Кто ты такой… Почему же я так люблю тебя… Моё сердце полно страдания и боли от мысли, что я могу потерять тебя… Как же я смогу жить, если вдруг тебя не станет… Сяо Син Чэнь, кто же ты такой, кто же…
Любовь всегда влечет за собой безвременье. Когда это чувство рождается, в груди всё замирает, а в глазах появляется отражение звезд тех небес, в которых правит Вечность. Нерушимая, непобедимая, бесконечная; внутри неё рождаются целые миры, но что рождено в конце концов погибает или же меняется под давлением окружающего. Это неизменно, и даже боги неспособны совладать с порядком вещей, предрешенным задолго до появления как их, так и всего человечества. Сюэ Ян не знал, что лишь от одного взгляда на кого-то всё тело мгновенно может окутать сладостный восторг. Он смотрел, и все чаще ему казалось, что это не сердце издает удары, а живущая внутри него любовь, что каждым новым ударом отвечает на зов его чувств, что вспыхивают ярким пламенем каждый раз, когда Сяо Син Чэнь был рядом. Он не знал, что любить можно так, чтобы терять себя всякий раз, когда эти глаза смотрят на него, когда эти губы улыбаются ему, когда этот голос отвечал ему. Когда же они долго и трепетно касались друг друга, юноша дрожал и мог даже заплакать от переизбытка чувств, ведь он падал, а защитить его мог лишь этот человек, поэтому Сюэ Ян держался крепко-крепко, как всполошившийся котёнок, ищущий утешения своим страхам в том, кто всегда был рядом. Сяо Син Чэнь был рядом. Утром, когда Сюэ Ян просыпался, когда умывался и вкушал пищу, во время прогулок и безделья, даже когда купался или дремал, утомившись от долгого пребывания на солнце. Колени, на которых он лежал, были самым прекрасным ложем, а пальцы, что бережно распутывали его волосы нежно вплетались в них, убирая упавшие на лицо пряди. Легкий ветерок, бывало, слишком ощутимо обдувал лицо, и широкие рукава тут же его закрывали, а иногда и лицо, которое Син Чэнь склонял к нему и нежно-нежно терся кончиком носа или губами по чарующе светлой коже, что-то ласково шептал на ушко, после чего покрывал лицо бархатом своих мягких поцелуев, делая это так бережно и одновременно чувственно, что казалось будто его любовь струиться у юноши под кожей от этих ненавязчивых, но таких очаровательных поцелуев. Они встретили осень наслаждаясь обществом друг друга, каждый день обмениваясь письмами и записками, подмечали малейшие изменения наступившей поры года. Сюэ Ян радовался как ребенок, когда близнецы принесли с равнины целую корзину ярко-красных помидоров, что были теплыми и пахли солнцем, из-за чего он мгновенно воодушевился идеей сделать свой личный маленький огород. Син Чэнь не возражал, понемногу обустраивая их деревянную пристройку. Внутри появились стеллажи для книг, различные растения в причудливых горшках, на столах громоздилась фарфоровая и глиняная посуда, миски и емкости, расписные вазы. Они даже вместе соорудили бамбуковые жалюзи, чтобы в этих комнатах даже при свете дня можно было создавать такой необходимый им царственный полумрак. Их отношения по-прежнему оставались нежными и трепетными, вот только Син Чэнь день ото дня становился всё бледнее, уставал быстрее, и Сюэ Ян не мог не замечать этого, из-за чего тревога сильнее точила его сердце, и хотя его убеждали, что все хорошо и это просто из-за перемены погоды, но он нежничал с ним еще больше, добыл еще одеял для сна и плотнее прижимался к нему по ночам, стараясь передать как можно больше тепла своим телом. Сяо Син Чэнь не мог не обожать его, юноша стал смыслом всей его жизни, спутником в его нелегкой судьбе, что смело и дерзко желал разделить все её невзгоды, и не было ни единого раза, когда бы он отказался от своих слов. Каждый из них не знал, как бы сильнее доказать свою любовь, как бережней сохранить какие-то детали в присутствии друг друга. Сюэ Ян очень любил носить одежду Син Чэня, но сам Син Чэнь считал это чем-то уж слишком интимным и личным, поэтому юноше разрешалось облачатся в его одежды только внутри дома. Они шептались друг с другом холодными ночами, нежничали и ублажали друг друга более не стыдясь ни наготы, ни слишком очевидного переизбытка чувств. И Сюэ Ян и Сяо Син Чэнь никогда еще не ощущали такой свободы как когда находились в объятиях друг друга, когда их обнаженные тела