***
Два года спустя Шорох скатывающихся вниз камешков приятно ласкал слух, чего нельзя было сказать о надрывных криках тех, кому они сваливались на голову. — Молодой господин! — громкие стенания порождали звонкое, до дрожи в коленях, эхо. — Молодой господин! Тот, кто взбирался на гору, недовольно цыкнул, из-за чего уголки губ разошлись, являя окружающей его полутьме клык здорового крепкого зуба. — Не мешайтесь под ногами, а лучше умрите! — послышалось с вершины, после чего в лица, на которых была россыпь быстро-быстро моргающих глаз, да широкий рот, посыпался такой обвал, что бедняги вынуждены были зарыться с головой под землю, чтобы их часом до смерти не побило каменным дождем. Хотя какой смерти будут боятся те, кто по сути никогда и не рождался? — Ах, как же вы меня задолбали, — голос, точно принадлежавший еще не повзрослевшему существу, старался звучать как можно ниже, но видимо еще по годам был слишком звонким, а когда впадал в истерику — до болезненного высоким. Это настолько злило его, что он кричал еще громче, но как ни старался, а быть низким его голосу быть предначертано не было, из-за чего он с лихвой заменял прямую речь ярким, звучащим как колокольчик, смехом. — И только попробуйте нажаловаться на меня, в ту же минуту задам по самое не хочу! — Так и сделаем, так и сделаем! — в тон ему прокричали высунувшиеся из-под земли головы. — Второй господин не станет тратить время, чтобы вас отшлепать, и тогда вы снова попадете к нам. — Да чтоб вам провалиться, пустоголовые создания, — свесившись вниз головой с отвесной скалы, весело крикнул мальчик. — Уж если я до вас доберусь… Договорить он не успел, так как глазами уловил слабый алый отблеск. Тут же перевесившись назад и вставая на прямые ноги, мальчик, даже не стряхнув с одежды пыль (его совершенно не беспокоил его внешний вид) с горящими от возбуждения глазами уставился на вспышки на возвышении Бестиария, и, подбежав еще немного ближе, довольно уселся на землю, вовсю наблюдая за багровыми переливами, окрасившие черные своды сумрачных небес… После того, как Сюэ Ян был спасен Сюань Юэ, тот, понимая, что участь этого ребенка уже сейчас безрадостна, решил на свой страх и риск забрать его к себе и поселить в сумраке. Неслыханное дело, чтобы живое тело с хорошо закрепленной в нем душой спустилось в подземный мир, но еще более безумно — его покровитель не кто-то из касты демонов, подземных тварей или оборотней, служащих судилищ, нет. Сам Второй господин, бог самоубийц взял его под свое крыло, и да простят боги грехи тем, кто неосторожно попытался бы это крыло приподнять, хотя бы приподнять, не говоря уже о том, чтобы выкурить оттуда ребенка. Сюань Юэ, винивший себя за испытанное мальчишкой зло был неумолим, он убил бы любого, в ком посчитал бы угрозу. Не стал считаться он и с собственным братом, который был недоволен присутствием живого существа в сумраке, но молчал, поскольку ведал о терзаниях Второго господина тьмы, и уважив его стенания не стал преграждать ему путь. Однако же когда они только спустились, настоящей проблемой являлось то, что Сюэ Ян, несмотря на свое спасение, был всё еще ослаблен теми кошмарными событиями, что ему пришлось пережить за каких-то пару дней. Обида на обманувшего его человека, просившего передать то злосчастное письмо, искалеченная рука, жестокая смерть отца и едва ли не поруганное в жадных объятиях тело… Мальчишка был ослеплен этими страхами, впал в неистовство и боялся всего, цеплялся за Сюань Юэ и кричал, долго кричал, плакал, стенал, дрожал всем телом. Его широко распахнутые глаза покрылись сеткой лопнувших сосудов, он даже не моргал, — боялся уснуть. Прячась на руках сумрачного божества он ни в какую не соглашался покидать их, боялся сделать даже шаг, боялся ровно стоять, боялся даже дышать. Жестоко, как жестоко с ним распорядилась судьба, дав увидеть и познать ужасы столь тяжелые, что не всякий взрослый человек смог бы их пережить, что уже говорить о ребенке? Но и Сюэ Ян был близок к тому, чтобы так и не суметь пережить их… Видя, что разум мальчика помутнен, а душа пошла трещинами, внутри и на поверхности которой были эти страшные ожоги моральных пыток, Сюань Юэ решил действовать. Он закрыл себя и Сюэ Яна в абсолютно темной комнате без крупицы света и так и сидел с ним часами, днями, убаюкивал его, шептал ласковые слова, стерег его сон, прислушивался к дыханию. Сюэ Ян спал лишь тогда, когда силы полностью покидали его, а до того он сопротивлялся как мог — боялся, что и Сюань Юэ уйдет. Он еще не понимал где он и кто этот «человек», но цеплялся за него всеми силами, сжимая пальцы на его одежде до побелевших кончиков. А потом Сюань Юэ зажег свет. Это были один из бумажных фонарей приятного красного света. Один стоял за спиной мальчика, еще два по обе стороны от его плеч, а прямо перед ним возвышались небольшие песочные часы, песок в которых падал бесконечно и их не нужно было переворачивать. Сюэ Ян, заворожённый легким шумом, что создавало падение песка на дно песочных часов смотрел на падающие крупицы не отрывая взгляда. Было так тихо, что границы между реальность и сном размывались, и Сюэ Ян не понимал, спит ли он или же бодрствует. Всем его вниманием завладел падающий на дно часов песок. — Он падает, — тихо, очень тихо говорил сидящий рядом с ним Сюань Юэ. Сидел он близко, чтобы ребенок мог почувствовать его близкое присутствие и тепло его дыхания, ведь кожа его была холодна, она не могла дать тепла, а вот дыхание, идущее из жарких глубин его тела, было очень горячим, могло превратить в струящиеся капли легкий иней, оседающий на камнях поутру. — И ты тоже падаешь, туда же, в бесконечность. Слышишь этот шум? — Да, — не отрываясь, тихо отвечал Сюэ Ян. — Так змейки шипят, так трется друг о друга ткань, и точно так же змеится в узком отверстии песок, утаскиваемый гравитацией вниз. Падает всегда то, что самое тяжелое, и твоя боль тоже уплывает в эти бесконечные пустоты. Ты чувствуешь, как она изящными завитками покидает твое тело точно так же, как от горячей воды отходят клубы пара? — Да… — Этой боли нет, Сюэ Ян, она падает, она исчезает в Ничего, называется Никак и не вернется Никогда. И Сюэ Ян, одурманенный движением песочных часов да речами Сюань Юэ, покачнулся и потерял сознание. Его душа мгновенно облегчилась от тяжелой ноши, опухшие красные глаза впервые расслабились. У Сюань Юэ не было выбора, он вынужденно запечатал ту боль, что пережил мальчишка. Но разумеется это не значило, что когда-нибудь она не вернется, но ей нужно было помочь это сделать, никак иначе эту боль вернуть нельзя было. У бога самоубийц не было такой власти над тонкостями порабощения или подавления людских воспоминаний, этим занимались мойры под влиянием богов. Сюэ Ян помнил, что потерял близких, но Сюань Юэ запечатал именно ту боль, что была закреплена за этими воспоминаниями. По сути вместо строк в его книге жизни остались лишь скрупулёзные заметки в отношении тех событий, как бы напоминающие, что «такое-то такое было», но лишенное деталей не имело больше смысла возвращаться воспоминаниями к нему вновь. — Как мне тебя называть? — однажды спросил мальчик, чем изрядно напугал божество, поставив его в довольно неловкое положение, причем настолько, что тот, смешно выпучив глаза, повернулся к нему и быстро-быстро заморгал. — Меня? — указывая пальцем на себя, спросил он. Сейчас он был похож на идиота, но эта была одна из личин игривости бога самоубийц, которой он развлекал себя как странствующий актер, впадающий в образ. — Ну… мой брат называет меня братом! Не найдясь с ответом он выкрикнул первое, что пришло ему в голову, и только спустя секунду понял всю бессмысленность этого вопля. — Значит, — не придав этой незначимости никакого отрицательного смысла, Сюэ Ян спросил: — Могу и я тогда называть тебя нии-саном? Больше всего последователей Сюань Юэ имел именно в Японии, там ему выстраивались роскошные храмы, где в его честь вокруг них создавались каменные сады, так что их речь была для него вторым «государственным» языком, которым он владел безупречно. Сюэ Ян, мать которого была японкой и обучила его этому языку, тоже владел им. Поняв, с кем в сумраке он теперь сможет разговаривать на японском, божество пришло в неописуемый восторг и тут же от счастья его речь стала настолько быстрой, что мальчику пришлось прикрикнуть на него, чтобы остановить бурный поток миловидной речи… В сумраке были расположены не только судилища, как объекты скопления душ, оборотней или демонов. Сюань Юэ, вторя двум верхним мирам, тоже создал несколько резиденций, превратив их в масштабные поселения, как например столица подземного мира — город Лунной Слезы, где он и поселил Сюэ Яна. По сути, город представлял собой масштабные возвышения с каменными улицами на которых кипела «жизнь» тех душ, которые погибли не осознав своей смерти, или те, которым было позволено отложить свое перерождение. В большинстве своем это были те сущности, в которых темная Ци сводилась к минимуму, а по специальному указу там проживали и оборотни, которые были в услужении лично Великих господ, таких как Янь-ван и Сюань Юэ. Там всегда была ночь, там всегда ярко светила луна, а по личному повелению Второго господина все фонари в городе всегда пылали алым, так что с возвышения эта была неописуемая картина пылающего алым города, который сиял словно драгоценный рубин. Неусидчивый мальчишка с необузданной жизненной энергией просто не мог оставаться на месте. Он, завороженный дивными видами столицы, целыми «днями» изучал её вдоль и в поперёк, вылезал на крыши домов, прыгал по натяжным шатрам лавочников, терялся в переулках и забавы ради начал воровать, чтобы хоть кто-то за ним побегал. Сюань Юэ не мог проводить с ним всё время, а в Бестиарии он, само собой, поселить его не мог, поэтому дабы тот безопасно адаптировался к новой обстановке оставил его в столице и приставил к мальчишке неусыпную стоглазую стражу. Сама столица была окружена барьерами, за её границами простиралась лишь черная безжизненная пустыня, откуда тысячи дорог вели к Янь-вану и одна — к Бестиарию Сюань Юэ. Однажды Сюэ Ян, нарушив запрет не покидать город, сумел добраться до входа в четвёртое судилище и на свое несчастье нарвался на богиню, что по силе занимала третье место в сумрачной Триаде. Это была Вахиде, покровительница нерожденных и мертворожденных детей. Вид она имела донельзя суровый, даже сказать непреклонный. Это была женщина довольно молодых лет одетая во все белое. Кожа её была так же бела, плотно покрыта рисовой пудрой. Ресницы, губы, брови, даже язык — всё было белым, черными оставались лишь глаза. Голову и часть лица она закрывала вуалью, сам же наряд не слишком облегал тело, на талии подвязывался двумя поясами. Увидев мальчика и поняв, что тот живой, она живо потянулась к нему рукой, чем изрядно напугала Сюэ Яна. Тот закричал и кинулся прочь, но тут же повалился наземь. Оказывается, пояс на одежде Вахиде резко удлинился и, зазмеившись в воздухе, обернулся вокруг его лодыжки. Он стал утягивать его, и Сюэ Ян закричал пуще прежнего, нарушая своими воплями тишину подземного мира. — Сестренка, хватит, — чуть запыхавшись, однако миролюбиво озвучив это, Сюэ Яна на руки подхватил Сюань Юэ и, освободив от пояса, опустил на землю. Мальчишка тут же залез ему под подол верхнего одеяния и спрятался внутри, обхватив длинную ногу своими дрожащими руками. — Видишь, как ты его напугала, теперь спать не сможет. Вахиде помолчала с минуту, затем тихо выдохнула: — Так ведь он живой. — Ну и зачем делать его мертвым? — склонив голову на бок, улыбнулся Сюань Юэ. — Я не хотела делать мертвым, — медленно повела свою речь Вахиде, словно бы каждое слово давалось ей с трудом. Она вообще редко когда говорила, ведь основной её компанией были души младенцев, которые речью не владели. — Я не хотела пугать. У него на коленке ранка, и руки в ссадинах. Я хотела помочь… Взгляд Сюань Юэ стал донельзя снисходительный и мягкий. Он, спотыкаясь на каждом шагу, так как к ноге был прицеплен груз, подошел к Вахиде, мягко обнял её, и видя, что по лицу женщины скатываются слезы смахнул несколько прозрачных жемчужин легким движением пальцев. Богиня прежде никогда не видела живых детей, еще и таких взрослых, еще и так близко, поэтому не удержалась и хотела ощутить насколько он теплый, но Сюэ Ян разглядел в её побуждениях лишь дикость, поэтому и испугался. — Прости… — виновато сказала она и вернулась в судилище. Сюань Юэ же, отлепив от своей ноги дрожащего Сюэ Яна щелкнул пальцами, и они тут же оказались посреди темной пустыни. Взмахнув рукой Сюань Юэ направил сгустки плазмы куда-то высоко в словно покрытое известью небо, и проделав в нем несколько дыр отверстия тут же пустили внутрь настоящий солнечный