Пламенное небо

Бренный мир, жестокий мир… Сокрытое таинство за множеством печатей, ключи к которым спрятаны в глубокой всепоглощающей любви. Для чего люди рождаются в этот мир, почему вообще существуют? Они должны вновь научится любить, они должны пробудить эту любовь, они должны помочь двум богам прошлого, что ныне лишь скорбные тени, вновь ярко воссиять на вершине мира, тем самым спасти его. Любовь, порождением которой они были, эти люди, что так слабы, так ущербны и так… сильны. Сильнейшие в серединном мире, кто способен высвободить эфир из оков плоти… Что такое любовь? Её описать невозможно, быть может даже это чувство зовется по-другому, однако, чем бы это ни было, её существование неоспоримо. Мир дышит ею, души дышат ею, и даже ненависть дышит ею. Ненависть — это зазеркалье любви, это её поруганная невинность, это её преданная верность, и эта ненависть продолжает жить лишь потому, что всеми силами пытается вернуть то, что у неё было, но время невозможно повернуть вспять. Да, пришла осень, неся за собой холодные ветра, и ранее пышноцветие цветов увяло, оставив после себя лишь жалостливую пустоту. Их великолепие вернуть уже невозможно, но подождите, вот коснулось земли дыхание весны, снега сошли с её поверхности, солнце окружило золотым свечением и теплом, что пробудило этот сон длиной в вечность. Однако есть силы, которые не допустят, дабы эти цветы еще раз пережили свою весну, хотя бы один раз, вот о чем они молятся. Но не получают этого милосердия, ибо чья-то ненависть, не давая им жить, изживает их. Цветы не склоняют голову, они просто медленно увядают под неподъёмным грузом того, что зовётся судьбой… Боги слабы в том, чтобы помочь пробудиться этой любви, потому что они единственные, кто не хочет её отдавать. Человек, влюбившись, чувствует острое желание стать частью чего-то, вернуться в место о котором совсем ничего не знает, но он хочет вернуться, он хочет отдать, он хочет стать частью единого. Боги же, обладая большей силой и сильнейшим могуществом, не желают становится частью единого, сами хотят быть центром трех миров, они подсознательно желают быть той самой Кармой, что не прерываясь наблюдает за всем и контролирует. Любовь богов слаба, потому что даже потеряв её они хоронят её в себе словно мертвые цветы, и утешаются сухоцветом своих прежних чувств, поэтому когда они умирают их душу насильно возвращают обратно, из-за чего мал шанс переродиться богом вновь, а человеком они быть не желают. Когда Янь-ван вернул бессознательного, практически убитого стрелами бездны Сюань Юэ, сумрак полностью закрылся, захлопнувшись словно ракушка, и слой за слоем покрыл себя массивными непроходимыми слоями из темной материи. В жидком состоянии она поглощала энергию из любой материи, что соприкоснулась бы с ней, но затвердев она становилось нерушимой броней, и если бы мир настиг конец, в ней, словно бы в первозданной сфере, сумрак остался бы невредимым. Пробить её можно было бы только изнутри, и то это должен был бы быть кто-то очень сильный, достаточно могущественный, чтобы пробить себе путь к солнцу через эту черную скорлупу теневого мира… С той кровавой ночи прошло два месяца, прежде чем Бао Шань Саньжэнь наконец смогла покинуть Небеса и спуститься в мир людей. Сюань Юэ, пробив ей грудную клетку, так же полностью сломал и позвоночник, из-за чего почти два месяца богиня, потеряв колоссальное количество крови и энергии даже не могла пошевелиться, и её спасли лишь потому, что её желание жить держалось на твердокаменной непоколебимой воле. Несмотря на то, что прошло столько времени, богиня была бела словно мрамор, с её губ сошел алый цвет, а правая рука была сплошь черная, словно бы её покрыла неизлечимая отрава, но страшнее этого было совсем другое. Её грудная клетка была насквозь пробита, и хотя уже не кровоточила, однако тот удар, который она сумела вынести, не предполагал, что эта рана когда-нибудь полностью заживет. В ту ночь Сюань Юэ не то ошибся, не то намеренно, но не достал до сердца, ограничившись тем, что пройдя через грудную клетку сломал богине позвоночник и отрубил ладонь. Это была ладонь правой руки, и бесплотные черные нити темной материи сами потянулись из запястья, чтобы пришить её обратно, а вот рана в груди свирепствовала долго, целых два месяца не давая ей двигаться. Скорбь богини была сильна как никогда, и таким же было чувство бессильного гнева, из-за чего спустившись в мир людей она, опираясь на меч и сжав зубы, никак не могла остановить поток неиссякаемых слез. Возможно это было потому, что её лихорадка не спала, но воспаленные глаза больше не кровоточили, поскольку её смертельная рана частично затянулась, однако вместо крови из них теперь текли прозрачные слезы. Тот, кого она искала, сам вышел ей навстречу поскольку знал, что богиня не успокоится, пока они не встретятся, а посему завел её как можно дальше от места, где обосновал свое временное убежище. — Где он?! — сверкая своими воспаленными глазами, богиня, опираясь на меч, пыталась стать ровно, но её не до конца восстановившийся позвоночник еще был слишком слаб, из-за чего она вынуждена была горбиться, согнувшись почти вполовину. Стоящий в тени плотной листвы Жэчхи молча снес её крик, однако губы его остались плотно сомкнутыми. Он и сам выглядел не лучше: его волосы пожухли, веки и глаза были красными, изможденное худое лицо озарял лишь приглушенный блеск в глазах с вертикально стоячими зрачками. — Уходи, — тихо сказал он, — уходи туда, откуда пришла. Нет больше необходимости или смысла этим встречам. Небеса и сумрак настиг неизбежный раскол, который вы же и посеяли. Чем же ты недовольна? Теперь, когда семена «благих» дел взошли, наслаждайтесь плодами своих трудов. Сказав это он вытащил что-то из рукава и бросил богине под ноги. Та сперва подумала, что это белая змея, однако приглядевшись она поняла, что это были волосы, заплетенные в свободную косу. Посмотрев на них Саньжэнь нахмурилась и вновь перевела взгляд на Жэчхи. — Ты прекрасно знаешь, что добрая часть Небес не имеет отношения к тому, что было сотворено, — низко прохрипела богиня. Змей сдавленно улыбнулся. — А я говорю не только о недавнем солнечном