так тесно прижимались друг к другу, когда можно было доверить друг другу все свои чувства, реакции, страхи и секреты, а когда эмоции брали верх они бесстрашно растворялись друг в друге, полностью доверяя себя другому, зная, что именно в этом вершина ранее недосягаемой свободы. То, какими они были до встречи друг с другом, и какими стали после можно было сравнить лишь с тем, как усыхающие цветы окропила спасательная влага, а лепестков коснулся солнечный свет. Они не просто ожили, а распустились, облаченные чувствами друг к другу, со всей серьезностью полагая, что большего благословения не существует нежели встретить друг друга, быть друг с другом, искренне и трепетно наслаждаться друг с другом. Сяо Син Чэнь любил Сюэ Яна верно, обожаемо и преданно, как любят ночные цветы лунный свет, а Сюэ Ян, который души не чаял в этом человеке, отдал в его власть всего себя, и даже помыслы, даже собственную волю, которая ныне более не правила над ним. Его волей к самой жизни стал Сяо Син Чэнь, и это была настолько яркая и сильная любовь, что их эфир, смешавшись, уже воплощал собой единое целое, и если что-то неожиданно бы разлучило их, оба испытали бы такую боль, как если бы от души отрывали её собственное дыхание. Нежно целуя, трепетно прикасаясь, жадно поглощая стоны и просто долго обнимаясь они клялись друг другу стихами, клялись миром и землей, даже небесами и сумраком, что нет такой силы способной разубедить их в этих чувствах, и никогда они не отрекутся от того, что ныне воплощало себя не как Двое, а как Единое целое. Полные любви глаза Сюэ Яна сияли светом звезд, а нежнейший шелк улыбки Син Чэня бархатом касался смеженных век, чьи ресницы трепетали всякий раз, когда он касался их полнившимися теплом губами. Они были теми, кто делил друг с другом душу и плоть, а посему действительно были одним целым, и даже не сложно, а болезненно было даже представить свои жизни друг без друга… Примерно с такими мыслями однажды ночью Сюэ Ян в поту и панике очнулся от ночного кошмара, и силой растормошив опешившего от его дрожащего голоса Син Чэня, умолял немедленно обнять его. — Что… что такое? — немного сбившимся из-за прерванного сна тревожным голосом, шептал Сяо Син Чэнь. — Холодно… — едва слышно отвечал Сюэ Ян, и его кожу действительно покрывал холодный пот. — Очень холодно, холодно… Но ему не было холодно, он весь горел так сильно, что влага пропитала его волосы и одежду, он выпутывался из неё как из кандалов и плотнее прижимался к Син Чэню, тоже срывая с него одежду. Его тревожные, но вместе с тем жадные движения давали понять, чего он хочет. Ему было страшно, и он, всеми силами пытаясь успокоиться, крепко прильнул к тому, кто по его просьбе так сильно сжимал его в объятиях, что становилось трудно дышать. Всё было из-за сна, в котором его сжигало пламя неведомой силы, сжигало прямо в темноте, оно было повсюду, проникало в каждую часть его тела, он даже чувствовал, как оно, съедая его органы, извивалось изнутри. Оно так изощренно вцепилось в него, что Сюэ Яну показалось, будто оно в неимоверной жажде пытается убить все самое ему дорогое. Крича от боли в полной темноте он никак не мог проснуться, а когда ему всё же удалось, он первым делом тревожно забрался в объятия Сяо Син Чэня, и разрыдавшись от смеси панических чувств можно сказать принудил его к привычной для них близости, которая продолжалась до рассвета и которой он все никак не мог насытиться, впервые испугавшись, что источник этого тепла способен исчезнуть как бесплотный призрак, которого не удержать в руках… Очнувшись лишь после полудня, он, сонно проморгавшись, увидел, что уже слишком светло и потянулся на кровати, чувствуя приятную ломоту в теле. На его удивление Сяо Син Чэнь всё еще крепко спал, хотя в его привычке было просыпаться раньше юноши. Залюбовавшись его лицом Сюэ Ян не удержался, чтобы тихонько не украсть у него утренний поцелуй, и его глаза по-ребячески сверкнули, когда он сначала быстро чмокнул его в губы, но затем, будто сильнее проголодавшись, наклонился еще раз и уже медленно, куда нежнее коснулся его губ своими, запечатлев на них то пьянящее тепло, которое они могли ему подарить. Такие мягкие, вкусные, а в глубоком поцелуе очень сладкие, которые так и хочется посасывать и блуждать по ним