Пламенное небо

В подземном мире солнце восходит лишь раз в году, и то на западе. Это случается в тот единственный день, когда одни из сдерживающих нечисть врат открываются, и демоны пляшут в свое удовольствие в мире живых. Это правило установил Сюань Юэ, чем привел в равновесие отношения между двумя мирами. Восседая на своем Рубиновом Троне, Второй господин сумрака сосредоточенно наблюдал за агрессивными вспышками темной Ци, которая тоже желала прорваться сквозь открытые врата. Сюань Юэ, слегка нахмурившись, смежил веки и раскрыл ладони, из которых темными извивающимися ручейками начала струится черная материя, идущая прямо из глубин его сердца, что сразу же объяла в тончайшую паутину прорывающуюся Ци и, сильно сдавив, мешала ей прорваться наружу. Если сравнивать это сердце с другими, то это был бесконечный коллапсар, способный выдержать поглощение колоссального количества энергии. Такое же сердце билось и в груди Янь-вана. Сейчас на Рубиновом Троне восседал далеко не тот Сюань Юэ, которым его видела столица или же Сюэ Ян. Холодный взгляд полыхающих изумрудным цветом глаз обжигал, в улыбке угадывался хищный оскал, а боевой доспех из темно-синей чешуи потерял перламутровые переливы своего сияния из-за черной плазмы, что двигаясь жидкими потоками, словно живым существом, намертво покрыла обнаженные участки кожи. Сейчас это была истинная сущность Второго господина, пламенная и неприступная, хотя аура беспросветной тьмы, что сейчас скопилась вокруг него, все равно притягивала к себе, будучи несдерживаемыми коллапасарами, до невозможного жадными, всегда голодными, всегда просящими больше. — Еще! — кричал Сюань Юэ, вскакивая с трона и позволяя темной Ци облизывать своими пламенными языками лицо и руки, вплетаться зелеными нитями в будто ожившие волосы, что извивались под давлением собственной гравитации, а не воздуха. — Давай еще, еще, тебе ведь тоже мало?! Молодой и пылкий бог, в чьих жилах текла черная материя, ничего не боялся. Вытащив веер он вальяжно сделал несколько игривых шагов, колокольчики смеха прервали утробное мычание из пламенных недр скопления темной Ци. Водовороты, что высвободились из бездны, будто шелковыми лентами обвили стан молодого божества, извивались вместе с ним, подстраивались под движения и… проникали в самое сердце, впитываясь ядром такой силы, что жадность поглощения превосходила мощь некроэнергии умерщвлённых душ. Этот подземный зал отличался от других помещений массивного храмового комплекса, который собой представлял Бестиарий. Будучи самым глубоким и самым опасным помещением этот зал вмещал в себя такое, что даже младшие боги, в основном исполняя функции Жнецов — собирателей душ на поверхности — не рисковали сюда соваться. Но для Сюань Юэ столь злостная Ци была и едой, и нескончаемым источником темной энергии, которой питалось его тело. Выпусти такое на волю и весь мир погрузится в настоящий хаос, настолько жадной и неукротимой была эта сила. Люди не понимали, но за свою жизнь они копили в своих душах очень много тьмы. Злопамятность, жестокость, мстительность, затаенная злоба — всё это нарушало изначальное сияние их души, в ней начинали копиться тени, а вскоре, смешиваясь с энергиями тела, обращалось в темную Ци, что въедалась в их души, а после смерти высвобождалась и словно невидимый радиоактивный фон съедала всё к чему могла прикоснутся, поэтому в Бестиарий редко когда попадали не разрушенные ею души, зачастую это уже было массивное скопление тьмы, в которой от души остались лишь осколки. Но Сюань Юэ был очень милостив и часто занимался тем, что реанимировал разбитые души тех же самоубийц, очищал, возвращал невесомому эфиру прежнюю форму и цвет и отправлял в судилища. Всё остальное, что он не мог «починить», приходилось использовать как сырье на собственные нужды, а самое свирепое укрощать и… любить. Сложно было поверить, но даже тьме нужна была любовь. Поскольку Сюань Юэ был достаточно силен, чтобы, играючи, пускать в себя такую силу, то она, не сумев сломить его, чувствуя его мощь ластилась к нему, принимая как более сильного, и готова была бросится уничтожать лишь по велению эмоций Второго господина. Конечно, если судить со стороны, то вполне могло показаться, будто бы сумрачное божество столь могущественно, что силой и влиянием приравнивается чуть ли не к Бездне, что была матерью и отцом для всего, что улавливали пять человеческих чувств и десять божественных. Сюань Юэ играл, но это были опасные игры, зависящие от множества обстоятельств. Пока он спокоен, пока его сердце ничего не трогает, он — повелитель всей темной Ци, разделяющий с богами смерти власть над сумрачным миром, но если он потеряет контроль и пустится в пучину отчаяния, темная Ци немедленно использует его как возможность к разрушению, ибо её целью было и будет порождение хаоса, бесконтрольное поглощение всего, что носит в себе энергию и эфир. Но пока разум божества пытлив и игрив, он будет играть в салки наперегонки с тем, что в одно мгновение может обратить против него собственную волю. Хаосу неведома любовь, придуманная человеком, ведь такой огромной силе нужен тот, кто будет способен её укротить, и бог самоубийц укрощал, позволяя ей «есть» себя в то время как в разы больше поедал сам. Лишь один раз сдерживающий барьер над этой янтарно-зеленой бездной дал трещину, когда Сюань Юэ выбрался на поверхность и увидел Сюэ Яна, на короткие мгновения потеряв над собой контроль от слишком глубоких и пагубных чувств. Сложно было представить, что случится, если контролировать себя больше не будет смысла… Поэтому он не пускал его в Бестиарий, в нежелании дабы тот увидел его настоящее лицо. Ничего не боялся Сюань Юэ так, как протянуть к дитя руку и увидеть страх в его глазах, что будет направлено на сумрачного бога… — Господин, — стоящие по обе стороны Трона девушки-демонессы склонились над ним, когда тот, устало плюхнувшись обратно, буквально сдирал со своих рук остатки плазмы, что слезала с него словно вторая кожа, или прикипевшая к ней смола. — С поверхности Бестиария получено сообщение. Меч, который вы заказывали, готов. — Наконец-то, — снова подрываясь (и куда только усталость делась?) со своего места и вытряхнув из рукава веер, Сюань Юэ улыбнулся. — Два года уже прошло, ожидание было губительным. Лениво обмахнувшись несколько раз он начертил в воздухе круг, и когда тот покрылся тьмой, вошел в него. Девушки же, как только увидели, что их господин исчез, чуть ли не цепляясь друг за друга попытались занять сидячее место на троне. — Лошадиная ты морда, убери свой толстый зад, он мой! — Ах ты свиное рыло, я хочу посидеть на нем! Выполненный из цельного куска драгоценного камня Рубиновый Трон поражал и своими размерами и способностью к флуоресценции, играючи розово-красными оттенками как угольками, что вспыхивают в уже перегоревшем костре. Так как загробный мир владел бесчисленным количеством подземных каналов и имел выходы в самые глубокие уголки гор, что чуть ли не упирались в верхние своды сумрака, то, пожалуй, ни один храм в Небесах не мог похвастаться таким количеством драгоценного облачения как Бестиарий. Демонессы готовы были драться друг с другом за эти украшения насмерть, что изрядно веселило Сюань Юэ, который каждый раз радовал их новыми драгоценными изделиями. Его демонессы всегда были самыми красивыми, их шелковые одежды притягивали взор, а боевые доспехи сияли драгоценными каменьями и темными металлами. Он сделал всё, чтобы своим сиянием они затмевали небесных богинь и ни в чем им не уступали. Ох, как же они любили его, готовые были убить за него и умереть сами, и точно так же ревновали, а ревность темных существ сумрака всегда обладала мстительностью. Когда-то, когда он много времени проводил с небожительницами, демонессы тайно выбирались в верхний мир и разрушали храмы тех самых богинь, в компании которых любил проводить время Второй господин, за что не единожды были наказаны, но всегда прощены.