затмении, — глаза Жэчхи сузились. — Я говорю о всем времени существования наших систем. Богиня, я родился в эпоху Тысячелетней войны, и я видел, как Небеса решают проблемы. Они даже своих собственных богов скидывали в пропасть сумрака, если те шли против их воли. Ты ведь и сама прекрасно знаешь, что тогда, когда кровавый демон свирепствовал на земле, к нему присоединялись те бессмертные, кто тоже понимал замысел верхнего мира о том, чтобы поработить человечество и сделать их своим послушным скотом. Что с ними стало мне тебе напомнить? Их всех убили, а трупы скинули в пустоты нижнего мира. — Где Сюэ Ян?.. — не имея сил больше слушать о злодеяниях своей собственной среды обитания, голос богини стал тяжелым, с влажного, из-за лихорадки, лба стекали крупные капли пота. Жэчхи какое-то время лишь присматривался к её лицу, пытаясь понять её намерения. — Умер, — спокойно сказал он, из-за чего губы богини дрогнули, но она быстро пришла в себя. — Выдай мне его, — снова хрипло сказал она. — Я не верю, что он мертв. Отдай мне этого человека. — Тебе его труп, что ли, выдать? — усмехнулся Жэчхи. — Сказал же, он мёртв, вы его убили, отчего же ты спрашиваешь за его жизнь с меня? — Потому что Сюань Юэ спросил за его жизнь с тех, кто не имел к этому отношения! — голос богини сорвался, ей всё тяжелее было стоять на ногах. — Вот так просто пришел и убил… убил всех, кто не был даже причастен к этому. Сделал из них ожерелье, как игрушку для своего Короля Ночи, нанизав извлеченный эфир на бриллиантовую нить, которую не разорвешь. Среди них есть и мои братья, Жэчхи, и мог бы быть даже мой отец. Смотри, посмотри, что он сделал! Бао Шань Саньжэнь дернула ворот своего верхнего платья, частично обнажив грудь, и змей увидел ужасную, запёкшуюся лишь по краям рану прямо в её грудной клетке, что уходила вглубь словно колодец для сбора крови. Однако лицо мужчины искривило зверское выражение лютой ненависти. — Ничтожество, — в глазах Жэчхи полыхнул яростный огонь. — И ты еще будешь кричать о своих ранах? Я остался без своего возлюбленного, которого убили руками того, кто был невиновен. Мои дети, обретя семью, снова стали сиротами, и жди мы хоть сотню, хоть тысячу лет, а душа Лунъю уже никогда не вернется в этот мир. Я даже не хочу говорить о Сюань Юэ, который лишился всего лишь за какую-то ночь. Сюэ Ян был его душой, которую он потерял, он был самой его возможностью любить, которую он утратил. Ты ведь знаешь, что после случая с тобой Сюань Юэ потерял саму способность любить, он просто выплакал ту часть своей души, которая еще была на это способна! А когда родился Сюэ Ян, его душа будто вновь к нему вернулась… Теперь Король Ночи мёртв, а сам Второй господин запечатан в сумраке, и сумеет ли он оправиться от этого удара неизвестно никому. — Ты правда думаешь, что он не вернется?! — практически прорычала Бао Шань Саньжэнь. — Или что Янь-ван его сдержит? Владыка с самого его рождения благоволил ему, словно родной отец, но сейчас, когда Сюань Юэ не может покинуть сумрак, я не могу оставить мальчишку в покое. Я знаю, он жив, выдай мне его. Он ведь убил Лунъю, почему ты его защищаешь? — С чего это вдруг такая ненависть, Бао Шань Саньжэнь? — сквозь злую улыбку прищурился Жэчхи. — Тебе-то он чем не угодил? Дыхание богини сделалось еще более неровным, и Жэчхи увидел, как рукоять меча, за которую она цеплялась, явственно задрожала, а вместе с ней и весь меч. — Он смертный приговор для того, кого уже я защищаю и кого люблю, — сквозь зубы процедила богиня. — Сюань Юэ наложил на моего человека проклятие бога смерти, и хотя бы из уважения к самому Сюэ Яну, покуда он оказался в таком прискорбном положении, для него лучше было бы тихо умереть сейчас. Он и сам бы не хотел смерти своего любимого человека… — Так пусть тогда умрет сам? — пораженно рассмеялся Жэчхи. — Вы, боги, ненормальные паразитирующие существа! Не думал, что доживу до того дня, когда воочию увижу, как ты сходишь с ума. Полагаю, что сейчас ты уже не пылаешь столь сильной любовью к мужу, и поскольку твои братья мертвы, а твой ученик одной ногой в могиле, ты жаждешь… мести, да? — Неужели ты не понимаешь?! — отчаянно вскричала Бао Шань Саньжэнь и с её глаз слезы начали течь сильнее. — Не месть, Жэчхи, не месть меня влечет! Как же ты не видишь в каком страшном затишье мы сейчас находимся! Сюань Юэ проклял Сяо Син Чэня нерушимым заветом крови и души, приговорив его к тому, что причиной его смерти станет тот, кого он любит! Сделав это, он тут же лишился всех воспоминаний о нем, Сюэ Ян, как ты знаешь, тоже остался без воспоминаний. Сяо Син Чэнь ведь любит лишь его одного, Сюань Юэ слепо наложил это проклятие и на Сюэ Яна тоже! Ты ведь и сам ведаешь в каких отношениях они были и что это была за любовь. Если Сюань Юэ каким-то образом вспомнит все эти вещи, как он сможет жить, зная, к каким страданиям приговорил своего Короля Ночи, что он проклят стать причиной самоубийства своей же любви! Сказав это она не выдержала и зашлась в хриплом кашле, что потревожив её рану вынудил одеяния на груди промокнуть от новой волны крови. В этой ране на своей груди богиня могла спрятать чье-то сердце, вложив его внутрь, и понимая, что скорее всего повреждению уже никогда не затянутся целиком, с прискорбием сомкнула веки. — Хорошо, — низко согласился Жэчхи. — Но почему именно Сюэ Ян должен умереть? Перережь своему ученику горло и избавь несчастного Короля Ночи от будущих стенаний. Впрочем, какая разница, он ведь и так лишен воспоминаний. Будет ли ему дело, если он приведет к смерти того, о ком даже ничего не вспомнит? Как по мне, так пусть убьет, разница теперь не велика. Бао Шань Саньжэнь пораженно уставилась на него. — Жэчхи… — Ты так красиво стенаешь о том, как он обречен и как всё это ужасно, — глаза змея полыхнули ярче. — Но почему же я не слышу от тебя и других слов, например о том, а что же нужно самому Сюэ Яну, чего он хочет, чего он, мать твою, заслуживает! Смерть твоих братьев, как и твоя рана, это есть итог того, что вы, зная истину, ничего не сделали, а вот что действительно ужасно, что к мыслям и чувствам Сюэ Яна кроме нас никому нет никакого дела, все лишь видят его причиной