свет, золотыми лучами прорывая царствующий холодный мрак. — Что это? — заворожённо смотря на лучи, Сюэ Ян потянул к ним руку и издал радостный протяжной писк. — Да они же теплые! — Конечно теплые, это же солнце, — ответил Сюань Юэ и добавил: — Здесь границы сумрака очень близко прилегают к верхнему миру, несколько сквозных дыр вреда не причинят, а вот тебе нужно солнце. О, и еще. На, лови. Тут же что-то круглое упало в руки Сюэ Яна, и приглядевшись он понял, что это яблоко. Настоящее красное наливное яблоко, источающее сладкий аромат. — Кушай-кушай, — подбадривал его Сюань Юэ, — это тебе не могильные плоды, гораздо вкуснее. — Откуда оно здесь? — только и спросил Сюэ Ян, громко откусывая кусок. Какое же оно было вкусное, сок так и тек по его рукам, сладость мгновенно заполнила рот приводя всё чувства в неописуемый восторг. Будто в одночасье его затопил медовый опиум плода, кожица которого искрила в золотых лучах теплого солнца. — Украл, — хитренько улыбнувшись, протянул Сюань Юэ. — Из райских садов небожителей. — А взамен что-нибудь оставил? — Конечно, — убедительно увещевало сумрачное божество. — Змея-искусителя из недр Бестиария. Полагаю, это весьма удачный обмен. Сюэ Ян ничего не ответил, лишь поудобней уселся на чужих коленях и, закрыв глаза, грел лицо в теплом шелке пробивающихся лучей. Через несколько часов сквозные дыры в черноте небес начали затягиваться, пока от света не остались лишь тонкие золотые нити, что будто дразня щекотали мальчику губы. А вот Сюань Юэ напротив, перегревшись, едва ли не впал в спячку, задремав на холодной земле. Сюэ Ян, чувствуя, что такой возможности больше может не представится, снова забрался ему под одежду, скользнув своим маленьким тельцем в распахнутый ворот халата и плотно прижался к чужой груди. Та вздрагивала от редкого дыхания, но была теплой и пахла ладанным цветом. Сюань Юэ бессознательно прижал к себе эту теплую подушку и зарылся носом в копну темных волос. Они пахли так хорошо, что ему вновь захотелось научится дышать, лишь бы глубже ощущать этот живой, наполненный редчайшей сладостью запах.***
— Я разве не приказывал вам держать его подальше от Бестиария? — с укором смотря на стоглазых стражей, прорычало божество. — И ради всех богов смерти, проморгайтесь уже наконец-то, на этот ужас невозможно спокойно смотреть! Стражи, виновато дырявя взглядом землю, начали немедленно протирать глаза, что опухли, вздулись и жутко покраснели из-за попавшей в них мелкой крошки, которую щедро на них высыпал маленьких бесёнок, залезший куда не надо как раз тогда, когда это было не вовремя. Бестиарий был опасным местом укрощения нечисти и темной Ци, здесь Сюань Юэ контролировал потоки некроэнергии, что словно вены расползались в организме системы подземных каналов сумрачного мира. Души, попадавшие туда, были лишены своей изначальной формы, и Второй господин тщательно следил за их скоплениями, отбирал более-менее сохранившееся души, а так же решал, уничтожать их или же позволить духовной сущности обратится в демоническую, дабы те стали слугами ада. Сегодня был как раз тот день, когда подземные каналы раздулись от кипящей в ней Ци, и та словно кровь из перерезанной аорты вырвалась из недр Бестиария и мощным фонтаном взметнулась в небеса. Эта энергия всегда рыщет в поиске живой плоти, и зачувствовав Сюэ Яна всем широким потоком метнулась к нему. Благо, что Сюань Юэ успел вовремя и предотвратил катастрофу, иначе случилось бы неизбежное. Если живое тело поглотит в себя слишком много некроэнергии, оно обретёт невозможную силу, но итог один — носитель неизбежно умрет, исключением были лишь боги смерти, чьи сердца качали темную Ци как собственную кровь и могли вместить в себя огромное её количество. — Хозяин, мы не успеваем следить за этой человечиной, он прыткий как вошь, а с нашими габаритами легко ускальзывает из рук. — Эй, заткнитесь наконец, я еще даже слова не успел сказать! Маленький бесёнок, прытко обойдя прислугу ада, с недовольным видом уселся на земле и, подперев ладонью щеку, уставился на Сюань Юэ. Тот, к слову, отвечал ему таким же недовольным взглядом. Сегодня на нем было его плотно прилегающее к телу боевое платье с узкими рукавами, а пряди длинных волос змеились у самой поясницы. Пальцы рук почернели из-за слишком плотных сгустков темной Ци, и сейчас, сложив руки на груди, он постукивал ими по запястью, недовольно сузив веки. С тех пор, как он забрал Сюэ Яна с поверхности прошло уже несколько лет. Тело Сюэ Яна немного изменилось, волосы стали длиннее, он стал собирать их в высокий хвост. Носил мальчик обычную юкату или халат из легкой ткани, но ноги предпочитал оставлять босыми, хотя ему в распоряжение были даны хорошие сапоги из искусно отделанной кожи. Взгляд, обыкновенно живой и проницательный, сейчас сменился гневом, и багровая радужка так и сверкала будто отражение свеч в пролитом вине. — Кажется, высочество сегодня не в духе и изволит гневаться, — хмыкнул Сюань Юэ, на что Сюэ Ян недовольно отвернулся. — Всерьез настроен зубоскалить? Компании тебе хоть отбавляй, вся столица в твоем распоряжении, но тебе обязательно нужно было сунуться к границам Бестиария, не так ли? — Нии-сан… — было хотел начать мальчик, когда Сюань Юэ грубо его перебил: — Я приказывал тебе не приближаться ни к судилищам, ни к Бестиарию, именно приказывал, а почему? Потому что добрыми словами ты не понимаешь, но что я вижу? — Мне надоело играть в мальчишку и бродить по улицам столицы гоняя рыночных зевак и другую нечисть, — обиженно пробормотал Сюэ Ян. — Я уже большой и хочу, чтобы ты учил меня. Взгляд его скользнул на пояс божества, где в ножнах покоился меч с переливающейся перламутром рукоятью. Это был Фэйцзянь, дословно — летающий меч. Он был полностью черным, созданный из темных металлов, добытых в самых недрах подземного мира. При необходимости мог высасывать души из тела лишь едва ранив плоть, а также нападать с воздуха и сражаться без участия своего хозяина. Он нагревался, чувствуя опасность, и обладал недюжинным сознанием, мог острием написать на земле иероглифы, таким образом общаясь с кем угодно. Бессмертный меч воплощал собой Ци своего хозяина, из-за чего его переполняло колоссальное количество энергии, позволявшей ему мыслить и принимать решения. Он иногда выступал в качестве стража для Сюэ Яна, следуя за ним попятам, но от меча мальчишка