***

— Идем скорее, — делая широкие шаги, совсем не обращая внимания на то, что бедный ребенок за ним не поспевает, Сюань Юэ всё равно не сбавлял темп. — Ну же, идем, идем. — Нии-сан, куда мы так торопимся? — прохрипел Сюэ Ян, именно прохрипел, потому что стал задыхаться от длительного бега, делая быстрые-быстрые шаги, пытаясь поспеть за божеством. — А-а-й, все человеческие дети такие беспомощные? — на ходу повернувшись и подхватив мальчишку на руки, Сюань Юэ продолжил быстрое шествие среди черной пустыни. — Разве ты не заметил, дитя, какая сегодня прекрасная ночь? — Здесь всегда ночи, и всегда прекрасные, — искренне отозвался Сюэ Ян, удобно расположившись на чужих руках. Чувственная близость благоухающих лавандой длинных волос Сюань Юэ, к которым он прислонился щекой, мгновенно успокоила его. В последнее время ему часто снилось, как эти шелковые волосы чуть ли не пеленают все его тело, заставляя забыться в трепетной нежности. — Ну, так-то оно так, но есть одна особенная для всех жителей сумрака ночь, в том числе и для нас. Ты, наверное, подзабыл, но в четырнадцатый день девятого месяца я открываю врата Бестиария, и все-все призраки, демоны и сущности убегают порезвится в верхний мир, давая мне, о несчастный и бедный я, один-единственный выходной в году, который я могу посвятить только для себя. Но всё же особенным этот день делает не только это. — Разве? — удивился Сюэ Ян, который подобное видел уже во второй раз. Когда демоны разбегались, в темной пустыне становилось очень тихо, а из-за восходящего на западе черного солнца происходило лунное затмение, и на полчаса весь сумрак погружался в беспросветный мрак, однако от столицы, где вовсю зажигались алые фонари, было не оторвать глаз, так она сияла. Сюэ Ян забирался на самую вершину башни Бэй Ву, и однажды поддавшись наваждению спрыгнул вниз. Было очень высоко, но из-за количества огней города не было видно совсем, он утонул в прекрасном матовом-красном цвете, как будто кто-то застилал всю столицу шелковой вуалью. Он и разбился бы, пожалуй, если бы его нянька Лунъю, сквозь ругань и маты, не выплюнул бы чай, завидев его падение… а дальше были еще маты, что посыпались на голову уже пойманного Сюэ Яна, который слушал их до тех пор, пока у его няньки не исчез голос. Ненадолго забывшись в своих воспоминаниях, плюс еще и укачанный длительной ходьбой на руках божества мальчик не сразу заметил, что они остановились. Сонно проморгавшись он сфокусировал взор и неожиданно увидел маячившую вблизи темную фигуру, что, примостившись на камне, кажется, смотрела на луну, при этом сидя с идеально ровной спиной. — Давай, спускайся на землю, — добродушно похлопав его по спине и опустив, Сюань Юэ всё так же сиял своей доброй нежной улыбкой. Сложно было поверить, что всего несколько часов назад этот же господин укрощал свирепую Ци и выносил смертный приговор демонам северной части сумрака, некоторых обезглавив лично. Сюэ Ян посмотрел на белую кожу руки божества, хорошо помня, как эти на первый взгляд нежные ручки омылись кровью, когда он пришёл его спасти, и перевел взгляд на его лицо. Нежная, нежная улыбка с изящным изгибом губ, а ведь в ту ночь на этом лице красовалась улыбка совсем иная, хищная и жадная, а во взгляде плескалась жестокость и желание убивать. Сюань Юэ сложно было обмануть Сюэ Яна и косвенно убедить в своем добродушии, ведь это было далеко не так, но чего он точно не знал, — Сюэ Яну было всё равно. Он смотрел на него и в первую очередь видел бога, сумрачного бога, наделенного силой, властью и совершенной, в минуты гнева, агрессивной красотой. И он испытывал трепет низшего существа перед высшим, однако это был не страх. Желание обожать, приблизится к этому совершенству, к этой красоте и силе — вот чего он хотел. Он стремился хоть сколь-либо, но быть похожим на него, словно бы глядя на него пытался впитать в себя его поведение, манеры и движения. Но сколько на него не гляди им не станешь, остается только изводить себя тоскливым обожанием, ведь Сюань Юэ все еще обращался с ним как с ребенком, поощряя различные забавы, но совершенно уходя от действий в кое-чем ином. Сюэ Ян сокрушался, ведь тот так и не дал ему меч, так и не стал обучать науке борьбы… — А Лунъю не придет? — как бы про между прочим спросил мальчик, все еще не сводя глаз с неподвижной фигуры, в одиночестве восседающей на камне. — А-а, нет, — странно протянул Сюань Юэ, отводя взгляд. — Он, как бы это сказать… блюдет моральную чистоту прячась в источнике. Понимаешь, кое-кто вернулся в столицу, и скорее всего у тебя появится еще один друг, но если вдруг он полезет к тебе не так, как надо, просто скажи мне, и я отрублю ему голову. — Хорошо, — совершенно не удивляясь этим страшным словам, Сюэ Ян просиял улыбкой. — Подожди, какой источник? Разве в прошлый раз он не сгорел в нем? — Разве что от страсти, — не задумываясь выпалил Сюань Юэ, но тут же одернул себя: — О ком ты? — Лунъю прячется в источнике, но в прошлый раз Жэчхи это не остановило. — А в этот раз остановит, — поучительно увещевало божество. — Самое малое должно пройти пятьдесят лет, прежде чем его тело приблизится к оригиналу хотя бы наполовину, то есть сейчас он вполовину моложе своего предыдущего возраста и внешности. Видишь ли, змеям, чтобы взрослеть, нужно сбрасывать кожу, но пока она дозреет, времени пройдет немало. Чего только любовь не делает с дураками, однако этот змей можно сказать принес себя в жертву на алтарь собственной похоти. Лунъю может отрицать сколько угодно, но ни один змей не сотворит такого, лишь чтобы спариться, здесь явно имеют место чувства, а не зуд в гениталиях. — А кто… — Брат, — недовольно смежив веки, Сюань Юэ прижал пальцы ко лбу. — Ну почему, почему ты снова сливаешься с ночью, почему ты так ужасно одет?! Тот, к кому он обратился, кажется, немного повернул голову, хотя лица Сюэ Ян не видел. Эта фигура была сплошь одетая во все черное, но когда он спустился с камня, его одежды начали странно двигаться в воздухе, но мальчик понял, в чем дело. На голове этого человека красовался сплетенный из древесных волокон сандалового дерева что-то похожее на солнечный диск, однако с отверстием в самом центре, а по всей диагонали краев диска была закреплена ниспадающая вуаль, длинной до колен. Она-то и двигалась, и чем сильнее был ветер, тем больше она давала увидеть. Пояс из серебряной чешуи, плотно запахнутое ханьфу, браслеты из драгоценных красных алмазов, что опоясывали запястье, а