чего-то ужасного, причиной, которую нужно уничтожить, так? Тебе была вверена всего одна душа, Саньжэнь, всего одна. Карма, мать твою, печется над сотнями миллионов, а ты оказалась абсолютно бесполезна, ибо хоть и богиня, однако не смогла уберечь всего одного единственного человека! Когда ты уже поймешь, что его ценность в том, что он «единственный», вот его титул для прожженных псов вроде вас. Чем сильнее он горячился, тем ярче на его коже сверкали обнажающие себя чешуйки, что переливались темным золотом, и покрыв часть его лица сделали так, что один из глаз змея довольно сильно увеличился, а на руке удлинились пальцы и ногти. Зажмурившись, Жэчхи сделал над собой усилие, подавляя свою хищную волю, и чешуйки начали постепенно исчезать из его кожи. — Твой ученик, — голос змея стал ниже, — изначально рассматривался нами как инструмент для радости Сюэ Яна, представляя собой не больше, чем то, чем мы раньше его одаривали, лишь бы увлечь его внимание и победить скуку, и мы не вмешивались в те события потому что видели, что они несли больше пользы, нежели вреда. Да, увлечение переросло в любовь, или же было ею с самого начала, всё равно. На судьбу твоего Син Чэня нам наплевать, поняла? Пока господин не вернется, если он вернется вообще, мое дело невелико — следить за останками того, что осталось от его души. — Я же не убить его хочу, — простонала Саньжэнь. — Я хочу вернуть его на гору, я хочу попытаться исцелить его хоть как-либо, я хочу… хочу переломить ход этого проклятия, быть может как-то снять его, сделать хоть что-то, чтобы не дать этому ужасному злому року осуществится! Жэчхи радушно хмыкнул и повернул глаза в сторону убывающих облаков. — Тем, кто он есть сейчас, ты его на гору не вернешь, — тихо сказал он. — А если вернешь, то твоей горе придет конец, покуда Сюань Юэ не станет разбираться зачем ты его вернула, он просто убьет вас всех и заберёт свое обратно. К тому же… единственным способом снять эту ужасную метку с твоего Син Чэня, как и победить злой рок судьбы Сюэ Яна, может лишь смерть. Чтобы их проклятия более не висели над их душами, они должны умереть, понимаешь? Ты убьешь Сяо Син Чэня? Сюань Юэ убьет Сюэ Яна? Нет. Вы скорее будете сражаться за их несчастные души до последнего, не понимая, что действительно, смерть стала бы для них освобождением. — Тогда по какой причине ты оставил его в живых, Жэчхи? Их диалог настолько резко сменил полярность, что в нынешнем обмене репликами чувствовалась какая-то затаенная игра, где каждый по-своему испытывал другого, вот только еще было непонятным, эта ли часть диалога несла ложь, или же нет? Настроение мужчины тоже перетерпело изменения, поскольку кому как не ему, что в своей змеиной природе воплощал ложь и притворство, было не знать настоящий посыл подобных переговоров. Богиня была женщиной, а это уже составляло немалую конкуренцию его змеиной природе, поскольку одно от другого не слишком далеко ушло, и то, что было у Жэчхи в крови от рождения, женщины получили примерно в том же объеме, покуда когда-то кому-то из них удалось соблазнить другого, что и смешало эту самую кровь. Впечатление создавалось такое, что между змеем и богиней происходил некий торг, где одна из сторон явно пыталась посеять сомнения в отношении «преувеличенной» ценности, а другая неожиданно согласилась с этим, однако не спешила с действиями. Змей прискорбно, даже несколько виновато улыбнулся и развел руками. — Я бы не оставил, — будто оправдываясь, простодушно ответил он. — Однако понимаешь… Сюэ Ян ведь сбежал, увы и ах. Мне неизвестно, где он сейчас находится… и так же, как и ты, я в активном поиске этого беглеца. У меня мало времени, прежде чем Второй господин сам начнет искать его, а посему найдя с удовольствием выпущу ему кровь и скормлю моим сироткам. Он говорил довольно спокойно и даже с нотками какого-то притупленного веселья, однако богиня понимала — он лжет. Жэчхи не мог и не хотел его убивать, потому что его помыслами руководила воля погибшего Лунъю. Жэчхи ведь не был отчаянным слепцом, и хотя Сюэ Ян убил Лунъю, змей прекрасно осознавал, что он не виновен… Сюэ Ян… душа, которая не должна была родиться; душа, которая не должна была существовать, как и Сюань Юэ впрочем, но всё как всегда решил чей-то выбор. Янь-ди, что не дал ядру Янь-вана сгинуть в сумрачных пустотах, и Сюань Юэ, решивший возвести душу Короля Ночи в серединный мир. Они оба — венцы творения своих создателей, оба являются короной на склонившейся голове своей династии, и оба… любили. Любовь Сюань Юэ умерла вот уже второй раз, а у Сюэ Яна её просто отняли, оставив его гореть в отчаянном безумии. Он не приходил в себя. Жэчхи, что унес его в пещеры скалистых гор как мог пытался пробудить его сознание, но ему это совершенно не удавалось. Душа юноши не была убита до основания, Гун-Гун просто не успел это завершить, однако же те ужасные трещины и неизгладимый урон, что он понес, было тем, что невозможно вернуть вспять. Душа Сюэ Яна кровоточила, и раны эти было не заживить. Просачиваясь в тело сквозь изувеченные слои души эфир начинал понемногу угасать, словно бы не было надежды, что эта душа еще хотя бы один раз сможет ярко воссиять. Ядро Короля Ночи угасало подобно закату дня, и беспробудные ночи, сгустившись в сердце этого человека, приговаривали его бродить в темноте словно слепцу, без единого проблеска света. Мечась, Сюэ Ян кричал и плакал, а когда проблески сознания все же имели место быть, пытался убить себя. Неосознанно, пожалуй даже больше из-за того, что пробуждался он от боли, которая не покидала его ни на миг, и Жэчхи приходилось его удерживать. Змей не ел и не спал, всегда внимательно смотрел и прислушивался, старался как-то проникнуть в эти трещины, чтобы заживить их, но ничего не получалось. Руины прежнего величия — вот чем сейчас была его душа. Скорбное холодное небо высилось над прежним прекрасным миром, стылая земля с острым гравием была под ногами, и больше не росли цветы. Они все погибли, умерли в жестоких мучениях… и даже пепла не осталось, потому что воспоминаний больше не было. Того, кем он был, у Сюэ Яна забрали, а то, что осталось, было лишь обжигающей саму себя пустотой, что