке. Ни один мускул не дрогнул на лице спящих, ведь в это время их души видели прекрасные сны… «Почему же… почему мир и боги так жестоки? — мысленно взывая к небожителям, тень прислонила руку к собственной груди, где черным пятном расплывалась мрачная пустота. — Почему им нельзя просто любить и быть любимыми…» Неизвестно, отнеслось ли сказанное к этим двоим или же ко всему человечеству. Со стороны казалось будто кто-то оплакивает их. Одетые во все белое, лежащие на ложе из белых простыней единственным, что словно корни деревьев оплетало этот непорочный «снег», были волосы, ведь что у одного, что у другого они были угольно-черные. Впрочем, как и глаза, если бы конечно у Сяо Син Чэня они все еще были. Из глаз тонкими нитями начали струится слезы, и места, куда они падали, не оставляли влажных следов, напротив: чем больше слезинок скатывалось по изможденному лицу, тем сильнее распускался возникнувший на постели цветок Короля ночи — черного тюльпана. Он возник из темной тонкой дымки, что словно кровь струилась из запястья тени, и с каждой упавшей на него слезинкой лепестки распускались шире. Слабый порыв ночного ветра увлек становящуюся всё более прозрачной тень. Лимит времени был исчерпан, призрак таял подобно утреннему туману в лучах рассветного солнца. Не поворачиваясь он шаг за шагом отходил от ложа, пока не стал прямо возле распахнутого окна, от которого отходила легкая полупрозрачная ткань. Сейчас, еще не растаяв до конца можно было рассмотреть его худую фигуру, длинные, извивающиеся невидимой гравитацией волосы и прекрасные, если не сказать изящные руки с пальцев которых стекали алые и синеватые дорожки прежде таявших сфер. Поднеся пальцы к губам тень провела дорожку цвета сначала на нижней губе, потом другим цветом провела на верхней, после чего, сомкнув губы, соединила их в тот самый единый цвет. Скорее томно, чем устало, выдохнув она качнулась назад, растворяясь в сакральной тишине ночи. О её присутствии напоминал лишь черный тюльпан, чьи лепестки уже распахнулись навстречу влажному дыханию, которым его одаривал безмятежно спящий Сюэ Ян…***
Твои губы холодные, но поцелуи обжигают…
В высокой траве вовсю шумели сверчки, создавая зыбкий шероховатый звук. Им подыгрывали цикады, медленно перебирающие лапками на поверхности высоких деревьев. Солнце еще не взошло достаточно высоко, однако его яркое свечение уже пропустило золотую дорожку меж ярко-зелеными листьями, что низко склонившись на согнутых к крыше похоронного дома ветвях будто лавром украсили отремонтированный под диктовку Сюэ Яна кров. Белое одеяло, скользнув на пол, тут же подняло небольшую пыльную дымку. Попав в воздушный поток та мигом заискрила в свете солнечных лучей, блуждая между ними словно крошечные снежинки. Поморщившись и сразу же скривившись Сюэ Ян негромко чихнул, после чего устало приподнял веки, чувствуя как по подбородку течет тонкая нить слюны. Проведя по губам ладонью и приподнявшись он каким-то туманным взором оценил знакомую обстановку, привычно убедился, что по углам не таится засада и снова откинулся на спину, после чего, немного подумав, перевернулся на левый бок и прижался к теплому и мягкому, свернувшись рядом с ним в милейшую позу спящего котенка. Сюэ Ян мог по нескольку раз за ночь просыпаться и смотреть по сторонам, минутами вслушиваясь в любой шорох, после чего так же безмятежно засыпал. Несмотря на то, что он был убийцей, сон у него был очень крепким, даже сказать отменным и здоровым. Теплое и мягкое, кажется, было совсем не против, потому что перекинув одну руку через талию юноши вжалось лицом в его волосы поплотнее, глубоко вдохнув их запах. Пальцы заклинателя сдвинулись чуть дальше талии Сюэ Яна, и их кончики нащупали что-то нежное и бархатистое, что ближе к утру стало сильно благоухать. Всё еще борясь с легкой дремой, Сяо Син Чэнь тихо выдохнул и протянул вторую ладонь вперед, нащупывая лицо Сюэ Яна. Пальцы памятливо и бережно угадывали черты лица юноши, и Сяо Син Чэнь улыбнулся. От его улыбки повеяло теплотой, потому что тут же распахнувший глаза Сюэ Ян несколько секунд в непонятках сверлил эту улыбку глазами, но не издал ни звука. Ему было приятно, чтобы Сяо Син Чэнь думал, будто он спит. — Не притворяйся, — тихий голос приятно скользнул по ушам. — Ты не спишь. — Не сплю, — сразу же сдавшись, честно