языком… Встряхнув головой и прогоняя непрошенные дерзкие мысли, Сюэ Ян тихонько поднялся, оделся, и решив, что если будет умываться внутри, то плеск воды разбудит Син Чэня, решил просто взять кувшин и сделать это снаружи. Он легкими кошачьими шагами блуждал по комнате, сперва достав из тайника меч, которым не пользовался уже бог знает сколько, вытащил из шкатулки камни и даже успел поправить одеяло на теле спящего, укутав его поплотнее, закрывая все места, куда мог попасть по-осеннему свежий воздух, но снова не сдержал себя и глаза вновь начали вволю любоваться на Син Чэня. Почему-то сегодня он казался особенно красивым, Сюэ Ян никак не мог на него насмотреться, словно была вероятность того, что он больше не увидит такого спокойного, нежного, умиротворенного лица. Отмахнувшись от столь глупых и несвоевременных мыслей юноша по очереди мягко поцеловал оба века Сяо Син Чэня, а затем, не сдержавшись, запечатлел на его губах призрачный след своего поцелуя, оставивший после себя полнившееся чуть сбившимся дыханием тепло. «Когда же я нацелуюсь вдоволь, чтобы перестать чувствовать этот голод?» — с улыбкой подумал он, и взяв всё, что хотел, бесшумно покинул комнату. Умывшись, он поставил пустой кувшин на крыльцо, и сидя на ступеньке с каким-то томлением обозревал внешнее убранство мира, в котором он теперь существовал. Вдали виднелись вершины остроконечных гор, покрытые непроглядными туманами, высокое небо было безоблачным, в листве, игриво шурша, заигрывал ветер, беснуясь среди длинных ветвей, под ногами простирался ковер переливающейся оттенками зелени травы, а воздух, что уже полнился осенней свежестью бодрил так, что почти всегда хотелось есть. Желудок Сюэ Яна отзывался на этот воздух лишь глухим урчанием, но как же эта прохлада приятно освежала кожу, холодила легкие, наполняла тело легкостью и энергией. Этот мир и правда был его персиковым источником, о котором поэт Тао Юань Мин написал множество ласкающих воображение строк, ведь персиковый источник был аналогом рая, где царствовала утопия в которой не было ни волнений, ни боли, ни других земных хлопотных забот. Никак не в силах вспомнить, как же начиналась эти стихи, Сюэ Ян сперва задумчиво склонил голову, слегка поджав губы, но затем вспомнив, что раз Син Чэнь спит, и это прекрасная возможность принести ему завтрак, юноша вскочил и сорвался на быстрый, разгоняющий по телу кровь, бег. Он бежал к главному храму, по дороге видя деревья с которых был намерен собрать немного фруктов. — Юноша, осторожно, — обогнув, как он думал, обычное дерево, Сюэ Ян был немного удивлен, когда оно обратилось к нему приятным женским голосом. Как оказалось, по другую его сторону в тени плотной листвы, что пропускала лишь тончайшие нити солнечных лучей на отдых примостилась богиня, и увидев спешку юноши взволнованно окликнула его. С самого первого дня его прибытия на гору они не общались и даже не пересекались, богиня не брала на себя труд мелькать у него перед глазами, дабы попытаться навязать свое общество или дружбу, и сам Сюэ Ян тоже не проявлял каких-либо шагов к сближению, хотя его чувства к этой женщине не были наполнены гневом, во всяком случае всё то время, которое он провел вместе с Син Чэнем. Сюэ Ян нервно поелозил зубками на нижней губе, пожевав её с минуту и все же решился обойти дерево в сторону богини. Увидев, что он направляется к ней, богиня подняла на него немного удивленный взгляд своих больших, чуть округлившихся глаз, в которых плескалась взволнованность и осторожность. Сюэ Ян замер. Эта женщина действительно была очень красива, её нежные черты лица в этот момент приобрели выражение некой беззащитности и тревоги, словно бы у застигнутой врасплох дикой лани, которая вроде как и должна убегать, но овладевшие ею чувства не дают ей сойти с места. Юноша смотрел в эти глаза, понимая, что в них нет и капли страха, не того, который испытываешь перед возможной смертью, но все же богиня выглядела очень взволнованной, пытливо и покорно ожидая, что же произойдет дальше. — Я искал вас, — сказал Сюэ Ян, и это действительно было правдой, вот только он не думал, что встретит её так неожиданно и быстро. Он вообще-то планировал собраться с силами и поискать её ближе к вечеру, однако как нарочно она возникла столь неожиданно, что