вздрагивала от страха и ужаса, потому что глаза Сюэ Яна были слепы, он не видел, а порой даже не слышал, и хотя в пещерах было тихо, ему все равно казалось, что кто-то кричит, и он пугался этого крика. Он не знал, что это кричит он сам, и тот ужасный голос, что звучал в его голове, был его собственным, которого он просто не узнавал. Жэчхи был сокрушен не меньше, он даже не мог уединиться, чтобы скорбеть за любимым, потому что малейший недосмотр — и Сюэ Ян бы покончил с собой. Жэчхи приходилось перевязывать его рот, закрепив между губами плотную ткань, потому что Сюэ Ян в бреду пытался откусить себе язык, он вынужденно обездвиживал его, чтобы тот перестал биться головой о твердый камень. Это были страшные мучения поруганной, практически загубленной души, и даже Сюань Юэ не было рядом, чтобы ему помочь. Он, насколько Жэчхи сумел выяснить, находился в глубине сумрака, и прислушиваясь к барьеру из темной материи можно было услышать кошмарное эхо чьих-то криков, которые не затихали и конца которым не было. Это кричал он, и в каких муках пребывало его тело и душа даже представить было сложно… Проходили дни, недели, месяцы. Сюэ Ян был безволен и холоден, словно сорванная с нитей кукла, и лишь глаза его без устали смотрели вверх. Из его коротких волос Жэчхи вымывал кровь и крошку камней, солому и листья, поскольку то, на чем «почивал» Король Ночи, можно было назвать гнездом, где он, поначалу сжавшись в позу эмбриона, теперь постепенно распрямлял затекшие руки и ноги. Он ничего не говорил, не реагировал на чужой голос, распорядок его дня можно было поделить на сон и сон с открытыми глазами, когда его веки поднимались, давая понять, что он пробудился, однако после никаких движений не было. Он лежал неподвижно, словно мертвец, и лишь грудная клетка его поднималась и опускалась. — Поешь, — приподнимая его так, чтобы он полусидел, Жэчхи сам открывал его губы и захватывая палочками специально переваренный, чтобы был мягче, рис, погружал его в рот юноши, причем сам же и двигал ему челюсть и наклонял голову, чтобы он сглотнул. — Сюэ Ян… зима пришла, выпал первый снег. Глаза юноши так и остались безжизненными, в них не сверкнула даже блеклая искра. Первый снег… он должен был отдать подарок, когда бы выпал первый снег, и именно зимой у Сяо Син Чэня был день рождения. Жэчхи принес ему в наспех сплетённой соломенной корзинке пригоршни снега и погрузил туда ладони Сюэ Яна. Тот даже не вздрогнул. Жэчхи с грустью смотрел, как ничего не происходит, поэтому взяв снег в свою руку начал протирать им лицо Сюэ Яна, чтобы его сухая, в местах потресканная кожа почувствовала этот освежающий холод. — Сюэ Ян… — голос его становился всё тише, руки сами собой опускались. — Сюэ Ян! Юноша не отвечал. Чувствуя, как уже его душу режут на кусочки, он подхватил безвольного, не сопротивляющегося Сюэ Яна на руки и шествуя длинными мудрёными поворотами выбрался на поверхность, снял с юноши выцветший халат и опустил его тело в снег. На снегу его кожа, казалось, белела даже сильнее, и если бы не волосы и глаза он бы слился со снегом как изваяние из белого нефрита. Лежа на боку, обнажённый, слишком исхудавший Сюэ Ян был молчалив и покорен. В месте, где он лежал, снег немного подтаял, но холод не приводил его в чувство, однако по какой-то причине из уголков его ресниц стекли тонкие дорожки слез, пока чуть распахнутые губы начали наливаться синевой. Холодно… так холодно, и не в снеге причина. Как можно пробудить холодом того, кто сгорев оставил после себя лишь жалкие осколки того, что можно было назвать чем-то полноценным. Его жизнь уже подверглась насилию однажды, и вот теперь они завершили начатое. Тусклый взгляд и безвольное выражение лица и правда делали его похожим на ущербную куклу. Худые ноги, худые руки, натягивающие кожу ребра, проступающие на лице скулы… не было ни одного места на его теле, в котором можно было бы угадать его прежнего владельца. То, чем Сюэ Ян был сейчас, напоминало чью-то свершенную месть, которую так и не завершила смерть. И Жэчхи не знал, что он должен делать, в кого же просить помощи. Он было задумался, чтобы навсегда увести Сюэ Яна из этой страны и вернуть его туда, где он родился и где должен был жить, однако понимал, что хоть стена между государствами и разрушена, но талисманом перемещения такой путь не преодолеть, и пешком Сюэ Яну такое путешествие не выдержать. К тому же… юношу уже искали верхние боги, от которых Жэчхи и спрятался в пещерах наиболее погруженных в хаос земель, ближе к печально известной горе Луаньцзан, только гораздо дальше, дабы некроэнергия не добила и без того ущербного Сюэ Яна. Чем дальше на север, тем ближе будет клан Ци Шань Вэнь, практикующий тёмную магию и запретное колдовство. Это был единственный клан, который в своих богах имел и сумрачных, остальные же кланы были поприщем исключительно Верхних Небес. Нигде не было им покоя, нигде они не могли найти убежища. — Сюэ Ян… — дрожащей рукой касаясь его холодного плеча, Жэчхи склонил голову, из-за чего черные пряди упали ему на лицо. — Не знаю ради чего, не знаю как, но ты должен жить. Всё не может закончиться вот так, хоть мы и проиграли. Ты потерял свою душу, а Сюань Юэ потерял тебя. Я думаю, что если он сумеет оправиться, он вернется, и тогда быть может твоя давняя мечта быть всегда подле него сбудется, и ты обретешь покой там, где царит бесконечная тьма, в которой ты будешь править. Но не такой судьбы он для тебя хотел, и позднее ты ведь сам так же подумал. Тот человек, он… он ведь ждет тебя, потому что ты наверняка обещал вернуться. Так вернись же, вернись ради него. Уверен, он умирает не меньше, потому что… он помнит тебя, и он ждет, а тот, кого захватило ожидание, уже не способен жить так, как жил до этого. Тебя любят, все тебя любят, просто… твоя любовь проклята отнимать как у них, так и у тебя самого. Он был согласен сказать что угодно, лишь бы Сюэ Ян очнулся, и сам не счелся, как низко склонился к его белому, словно мрамор, лицу и прижался лбом к виску, пока губы шептали у самого уха, из-за чего оно немного порозовело, поскольку было согрето тёплым, прерывающимся словно от всхлипов дыханием. Сюэ Ян молчал. Слышал