не мог убежать, поэтому бранил его на чем свет стоит. Однажды, устав от этой ругани, Фэйцзянь написал на земле кое-что в ответ, из-за чего Сюэ Яна буквально раздуло от негодования, и решив во что бы это не стало наказать меч (само собой руками Сюань Юэ) он спрыгнул с крыши, намереваясь сломать себе ногу и обвинить во всем плохую «сиделку», но Фэйцзянь проворно поймал его, еще и отшлепал лезвием по пятой точке. Сюэ Ян был очень непослушным, но вместе с тем очень искренним, желающим влиться во что-то, что полностью заполнит его подвижный разум. Он скучал и тосковал, ему было скучно в столице, а еще он очень обижался, когда Сюань Юэ надолго пропадал, что бывало очень часто. — Мы уже об этом говорили, и не раз, — отмахнулся Сюань Юэ. — Нет значит нет. — Но почему?! — гневно возразил Сюэ Ян и резко поднялся. — Ты, ты… Ты просто не любишь меня, отмахиваешься своим Бестиарием, хотя по большей части лишь любовным утехам там предаешься, тебе плевать на меня! Никогда еще на голову Сюань Юэ не падало столько ходячих бед. Он не знал отцовства, сам тоже никогда не был ребенком, поэтому само собой допускал промахи. Из-за слов Сюэ Яна он резко отвернулся, и, кусая нижнюю губу вспоминал, как мальчишка застал его в недвусмысленном положении в компании демонесс. Они как раз отдыхали, забывшись глубоким сном, когда в дверном проеме неожиданно замелькала чья-то голова, и Сюань Юэ, раздраженный шумными звуками чужого сердцебиения, громко выругался и, туманным взором скользнув по щели в дверном проеме, грубо крикнул: «Пошел прочь!» после чего одна из демонесс, как раз лежавшая у него на груди, спросила, за что он так грубо отослал этого ребенка. Глаза Сюань Юэ тут же широко распахнулись. Он вскочил как ужаленный и немедленно потребовал свою одежду, затем бросился по лестнице догоняя Сюэ Яна, который тогда только-только привыкал к своему нахождению в столице подземного мира. Сейчас он понимал, что мальчик злился и ревновал, потому что был одинок, а к Сюань Юэ прикипел и очень боялся его потерять, к тому же в сумраке он вряд ли бы нашел друзей своей весовой категории, его нужно было учить письму, наукам и, само собой, фехтованию, но Сюань Юэ как-то постоянно откладывал этот момент как нечто нежелательное. Уж больно он не хотел видеть в его руках меч, ведь знал, что лишь стоит клинку попасть в человеческие руки как неизбежно прольется кровь. Он видел Сюэ Яна очень ранимым, очень нежным, мальчик столь многое принимал близко к сердцу, а сильные переживания пускали в нем корешки зла. Сюань Юэ приметил для себя одну его особенность: стоит Сюэ Яну увидеть его в компании демонесс, или же застать за игрой в карты или вэйцы с кем-то, кроме него, как глаза ребенка тут же начинают поблескивать от негодования и обиды, и особенно мальчик сокрушался если видел, что кто-то трогает Сюань Юэ, из-за чего и возненавидел женщин, постоянно ошивающихся вокруг него. Скорее всего он был однолюбом и сильно привязывался к кому-то конкретному. Плохо это было лишь в том, что после увиденного он часто сбегал и прятался где-то в темноте, угнездившись в уголке переулков, полностью съедая себя чувством глубокой обиды. Но всё же Сюэ Ян был несправедлив. Да, несомненно, в привычках Сюань Юэ было тратить свободные минутки на приятное времяпровождение в компании демонесс, но зная, что сильнее всего его присутствия ждет мальчик, он всегда спешил к нему. Они часто болтали, уединяясь на верхушке самого высокого построения в столице — Башни Бэй Ву (белый ворон). Примечательность здания была в том, что изначально кладка была белой, но в сумраке, что освещается лишь луной, такого цвета зданий строить было не положено, слишком уж бросается в глаза, поэтому, чтобы не расстраивать Второго господина, все вороны, живущие в загробном мире, вымочили свои тушки в масляном растворе, тем самым придав ему черный цвет и перекрасили белый мрамор колон и стен, а также черепицу, сделав всё черным. Из-за своей жертвы вороны утратили цвет своего прежнего оперения, по сути он с них просто сполз, оставив перья белыми. В благодарность за это строение так и назвали Башней Белого Ворона. Сюань Юэ развлекал Сюэ Яна праздной беседой, или они спускались на один из этажей, где бог смерти рисовал для него или же читал книги. Иногда они вместе трапезничали, но вкусы у Второго господина сумрака были, мягко говоря, необычными. Мужчина любил сладкое, поэтому на его столе всегда были сладости, чаще всего он любил грызть диковинные сахарные черепа или сладкие пирожные; так же он очень любил сырую печень, ел её в натуральном виде. Один раз он угостил Сюэ Яна блинчиками из печени и лениво смотрел, как тот обгрызал черную страшную лепешку, вцепившись в неё пальцами. Сам же в это время накручивал на шпажки длинные тонкие ломтики вяленого мяса и закручивал их в розочки, по одной подавая мальчику. Тот обглодал все шпажки до последней, после чего неделю мучился животом. С тех пор Сюань Юэ больше никогда не кормил его самостоятельно, и кроме яблок ничем не угощал. Да, он был плохой сиделкой, совершенно не знающей, чем кормить маленьких детей и что им запрещать. Если Сюэ Ян просил сладости, мужчина буквально заваливал его различными сластями, после чего, разумеется, ребенка начинало мутить от переизбытка сахара, а Сюань Юэ — бежать с ним на руках к душам лекарей и знахарей. — Как можно просто сидеть и смотреть как это тело поглощает в себя столько карамели и шоколада?! — откровенно кричали на мужчину, из-за чего он вжимал голову в плечи. — Ну что за отец такой? Ладно он, глупый мальчишка, что совсем не знает меры и потакает своим капризам, но ты-то, ты! Тоже за компанию последние мозги растерял? Сюань Юэ не стал им говорить, что он не отец, а повелитель сумрака, ведь в столице его знали лишь как шута и бездельника, не ведая о настоящей сущности этого праздного бездельника. Мирная жизнь в городе Лунной Слезы проходила без власти своих суверенов, это была абсолютно обособленная от судилищ территория со своим течением времени. Стоило парочке покинуть дом лекаря, как глаза Сюэ Яна приметили разноцветных петушков на палочке и сладкую тянучку. Через пятнадцать минут Сюань Юэ снова бежал к лекарям, и снова его громко отчитали, бросая гневную ругань на низко опущенную голову беспомощного в делах семейных божества… Порой они выходили на один из балконов Башни, где наблюдали как