признался Сюэ Ян. — А что это так пахнет? — Оно за твоей спиной. Не совсем удачная фраза с утра пораньше в объятиях того, кто когда-то требовал для тебя смертного приговора, но Сюэ Ян сдержался, чтобы не встрепенутся и не соскочить с постели. Взгляд его сразу же стал пронизывающе-холодным, в темных глазах вспыхнули алые огоньки. С мрачной тенью, упавшей ему на лицо, он медленно повернул голову и обескураженный слегка распахнул губы, будто хотел не вдохнуть, а вкусить резко не хватающего в его легких воздуха. Перед ним лежал удивительно прекрасный, чудесно благоухающий цветок полностью черного цвета с большими, широко распустившимися лепестками. Чем-то напоминал камелию, но форма лепестков была не та. — Что это? — с интересом подхватив пальцами ножку цветка, он стал разглядывать его. — Какая необычная форма и цвет. — Цвет? — переспросил Сяо Син Чэнь. — Да, цвет, — подтвердил Сюэ Ян. — Он… черный. Никогда еще не видел черных цветов. — Откуда он здесь? — А разве не ты его принес? — удивленно подняв брови, спросил Сюэ Ян. — Нет, не я, — спокойно ответил Син Чэнь. — Ну, раз я переодетый, значит вчера ты заснул последним и вполне мог бы… — Вчера? Губы Сюэ Яна тут же плотно сомкнулись. «Надо же, — с несколько задумчивым, плавающим взглядом подумал он, — я-то ожидал проснутся весь в поту и сперме, а тут на лицо самое милейшее пробуждение из всех…» — Сяо Син Чэнь, — слабо улыбаясь, обратился он. — Мы с тобой прямо как невесты в первую брачную ночь. — Что? — Я о белой одежде, — прижав пальцы к губам, хихикнул Сюэ Ян. — В Японии невесту всегда одевают в белое. Почему и простыни, и одеяла, и наши с тобой халаты… почему всё белое? О, или это намек на то, что я всё же могу носить белый цвет не пачкая его? Какой ужас, ты стал гораздо больше мне доверять… Казалось, это его расстроило. Весь вчерашний день со всем его содержимым напрочь вылетел у него из головы. Всё, что напоминало о нем, это ужасная слабость и ноющая боль в пояснице и заднице, причем заднице в полном так сказать объеме. Горело и снаружи, и внутри! — Сяо Син Чэнь… — Мм? — Что ты вчера со мной такого сделал, что я совсем ничего не помню… И, если уж на то пошло, то почему я не могу забыть о боли?! А-ну поднимайся и живо исправляй это недоразумение! Уголки губ заклинателя дрогнули, как если бы он порывался что-то сказать, но тут же вновь приняли безмолвное выражение. Заклинатель лишь слегка улыбнулся, но ничего не ответил. На самом деле и Сюэ Ян и Сяо Син Чэнь помнили всё достаточно хорошо и можно даже сказать во всех подробностях. Но и для одного и для другого всё происходящее вчера было дерзостью столь неслыханной, что не простилось бы, даже если бы они в открытую назвали друг друга любовниками. Однако тот противоречивый страх, терзавший душу Сюэ Яна, действительно исчез, словно его и не было, а Сяо Син Чэнь наконец-то смог взять верх над тенью собственных тяжелых непонятных чувств. Заклинатели сидели друг напротив друга и молчали, и ни один не решался нарушить эту возникшую тишину. Они оба всё понимали, начав играть роли тех себя, которые не вступали в минувший днями ранее конфликт. Впрочем, не так уж они были не правы, и лучше всего это понимал именно Сюэ Ян: наслаждаясь сакральной тишиной утра в компании столь светлого пятна его жизни юноша улыбался, напрочь выбросив из сердца все невзгоды. Нелюбящий человек не смог бы проявить такую жестокую ревность, и чувство глубокой обиды не затмило бы сердце. Душа Сюэ Яна возносилась лишь от одной мысли, что Сяо Син Чэнь привязан к нему настолько, что даже позволяет терять над собой контроль и превращаться… превращаться… А чем, собственно, он был в тот день? Прежде мирное лунное сияние перешло на темную сторону луны, ту, которую не касался ни один солнечный луч. Однако холод тот был таковой, что в неистовстве своем даже обжигал, причем не шуточно. «Задница все еще болит от его шлепков, — всё с той же глуповатой ухмылкой продолжал думать Сюэ Ян не спуская глаз с Син Чэня. — И внутри все болит, и запястья, и живот, и спина, и грудь. Всё болит, словно по мне прошел необузданный поток…» Глаза юноши сверкнули алчным огоньком, когда он заметил, что от его пристального взгляда Син Чэнь немного покраснел, снова становясь похожим на себя. Эта не подходящая его силе робость словно побеги бамбука в