бусинами и тончайшими пластинами отходили к пальцам, полностью покрывая ладонь. Но лица так и не было видно, и когда он стал перед ними, то немного склонил голову к Сюэ Яну, и согнувшись, поскольку был очень высоким, подал ему свою украшенную браслетами руку. — Здравствуй, — тихо прошелестело по ту сторону вуали, и Сюэ Ян, видя перед собой белую, словно мрамор, ладонь, почему-то медлил с тем, чтобы как-то ответить. Человек это явно понял, но прежде чем убрать руку неожиданно вздрогнул, так как Сюань Юэ, беря две ладошки Сюэ Яна в свои руки, сомкнул их на руке этого человека. — И мы рады, мы рады, что ты пришел, — с обворожительной улыбкой весело воскликнул он. — Ах, я так боялся, что ты найдешь причину, чтобы не прийти. Сюэ Яну показалось, что ощутив тепло его ладони, эта холодная рука немного задрожала и ненавязчиво сразу же попыталась освободится, но Сюань Юэ крепко держал их совместное рукопожатие и медлил с тем, чтобы разорвать контакт. — Я тоже… рад, — казалось слова давались ему с трудом, и он никак не мог понять, какую интонацию в голосе должен изобразить. — Пожалуйста, отпусти мою руку, твоя ладонь влажная и стала очень горячей. Мне немного больно. Сказав это, человек еще раз ненавязчиво подергал свою ладонь, и только тогда Сюэ Ян спешно выдернул свою руку. — Простите, что она потная, — только и сказал он, на что тут же ощутил легкие хлопки по своему плечу. Он поднял глаза, видя обращенное к нему по-прежнему доброжелательное лицо Сюань Юэ. — В сумраке всегда очень холодно, а темная материя не кровь, и если чем и обжигает, то только холодом, поэтому… — разъяснил он и, присев рядом с ним, быстро зашептал в ухо: — Поэтому если когда-нибудь заведешь с кем-нибудь интрижку отсюда, помни, что своим теплом можешь расплавить им кожу и она стечет с них словно глазурь на солнце. Сюэ Ян мгновенно скривился и высунул язык, показывая высшую степень своего презрения, на что Сюань Юэ рассмеялся громко и весело, явно доволен собой. — Я хоть изредка выбираюсь на поверхность, а Янь-ван никогда не покидает сумрак. Само собой, что тепло причинит ему боль, а солнечные лучи могут оставить на его теле ожоги. Сюэ Ян ошарашенно перевел взгляд на человека, который минуту назад подал ему руку, и вопреки боли все равно коснулся его. Князь подземного мира, Первый господин сумрака и создатель десяти палат ада, Янь-ван… — Так, это мне, — снова не заметив действий Сюань Юэ, Сюэ Ян только сейчас увидел, что земля рядом с ними была покрыта мягкими коврами древесного цвета, на которых громоздились подушки и валики, а еще несколько пиал, небольшой чайник и парочка сосудов белого цвета, явно сделанных из яшмы. На двух подносах громоздились пирожные, разноцветные конфеты, булочки, фрукты в сиропе… Сюань Юэ налил в две пиалы что-то прозрачное, одну подвинув к себе, а другую по воздуху отправил к Янь-вану, что сидел чуть поодаль от них, скромно и учтиво угнездившись в своем уголке. — А это тебе, — наливая горячий, пишущий паром чай, Сюань Юэ подал чашку и, обхватив пальцами пиалу, поднял её на уровень лица. — Знаю, что ты любишь не теплый чай, а очень, очень горячий. Ну, кампай. Японская речь не смутила Янь-вана, а погруженная под вуаль пиала показалась оттуда уже пустой. Сюань Юэ тоже пригубил свое питье и заметно повеселел, довольно прищурившись после того, как закончил пить. — Только не говори мне, что ты забыл, — видя замешательство Сюэ Яна, Сюань Юэ склонил голову. — Сегодня ведь твой день рождения, прими наши поздравления и этот скромный пир в честь его наступления. Сюэ Ян чуть не уронил чашку, в которой был недопит горячий чай, и его челюсть невольно поползла вниз. — Знаю, это довольно странно, что он совпадает с днем разгула нечисти, но так даже лучше, нам никто не мешает, — видя, что мальчик застыл и не двигается, а голова его стала низко опущенной, Сюань Юэ засуетился, не зная, что делать, как вдруг увидел, вернее почувствовал в воздухе легкий запах соли. Сюэ Ян, чьё лицо то бледнело, то багровело, опустил голову еще ниже, но так и не сумел спрятать от сумрачного божества слезы, что тяжёлыми каплями упали на подушки и тут же ими впитались. «Бух», — упавшая слезинка создала такой звук, что у Сюань Юэ защемило в груди. Он слышал даже больше: сердцебиение Сюэ Яна пошло вскачь, кровь быстрее закружила по телу, частое горячее дыхание обжигало холодный воздух бесплодной пустыни, а чай в чашке покрылся рябью, так как его руки задрожали, почти до треска сжимая чашку. Вдруг его щеки коснулось что-то нежное и немного скользкое. Сюэ Ян резко мотнул головой и увидел, что Янь-ван, сидевший поодаль от них, чье лицо было скрыто за просторной вуалью «смотрит» на него, а одна из его шелковых лент, изворотившись, змеиным движением коснулась его щеки, утирая слезы. — Сердце радуется при виде тебя, — его тихий, погружающий в забытье голос проникал под самую кожу. — Дитя, незачем плакать. Здесь ты любим, о тебе все мысли брата. Не нужно спрашивать себя, чем ты это заслужил, и не нужно боятся, что не оправдаешь чьих-то надежд. Двигайся, бегай, расти, шкодничай, обижайся и прощай — просто будь тем, чем и должен быть, и живи. Хоть здесь нет закатов и рассветов, но все ночи сумрачного мира твои… На последней фразе Янь-вана Сюань Юэ обратил на него несколько непривычный взгляд, который довольно сложно было прочесть. Вопреки обыденности фразы, взгляд божества излучал… скрытую угрозу, словно бы сказано было то, чего говорить не стоило. Янь-ван тоже его почувствовал, и, отвернувшись, продолжил смотреть на луну. Его слова однозначно взбодрили Сюэ Яна, во всяком случае плакать он перестал, а чтобы вконец подавить всхлипы запихал в рот несколько засахаренных фруктов и пирожное. — Какие странные речи ты ведешь, Яньло-ван, — изловчившись подбираться со спины, Сюань Юэ быстро схватил в охапку ребенка и глубоко вдохнув запах его волос прижал спиной к своей груди, откидываясь на гору подушек. Бог смерти слегка склонил голову. Раз уж дошло до того, что Сюань Юэ назвал его полным именем, значит фраза и правда побудила его на проявление довольно тяжёлых чувств, что он попытался скрыть, спрятавшись за Сюэ Яном и одновременно выставляя его как щит. Нет, не против божества, скорее уж против себя, дабы не соблазнится натворить лишнего. Тихая ночь продолжала свое бесконечное течение, ничем не нарушая вечный покой сумрачных чертог. Звезды так ярко сияли, а луна ослепительным белым шаром словно корона увенчала темный небосвод. Воздушные потоки доносили запахи стылой земли, но здесь, находясь среди шелков и сладостей, троица чувствовала лишь пряные завлекающие ароматы, невидимой дымкой окружая их маленький пир. Сюэ Ян, удобно расположившись на чужой грудной клетке ощущал легкий холод, запах лаванды и тканей. Он очень любил запах именно новых одеяний, особенно его привлекали ткани из бамбуковой нитки. В столице красильщики тканей, придавая им черный цвет, часто покрывали их особыми чернилами, что имели стойкий, острый запах, от которого можно было потерять сознание. Для оборотней такой запах был наркотиком, который их очень сильно возбуждал. — Сюань Юэ, а ты помнишь свой визит в небесные чертоги? — голос Янь-вана возник словно тихое эхо после довольно