местные кукумушки запускали в небо простые бумажные фонари. Вот тогда-то и начиналось настоящее веселье. Древний Китай принято считать родиной арбалетов. Высококлассные наемные убийцы, достопочтенные семьи или же высокие военные чины часто обладали этим уникальным оружием. У Второго господина это не было любимым оружием, однако обладал он Ляньну. Этот многозарядный арбалет с двойными стрелами был сделан из массивного черного дерева. Натягивать тетиву не нужно было, просто зафиксировать в неподвижном положении сам арбалет и в нужный момент выстрелить. Так он и развлекал Сюэ Яна, позволяя ему сбивать фонари, в которые вместо свеч ставили фейерверки. Сами собой они не горели, но если пальнуть по ним раскаленным наконечником… Яркие красочные взрывы на несколько секунд запечатляясь в небе были восхитительны, и каждый раз, когда Сюань Юэ сбивал очередную «добычу», Сюэ Ян счастливо хлопал в ладоши. Но самому пострелять ему не давали, разве что только из рук самого мужчины. И меча Сюань Юэ ему не давал, хотя не единожды мальчик наблюдал как тот усмиряет им буйную Ци. Как назло, физически Сюэ Ян рос в параметрах своего тела, а вот мозгами зашел гораздо дальше. Не видел еще Сюань Юэ ребенка что в свои столь малые годы так стремился к познанию, что самостоятельно научился читать, штудируя трактаты из библиотеки Бестиария, и заставлял его собственный меч проверять орфографию письма. Фэйцзянь покрывался бисеринками влаги каждый раз, как только Сюэ Ян разворачивал перед собой чистый свиток и брал в руки кисть. Даже меч бога самоубийц не знал большего страха, чем когда маленький бесенёнок выводил столбики иероглифов и пыхтел над дорогой сюаньчэнской бумагой, исписывая её от края до края… Внезапно у ворота одежд божества возникло какое-то движение. Обернувшись вокруг шеи на теле Сюань Юэ, свернувшись валиком, спал кот-оборотень, который лениво зевнул и открыл свои огромные блестящие глаза. — Эй, слезай уже с меня наконец! — огрызнулся мужчина и больно дернул кота за хвост. — Объясни ему, что он еще мал, чтобы… Только заслышав слово «мал», Сюэ Ян зло сжал зубы и, закипев словно чайник, выцедил весь горячий воздух сквозь плотно сжатые зубы, после чего сплюнул на землю и нервно встрянул головой. — Значит, я буду тут гнить не просто как кусок живой плоти, но еще и недоразвитой, тупой, как валенок, плоти! — еще раз сплюнув на землю, мальчишка разразился грубой бранью. — Ну и прекрасно, ветра попутного в горбатую спину, больше никогда не заговорю с тобой! — Это же он идет от нас спиной, — меланхолично заметил кот, изящно спрыгнув с шеи на землю и тут же обернулся в человеческую форму. Всё в нем было как у людей кроме глаз, зрачки которых шли вертикально и шириной были тоньше иголки. Сюань Юэ, который тяжело выдохнул, наблюдая за тем, как Сюэ Ян, продолжая громко пыхтеть, возвращается в столицу, устало смежил веки и, прижав ладонь к глазам, недовольно покачал головой. — Нужна нянька… — понимая, что дальше убегать от «отцовских» обязанностей бессмысленно, и мальчик неизбежно растет, Сюань Юэ отчаянно огляделся по сторонам, понимая, что нужной пассии ему никогда не сыскать, как вдруг его взгляд упал на лениво облизывающего свою руку Лунъю, что ростом едва достигал ему плеч, и улыбнулся. Лунъю, зачувствовав угрозу, резко поднял глаза, и понимая, с какой живостью загорелись изумрудные глаза Сюань Юэ, резко сделал шаг назад. — Забудь. — Ну пожалуйста, ты уже был матерью! — Никогда! — гневно воскликнул он, немедленно покрываясь краской стыда и смущения. — Не смей упоминать об этом позоре! Лунъю был котом-оборотнем. Оборотни довольно интересные создания. Телами они рожаются на земле, и поскольку это животные, то в них иногда могла просочится некроэнергия, пытаясь возродить в них близкую к человеческой душу, но для такой души нужен был особый сосуд в виде человеческого тела. Попав в животных темная Ци изменяла их на физическом и духовном уровне и, не желая покидать тело, так и оставалась в нем, породив мутацию изменения физической формы. Некроэнергия сама по себе была сильна, её нелегко было выкосить из живой плоти, поэтому боги смерти закрыли глаза на допустимую погрешность в утечке энергии. Так и положили своему началу оборотни, будучи единственными из всех живых существ, что могли существовать в обоих мирах без каких-либо затруднений. Но Лунъю был действительно необычен. По внешним признакам это точно был мужчина, но внутри у него каким-то образом ужилась матка и доступ к ней. Люди называли таких существ гермафродитами. — Это было пятьдесят лет назад, и то случайно. — Ты прекрасно родил. — Тц, да не рожал я, просто нужду хотел справить, а она внезапно не из того места полезла. Вот так и понял, что нежданно-негаданно-неожиданно разродился. — Пригрел котят у себя, — продолжал улыбаться Сюань Юэ. — В лес я их вывез, а они назад приперлись, как-то изворотились дорогу найти. — Выкормил. — Не кормил я, просто они воровали у меня припасы! — Подготовил к суровой жизни в двух мирах. — Всего-то вышвырнул их из окна Бестиария, а у них крылья выросли! Я чуть сам не выпал из него, как увидел. — И именно поэтому у тебя, единственного из нас всех, хоть какой-никакой опыт общения с детьми. — Долбанные боги, чтоб вас всех!.. — практически скрипя зубами, Лунъю начал зло клацать челюстью. На самом деле всё сказанное ими было не более, чем дурачеством и беззлобным притворством, ибо история, затронувшая потомство Лунъю, была столь тяжела, что вновь вернувшиеся к статусу друзей оборотень и божество предпочли не искушать судьбу, и каждый раз, если упаси боже разговор касался детей, они оба уходили в словесный бред до тех пор, пока плавно не перекидывались на другую тему. — Не кричи на меня, — возмутился Сюань Юэ. — Я, что ли, виноват, что за всю историю твоей жизни и сопротивлению гормонам в период весеннего обострения тебя смог соблазнить именно тот змей. Я бы еще поверил, что это ты его изнасиловал своими течными причандалами, но вот в то, что это он подкатил к тебе свой генофонд, просто фантастика! Ты же его терпеть не мог, и тут — вот так чудеса! — родил от него. — Согласен, это был залет не по расписанию, но эта тварь подкараулила меня, когда я остался один… — Наедине с возбуждением? — поправил его Сюань Юэ и громко рассмеялся. — Погоди, какое еще расписание? Так у тебя еще дети есть?! — Да нет же, всё не так! — И