лазурной листве, но стоит лишь позволить этим побегам взрасти… — Моя мать была японкой, — подсев ближе к нему, начал Сюэ Ян. — И я, как ты понимаешь, тоже наполовину японец. Мой отец был одним из тех, кто служил в императорском полку и участвовал в одном из трех самых великих походов на восток, откуда и привез себе невесту вражеской страны. Молодая, красивая, кожа её была нежнее и слаще молока, а пурпурные, налитые соком жизни губы так и манили к себе, словно нектар редчайшего цветка… Сюэ Ян тихо выдохнул и прижался щекой к плечу заклинателя. Тот, внимательно слушая, уловив затянувшуюся паузу, и вместо того, чтобы задавать вопросы, ласково погладил юношу по волосам, словно предчувствуя возможную тяжесть этой истории. От его прикосновения Сюэ Ян расширил глаза, но тут же его взгляд снова затянуло пеленой воспоминаний. — Мне было пять, когда один из товарищей отца убил мою мать, прознав о том, что она японка. В гневе отец в ту же ночь вырезал половину полка и сбежал, прихватил с собой меня и мешочек с драгоценными камнями — приданное моей матери. Однако скорбь его была так велика, что даже во мне, собственном сыне и единственном напоминании о ней он не нашел утешения. День ото дня он становился всё мрачнее и слабее, годы шли, и в итоге всё дошло до того, что в пьяной драке ему сломали ноги и натравили на него свору собак. Никому никогда не испытать тот страх, что пережил мой отец: даже будучи во хмелю, однако в полной мере испытывая боль от переломов он был в сознании, когда бешённые голодные псы рвали его на части… — Сюэ Ян остановился и тихо продолжил: — Я был там и видел, как они его загрызали, пока наконец, вгрызшись в глотку, не прекратили его мучения. Мне кажется именно наблюдая смерть отца я стал таким… «Безумным», — хотелось добавить ему, но при заклинателе это было лишним. — Почему ты стоял в стороне и лишь смотрел? — тихо спросил Син Чэнь, на что Сюэ Ян криво улыбнулся. «Потому что в ту ночь, одну из наших голодных ночей, один человек пообещал мне тарелку пирожных, и я с радостью согласился, думая о том, что наконец-то мы с отцом сможем унять урчащую боль в наших животах… В ту ночь я бежал к отцу со всех ног, неся в крохотной ладошке свой мизинец, точнее кашицу из костей и кожи. Хотел, чтобы он помог мне пришить его назад, а когда увидел, как его едят те псы… бросил в них остатки своего пальца, чтобы они не трогали отца, чтобы съели мою плоть, как бы ничтожно мала они ни была. Но мизинца им всё же было мало, и их горящие, налитые кровью глаза увидели во мне дополнение к своему ужину…» — Я сбежал, потому что они хотели напасть и на меня, — меланхолично отозвался Сюэ Ян, чуть прикрыв веки. «И я не мог уйти от того места, потому что знал, что те камни, что остались от моей матери, были внутри отца. Он зашил их в свой живот, чтобы никто не украл…» — Какая грустная история, — голос Сяо Син Чэня был мягким, но нотки сожаления отдавали скорбью. — Какая разница, что было когда-то… — словно бы отрекаясь от собственного прошлого, подытожил Сюэ Ян. — Просто хочу, чтобы ты не считал меня эгоистом, вот и рассказал эту ерунду. О том, что до сих пор эту «ерунду» кроме него не знал никто, он умолчал. — А почему я должен? — Потому что я неуправляем и дикий, — широко улыбаясь, Сюэ Ян так близко наклонился лицом к лицу Сяо Син Чэня, что тот невольно попятился назад. — Я же еще молод, меня нужно воспитывать и прививать манеры. — Дикий мальчишка, — через улыбку, с легким оттенком гордости проговорил Син Чэнь. — Я польщен, — отозвался Сюэ Ян, но вдруг замолк, и чуть сам не попятился назад, когда изящные пальцы сомкнулись на его лице чашей из ладоней. — Мой дикий мальчишка, — уже более точно повторил Сяо Син Чэнь, на что внутри Сюэ Яна всё натянулось до самого дна, но лишь затем, чтобы выстрелить вверх, как рогатка. В глазах заискрило пламя, руки похолодели, а щеки налились несвойственным ему румянцем. — Что? — словно не понимая, о чем речь, переспросил он. — Так мы с тобой… Сяо Син Чэнь, не отвечая, медленно потянулся к нему и невинно коснулся его губ своими, даря самый невинный и самый желанный в жизни Сюэ Яна поцелуй. — Теперь ты и я… — всё еще пытался сказать он, но язык заплетался, связанный сотней клубившихся в голове чувств. — Мне надобно повторить? — Нет! — чуть ли не вскочил юноша, порываясь дернуть