убегать было бы глупо, да и невежливо. — Искал? — её веки несколько раз плавно опустились и вновь поднялись, в приглушенном голосе слышалось удивление, но затем губы богини разошлись в нежной, очаровательной улыбке и глаза её сверкнули словно отразивший свет солнца рубин. — Я вся во внимании. Её радужка изменяла цвет в зависимости от колебаний её души, а вот зрачки всегда оставались алыми, из-за чего юноша невольно сравнил её глаза с драгоценным камнем. — Ты же общаешься с ним, да? — потоптавшись на месте, наконец-то спросил Сюэ Ян. Улыбка богини медленно сошла с её лица, взгляд стал донельзя осторожным. — Нет, — тихо ответила она, и только сейчас поняв, что все еще сидит на земле, очнулась и, изящно подобрав платье, плавно поднялась, но не сошла с места. Поднявшись она стала значительно выше, и Сюэ Яну, чтобы посмотреть на неё, пришлось вскинуть голову. — Если наши встречи и случаются, то они столь редки, что и по пальцам одной руки сосчитать можно. — Почему? — Почему? — в уголках её губ заиграл намек на улыбку, и ранее осторожность в её лице сменилась какой-то томливостью. Голос её стал глубже, когда она заговорила вновь. — Потому что он всё еще любит меня, а я всё еще виновата перед ним. У меня нет права просить о встрече. Всё, что я могу, это покорно ожидать, когда он осчастливит меня своим присутствием. Глаза Сюэ Яна медленно опустились к земле и застыли на зеленом ковре. Виновата… он тоже виноват перед ним, и хотя Сюэ Ян был тем еще упрямцем, однако благодаря своей встрече с таким человеком, как Сяо Син Чэнь, в сердце его усмирились бури и страхи, оно облачилось в покой и нежность, а посему его душу более не терзали ядовитые стрелы противоречий, и долго-долго думая над тем, что произошло, Сюэ Ян наконец всё осознал. Всё, абсолютно всё, как причиненная ему боль всё равно в тысячи раз меньше той, что причинил он сам, поэтому то, что говорил и делал Сюань Юэ, было не наказанием, а… любовью, такой сильной безусловной любовью на которую способен лишь тот, кто не боится принять на себя чужую боль и раны, который позволит выпустить стрелу себе в сердце и даже не дать об этом знать, кто будет улыбаться, сгорая в мучениях. Разве же мог Сюэ Ян не понять, что его стрела не могла промахнуться, ведь Сюань Юэ не сошёл с места, его глаза не мигая продолжали смотреть на него. Но он нашел в себе смелость осознать это всё уже позднее, а потому сегодня и решился впервые обратится к богине. — Вот, — держа в вытянутой руке свой меч, Сюэ Ян протянул его Бао Шань Саньжэнь. — Передай его Сюань Юэ. Богиня не понимала, зачем он это делает. В зависимости от причины этот поступок мог иметь разную интерпретацию, и вновь насторожившись руки женщины так и остались опущенными вдоль тела. — И что сказать? — осторожно спросила она, слегка наклонив голову. На её удивление Сюэ Ян с шумом выдохнул воздух и улыбнулся. — Скажи… что это свадебный подарок. У богини пропал дар речи. Это была японская традиция, при которой невеста перед свадьбой передавала двум людям, собственному отцу и будущему супругу, подарки, дабы соблюсти манеры и этикет. Его мать передала его отцу камни, а сам он сейчас передавал Саньжэнь меч, и почему это был именно меч, богиня не могла взять в толк. — Просто, — слегка смутился Сюэ Ян, — когда входишь в новую семью обычно оставляешь всё позади, это тоже традиция своего рода… я не отрекаюсь от Сюань Юэ, но все же хочу вернуть меч, потому что он олицетворяет мою прошлую жизнь, которую Сюань Юэ так хотел, чтобы я оставил позади. И я возвращаю ему меч как дань уважения нашему прошлому, к которому… к которому уже не вернусь. Сюэ Ян не сказал прямо, что желает быть супругом Син Чэня, он больше использовал слово «семья», и очевидно такой его поступок в большинстве своем отталкивался от того, что он, найдя спутника на тропе своей жизни, более не одинок, и как следствие более перестанет цепляться за события прошлого. — Эм… — мыслительного, в данный момент, процесса опешившей богини хватило лишь на то, чтобы протянуть в своем горле этот неясный звук, после чего негромко кашлянув она осторожно спросила: — Раз уж ты заговорил о «таких» подарках, то могу я спросить какой же в таком случае ты приготовил… Син Чэню. Она просто не могла сказать слово «жених» или «будущий