длительного молчания. — Какой именно? — лениво отмахнулся Сюань Юэ, взирая на луну. — Ты же знаешь, они по-разному заканчиваются. — На Вознесение Кармы. — А-а, тот единственный день, когда даже боги сумрака могут посетить Зал Вознесения? Конечно помню, ведь меня оттуда чуть ли не пинками выгоняли. Единственное, чему боги подчинялись, и что было для них нерушимым законом и наказанием за проступки и деяния — Карма. Располагаясь в самой высокой точке Верхних Небес (Да-Ло) она являла собой большое круглое зеркало, заточенное в подвижную плазму, исполняющую роль рамы. Открывая себя в небесных чертогах она порой выбирала несколько отличившихся богов, и либо одаривала их дарами, либо предавала наказанию. — В тот день, когда я вошел в зал в своем самом любимом доспехе, все посмотрели на меня так, будто я в одночасье их жен осквернил, — хохотнул Сюань Юэ, на что Янь-ван слегка повернул на него взгляд. Действительно, чего еще он ожидал, если ворота зала открыл пинком, а за внешний вид лучше умолчать. Ему мало было, что все мужчины точили на него зуб и клинки, мало было, что как только он появился богини не сводили с него влюбленных глаз. Нет, ему определённо было мало, потому что явился он не один, а в компании откровенно разодетых демонесс, что несли подарки и дары на алтарь Кармы. Вальяжно пройдя по нефритовым плитам, он, как ни в чем не бывало широко улыбнулся своему отражению в зеркале Кармы и тут же опустился в поклоне, низко склонив голову и соединив ладони. — Все ждали, что Карма по традиции начнет призывать старших богов, я-то ведь из второго поколения, как бы считаюсь младшим, — зевнуло божество, — но… Когда зеркало сплошь потемнело, а внутри него начали переливаться зеленые огоньки все поняли, что Карма взывала к Сюань Юэ. Тот, не успев отойти от неё, изумленно повернулся и во все глаза уставился внутрь зеркала. Вдруг он переменился в лице, словно бы среагировал на что-то, что услышал, хотя кругом было тихо, даже слишком. Из недр зеркала появились чернильно-синие сгустки, внутри которых что-то вздрагивало, что-то ярко сияло. Сюань Юэ протянул руки и ему на ладонь будто тончайшее стекло аккуратно возложили сияющую чистым белым светом сферу. Она так ярко сияла, что зрачки Сюань Юэ, жадно поглощая этот свет ярко сверкнули, а сам он, не веря тому, что произошло, немедленно скрыл сферу за самой сильной печатью и отправил в сумрачный мир. — Это был эфир, — тихо выдохнуло божество, — совершенный и прекрасный эфир, чистый и незапятнанный. В этих сферах дыхание Любви было столь сильно, что даже мы, сумрачные боги, не знали, как с ней лучше поступить. Мне их дали лишь по одной причине: Карма желала, дабы именно мы возвели эти души в смертный мир. Нам пришлось разделить эфир, так как отправив столько чистой энергии в одно тело, боюсь, этот человек был бы слишком одиноким, ему бы просто не нашлось пары, а так… Мы пропустили уже две сферы через границу Перерождения, и они воплотили себя новорожденными душами. — Я все еще помню, как прекрасны были эти сферы, — подал голос Янь-ван, — и сколько в них было любви. Еще до своего рождения они были благословлены на то, чтобы встретиться и стать спутниками на тропе самосовершенствования. В этой жизни они ведь уже должны были найти друг друга, или еще нет? — Не могу сказать, — поглаживая Сюэ Яна и накручивая его пряди на свои пальцы, ответил Сюань Юэ. — Они уже столько раз перерождались... Я хоть и не слежу за ними, но надеюсь, что наши пути не пересекутся, но все же знаю, какие они сейчас. Один, что уродился холодным, как лед, и другой, яркий и огненный. Они притягиваются именно своими отличиями, ведь каждый возместит другому то, чего ему не хватает. — Различие в их характерах твоя вина, — буркнул Янь-ван, на что Сюань Юэ всполошился еще сильнее. — Моя?! — обидчиво воскликнул он. — Да ни в жизнь! Янь-ван скосил на него осуждающий взгляд, на что тот лишь недовольно надул губы. Всё дело в том, что оба брата соприкасались с этим эфиром, но из-за слишком сильного волнения Сюань Юэ тот не сдержался в эмоциях, и его счастливая вольная дерзкая энергия рванула через край, впитываясь эфиром, на что Янь-ван разозлился, и холод его эмоций так же впитался в сферу. В итоге получилось то, что получилось: когда эфир разделили, и он, став двумя душами, воплотил себя в человеческих телах, то один из них уже с детства сеял вокруг себя хаос, непослушание и необузданную пытливость, а другой, внешне будучи коркой льда, воплощал собой спокойствие, беспристрастие и абсолютную невозмутимость. Братья были буквально ошарашены тем, что эфир, впитав их энергию, так нагло воплощал её в этих двух человеческих телах. Судя по всему, каждая из душ высосала из поглощённой энергии то, что посчитала нужным. Янь-ван был в ужасе и практически отлупил Сюань Юэ, когда тот, видя такой итог, спросил: «Ну так что, теперь мы для них крестные отцы?» после чего утащил его за ухо в последнюю палату ада и десять дней читал ему лекции о том, почему нужно держать себя в узде и контролировать приливы эмоций. Сидя в благопристойной позе с лицом Будды, Сюань Юэ впервые пожалел, что вообще появился на свет. Так и получилось, что из-за «легкой» невнимательности два брата по сути дали эфиру что-то отдаленно походившее на благословение, почему их изрядно и встряхивало от воспоминаний об этих двоих, ведь как назло характеры этих людей почти что скопировали их собственную модель поведения. — Чертов ребенок, — сокрушался тогда Сюань Юэ. — Ну почему, почему он улыбается даже тогда, когда всё откровенно хреново, ведь это я, я так обычно делаю! Как же бесит что улыбка не сползает с его лица… — Не потому ли бесит, что в этом ты видишь тень от самого себя? Вот, вот почему нужно всё и всегда держать под контролем! — низким голосом произносил Янь-ван, едва ли не впервые за долгие столетия своего существования выйдя из себя. — Всю беспечность и вальяжность твоей душонки он с лихвой интерпретировал в собственную модель поведения! — О украл её у меня, я не виноват! — почти что верещал Сюань Юэ, спасаясь бегством от побоев и ругани. — Я ему даже не отец, чтобы он такое наследовал от меня! — Закрой рот! Твоя энергия подала ему дурной пример для подражания, это все равно, чтобы вместо собственного отца он взял пример с тебя! — Не ори на меня, сам тоже хорош! Второй бурчит и занудствует точно так же, как ты. — Но он хотя бы дисциплинирован! — На что дисциплинирован? Быть бездушной глыбой льда, но зато с прямой осанкой?! «Да уж, блестящие воспоминания…» — одновременно подумали оба брата и тяжело выдохнули, практически в унисон. Тот случай был самой большой неожиданностью за всю историю их правления в сумраке. Благо, конечно, что это осталось незамеченным Небесами, но столь неожиданно всколыхнувшийся осадок воспоминаний все равно бросил тело в дрожь. — Они будут любить друг друга? — неожиданно спросил Сюэ Ян, на что Сюань Юэ чуть не поперхнулся. — Как их зовут? — М-м, они ведь не совсем обычные люди, а заклинатели, какие у них клановые принадлежности? — обращая взор на своего брата, божество призадумалось. — Один ходит под клановым узором ордена из Гу Су, — тоже призадумавшись, ответил Янь-ван. — Кажется, его фамилия Лань. За