он ли инет, видел или не видел, но этот царствующий повсюду белый цвет был таким ярким, что невольно в его глазах потемнело от такого изобилия света. Белый, белый… безжизненно белый, цвет скорби и утраты. Но отчего-то сердце юноши легонько встрепенулось. Этот цвет… он любит его или ненавидит? Почему от его присутствия в груди что-то поднимается и терзает изнутри? Он любит, ненавидит, или… Рука незаметно дернулась, едва зашевелившись. На белом снегу проступали тени и очертания человеческого тела, пробудив свет в его глазах. Кто-то стоял там, вдали, стоял неподвижно и… улыбался тихой мирной улыбкой, будто ожидая кого-то наконец увидел его. Свет в глазах Сюэ Яна начал дрожать, и будто в ответ на это ему протянули руки. «Вставай, — мягко прозвучало в его голове и затем повторилось: — Вставай…» Это был не приказ, это была даже не просьба. Это прозвучало так же естественно, как и протянута рука помощи тому, кто в ней нуждается. Тебя просят подняться, потому что ты не должен вот так вот лежать, ибо тот, кто это увидит, не поймёт, почему же ты лежишь и не шевелишься, если еще живой. «Вставай, — шаги медленно приближались к нему, кто-то присел рядом, но Жэчхи даже не шевелился, продолжая поглаживать Сюэ Яна по сухим волосам даже не видя, как глаза юноши начали понемногу оживать. — Вставай. Я буду ждать…» Белая теплая накидка укрыла его тело. Владелец этого мягкого приглушенного голоса снял её с себя и укрыл ею юношу, лицо его, должно быть, излучало тепло, но Сюэ Ян не видел глаз, только губы, тонкие и красивые, чьи уголки приподнимала нежная улыбка. Но что-то было не так, ведь среди этого белого света была какая-то зловещая тень, и Сюэ Ян понял, что стоило ему поднять свою руку и попытаться коснутся незнакомца, как эта страшная тень тут же отошла от его тела и перекинулась на этого человека. Ранее этот незнакомец не отбрасывал тень, но стоило ему приблизится к Сюэ Яну, и эта тень зловеще растянулась на снегу. «Буду ждать, — голос незнакомца был нежен, вот только… только он начал хрипеть, поскольку на белой коже его горла проступила алая тонкая полоса, из которой стремительно начала течь кровь. — Буду ждать, буду ждать… люблю…» Он улыбался, пока из его горла водопадом хлестала кровь, устрашающими алыми всплесками покрывая собой снег. Вскоре незнакомец уже не мог сидеть рядом с ним, он повалился на бок, продолжая истекать кровью, и ужаснувшись этому Сюэ Ян начал дёргаться, но его будто что-то сдерживало, не давало пошевелиться. А тем временем кровь медленной волной приближалась к нему, согревая его заледенелые ноги, и вскоре снег под ним превратился в теплый красный бархат чьей-то жизни, что буквально вытекая ему в ладони спасла его от этого холода. Только благодаря этому теплу он наконец очнулся, его веки встрепенулись, и Жэчхи, ощутив движение, резко отнял от него свое лицо, всматриваясь в медленно обретающие блеск глаза. — Ты очнулся… — сомкнув ладони на его щеках, он, не веря, улыбнулся. — Сюэ Ян, ты узнаешь меня, ты знаешь кто я? Не дожидаясь ответа он немедленно прижал его к себе, слыша как из горла юноши рвутся какие-то хриплые звуки, и среди них Жэчхи сумел разобрать лишь одно слово. Холодно… …Упрямо смотря на богиню, Жэчхи ни единым мускулом своего лица не выдал истинного положения дел. Да, Сюэ Ян был жив, и да, так получилось, что он сбежал, и Жэчхи догадывался, куда он держал путь. Змей не сумел до конца выяснить всю ущербность его новой личности, однако беря в расчёт, что ранние воспоминания Сюэ Яна живы, то, к чему он будет стремиться, определённо станет местью. — Сюэ Ян должен умереть, — будто озвучивая приговор, Бао Шань Саньжэнь не сводила с Жэчхи своего взгляда, и змей понял, что «торг» закончился. — И я говорю это не ради своего ученика, и не из-за того, что Сюань Юэ убил моих братьев. У этого человека отняли слишком много, он будто расплачивается за злодеяния которых не совершал. Ты спасаешь не его, а то, что осталось, но как ему жить с этим «осталось»? Разве же это не пытка, бродить по миру в полном незнании себя и своей сущности, в потерянности и беспросветности. Проклятия, что на нем висят, при жизни снять уже не удастся… — Лицемерка, — усмехнулся Жэчхи. — Значит ранее ты лгала мне о том, что хочешь забрать его на гору, чтобы помочь. — Ему поможет лишь смерть! — взъярилась богиня. — Пойми всю неизбежность того, что может произойти, если он останется жив. Он причина множества бед, которые может совершить Сюань Юэ, и сколько невинных падет среди тех, кого втянет в воронку этой бессмысленной бойни! Да, Верхний мир совершил преступление, но совершенного не воротишь, однако прибытие Сюань Юэ в Да-Ло еще не все последствия, которыми он ответил на это преступление. Уже теперь, когда Сюэ Ян «мёртв», когда он так ущербен, когда уже почти нечего стало защищать помоги мне свести возможные потери к минимуму, ценой… — Его души? — спокойно спросил Жэчхи. — И ты так легко об этом говоришь, потому что он всего лишь человек, верно? Не бог, не Карма, а просто человек, которого можно убрать и с легкостью заменить другим, да? И потеря которого в численном сравнении не представляет собой ничего, ведь один это не тысяча, так ты рассуждаешь, такой справедливостью ты руководишься? Твой разум, как типичный разум небожителя, измеряет лишь числами, а не содержанием… Богиня осторожно всматривалась в его совершенно спокойное лицо, и чем дальше говорил Жэчхи, тем более опасно приглушался его голос. — Знаешь, чем мы отличаемся от вас? В выводах. У нас обоих, касты богов и сумрачных существ, есть прекраснейший пример того, как между одной душой и целым миром выбрали мир, и проиграли. Я вспоминаю о демоне Тысячелетней войны. Еще мой отец говорил, что он хоть и был так силен, однако совершил ту же ошибку, которую так стремишься совершить ты: он выбрал этот чертов мир, дабы избежать больших, как он думал, жертв, и потерял то, что называл своей душой. Миром, подлинным миром, Саньжэнь, была та душа, а не созданная материя, что воплощает собой содержимое серединного пространства. Ты хочешь спасти сотни душ пожертвовав всего одной, но ты ведь тоже понимаешь, что для кого-то эта одна единственная душа — целая