супруг», потому что перед её глазами всплыло лицо Сюань Юэ, который с сияющей улыбкой говорил о том, какой же прекрасной должна быть женщина, которая станет Сюэ Яну парой. «Небо, за что мне это… — про себя печально взмолилась богиня. Выражение её лица выглядело до смешного обреченным. — Как я объяснюсь, какие слова должна буду подобрать, чтобы он это правильно понял, хотя даже я сама плохо понимаю. Неужели я обречена на то, чтобы просто кивать с умным видом, пока в голове танцуют стада одуревших оленей…» — Я долго думал, — тихо отозвался Сюэ Ян и вытащил какой-то предмет из складок одежды. — И хочу подарить ему метелку из конского хвоста. В руке он держал деревянную рукоять, которая уже была искусно и аккуратно обточена, а на её поверхности вырезаны иероглифы. — Могу я посмотреть? — добродушно улыбнулась богиня, и Сюэ Ян неспешно передал рукоять в её руки. — «Сяосюэ»… малые снега? Сюэ Ян покраснел и отвернулся. В качестве имени для метелки он использовал их фамилии, соединив в одно целое, и теперь совмещенные иероглифы 小雪 звучали как Сяосюэ — малые снега. — К зиме, как раз к первому снегу, хочу успеть, — робко отозвался он. — Нужно выточить на древке еще много иероглифов, которые я хочу выбрать их тех писем, что мы писали друг другу, поэтому когда он будет брать рукоять в ладонь, то кожей всегда будет чувствовать иероглифы и… улыбаться, я надеюсь. О, и еще я намерен конструировать рукоять драгоценными камнями, что достались мне от матери, или быть может просто выберу самый большой и увенчаю им конец древка. Я сначала хотел сделать её из белого нефрита, но так как я планирую взять белый конский волос… в общем я решил сделать рукоять из черного дерева, поскольку чисто белый слишком вычурный, но, как я уже понял, на горе нет лошадей, и поэтому я хотел бы вас просить как-то помочь мне с добычей материалов для этого оружия. Лицо Бао Шань Саньжэнь расплылось в улыбке. — Даже не знаю, — богиня намеренно начала капризничать, и в шутку сказала: — Быть может тебе просто обрезать свои волосы? Они уже так отросли, их длины с лихвой хватит для этого оружия. Как раз в этот момент в спину Сюэ Яна ударил ветер, зацепив его косу и перекинув её через плечо. В это утро он сам заплелся, а посему получилось не так красиво и изящно, чем когда это делал Сяо Син Чэнь. — Эти волосы стали такими здесь, — нежно поддев кончик пальцами, лицо Сюэ Яна расслабилось, взгляд стал томным и мечтательным. — К ним касался человек, который очень важен для меня… Ваше предложение заманчиво, но все же нет. Прежде я уже лишился своих волос, эти же предпочту оставить. Они впитали в себя слишком много из того, что от сердца уже не оторвешь и из души не выбросишь. Сюэ Ян очнулся от этого лёгкого наваждения, и его лицо вновь стало серьезным. — В таком случае почему бы тебе не отдать мне камни? — ненавязчиво предложила Саньжэнь. — Я понимаю твои мотивы, однако для такого, как ты, наличие добротного меча не прихоть, а необходимость, поэтому выковать для тебя достойный меч займет много времени, в конце концов «Чэн Мэй» ковался много лет, пока не был вручен тебе. — Вы знаете мое настоящее имя? — удивился Сюэ Ян. — Я богиня, — простодушно ответила Саньжэнь. — Я знаю твое настоящие имя, как и подлинные волнения твоей души. От моего взора не скроешь даже движения твоего эфира, не говоря уже о чем-то более приземленном. К слову, у тебя ведь вскоре день рождения, не так ли? — Да, — просиял улыбкой Сюэ Ян. — Завтра. — М-м, — кивнула Саньжэнь. — Значит еще один день остался. И еще, — она склонилась к его уху и тихонько прошептала: — Если я вручу Сюань Юэ подарок с «таким» назначением, объяснятся будешь сам, идет? Сюэ Ян густо покраснел, в нос ему ударила благоухающая волна, что смешала в себе стойкие запахи каких-то необычных благовоний и масел. — Поэтому меч пока что оставь себе, — видя, как он замер, богиня улыбнулась самим уголком губ, и скользнув к нему еще ниже, так, что её волосы коснулись его щеки, изящно выпутала из его пальцев мешочек с камнями и спрятала в свой рукав, — а Мы пока что ограничимся камнями. Для Сюань Юэ, знающего, что это досталось тебе от матери, будет очень волнительно получить их в качестве дара, поверь мне. Не волнуйся, ведь если захочешь увидеть их снова, он тут же вернет