второго не уверен, но он точно не носит эту фамилию. Пока. — Что значит пока? — снова оживился Сюэ Ян. — Эти мужчина и женщина простоя обязаны быть вместе как можно скорее! Нельзя, чтобы они хоть минуту своей жизни прожили вдали друг от друга, раз уж изначально были одним целым. И Сюань Юэ и Янь-ван повернули головы в другую от Сюэ Яна сторону, из-за чего мальчик невольно завертелся, чувствуя, что что-то не так. — Эм, понимаешь, — осторожно, хоть и немного запинаясь, начал Сюань Юэ. — В этой жизни они оба… мужчины. Кажется, Сюэ Ян в силу своего возраста не понимал, почему этим двоим так тяжело давался этот разговор. Мальчик еще не ведал, что «быть вместе» довольно широкое понятие, не ограничивающееся лишь эмоциональным слиянием. Было кое-что еще, так скажем окончательное закрепление освоенного материала, и что люди, изначально имеющие между своими душами связь, могли столкнутся с проблемой социума, так как их личности и осознание мира происходило именно в среде проживания, между множеством людей. Мужчине и женщине легко было понять такое особенное притяжение, но когда оно пленяло людей одного пола, могла возникнуть проблема отрицания или же непонимания такой любви, поэтому мойрам нужно было очень осторожно плести свои нити, дабы не допустить трагедии. — А почему они мужчины? — Что? Почему? Ну, смотри, эфир их душ очень силен, ему нужен такой же сильный сосуд, к тому же… пол будущих людей выбираем не мы, а мойры. Им виднее, как и кто будет делать друг друга «счастливым», и если это мужчины, значит… значит так и должно быть, значит, так будет лучше. Купающемся в любви женщин Сюань Юэ очень трудно давались эти вразрез идущие с его собственными взглядами слова, и ему не очень хотелось посвящать Сюэ Яна в эту стезю любовного повествования, поэтому он, быстро осушив очередную пиалу, снова откинулся на подушки. А Янь-вану, который вообще был далек от обычных естественных потребностей, эта тема была неприятна и непонятна вдвойне. — Знаешь, — вновь вспоминая о притяжении душ, Сюань Юэ положил подбородок на макушку Сюэ Яна, — когда двое смотрят на луну, их взгляды встречаются. Тот, кто сможет поймать в себя отражение луны, и есть возлюбленный. Скажем, как водная гладь отражает её, или глаза, что неотрывно смотрят на светило. Быть пойманным луной довольно интересно, но чтобы изворотиться и самому поймать луну — вот уж настоящий бравый подвиг. Я думаю, — тут его ладонь опустилась к руке Сюэ Яна и едва теплые пальцы божества начали оглаживать то место, где у мальчика отсутствовал мизинец, — что у твоей суженой холодные руки, но горячее пламенное сердце. Легкая изморозь покрывает места, где она ступает, морозные узоры появляются там, где касаются её губы или пальцы. Поймаешь такую луну — и в жизни больше нечего будет желать. Такую суженую тебе и найдем, ха-ха-ха-ха… — Нии-сан, а ты когда-нибудь любил? Смех Сюань Юэ медленно оборвался. Он затих, его взгляд стал немного тусклым, и он тяжело опустил веки. — Я? — придавая голосу оживлённости, ответил он. — Богам смерти нельзя любить, ведь их любовь не есть животворящая. Она — всепоглощающая. Она не взращивает, она затягивает, соединяет с собой, растворяет в своих глубинах. Мне нельзя любить, я могу лишь влюбляться, потому что… если бездонному омуту моего сердца ответит чья-то душа, а я отвечу ей, то неизбежно… неизбежно это принесет ей смерть. Руки Сюань Юэ крепче сжались на теле Сюэ Яна, скрестившись на его животе, и, кажется, он немного задрожал. — Я сейчас смотрю на луну, — тихо повёл свою речь мальчик, — значит ли это, что наши взгляды встречаются? Божество мгновенно встрепенулось. — Ну конечно, конечно ваши взгляды встречаются! — чуть громче, чем следовало, воскликнул он. — Сюэ Ян, я найду тебе такую невесту, что все три мира будут завидовать вашей свадьбе. Мы устроим пир на весь мир, и будем пить и танцевать до тех пор, пока не забудем себя, объятые благоуханием цветов. — Не хочу жениться, — захныкал Сюэ Ян. — Хочу учиться, учиться! — Если ты собрался подсунуть ему кого-то из разряда «не готовая на всё, а просто готова в любой момент», то лучше пусть так и проживет всю жизнь вдали от мирских сует. — Янь-ван, ты что такое говоришь перед ребенком? — вскакивая с места, изрядно захмелевший Сюань Юэ пошатнулся и чуть не упал. — Какое еще «готова на всё»? — Давай только без истерик, ладно? — даже бровью не дернув, продолжал Янь-ван. — Своей чести ты лишился, если память мне не изменяет, едва появился на свет? — Ты что! — горя праведным гневом, воскликнул Сюань Юэ. — Я дождался, пока закончится война. — Она закончилась чрез три дня, — лениво отозвался Янь-ван. На самом деле он, должно быть, чтобы эффектней приукрасить правдивые и не очень подробности этого разговора самую «малость» приуменьшил это число, потому что война и дальнейшие устранения её последствий закончились не через три дня, и даже не через тридцать лет. — После чего ты ворвался в небесные чертоги, как ты там сказал, чтобы покарать, но оказался покорен сам. Дитя, внимательно посмотри на него, чтобы запомнить, каким никогда не нужно быть. Знаешь, как трудно было вырвать этого шершня и вернуть домой, когда он намертво, словно зловредный потаскун, вцепился в чужие юбки? — Не было такого! — пытаясь скрыть смущение гневом, божество прикрыло ладонью лицо. — Я был ослеплен и очарован, мне правда стыдно. — Тебе еще известно, что такое стыд? — кажется искренне удивившись, Янь-ван даже тон голоса сменил. — И как ощущения? — Наисквернейшие, — глухо ответил Сюань Юэ, после чего повернулся к Сюэ Яну: — Не слушай этого старика, он не в себе. Я отойду ненадолго, хочу кое-что забрать, а ты оставайся здесь, покушай сладостей, или отдохни и поспи. Я скоро вернусь. Поцеловав его в лоб и как всегда тепло улыбнувшись, божество быстро исчез во тьме. Сюэ Ян провожал его задумчивым взглядом. Остаться одному в этой кромешной темной пустыне было страшно, очень страшно, а без знакомых колокольчиков смеха стылая тишина давила на уши, и заползала страхом в сердце, поэтому мальчик, повернувшись к Янь-вану, чинно восседающим на своем месте, осторожно подвинул к нему блюдо со сладостями, на что бог смерти поднял на него взгляд. — Ешьте, — не зная, что сказать, Сюэ Ян начинал нервничать. Его очень пугал внешний вид этого бога, а исходящая от него холодная недружелюбная аура и вовсе отталкивала, вынуждая инстинкты самосохранения бить тревогу. — Пожалуйста, ешьте. Янь-ван посмотрел на тарелку со сладостями, но не шелохнулся. Взамен этого он пригладил складки на своей одежде, распрямив их на коленях и тихо подвинулся чуть ближе, садясь с Сюэ Яном плечом к плечу. — Он лжет, и я лгу, — странно начал он, смотря в ту сторону, куда ушел Сюань Юэ. — Не принимай на веру то, что услышал, это он упросил меня завести столь непринужденную беседу, чтобы ты не чувствовал себя не в своей тарелке. «А разве это возможно?» — чувствуя, как развевается вуаль, подумал Сюэ Ян. Ему страх как захотелось хоть одни глазком заглянуть под неё и увидеть лицо, но каждый раз страх сдавливал горло. Мальчик был умен, он понимал, что доброе отношение отношением, а о границах нужно помнить всегда. Он понимал, что эти двое — самые могущественные существа