тело то вперед, то назад. — То есть да, я плохо расслышал, ты не мог бы повторить! Такая нелепая и от того смешная растерянность растрепанного и оробевшего юноши настолько пришлась по душе заклинателю, что тот немедля отдал себя пламени безудержного веселого смеха, доброго, а от того не обидного. Его смех был похож на звон колокольчиков, на тихую музыку ветра, на шелест листьев в бамбуковом лесу. — Ты самый вредный, самый дикий, самый наглый мальчишка из всех, — роняя его спиной к себе на колени, Сяо Син Чэнь склонился над багровым пылающим лицом, и хоть не видел его, но ощущал тяжесть дыхания и сладкий запах кожи, что отдавал слабым жасминовым цветом. — Но ты мой (он особенно делал акцент на слове «мой») вредный, наглый, дикий мальчишка, так что я не против, если бы оставался таким и впредь. — Сяо Син Чэнь, — смотря на повязку словно в белые небеса, Сюэ Ян все еще не верил тому, что слышал. — Ты правда говоришь это, или я всё еще сплю? Сюэ Ян дрожал и ничего не мог с собой поделать. Волна неописуемого счастья оглушила его, утягивая в свои нежные глубины, и сопротивляться этому было не то что сложно, — просто бессмысленно. — Так значит в следующий раз мне не нужно спрашивать разрешения прежде чем стать перед тобой на колени в каком-нибудь укромном уголке? — Что? Теперь уже очередь Сюэ Яна была рассмеяться как проклятому. Чуть скривившееся от недопонимания лицо Сяо Син Чэня было великолепным, а последовавший после звона колокольчиков шелест в высокой траве, так звучал смех юноши, был прекрасным дополнением к всеобщему веселью. — Впрочем, мне и укромные уголки не нужны, мы же дома. — Постой! — Даже не вздумай сопротивляться, я все равно снова сделаю тебя мокрым и грязным. — Только не на одежду! В доме нет мыльного корня, мне нечем будет отстирать… — Что отстирать? Эссенцию нашей любви? Хватит уже строить из себя примерную домохозяйку, в конце концов я никогда не хотел себе жену. — Но я же мужчина… — Именно поэтому ты должен стать мужем для вредного и наглого меня. — М-мужем? Сюэ Ян слегка приостановился. Он все еще помнил, чем чреваты разговоры, что прижимают к стенке подобными словами, поэтому бездумно и легко поджав губы он просто и лихо накинулся объятиями на ошарашенного заклинателя и прижал его к мягкой белой простыни. «Мне все равно кого ты любил в прошлом и какими призраками эти воспоминания преследуют тебя, — про себя подумал юноша, горящими от возбуждения и счастья глазами смотря на заклинателя. — Потому что сейчас ты будешь любить меня, только меня, и смотреть… чувствовать ты будешь только меня, и только я буду всегда рядом с тобой!» — Буди меня каждое утро звуками своего голоса, готовь мне еду и стели постель на ночь, — мягко и весело продолжал говорить Сюэ Ян. — А за это я отдам тебе всё, что у меня есть, а то, что ты захочешь забрать — я отдам без лишнего сопротивления. Понравится что-то чужое — и я с радостью украду это для тебя. Син Чэнь, пусть горести твоего и моего прошлого не встанут между нами непреодолимой стеной. Просто будь рядом и позволь любить тебя так, как это умеет мальчишка без единой монеты в кармане. А когда устанем и проголодаемся я уведу тебя гулять в бамбуковую рощу, украду парочку яблок нам на обед, и мы будем дышать этим миром полностью свободные, а ночью… Он отвел взгляд, скорчив, пожалуй, самое неприличное выражение лица на которое был только способен, и тихо захихикал. — А ночью можем полностью обнаженные выходить на ночную охоту. Я против не буду, и уже готов доказать тебе насколько… Он живо взял руки Син Чэня, положил их себе на талию и начал двигать ими так, будто ладони заклинателя срывали с него халат, обнажая то, что было под ним. А под ним, собственно, было… ничего, только Сюэ Ян во всей своей первородной красе. — Еще не умер со стыда? — склонив голову, широко улыбнулся мальчишка. — … — Ну, не отмалчивайся, вон как дрожишь. Кстати, можно мне попробовать сделать это сверху, а то поясница болит так, что боюсь я не согнусь… Его бездумное пошлое воркование достигло своего предела, но на удивление юноши его хоть и потянули на себя, но лишь затем, чтобы поцеловать. Тот, собственно, не был против, лишь сделал поцелуй более глубоким, и повалившись вместе с Син Чэнем на бок мягко мурлыкал между двумя тонкими лепестками губ, обхватившими его нижнюю губу…