их… Глаза богини распахнулись шире, когда он ощутила, как стыдливо и несмело на её спине сомкнулась пара немного дрожащих рук, а к груди трепетно прижалось лицо. Не зная, куда деть свои собственные руки богиня замерла, боясь двинуть хоть одним мускулом тела. Сюэ Ян, он… обнимал её, сократив между ними дистанцию настолько, что дыхание в груди и то испуганно замерло, боясь обжечь юношу. — Спасибо, — тихо сказал он, хотя его глаза по-прежнему оставались закрытыми. — Спасибо, что вы так терпеливы к такому, как я. Вы были очень осторожны и учтивы всё это время, и я очень благодарен за это, ведь я… такой буйный, непослушный, упрямый и несдержанный, я успел сказать вам много того, чего не следовало, тогда, в первый день на горе. Но вы лишь улыбались, будто ощущали мою боль и ложь сказанных слов, их бессилие, поселили меня особняком ото всех будто бы заранее знали, как меня успокоить, и оставили мне этот белокаменный «дворец» в мое полное распоряжение, чем невероятно осчастливили меня. Я… хочу остаться здесь, хочу жить здесь вместе со всеми, и как было велено никогда не покидать гору, потому что незачем больше. Мой дом теперь здесь. Всё еще стоя неподвижно, богиня решилась тихо спросить: — Почему ты решился обнять меня? — Вы единственная женщина, которая напоминает мне о матери, — коротко ответил юноша. — И которая такая же добрая и понимающая. Если честно, мысли сделать это начали посещать меня уже давно. Я очень любил её, как и она меня… — Твой дом здесь, потому что «он» рядом, да? Сюэ Ян предпочел лишь молча кивнуть. — В таком случае гора лишь декорация, сменяющий день и ночь полог вашей скрытой от всего мира колыбели, в которой нежит друг друга чистая невинная любовь… Бао Шань Саньжэнь наконец отмерла и её ладони плавно опустились на голову юноши, осторожно коснувшись макушки, длинные рукава спали на его спину и плечи будто защищая юношу от прохладного ветра, что дул ему в спину. — Добро пожаловать домой, Сюэ Ян, — закрыв глаза, тихо сказала Бао Шань Саньжэнь и нежно коснулась его волос своими теплыми мягкими губами. Так они и простояли какое-то время в осязаемой тишине блуждающих ветров, что колыхали длинные волосы и полы одежд, наполняя гору незримым очарованием поры осенней листвы.***
Иногда он старался быть похожим на него. Не поступками или отношением к жизни, само собой, а запечатляя в своей внешности какие-то особые черты присущие лишь одному Син Чэню. То, как он завязывал пояс, в какую прическу убирал волосы или как те или иные эмоции изменяли его лицо. Сюэ Ян, смотрясь в зеркало, старался придавать своему лицу такие же черты, в такой же улыбке изгибать губы или же смотреть так, как смотрел он. Юноша словно хотел надеть на себя всё его существо, это был своеобразный культ обожания одной конкретной личности, которая стала опорой для молодой, все еще слишком слабой розы, что оплетает вокруг него свои лозы и уже отталкиваясь именно от этого продолжает расти. Разумеется, если Сюэ Ян и был в чем-то слаб, то лишь в попытках сбежать от вечно преследующего его страха быть покинутым и забытым всеми, поскольку его влюбчивая ранимая душа не ведала, как это жить без того, кто навеки запечатлен в твоем сердце, кто правит над твоими чувствами, кто причина того, что эти самые чувства явили себя и ныне ты их пленник, а ключи от этих кандалов есть только у него… однако проходит время, и ты забываешь про ключ, забываешь про свободу, ибо отныне твой мир это он, а все остальное лишь пыль, что когда-то лишь ранила взор. У Син Чэня были длинные волосы, поэтому он часто собирал те пряди, что падали ему по обе стороны лица наверх, заплетая из них пучок чуть ниже макушки, остальные волосы держал распущенными. Сюэ Ян однажды попробовал сделать себе так же, после чего надел на себя его верхнее платье, подпоясался и снова посмотрелся в зеркало. Похоже ли было? В его глазах да, потому что они узнавали то, что принадлежало Сяо Син Чэню, а теперь было на нем самом, и до чего же тепло ему становилось на душе, словно бы он взял частичку от него самого и соединил с собой. У влюбленных часто такое бывает, желание носить похожую одежду или украшения, однако Сюэ Ян лишь желал быть ближе, насколько это возможно, ко всему, что с Сяо Син Чэнем связано, потому что когда его не было рядом