в мире, и то, что они столь благосклонны не значит, что нужно расслабится. Пока что Сюэ Ян был слаб и понимал, что ничего не умеет и не может, он чувствовал себя мышкой, рядом с которой мирно почивают два плотоядных змея, с острыми жалами вместо зубов и тьмой вместо сердца. Он видел, как сражался Сюань Юэ, видел эту силу, и посчитал, что пока не обретет хотя бы тень от неё, ему совсем не за что будет уцепится дабы двигаться дальше. Он хотел был близким им, хоть немного, хоть чуть-чуть… — Лжет в чем? — аккуратно переспросил Сюэ Ян, подтягивая колени к подбородку. Положив на них щеку и не сводя глаз с Янь-вана он старался дышать как можно тише и совсем не шевелится. — «Надеюсь, что наши пути не пересекутся», — так он сказал о том эфире, который мы разделили на две предназначенные друг другу души, — ответил Янь-ван, — и не зря. Сюань Юэ считается мстительным божеством. Он жесток, потому что гнев его праведен, и, как ни крути, всё еще слишком молод, чтобы противиться чувству долга. Но вместе с тем он невероятно нежен, предан, раним и… влюблен. Он дышит сердцем, понимаешь? Он руководится чувствами, а не разумом, он обжигается своим же пламенем, вот почему так жаждет объединить его с другим, разделить этот жар, выстроить мост между двумя сердцами и потеряться на нем, не жить собой, а жить «тобой и мной», быть «одним» неразрывно, а не «двумя», но поодаль. Карма выбрала его, когда отдала ему в руки эфир, и он понимает, что эти люди — его испытание, поэтому и боится, если вдруг что-то случится и ему придется принять сторону одного, тем самым лишить своей защиты другого… поэтому и не хочет вмешиваться в их жизни, даже соприкасаться не желает. — Потому что он бог мести? — Да, — пальцы Янь-вана сцепились в замок. — Подарки Кармы это всегда испытание. Самое страшное если между им и ними станет кто-то еще, кто может стать яблоком раздора или же… жертвой, что будет связана с ними. Вдруг эти двое причинят вред тому, кто будет взывать к Сюань Юэ, прося об отмщении, или же эти двое причинят непоправимый вред кому-то, и Сюань Юэ вынужден будет вмешаться. Как думаешь, зная, как ему достались эти души и чьи они подарки, и одновременно видя, что страдает кто-то еще, какой выбор он сделает? Вот почему он боится. Он боится этого самого выбора, что ему придется сделать его в пользу одного, тем самым приговорив другого. Даже гнев Кармы не пугает его, Второй господин пасует лишь перед извечной проблемой выбора. Он скорее принесет в жертву себя, нежели другого. Так уже было однажды. — Однажды? — тихим эхом повторил Сюэ Ян, и Янь-ван склонил к нему голову. — В этом и есть его ложь, — голос бога смерти стал значительно тише. — Он любил. Не просто влюбился, а именно любил, сильно, и она… была его женой. Глаза Сюэ Яна расширились. Он хотел было громко воскликнуть «Ложь!» но лицо Янь-вана продолжало скрываться за вуалью, из-за чего мальчик не мог посмотреть ему в глаза, чтобы понять, врет он или нет. Вместо этого сжав руки в кулаки он гневно сверкнул глазами, зрачки его сузились. — Именно он принес себя в жертву ради неё, и, заточив в глубокую бездну свое сердце, поклялся больше никогда не обнажать его, — как ни в чем не бывало продолжал Янь-ван. Он заметил реакцию ребенка, но по-прежнему оставался холоден. — Никому и никогда. — Почему? — Трагедия связанная с их историей довольно сложна для ребенка, боюсь, ты не поймешь. Однако могу сказать, что их союз оставил после себя некое наследие, и я вижу счастье на лице брата с тем самых пор, как оно вернулось в наш мир. — Но почему трагедия? — Почему? — удивился Янь-ван. — Сюань Юэ не должен был забывать, что он не сын неба, а сын бездны. Но он забыл, а посему кому-то пришлось заплатить за это. Его ошибка лишь в этом, в остальном же его вела лишь любовь, о которой сумрачный мир молчит. Молчат и Небеса, потерявшие когда-то самое пламенное звездное тело из всех… Сюэ Ян моргнул несколько раз и замер. Сияя в лунном свете ладонь Янь-вана потянулась к его лицу, мягко огладив теплую кожу костяшками пальцев. Эта теплая кожа обжигала его словно раскаленный метал. Вдруг ребенок резко подался к нему и, сжав пальцы на вуали, несильно, но потянул её вниз. От такой наглости у любого бы гневно перехватилось дыхание, но только не у Янь-вана. Ответно сжав его запястья Янь-ван чувствовал, что его плетеная шляпа все же вот-вот упадёт, и вопреки всем ожиданиям чуть склонил голову, помогая… помогая ей сделать это быстрее. Сюэ Ян нервно сжал губы, у него даже начал подёргиваться глаз. Что же он наделал, теперь его точно убьют! — Красиво? — бледные губы в изящном изгибе одарили его, насколько это возможно, теплой улыбкой. Губы и V-образный подбородок — вот что первым увидел Сюэ Ян, а затем… Когда шляпа полностью упала, утащив за собой вуаль, мальчику открылось дивное зрелище. Глаза цвета дымчатой фиолетовой призмы, прямой нос, хоть и обескровленные, но довольно чувственные губы. Янь-вану стоило лишь слегка сжать зубы на нижней губе, чтобы она немного «заиграла» цветом, покрывшись слабым пурпурным оттенком. Сюэ Ян смотрел, и никак не мог не всматриваться в облик бога смерти. Темные волосы аккуратно спадают на грудь и живот, светлые одежды плотно облегают тело, однако ворот не запахнут, из-за чего открывался вид на белую кожу шеи, выпирающие ключицы и худую грудную клетку, настолько худую, что кожа впадала в отверстия между костями, не сильно, но заметно. Он был безумно красив, но Сюэ Ян подозревал, что это не его настоящий облик, потому что до того, как плетенная шляпа с закрепленной на ней вуалью упала, бог смерти был одет во все черное, его жухлые тонки волосы черными паучьими нитями колыхались на слабом ветру, а тот, кем он предстал сейчас, выглядел очень опрятно, очень свежо, однако холод, что излучала его аура, так и не исчез, как не исчезла и корка льда в его взгляде. Тот тоже смотрел и кажется не мог насмотреться, так как на лице этого мальчика уже проявлялось столько знакомых ему, Янь-вану, черт, и хотя Сюань Юэ никогда не был ребенком, но бог смерти помнил его молодое, ярко сияющее лицо с пытливым и светлым взглядом, которое кривилось всякий раз, когда он задумывал шалость. О небо, что это был за непослушный бес в первые десятилетия своей жизни, какое это было неусидчивое, полное энергии существо, за поступки которого было не просто стыдно, а очень, очень стыдно. Один раз решив порезвиться он уже не оступался от задуманного. Его проклинали, гнали, преследовали, грозились убить, а он знай себе смеялся да показывал язык, так сильно ему хотелось жить и брать от жизни всё. Он бросал вызов драконам, богам, существам из сумрака, демонам. Порой возвращался домой он немного избитым, но очень счастливым. Так продолжалось до тех пор, пока ему не стукнуло его первое столетие, после чего та юношеская энергия и шаловливость наконец исчерпав себя покинула его тело, и он, если можно так выразиться, наконец-то повзрослел. Отчасти, разумеется, так как пыл его в по сей день давал о себе знать. Сейчас, смотря на Сюэ Яна, бог понимал насколько же этот мальчик становится похожим на его брата. Такие же глаза, с глубоким пронзительным взглядом, присущим богу самоубийц в более старшем возрасте, такой же изгиб