Вселенная. Не смей судить нас за то, что мы до последнего вздоха будем защищать то, что представляет для нас Всё. У вас нет права приговаривать его к смерти, оправдываясь лишь тем, что это спасет остальных. Кто же тогда спасет Сюэ Яна? Вы принесете в жертву хотя бы одну душу, чтобы помочь ему выбраться из бездны? Почему тогда он должен стать тем, чья смерть не даст упасть в эту бездну другим, почему же им так легко хотят пожертвовать ради других! Только из-за числа? Ваши замыслы найдут отражение, Саньжэнь, и ты увидишь, как сумрачный, презираемый вами мир отвечает на подобную «справедливость». Взгляд Жэчхи стал расплывчатей. Он отчего-то вспоминал свою собственную жизнь. — Наша любовь погублена навеки, — тихо сказал он. — И сейчас мы живы лишь потому, что защищаем остатки. Воспоминания Сюэ Яна мертвы, но душа его жива. Ты говоришь, что он станет причиной смерти Сяо Син Чэня… но разве же он уже не умер за него? Если так, то твой ученик точно так же обязан умереть за него, и не потому что «око за око», а потому что «во веки вечные». Сказав это, змей развернулся и неторопливо исчез в зловещей темноте прилегающего леса.

***

Это была ситуация, которой слова «неразрешимо» и «обреченность» подходили больше всего, хотя и их было недостаточно, чтобы описать всю суть настигшего кошмара. После той злополучной ночи, когда финальным аккордом встряски Небес стало прибытие Янь-вана, который пришел даже не для того, чтобы усмирить буйного бога как Первый господин и Владыка сумрака, а лишь за тем, чтобы спасти его от него же, стало очень и очень большим потрясением. Богиня понимала, что на этом, скорее всего, ничего не закончится, и даже если Сюань Юэ оправиться от своих ран, он не станет сидеть на месте. Он будет мстить, и будет мстить жестоко. Не одними Небесами ограничивалась его месть, просто он, как и Гун-Гун, не успел закончить начатое, точнее дать понять, чего именно он хочет. Сюэ Ян остался жив, а значит причина его смерти так же оставалась неизменной. Отец не может выбирать меж двух сыновей, но Бао Шань Саньжэнь не могла знать, что в связи с катастрофическим положением дел и уже ставшей открытой охоты на Короля Ночи, этот выбор уже сделан. Боги очень сильно старались обнаружить Сюэ Яна раньше, чем вернется Сюань Юэ, и Саньжэнь так же его искала. Она не была уверена сумеет ли своими руками оборвать его жизнь, однако ломая голову над всем этим безумием не понимала какой может быть другой выход. Изначально причиной всего стало именно существование Короля Ночи. Боги, страшась за свою власть, сделали свой ход, но неудачно, а через много лет повторили попытку, потому что Сюань Юэ слишком быстро возводил Короля Ночи в ранг сильного и волевого человека, который был прекрасно выучен и уже был способен представлять угрозу. Свой вклад сделал и Божественный пик, восстановивший его после разлуки со Вторым господином и подаривший Сяо Син Чэня. Сюэ Ян становился слишком силен, и несмотря на то, что его выбор пал на мужчину, он все равно оставался душой души Сюань Юэ, которая могла начать множиться тем же способом, которым была рождена. Сейчас, когда уже многое произошло, ситуация усложнялась тем, что на него открыто охотились даже не столько, чтобы убить, а чтобы… извлечь этот эфир, ведь существование Сюэ Яна было единственной гарантией того, что в случае возможной смерти Сюань Юэ именно благодаря той слезе, что покоилась в основе души Короля Ночи, будет возможно восстановить душу Второго господина, дать ей новое начало, или… или обладая ею вырастить кого-то еще с теми же силами и способностями, и направить его туда, куда нужно. Вот почему Саньжэнь так боялась, она хотела найти Сюэ Яна первой и тихо убить, лишив юношу страданий, ведь то, что задумывали сделать боги, было… немыслимым зверством. Попади к ним в руки юноша, и что с ним станет? Боги не были уверены, выживет Сюань Юэ или нет, а поскольку всё тайное стало явным, то теперь пришла пора защищаться и, возможно, даже воевать. Сюэ Ян был им необходим как наиболее сильная страховка на случай повторного вторжения, ведь стрел бездны у них больше не было, а у сумрака была вся некроэнергия и темная материя, которую спустить с цепи мог лишь один щелчок пальцами… Встреча с Жэчхи и его ответ по-своему усложнили ситуацию. Он был старше богини и опыт его жизни был более насыщенным, и пусть внутренне он признавал рациональность её слов, душа змея всё равно взывала совершенно к иному. Если подумать, то скольких должны предать той же участи просто потому, что они кому-то неугодны или потому что они причина чему-то. Сюэ Ян был чистой невинной душой, что мечтала, надеялась, любила… Он не был виноват в том, что стал кому-то неугоден, и тьма, которую презирали во всем мире, стала в его защиту, но к сожалению, уберечь так и не смогла. Свет доверия и любви Сюань Юэ, что он проявил вверив его Саньжэнь, стало причиной того, что эта душа воспламенилась алым пламенем практически у него перед глазами… и этот свет больше не вернуть, он умер так же, как умерли воспоминания Короля Ночи. — Передай Син Чэню, что ближе к вечеру я желаю его видеть, — когда богиня вернулась на гору, это было первым, что она велела приближенному к ней адепту. — И позови братьев, мне нужно с ними… Её речь оборвалась сразу же, как только она увидела немного поникший взгляд Юн Синя. — В чем дело? — настороженно спросила Саньжэнь. — Они… ушли. Глаза богини слегка расширились. — Как это ушли? Давно ли? — Где-то спустя месяц после вашего отбытия, — ответил адепт. — Оставили все свои вещи и покинули гору тайком, ночью. Мы заметили их отсутствие из-за воя кошек, которых прикармливал Лао. В комнате братьев осталось всё, кроме них самих. Вдохнув поглубже богиня махнула рукой, изъявляя желание побыть в одиночестве. Скорее всего братья как-то узнали о том, что Лунъю погиб, и быть может такой неожиданный уход с горы как-то связан с тем, что они желают обнаружить убийцу, коим является… Сюэ Ян. Положение дел набирало катастрофический оборот. Больше всего богиня боялась мести Сюань Юэ, что не сумев победить Небеса он выберет местом сражения серединный мир, то есть человеческий, и предаст уничтожению сотни