он грустил и тосковал, чувствовал себя опустошенным и начинал злиться, если долго не мог его найти. Он действительно был цветком, не представляющим себе жизни без своего лунного света, ибо без него было невозможно цветение. Без своей луны Король Ночи обречен лишь на увядание, и хуже всего, что в большей степени это затронет именно его душу… Впрочем, сильнее чем Син Чэнем, Сюэ Ян был одержим волнениями собственного сердца, что гнали его словно ветер, беспечно срывающий листья и лепестки, и юноша почти всегда вел себя так, словно пытался обогнать те порывы, что властвуют над его настроением, как например сейчас, когда он, проникнув на кухню и видя расставленные в строгом порядке чайнички с чашками, тихо прокрался, словно кот, и воровато оглянувшись взял с подноса один и поднял крышку, принюхался к волне пара, что тут же обдала его лицо, и убедившись, что это именно тот цветочный чай, который так нравится Син Чэню украл чайничек, а к нему в придачу еще и две расписные чашки. Он прекрасно знал, что пропустил время обеда, а то, что нашел, было приготовлено для тех, кто занимался безвылазными чтениями, а посему его прямо распирало от гордости и самодовольства. Вот он какой хороший добытчик, украл и даже не попался. С таким хитрющим вором Сяо Син Чэнь никогда не будет голодать. Вернувшись домой Сюэ Ян с удивлением обнаружил, что кровать, на которой он оставил парня, пуста, и даже не застелена, одеяло было сброшено на пол. Это было странно, поскольку Син Чэнь был приучен к порядку самим собой и не слишком приветствовал хаотичный нрав Сюэ Яна, благодаря которому его комната до переезда Син Чня была похожа на гримёрку театрального актёра. Приучившись за месяцы общего проживания к организации порядка, Сюэ Ян поставил чайник и две чашки на стол и принялся убирать, застелив кровать и поправив подушки. Сев за столик он с минуту наблюдал как из носика чайника изящными завихрениями поднимается пар, после чего вытащил светло-кремовый лист бумаги, извлек из сундучка набор для письма, и обмакнув кисть в чернила принялся за дело. В свое время дом Чжоу славился собранием прекрасных стихотворений, и каждое из них было не просто наполнено смыслом, а источало определённое настроение присущие тем или иным жизненным ситуациям, что способны вовлечь взволнованное сердце в рифму. Некто, а именно поэт Гу Сюн, прибегая к мягкому изысканному стилю описывал интимные любовные переживания брошенных или одиноких женщин, их тоску за любимым человеком, или даже то, как они изнывали в страстных томлениях взывая к богине любви, измучившись в пьянящем сладострастии своего лишенного тепла и ласк тела. В свое время Сюэ Ян и Сяо Син Чэнь начитались его стихов из сборника «Среди цветов», где лишь десять из пятидесяти пяти входящих в него стихов с лихвой преуспели в розжиге страсти тех, кто просто желал унять тоску за простейшим чтением. Вспоминая об этом Сюэ Ян так же припомнил некоторые строки из одного стиха, которые почему-то сразу врезались ему в глаза, потому что невольно на месте главного действующего лица он представил себя, потому что основным посылом стиха было слово «ожидание».Пейзаж весны истомою очаровал,* и ласточки повсюду принялись резвиться. Через окошко солнца свет на ширму пал, заставив двух утят в любовной неге истомиться. Красавица давно не спит, но к зеркалу, увы, спешить не хочет. лишь две минуты посидит, собрав волну волос, что щеки ей щекочет…
Его кисть двигалась изящно и плавно. Почерк Сюэ Яна мог отличиться особой красотой лишь в том случае, если он вкладывал в написанное самого себя, так что решив в этот раз немного поиграть с Син Чэнем, принялся вытаскивать из памяти вызывающие строки из стиха известного поэта.Но даже неказистый вид, не мог закрыть всё то, что так прекрасно.
Ведь как бегония манит, Она любви желает так же страстно.
Не доставало одного той красоте и идеальной коже: лишь счастья, смеха и того, любви давно кто подзабросил ложе.
На этих словах губы Сюэ Яна сами по себе разошлись в немного озорной улыбке, но тут уж сам Син Чэнь был виноват, ведь сегодня из-за его сонливости юноша был лишен утренних, простите, обеденных поцелуев и причесывания.Весна — та даже замерла, и вместе с ней легко загоревала. Её любовь вдали жила, и даже вести ей не присылала.