губ, когда он улыбался и… полнившийся тьмой взгляд, когда он злился. Сюэ Ян, без сомнения, впитал в себя темную сторону луны, чего не скажешь о том же Вэй У Сяне, которому досталась светлая, однако, как думал сам бог смерти, такое видное различие связано с тем, каким был Сюань Юэ, когда соприкасался с ними обоими еще до их рождения. Если в случае с Вэй Ином это была радость, легкая непринуждённость, веселье и ребячество, то в случае с Сюэ Яном… это была боль. Та единственная слеза, которую бог самоубийц уронил на мертвую почву земли была первой, он тогда впервые заплакал, а причина крылась в трагедии любви, но эту часть его существования Янь-ван не желал вспоминать, предпочитая молиться о том, чтобы тот кошмарный час потерь не повторился вновь. Сейчас, смотря на Сюэ Яна, он уже понимал, что мальчишка наверняка будет воплощать собой ту часть Сюань Юэ, которая принадлежала тьме… Но у тьмы тоже были свои различия. Например, Янь-ван прекрасно видел, что Сюэ Ян очень сильно привязан к Сюань Юэ, и его чувства грозились стать достаточно глубокими, это привязанность могла перейти в одержимость. Бог смерти не представлял, как Сюань Юэ скажет Сюэ Яну, что тот должен будет покинуть сумрак в назначенный срок и жить самостоятельно в мире людей. Мальчишка очень сильно прикипел к нему, и само собой из-за глубины своих чувств не собирался от них отказываться, будучи готовым цепляться за них до последнего. Сюэ Ян был из тех людей, которым нужен всего один человек и в сердце, и рядом с собой. Всего один, и только на него будут направлены все его чувства, только к нему будут привязаны душа и тело… Когда-то, когда Сюань Юэ полнился чувствами к той женщине, но вынужден был отказаться от своей любви он был настолько повержен, что почти отказывался жить. Его ненависть к самому себе и к миру так захлестнула его отчаянием, что на это было страшно смотреть. Больше он никогда не любил и отрёкся от той части себя, которая еще была на это способна, похоронив её глубоко в себе. Янь-ван очень опасался, что и Сюэ Ян не сможет отказаться от своей привязанности к богу самоубийц, и в нежелании покинуть его и стать жертвой своих собственных чувств превратит свою любовь в ненависть и обрушит её на Сюань Юэ, лишь бы только тот не отказывался от него. Пусть ненавидит, но только не забывает. Когда Второй господин впервые привел это дитя в сумрак, Янь-ван подумал, что его брат сошел с ума. Видя этот сжавшийся комок плоти, что тот держал на своих руках, бог смерти опасливо покосился на него, интуитивно чувствуя скрытую угрозу даже в сердцебиении Сюэ Яна, ведь мир мертвых не знает подобных звуков, лишь стенания и крики боли судилищ, в которых он, бог смерти, безвылазно обитал. Янь-ван не ведал иного существования, он был до невозможного одиноким, и никто никогда не знал того одиночества, что выпало на судьбу Князя загробного мира. Сюань Юэ был единственным кто вдохнул в сумрачные чертоги мощный ветер перемен, и изменив многие правила сделал это место не плотным сгустком темноты, а настоящей страной мертвых. Он создал столицу, он создал сумрачные города, создал луну и звезды, но это… — Это же человеческое дитя, — двое божеств, стоя друг напротив друга, схлестнулись взглядами, каждый из которых одновременно и нападал, и чинил сопротивление. Сюань Юэ был единственным кто мог выдержать его взгляд и не прогнутся. Несмотря на любовь к брату, Янь-ван никогда не забывал кто он такой, а посему за некоторые буйства Сюань Юэ нес свое наказание, но не существовало в трех мирах причины, чтобы два брата сошлись на мечах. — Ты понимаешь, что ты делаешь? Ему не выжить здесь, и я не разрешу тебе его оставить, забудь. — А я и не собирался спрашивать разрешения, — спокойно ответил Сюань Юэ, крепче прижав к себе дрожащее тельце. Дымчато-белые глаза Янь-вана начала застилать легкая поволока. — Семь лет, брат, — отведя взгляд, голос Сюань Юэ сделался донельзя тихим и безучастным. — Срок его пребывания здесь — семь лет, ибо дольше нельзя никак, и ты знаешь, почему. Мой сын останется здесь, под моей защитой и твоим покровительством. — Сюань Юэ, — голос Янь-вана скользил по воздуху низкими нотами. — Он не твой сын. — Я знаю, — будто мгновенно сдавшись, кивнуло божество. — Я просто хотел хоть раз произнести эти слова, потому что… Сюань Юэ прервал себя, так и не закончив. Боги смерти были бесплодны, у них никогда не могло быть детей, они были лишены возможности видеть свое продолжение. Это было жестоко, ведь только они рождались с изначально заложенной в них любовью, они знали ей цену, они чувствовали её, но разделить ни с кем не могли, ведь принять чувства бога смерти и войти в его сердце означало неизбежную гибель. Существо, вошедшее в сердце сумрачного божества, было обречено, а потому зная о разрушительной силе своего существа они становились холодными и неприступными, будто изгнанники Рая, навечно прокляты быть лишенными трепетного блага… За свою огромную силу они расплачивались этим одиночеством, ибо если бы она плодилась, три мира захлестнул бы такой хаос, что их неизбежно бы пришлось уничтожить. Для Сюэ Яна бог самоубийц превратил Короля Ночи в титул, дающий ему определённое влияние в сумрачном мире, и намеревался отдать этому ребенку всю свою любовь, которая включала в себя оправдание поступкам, открытие скрытых во тьме бездны тайн, освоение знаний, обретение силы, и, само собой, защиту и покровительство. Бог смерти понимал, что такая сильная любовь была в разы выше родительской любви, возлюбленной любви. Этот мальчик не был для него ни возлюбленным, ни сыном, ни приемником. Сюань Юэ видел в нем свою собственную душу, которую когда-то выплакал в холодной пустыне, душу, еще не оскверненную болью и страданиями, почему и так стремился защитить Сюэ Яна, любить его, оберегать. И переступать через хладный труп каждого, кто причинил бы этой душе боль. — Это ты красивый, — поглаживая Сюэ Яна по мягким волосам, Янь-ван как мог старался изгибать свои губы в чем-то что было похоже на улыбку, но эти губы не знали даже как сделать подобный изгиб, а потому их уголки лишь немного приподнимались, а вот глаза, напротив, были откровенно честны. — В сравнении с тобой я лишь тень, отброшенная светом твоего сияния. — Ками-сама, — тихонько прошептал Сюэ Ян, — скажи, нии-сан любил эту женщину так же, как мои родители любили друг друга? Это была именно такая любовь, или же… Несмотря на свой малый возраст Сюэ Ян уже успел изведать легкую и непринужденную натуру Сюань Юэ, позволявшая ему с особым усердием вольнодумствовать в вопросах… отношений между собой и противоположным полом. Он был игрив, шаловлив, нежен, прихотлив, а иногда даже капризен. И всё это проявлялось лишь в обществе женщин. А если точнее сказать, демонесс. В сумрачном мире издавна знали, что он дал обет безбрачия, чего нельзя было сказать о более нравственных обетах, и молва о том, что бог самоубийц не лишал себя удовольствия в вопросах касающихся любви не была преувеличена. Слава о нем как о любимчике всех жен в Небесах шла впереди сумрачного бога, что было странно, ведь боги смерти обычно так себя не вели. Это живые радовались дарам чувственной плоти, но не мертвые. Во всяком случае так было, пока