их отец тоже Жэчхи? Сколько выводков ты произвел от этого извращенца? — Ваше Превосходительство… — прошипел Лунъю. — Ты заебал… — Они выпали из тебя пушистыми комочками или у тебя была кладка яиц? — никак не унималось божество. — Жэчхи ведь хищный змей-оборотень, а они обычно откладывают яйца в период спаривания. Я не раз предупреждал его, чтобы осеменялся за пределами Лунной Слезы, и тут узнаю, что он испортил моего лучшего приближенного. Где твоя верность? Отдал этой змеюке вместе со своей честью? — Я уже переломал ему ноги и выдернул его огрызок в качестве отмщения, чего ты еще от меня хочешь? Губы Сюань Юэ тронул издевательский оскал. — А скучать за огрызком не будешь? — быстро сказал он и тут же отскочил в сторону. Терпение Лунъю явно было на исходе, оборотень резко взмахнул рукой в воздухе, прорезая его выдвинувшимися когтями. — Жэчхи не важен ни пол, ни внешность, ни другие качества, — сквозь зубы выдохнул Лунъю. — Этот озабоченный кобель будет валять в постели кого угодно, лишь бы ему раздвинули ноги. Никого не напоминает? Сюань Юэ презренно фыркнул. — Ты сам ответил на свой вопрос, — обмахиваясь ладонью как веером, Сюань Юэ недовольно закатил глаза. — Мужчины меня не интересуют, как бы красивы они ни были. Впрочем, чего я понять не могу, почему большинство женщин приходит в восторг от их случки между собой, это просто варварство какое-то. К тому же их интерес перекинулся с обычных фантазий на прямое дело. Я уже спокойно спать не могу, страшась, что меня могут покалечить! Нельзя, нельзя верить демонессам, особенно когда их шаловливые пальцы подбираются с тылу, понимаешь? Ну что они могут поиметь из той части тела, ну что? Зачем совать туда пальцы и всякую длинную хрень! — Я бы на твоем месте переживал в какие места на их телах ты суешь свои… половые признаки, — коротко обрубил Лунъю. — В твоей любимой Японии есть праздник железного фаллоса, и знаешь в чем его секрет? У одной девушки во влагалище были зубы, и они откусывали всё что туда попадало. Она пошла к кузнецу с просьбой о помощи и тот выковал для неё железный *** и сказал засунуть туда. Демон в её влагалище обломал все зубы, и она наконец смогла познать все радости любви. Сюань Юэ нервно сглотнул, и каменные ворота Бестиария, к которым они успели подойти, медленно распахнулись им навстречу. Эти ворота были высотой несколько десятков метров, с изящной изгибающейся резьбой. — Говорящая удавка моей скоропостижной гибели, вот ты кто! — поднимаясь по черной нефритовой лестнице, заныл мужчина. — Варвар, маньяк! А если демонессы тоже заболеют подобным, и несчастный Сюань Юэ останется в одиночестве? Нет, я не переживу этого и тут же покончу с собой! — Какая ирония, — ухмыльнувшись, Лунъю скосил на него чуть суженный взгляд. — Бог самоубийц умирает от того, что наложил на себя руки, я сейчас скончаюсь от веселья. На деле же губы Лунъю редко когда изгибались хотя бы в намеке на улыбку, это был довольно замкнутый и обособленный от всего оборотень, и чаще всего лишь злорадная усмешка в особо тяжелые моменты жизни ранила окружающих своей остротой. Из-за своего «дефекта» Лунъю считали уродом в двух мирах, и кроме как служить в Теневой Страже Второго господина он больше ничего не хотел знать, но встреча с коварным змеем-оборотнем Жэчхи круто изменила его взгляды на мир. Жэчхи его по-настоящему возжелал, причем настолько, что в открытую твердил насколько прекрасен этот «дефект», и хотя Лунъю будет отрицать это до конца жизни, но именно собственная слабость перед столь сильным напором сломила его отчаянное сопротивление. «То самое» событие случилось как раз в тот день, когда оборотень, пытаясь противится весеннему наваждению, скрывался от змея в русле черных вод. Он знал, что змей ни за что не войдет в воду, потому что его природе был присущ элемент огня, а Лунъю — воды, но не предполагал, что змей, приняв форму буйно растущих лотосов терпеливо дождется, пока Лунъю, соблазнившись ими, протянет руку к плотному стеблю. Змей молниеносно обвился вокруг запястья оборотня, и тут же вместо прекрасного лотоса Лунъю увидел, как прямо к нему приближается лицо, жадно и требовательно переплетая с ним губы, обнимая и утаскивая на дно реки. Жэчхи долго не отпускал его, а поскольку оборотням не нужно было дышать, а змеи ко всему прочему способны спариваться несколько дней не прерываясь, Лунъю впервые в жизни осознал, что пропал. Змей был холоден, но его губы обжигали, его конечности переплетались с его, его язык ранил и ублажал одновременно. Два тела, чья белая кожа излучала сияние на дне темной реки не размыкались до тех пор, пока испытываемое блаженство не сделало их плоть одним целым настолько, что нервные импульсы из одного мгновенно переливались в другого, и любое движение внутри приводило в экстаз настолько сильный, что едва ли не выбрасывало душу из тела… После дней и ночей, проведенных со змеем на дне реки, Лунъю скрылся в Бестиарии, долго и горько рыдая в одиночестве. Нет, он вовсе не оплакивал свою честь или жалел о чем-то. Он переживал страдания, потому что впервые испытанная близость, первое в его жизни переплетение с кем-то телом и душой дало ему понять насколько всё это время он был одиноким, и насколько бесчувственной оказалась его душа, пока не попала в плен к змею. А вот Жэчхи заплатил свою цену за подобное «осквернение»: вода спалила его, растворив плоть и кости, из-за чего он переродился в новом, более юном теле, нисколько не забыв ни о своих желаниях, ни о Лунъю. Змей не сводил глаз с вечно недовольного оборотня, понимая, что никого более прекрасного в мире просто невозможно желать.***