Сердце Сюэ Яна замерло, он уставился в написанные им строки и как будто немного помрачнел. Комнату наполнял нежнейший запах прекрасного чая, что всё еще был горяч, на прикроватном столике в изящных милых вазочках стояли свежие цветы, собранные еще вчера днем, всё помещение наполнял яркий солнечный свет, золотыми лучами пробиваясь сквозь одну распахнутую ставню и через резьбу второй, что была закрыта. Из-за потока воздуха в комнате легко покачивалась светлая полупрозрачная вуаль, что служила пологом для их кровати, шкатулки были раскрыты, из них выглядывал бархат и украшения для волос, несколько браслетов и колец были разбросаны вокруг неё. Обозревая всё это Сюэ Ян никак не мог отделаться от какого-то странного, из самой ночи точившего ему душу чувства какого-то тяжкого опустошения, будто этот покой, что его окружает, служит каким-то затишьем перед тем, из-за чего, судя по всему, так тяжко билось его сердце.Иссяк давно уж благовоний аромат, курильница — и та, увы, угасла. Душа не рвется боле в райский сад, и о любимом мысли все напрасны. Хоть слёзы капают из глаз, и сердце пламенем тоска сжигает. Пока не слышала отказ, Внутри Она той правды не признает…
На листе осталось чуть-чуть свободного места, когда он наконец закончил и печально удивился тому, что то, что должно было начинаться как шутка, и быть может, как это было ему привычно, не лишенная дерзости нежная провокация, конечный результат отчего-то бередил его душу тревогой, тоской и страхом. Стих был прекрасен, но смысл его навевал тревогу. Сюэ Ян и сам не понял отчего же он выбрал именно этот стих… Он надеялся, что когда Син Чэнь вернется и прочитает его, первым делом кинется искать его и возможно даже обидчиво пожурит за то, что юноша витает в таких тяжких мыслях, после чего обнимет и, успокаивая ласковыми, наполненными любовью словами прижмет его к себе, погладит волосы, быть может даже поцелует, неторопливо, дабы медленно вкушать мягкость его кожи и пьянящий запах волос. Налив себе чашку чая, Сюэ Ян вытащил из прорезей верхнего платья рукоять для метелки, а заодно и нефритовую подвеску нежного бамбукового оттенка с бахромной кисточкой цвета хаки. Её он тоже сделал сам и уже успел закончить, потому что у Син Чэня был прекрасный, нежно-зеленого цвета халат, что особенно подчёркивал его красоту и делал его похожим на молодого небожителя, блуждающего меж земных гор и рек в поиске особенной красоты. Подвеска была сделана как раз под это платье, а посему дождавшись, когда подсохнут чернила, Сюэ Ян бережно и аккуратно положил её на поверхность листа, залюбовался тем, как тени из резных ставней падают на поверхность, и наконец удовлетворившись было хотел подняться, когда вспомнил, что не подписал свое любовное письмо. Уже очень давно он хотел сказать Син Чэню свое настоящее имя, но все как-то не представлялось удобного момента, да и забывал он об этом просто потому, что «Чэн Мэй» уже стало таким же естественным, как и дышать. Возможно причина была в том, что так его называл именно Сяо Син Чэнь. Всё думая, подписать или не подписать своим подлинным именем, Сюэ Ян, довольно долго измучившись, махнул рукой и встал из-за стола, поднял крышку чайника и понял, что чай безнадежно остыл. — Странно, — поглядывая на дверь, бормотал он. — Уже почти час прошел. Где же он запропастился… Свободными широкими шагами подойдя к раздвижным дверям он открыл их и было уже хотел пойти вперед, когда неожиданно для себя самого повернулся и долго начал вглядываться в их с Син Чэнем комнату. Чувство непонятной, даже болезненной тоски вновь закралось в душу, отчего-то смотреть на их комнату было тяжело, даже болезненно, словно если он сейчас отвернётся и уйдет, то больше никогда не увидит её. Подольше задержав взгляд на различных деталях, глаза Сюэ Ян не мигая впитывали в себя всё, чего только могли коснутся взглядом, нос придирчиво подрагивал, впуская внутрь знакомые цветочные запахи. Снова отмахнувшись от неизвестной природы тяжести в груди, юноша круто повернулся, взмахнув волосами, и медленно закрыл раздвижные двери, после чего спустился с лестницы, окончательно покинув храм.