невинных жизней, что втянет в водоворот этих событий. Он будет мстить, она была уверена в этом, вот только способ мести пока оставался загадкой, и пока он не давал о себе знать, богиня предпочла замалчивать свои подозрения перед Небесами, дабы не спровоцировать какие-то неожиданные действия с их стороны. Мечась между противоречиями она мучительно обдумывала возможный план действий. Теперь, когда после встречи с Жэчхи она немного успокоилась тем, что змей, похоже, и правда не знал, где же затаился Сюэ Ян, а если уж он не знал, значит и верхним богам будет нелегко его найти, Поднебесная огромная, есть куда спрятаться, то теперь вопрос об убийстве Короля Ночи казался ей чем-то безумным и греховным. Да, поддавшись остроте эмоций это было первым, что пришло в голову богине, но она не сказала змею о том, что больше опасалась именно того, что случится, если Сюэ Ян попадет в руки богов, почему первым посылом тихо убить его был страх за те возможные мучения, которые его заставят пережить, если всерьез попытаются украсть его эфир. «Несчастное дитя, — практически хватаясь руками за голову, скорбно думала богиня. — В какой же страшный переплет ты попал, что даже будучи богиней я не ведаю, как же тебе помочь…» Она была согласна замарать свои руки кровью и без сопротивления сдаться мести Сюань Юэ. Да, это могло бы спасти много жизней, ведь пока Сюэ Ян жив, тьма, что всегда стояла за его спиной, будет отстаивать его жизнь насмерть. К тому же сейчас, когда юношу некому было защитить, та тьма, что скрывает свои злодеяния за светом нацелилась на него с такими намерениями, что мысли Саньжэнь об убийстве можно было бы принять за жест милосердия, ведь сотвори боги то, что они уже задумали, и от такого удара несчастный бог самоубийц уже не сможет оправиться. Именно в том, что Сюэ Ян остался жив, была надежда и опасность того, что Сюань Юэ вернется… — Даже инстинкт матери так не привязан к своим детям, как привязан к Сюэ Яну Сюань Юэ, — тихо молвила богиня. — Словно раненый зверь он будет забиваться в угол и закрывать своим телом детеныша, поставив под урон собственное тело, пока не испустит дух. Страшно лишь то, скольких он изживет до того, как это случится… Вот к чему привели злодеяния богов, что лишь от одного существования Сюэ Яна зависят многие другие, ни в чем не повинные жизни, которые способна отнять месть за это преступление. Многие факты заставляли сильно сомневаться в том, что богам удастся перетащить на свою сторону Карму лишь тем, что та лично вручила эфир, частью которого является Вэй У Сянь, богу самоубийц, и что якобы он не имеет права чинить ему зло. Он как раз и имеет, потому что он стал их хозяином в тот же момент, как эфир вложили ему в ладони, и если эти ладони сомкнутся в мертвой хватке, Карма излишне не зациклит на этом свое внимание, но боги не ведали о таком положении дел, наивно полагая, что это не так. Сюань Юэ не знал подлости в своих поступках, всегда действовал открыто и по соображениям разума, почему Карма так сильно благоволила ему. То, что она находилась в Да-Ло, не приписывало её к сторонникам богов, она восседала на этой вершине мира, потому что смогла её захватить. Поэтому богиня металась в поисках выхода, ведь чтобы спасти эти невинные жизни нужно было погубить жизнь еще более невинную, которую практически довели до гибели, но она все еще трепыхалась в этом мире, пытаясь вновь подняться на ноги. Решать нужно было немедленно, пока барьеры сумрака так и оставались закрытыми, что означало, что Сюань Юэ все еще внизу и не сможет вмешаться. Допустим был вариант, что Второй господин каким-то чудом не станет искать мести и просто захочет забрать его обратно в сумрак, однако причинив такой урон Небесам пути назад уже не было. Небеса охотились за Сюэ Яном, на своей горе Саньжэнь уже спрятать его не могла, а вступать в битву с теми, кто, как и она, в ту ночь понес потери родных не позволяло чувство долга и совести. Никто не хотел этой войны, но ни один не собирался останавливаться. Посеянное дало всход, и так или иначе эти плоды придется пожинать даже тем, кто был невиновен. Вопрос об убийстве Сюэ Яна был так нестерпим еще и потому, что его никак не могли найти, что давало дополнительное время обдумать возможные варианты и преисполнится новой порцией сомнений. Саньжэнь понимала, что в сравнении с сотнями других одна жизнь не значила ничего, но это были лишь цифры, потому что одна жизнь подобна искре — упав на сухие листья способна вызвать пожар, а оставшись в темноте станет единственным источником света, судьба которому сгинуть, если не вмешаются чьи-то силы. «Сможешь ли ты его убить?.. — непрерывно спрашивала у себя Саньжэнь. — Если убить его равносильно тому, чтобы всадить меч в сердце самого Сюань Юэ. Они хоть и не единое целое, однако, однако…» Ведь содержимое мира тоже не считается одним целым, однако всё же является частью его. Неделимое — вот чем они были. Ноги Саньжэнь подкосились, богиня не выдержала веса того бремени, что давило на её душу, и в изнеможении присела, прижимая ладони к лицу. Она видела это страшное неизменное будущее. Оставить Сюэ Яна в живых — значит дать верхним богам возможность захватить его, как и оставить причину, по которой Сюань Юэ так или иначе потребует плату за то, что ему учинили. Убить же его — значит положить конец страданиям этого юноши, но такой поступок практически добьет самого Сюань Юэ, и он все равно будет мстить. Она не желала юноше зла, как и не желала его смерти, но всё его существо так сильно было связано с риском чего-то зловещего и непоправимого… Чтобы решить проблему с одним человеком нужно было обратиться к другому человеку, вот почему Бао Шань Саньжэнь пожелала видеть Син Чэня. Ей нужно было сказать ему и услышать, что скажет он сам. Тьма сгущалась, и постепенно на гору опускались сумерки приближающейся ночи. Из потемневшего неба зловеще начали падать крупные хлопья снега, что укрывая собой безлистные деревья и черную землю походили на пепел какого-нибудь большого пожара, который скорбное завывание холодного ветра разносит повсюду, дабы каждый знал — случилось то, что принесло разрушение. Хотя Саньжэнь и не уточнила, где Син Чэню