Во внешних залах Бестиария всегда было очень тихо. Нефритовый пол, принимающий на себя неспешные шаги двух существ, создавал немыслимо притягательные звуки, ведь редко когда во внешнем мире человек находил столь тихие и изящные места, чтобы самолично создавать такой шум. Тишина, в которой были слышны собственные шаги, притягивала, соблазняла остаться в ней навсегда. Место, где ты можешь осязать себя в окружении великолепного храма и запаха цветов, можно было назвать землей обетованной… Этот зал был единственным в храмовом комплексе обрамлен белым золотом и черным нефритом. Завитки серебряных цветов тянулись вдоль колон, покрывали стены, потолок, черный нефритовый пол сиял перламутром. Лунный свет, проходя сквозь резные рамы, отбрасывал на пол красивые узорные тени. Незримую полутьму разбавляло сияние созданной на потолке иллюзии туманностей Вселенной, и падая на различные кровавые фрески она приводила в движения события, происходящие на них, переплетала цветовую гамму, вдыхая жизнь в движение мельчайших частиц. Это лишь добавляло изящества тьме, придавая внешнему убранству зловещего окраса. Что же касается внутренних помещений то о них лучше было умолчать, так как подземные проходы таили тьму не изящную, а кровавую, полную неописуемого ужаса извивающейся зловонной Ци. Под Бестиарием находилось то, что вгоняло в ужас обитателей всех тридцати шести Небес, и не все боги смерти могли управится с таким её количеством. До сих пор исключением были лишь Сюань Юэ и Янь-ван, которые единственные среди обитателей сумрака были способны пропускать её через свое тело и живить темной Ци собственные силы. «Ты прозрачной дымкой блуждаешь в палитре цветов, но ни один цвет в себя не впитываешь, — однажды сказал ему Янь-ван, пораженный тем, как Сюань Юэ танцует в зеленых испарениях под Бестиарием, а темная Ци отвечала ему, ластившись к его телу, уплетаясь в волосы, оставаясь холодным касанием на губах. — Ты так быстро вскипаешь, оглушенный гневом, но точно так же быстро и остываешь, исполнив свой долг и продолжив свой путь неизменным…» Второй господин лишь улыбался его словам, танцуя с веером в самом сердце скопления убивших себя душ. Чувствуя его любовь, темная Ци сама тянулась к нему, и Сюань Юэ переплетал её между пальцами, словно паззлы складывал разбитые осколки, некоторые души он даже восстанавливал и отправлял в судилища. Но всё же некроэнергия есть некроэнергия, что далека от Творения. Она жаждала уничтожать и поглощать, она искала живые тела, чтобы через них вливаться во внешний мир. Сюань Юэ же свободно впускал её в себя, играючи позволял заползать в самое сердце, и некроэнергия покорялась ему, желала быть подчинённой этим богом. Сюань Юэ любил, источал эту сладость распахнутых объятий. Он любил, а перед силой любви не устоит ни одна тьма, ведь только любовь способна дать черной всепоглощающей дыре больше чем десятки Вселенных, которых бы она сожрала и все равно осталась бы голодной. — Касательно Сюэ Яна, — Лунъю неторопливо опустился на одну из ступеней возвышения, пока Сюань Юэ безразлично плюхнулся на обложенную мягкими подушками лежанку из красного дерева. Лениво хлопнув в ладоши он устало выдохнул, пока потолок и стены постепенно наливались сиянием Вселенной, создавая мираж усыпанного яркими звездами ночного неба. — Мне кажется, ты делаешь ошибку, пытаясь отстрочить неизбежное. Сюань Юэ вроде бы как и хотел что-то сказать, однако едва приоткрыв губы он тут же вновь сомкнул их и задумчивым взглядом уставился в потолок. — Я понимаю, ты всё еще сомневаешься, почему и отдаешь его на мое попечительство, и я подчинюсь тебе, став наставником для мальчика, но… ему нужен ты, а не я, понимаешь? — Ты лучше меня знаешь, что ни одно живое существо не может выжить в сумраке, — тихим, но довольно низким голосом отозвался Сюань Юэ. — Ты и тебе подобные не в счет, однако Король Ночи отличается тем, что его душа так или иначе связана с нами, но она сама взрастила себя. В этом, я верю, и есть суть судьбы Сюэ Яна, он тот, кто взращивает самого себя, сам пробивается сквозь почву, цветет буйным цветом и использует все его окружающее лишь ради этой цели. Его нужно лишь направлять, ведь люди не боги, они рождаются слепыми, немыми и глухими, им нужно много времени, чтобы преодолеть черту неопытности, вот то, что будет ему мешать. Мы не должны вмешиваться в его собственный поиск себя, какой бы способ он ни выбрал. Наша цель лишь направлять, застерегать, оберегать. — Мой господин, простите, но для нашего мира это действительно невиданное чудо, чтобы Жнец, пожинающий души, внезапно перевернул обязанности богов смерти с ног на голову и внезапно начал взращивать души. — Этого бы не случилось, не потяни он за собой тьму нашего мира. Это ведь моя вина, что он столько горя пережил, и я хочу приложить все усилия, чтобы он получил много из того, что заслуживает. Когда он выйдет из сумрака, он будет обеспечен всем, и даже с лихвой. Я хочу дать ему мирную жизнь, тихую и беззаботную. Быть может даже женю его на скромной, но игривой принцессе царского рода, дабы вместе они могли предаваться дарам юности, чтобы он забылся в этом прекрасном забвении. В конце концов такому наглому, временами вконец обалдевшему котяре под стать своему несносному штормовому нраву нужен кто-то спокойный, тихий, однако в этих тихих водах должна скрываться буря, что будет способна усмирить его, подчинить, выжать до последней капли его безумие и… — Владыка, простите, но вы сейчас толкуете о брачных узах или о брачных играх? — Что? — Просто ваши последние фразы, они точь-в-точь повторяют слова вашего недавнего, эм, признания той девице, которую вы… — Закрой варежку, — скривился Сюань Юэ, но затем ухмыльнулся. — В конце концов благодаря им я свое получил. — Хм, я бы удивился, если бы этот дешевый подкат не сработал на этих гетерах, которых мясом не корми, лишь подольше хвали. — Ха-ха-ха, я их так захвалил, что из Бестиария меня пришлось выносить. Ходить то я не мог. — Действительно, кто еще станет заниматься этим до тех пор, пока мышцы не сведет судорогой. В Лунъю немедленно полетела одна из подушек, но оборотень, не сменяя эмоций на лице, то есть с мордой-кирпичом все так же спокойно отклонился от мягкого снаряда, беспристрастно уставившись на божество. Тот, не чувствуя ни капли смущения, согнул ногу в колене, а другую закинул поверх неё, лениво качая ею в воздухе. — Как бы там ни было, — уже серьезней продолжил он, — я не смогу оставить его здесь навсегда. Семь лет — вот отведённый ему в сумраке срок, после чего его тело начнет изменятся, а духовная сущность постепенно станет обретать демонический окрас. Я не позволю ему стать демоном и быть навечно привязанным к этому месту. — Мой господин, — Лунъю подполз к Сюань Юэ и сомкнул на его пальцах свои чуть теплые ладони. — Мы обучим его всему, что знаем сами, будем оберегать и охранять, он не познает горя, но… и вы не должны сбегать от своего вклада в его учение. Прикажите создать для него меч и обучите его как… как отец, как лучший друг, как любящая душа. Он ведь нуждается в любви, как и вы. Лунъю не знал, что