Сюань Юэ не явил себя миру, а посему Сюэ Ян считал, что его нии-сан такой же сластолюбивец как и множество земных мужчин, которые сходят с ума лишь от вида обнажённой кожи. Он не считал это пороком, ведь божество был мужчиной и само собой недалеко ушел от обычных естественных потребностей. Поэтому услышав, что он любил, и, больше того, был женат, Сюэ Ян испытал двоякие чувства, так как познав заботу и любовь бога самоубийц был клятвенно заверен, что его не оставят и не бросят. Так как такое может быть, что Сюань Юэ, будучи когда-то скрепленным узами барака, сейчас вел себя так, словно этой любви вообще никогда не было в его жизни? В существования такого нии-сана мальчик отказывался верить. Но Янь-ван, явно угадывая его мысли, был совсем другого мнения, чувствуя себя немного оскорблённым тем, что Сюэ Ян сравнивал сумрачных божеств с земными мужчинами. К тому же его брат больше не поднимался на Небеса с тех самых пор, как его слезы впервые коснулись стылой земли загробного мира. — Я большей любви, чем у моих родителей была, не знал и никогда не узнаю. Она была преданной, живой и верной. Когда матушка умерла, мой отец более не ведал счастья, и не видел его даже во мне, своем сыне. Я не верю вам, Сюань Юэ не тот, кто бросается словами на ветер, и всё его поведение доказывает то, что если он дал обет, значит держит его до сих пор. У него была жена? Такого просто быть не может, он бы мне сказал, либо же поведали бы другие! И потом, меня он не выпустил из рук даже несмотря на то, что это его обжигало, так как он мог отпустить ту, что вошла в его сердце? Янь-ван хотел было справедливо заметить, что мальчику известен лишь тот Сюань Юэ, которого тот играет перед ним два последние года, а вот бог смерти знаком с ним не одну сотню лет, но вместо этого лишь смягчил выражение своего лица и тихо молвил: — Обет может и дал, да. Но это не лишит сумрачного бога возможности любить. Понимаешь? Сюэ Ян хотел было еще что-то возразить, и даже Янь-ван удивился тому, насколько этот ребенок упрям, хотя и не совсем понимал, что именно тот преследует, когда быстрые шаги вдали мгновенно вынудил ребенка резко повернуть голову. — Нии-сан, ты вернулся, — радостно воскликнул он, сорвавшись на бег. Беседа с богом смерти довольно неприятно взволновала его душу, поэтому он спешил как можно быстрее прыгнуть в защитные объятия легкого на подъем бога самоубийц. — Да, вернулся, — улыбнулся Сюань Юэ, хватая на руки со всей скорости запрыгнувшего на него ребенка. — Эй, ты чего так раскраснелся? Что тут произошло пока меня не было? Сюэ Ян предпочел отмолчатся. Сюань Юэ перевел взгляд на брата и чуть было не отступил назад, не сразу признав его, но как только понял, облегченно выдохнул. — Ну и напугал. Эти твои внезапные человеческие личины страха нагоняют больше чем твой натуральный видок. Сюэ Ян, ты когда-нибудь задумывался, почему я создал луну белой и сияющей? Кое-чьи глаза послужили прекрасным вдохновением и… не понял! Ты почему притих то? Янь-ван тебе что-то сказал? Сколько раз ему говорил, что его приятней всего слушать, когда он молчит! С укоризной посмотрев на брата, и довольно смешно (якобы с подозрением) сжав веки и губы Сюань Юэ поставил Сюэ Яна на землю и сказал: «Закрой глаза», после чего мальчик без лишних колебаний сделал это. Послышался какой-то шорох, едва различимый хлопок, словно бы в чужую ладонь вжалось что-то тяжелое, и тут же прозвучало тихое: «Теперь открывай». В руках Сюэ Яна оказался тяжелый сверток из черного шелка, нежного и скользящего, очень приятного на ощупь. Но стоило мальчику прощупать форму этого свертка и опознать рукоять, как он тут же сорвал шелк и глаза его расширились до такой степени, что Сюань Юэ, до последнего сдерживающий себя, разразился таким громких смехом, что, дабы тот окончательно не испортил столь важный момент, Янь-вану пришлось подойти и резко хлопнуть его ребром ладони по макушке. — Ай, полегче, ты чего разбушевался то? — Тебе не стыдно? — Да за что стыдно то? А-а, ты об этом, ну уж прости, просто его взгляд напомнил мне одного человека, который вылечившись от бессилия с точно такими же глазами смотрел на свою первую в жизни эре… Еще один удар едва ли не заставил божество прикусить себе язык, так сильно ребро ладони в ответ на бессовестную шутку точно так же бессовестно вновь впечаталось в макушку. — Ну что за дела? Почему я едва пришел, а меня уже сразу обложили матом и побоями! Я бог самоубийц, я должен получать всеобщий страх и благоговение! — А получишь по почкам, бес бессмертный! — Ааа, старший брат больше не любит меня, — мгновенно захныкало второе царствующее лицо, которое, к слову, это лицо сейчас окончательно потеряло, став больше похожим на подкаблучника своей вреднющей женушки. — Да чтоб ты провалился со своим смехом и шутками, изверг, получай, получай! Бессовестно гоняя его в хвост и гриву, Янь-ван, не на шутку выйдя из себя, действительно намеревался догнать и побить нерадивое божество. Ну вот что за придурок такой?! Так торжественно вручить ребенку его первый меч и так всё испортить! Можно только представить, что происходило между этими двумя, пока Сюань Юэ не перешел порог своего первого столетия. То, что он прятался от своего царственного брата в аду, подземных каналах сумрака, а то и порой выдавал себя за его слуг, лишь бы не нарваться на побои… Да, Янь-ван был очень строг, его откровенно выводило из себя вальяжное поведение брата, и он лупил его от души, порой посылая на его голову самые страшные проклятия. Крича, он бранил его на чем свет стоит, а тот всегда сбегал из-под неусыпной стражи, и особенно, а это было сильнейшим позором, если сбегал он под юбки небожительниц и плакался им о строгом старшем брате, который с удовольствием прибил бы его ушами к стене, лишь бы наконец-то обуздать и как следует наказать. Впрочем, был один раз, когда он сломал ему ноги, а потом молча выхаживал, однако, какой подлец, вину свою так и не признал, но бдел за лечением на совесть. Сюань Юэ рассыпался ему в благодарностях, пообещал обязательно поразмыслить над своим поведением, но в ночь своего полного выздоровления, едва почувствовав, что снова может ходить, тут же сбежал на Небеса, а когда вернулся… ноги ему скрутили узлом и пообещали, что свернут в бараний рог, а корень Ян подвергнется кастрации. Но Сюань Юэ это не особо впечатлило, и он просто нашелся с тем, что стал оставлять в сумраке своих двойников. И снова Янь-ван, разоблачив его, сыпал проклятиями, и снова бог самоубийц ластился к старшему брату, но на всякий случай больше не стоял к нему передом, а всегда жался боком, так, для подстраховки, потому что этот бог никогда не бросал слов на ветер… А Сюэ Ян, который никак не мог унять дрожь, прижимал себе сверток так и не раскрыв его, решив, что сделает это дома, когда останется один. Дом… Теперь он жил здесь, под защитой сильнейших существ, и… Тут он снова перевел глаза на вопящего Сюань Юэ, который бежал вразвалочку и громко звал на помощь. «Странных существ», — безо всяких выражений подумал ребенок и, сильно зажмурившись, чтобы сдержать слезы, улыбнулся на все свои пока не выпавшие молочные зубы, сверкнув в полумраке своими пока еще очень крохотными клычками.