уже давно бог самоубийц приказал начать работу над мечом, но слишком придираясь к деталям он намеренно удлинял время его завершения, и молчал об этом, внутренне успокаиваясь лишь тогда, когда понимал, что меч еще не скоро будет готов. Охваченный болезненными терзаниями и снедаемый чувством вины он не понимал, что такими действиями не мальчика вовсе защищает, а больше жалеет себя, пытаясь таким образом сбежать от своих чувств. — Позволить ему познать таинства и не прерывать его связь с этим миром, продолжая учить его, будет в разы лучше, чем дать ему силу, но тут же выпустить наружу! Сила без опыта — все равно что мечущийся пес без ошейника! Если не научить его обуздать эту энергию, если не позволять ему падать, дабы приучить терпение и жажду вновь подняться, то разве это не одно и то же, когда драному ювелиру даешь неотшлифованный камень, и он портит его, портит драгоценную яшму или изумруд! Вы хотите дать ему всё, но Сюэ Ян так молод, он слишком вспыльчив, а снаружи его ждет лишь боль и разочарования, он еще не умеет противится реалиям человеческого мира. Я считаю, что он должен остаться здесь на более долгий срок, тем паче, что он этого хочет. Мой господин, лишь ваше влияние позволит этому драгоценную камню принять ярчайший окрас, изящнейшую форму, благородные переливы. Но если он покинет наш мир не будучи готовым противостоять тому их злу, что в разы хуже самой темной Ци, а я говорю о предательствах людей, о лжи людей, о подлости людей… Ян-Ян ведь так открыт, так искренен, он способен сильно и беззаветно любить… — Кажется я понимаю, к чему ты клонишь, — скосив на него суженный взгляд, медленно повел Сюань Юэ. — Ты, верно, надеешься, что я потихоньку стану приучать его тело к некроэнергии, так что ли? Капля за каплей, словно яд вливая её в его тело? — Второму господину лучше меня известно, что немного яда в крови никогда не помешает, — тихо и с опущенным взглядом ответил Лунъю. — Ясно. Значит, ради баланса его человеческой и пробуждающейся демонической сущности (в случае, если он навсегда останется в сумраке) я должен направлять в его тело «это» и приучивать к сопротивлению, дабы он мог остаться здесь на дольше за счет того, что демоническая сущность не возьмет над ним верх, потому что уже сейчас я буду учить его противостоять ей, вместе с этим наполняя его вены темной Ци, чтобы он понемногу привыкал к ней? Лунъю, тебе ведь прекрасно известно, что горячая пламенная кровь человека — это не черная материя, плавающая в наших, богах смерти, венах. Если человек наполнен темной Ци это еще полбеды, но если он потеряет контроль, если буйства и злость ударят ему в голову она неизбежно возьмет вверх, перешьёт его душу и выпотрошит её прямо в теле носителя! Голос Сюань Юэ перешел на довольно опасный низкий рык, и Лунъю заблаговременно опустил голову еще ниже. Он никогда не забывал кто именно стоит перед ним, а посему, если минуты веселья кончились, подчиненный, помня о своем статусе и статусе господина, низко склонит голову. А Сюань Юэ тем временем довольно тяжелыми шагами подойдя к нему прижал ладонь к его волосам, как бы поглаживая его по голове и, склонившись к уху оборотня, низко прошептал: — Я не допущу, чтобы подобная трагедия повторилась еще раз. Мои глаза не увидят, как дорогие мне существа корчатся в собственной неспособности противостоять этой чертовой тьме. Я отрежу и положу свою голову на серебряное блюдо, если нужно будет, но никогда Сюэ Ян не соприкоснется с этим адом, я не позволю. — Если бы вы его научили, — хотя горло Лунъю вздрагивало, страха он все не испытывал. Просто стало слишком холодно, и этот стылый холод источал не кто иной, как Второй правящий господин сумрака, — ему бы не пришлось покидать эту обитель тогда, когда вы скажете. Он бы сделал это по своей воле, и я уверен, намного позже, потому что… любит вас, называет нии-саном и привязан душой, что я вижу плескающейся в его взгляде, когда он сморит на вас. Вы будете думать, что защищаете его, а он — что вы гоните его прочь! Сюань Юэ заскрипел зубами и намеревался сказать что-то еще, когда торопливые шаги и звук отбивающихся от пола каблуков несколько охладил его пыл. — Господин, — складывая руки в почтительном жесте, демонессы низко склонились, — души в глубинах Бестиария снова буйствуют, ваши рабыни просят господина немедленно принять меры. — Опять? — в сердцах воскликнул Сюань Юэ. — Ну что за чертовщина… У меня такое ощущение, что они начинают буйствовать всякий раз, когда я пропадаю надолго, а вовсе не потому, что хотят вырваться. Оставив Лунъю в покое он даже не попрощавшись соскочил со ступеней и став посередине между демонессами бросил им несколько шуточек ниже пояса. Те звонко засмеялись, и он обнял их, перекинув руки через утонченные плечи девушек. Они сразу же зарделись, и старались ступать как можно аккуратней, чтобы часом не запутаться в длинных ногах своего господина. Так они и покинули зал, под общее веселье и звонкий, довольно притягательный смех. Лунъю же, провожая процессию задумчивым взглядом, поправил свои волосы и тяжело опустился на ступени, закрывая глаза. — Кого вы пытаетесь обмануть, мой господин? — отрешенно пробормотал он, снова вскинув взгляд на зал. — Зачем притворятся, зачем пытаться воскресить то, что живым уже никогда не будет. Вы не найдете утешение в объятиях этих распутниц и никогда уже не сможете забыться в той жизни, которую вели когда-то, и которую уже долгое время пытаетесь воскресить. Вы не хотите даже попытаться изменить порядок вещей, потому что боитесь, что Сюэ Ян повторит судьбу вашей… Он тихо выдохнул последнее слово, поднимая взгляд на фрески. Одна из них, скрывающаяся за колоннами, частично была закрашена пурпурным цветом, пряча за слоем переливающегося перламутра высокую, одетую в малый боевой доспех фигуру. С какой стороны ни посмотри, а догадаться можно было, что на ней когда-то изображались двое, и что эти двое крепко держались за руки, так как именно руки не были закрашены. Одна рука, на безымянном пальце которой красовалось кольцо из черного метала с ромбовидным изумрудом, а вот на другой руке в месте, где располагался безымянный палец, его не было, в той части фрески была обширная пробоина, явно нанесена с применением большой силы. Кто-то явно пытался разбить всю фреску, но, очевидно, этих чувств хватило лишь на то, чтобы «срезать» безымянный палец.