ждать её, он и без того знал, что богиня так или иначе найдет его где бы он ни был, поэтому дабы не появиться как привидение из воздуха, богиня материализовала в руке простой бумажный фонарь на бамбуковой палке, в котором весело мерцало золотистое свечение, наполняя эту скорбную белую пустыню хотя бы искрой живого света. Она нашла его сидящим на камне у пустотелого дерева магнолии, чьи ветви под давлением энергии горы немного скручивались, хотя и не должны были. Богиня не видела его с того самого дня, когда Сюань Юэ извлек из его глаз демона, и с тех пор Син Чэнь должен был восстановиться, однако, чем ближе богиня подходила, тем отчётливей видела практически серое, с бледными обветренными губами лицо, и неподвижное тело в длинном, кажется великоватом, как для него, халате. На деле же он так похудел, что вся его одежда стала ему слишком просторна. На плечах Сяо Син Чэня была очень красивая накидка с вышитыми узорами на внутренней подкладке и рукавах, с меховым воротником. Волосы были распущены, однако по их внешнему виду можно было заключить, что за ними либо очень плохо ухаживали, либо состояние здоровья Син Чэня и правда оставляло желать лучшего. Впечатление создавалось такое, будто из него извлекли душу, оставив лишь пустую оболочку плоти. Подойдя, богиня остановилась в шаге от него и продолжала молча смотреть. Фонарь освещал его лицо, на котором не было никаких других эмоций, кроме эмоций скорби и страдания. Глаза смотрели вперед себя, однако веки были неподвижны, он даже не мигал. — Так странно, — тихо сказал он. — Всю жизнь я мечтал вот так просто сидеть в тишине и покое, и видеть то, что окружает меня, — он поднял глаза, но лицо к богине так и не повернул. — Почему же сейчас, когда я вижу всё так отчетливо, мое сердце разрывается от боли, и руки без устали дрожат… Мне не укротить этот холод, что расползается по моим венам и острыми шипами ранит сердце. Отчего же так холодно, отчего же? Он, наконец, обратил на неё свой взор и посмотрел в чуть вздрогнувшие глаза Бао Шань Саньжэнь. — Скажите мне, — практически самими губами попросил он. — Скажите мне всё как есть… и не лгите. Вы пришли одни. Где-то на самом краю мира дотлевали нежные цветы любви. Небесное пламя погубило их, оставив лишь дотлевающие угольки, что багровея в черноте ночи теряли свое последнее тепло. Син Чэнь сидел довольно ровно, голова его была ни слишком опущена, ни вздернута. Будто балансируя между этими двумя состояниями она казалась близкой к тому, что шея просто не удержала бы её вес, и склоняясь эта голова потащила бы его всего вниз, туда, где под ногами расстилался белый ковер снега. — Чэн Мэй… — медленно начала Саньжэнь, не увидев, как сильнее сжались в рукавах пальцы Сяо Син Чэня. — Мёртв. Тишина оглушила мгновенно. Падающие снежинки замедлили свой полет, став похожими на пух из крыльев разорванных в клочья птиц. Губы Син Чэня невольно приоткрылись, лицо чуть вытянулось, глаза не мигая смотрели сквозь время и пространство, видя что-то такое, из-за чего с уголков ресниц стекли тонкие дорожки слез. Его веки наконец дрогнули, будто в неверии услышанного, но тем не менее губы тут же сомкнулись, и он тяжело выдохнул горячий пар воздуха, что ранее задержал в легких. Видно было как он всячески пытается подавить то, как начинает задыхаться, его грудная клетка вздымалась слишком быстро. Сжав зубы он так же попытался подавить приступ новой волны слез, но поднимаясь она нестерпимым жаром уже обжигала ему лицо. Его дыхание срывалось все сильнее и сильнее, но вдруг он довольно плавно замедлился, медленно опустил и вновь поднял веки. Поддернув ворот он снял с себя накидку, она легко сползла с его плеч и упала на камень. Встав, Сяо Син Чэнь разжал ладонь, оставив на камне что-то еще, что издало легкий тонкий звук, и повернувшись к богине спиной начал медленно уходить от неё. С горы спускалась снежная буря, было видно, как она закрыла вершины гор, и Саньжэнь обеспокоенно спросила: — Куда ты идешь? Впервые ученик не ответил ни на её вопрос, ни на её зов. Он медленно и тяжело брел сквозь снег, длинные рукава и полы халата были словно кандалы, что замедляли его, но он продолжал идти вперед, таща за собой эти «цепи». Его губы дрожали, но этой дрожи не сравниться с той, что разрывала ему грудь. Шаги Син Чэня вели его в никуда, однако это в никуда не было выстелено белым ковром: губы Сяо Син Чэня окрасил ярко алый, что сползая по его подбородку скользнул вдоль шеи, подвижной змеей пробираясь под одежду. Он не выдержал и кашлянул один раз, затем еще, и после серии таких вот хриплых звуков его горло буквально начало извергать из себя кровь, что падая на снег будто рассыпалась по нему лепестками кроваво-красных цветов. Пошатнувшись, он не удержал равновесие и упал, тяжело повалившись на землю, продолжив хрипеть уже на ней. Черные длинные волосы разметались по снегу словно безжизненные ветви, на которых распускались эти самые кровавые цветы. — Син Чэнь! — подбежав к нему, Саньжэнь сразу поняла, что это не обычная кровавая рвота. Сяо Син Чэнь принял что-то, что начало сжигать и ранить его изнутри. Еще до того, как он упал, Бао Шань Саньжэнь с подозрением подошла к камню, начав искать в складках оставленной одежды то, что издало такой непривычный звук. Это был недлинный тонкий пузырек с чем-то прозрачным, и подняв затычку богиня по запаху поняла, что это не яд, а скорее… противоядие. Но от чего? Вздрогнув, богиня со смесью удивления и страха посмотрела на истекающего кровью Сяо Син Чэня, снег под которым уже стал алым от крови, и половина его лица, испачкавшись в ней, напоминала половинку демонической маски. Он выпил яд еще до того, как она пришла, выпил, несмотря на то, что еще не знал ответ, но все же, если боги были бы милостивы, он открыл бы пузырек с противоядием. Когда богиня покинула его в ту ночь, он никак не мог успокоиться. Страх, чувство вины, тяжесть собственного бессилия и постоянно мучавшая его боль терзали тело молодого адепта. Он не мог ни есть, ни спать, лишь постоянно порывался уйти, его тело подчинялось зову сердца, что неустанно гнало его в ту бамбуковую рощу, словно бы лелея безумную мысль о том, что там его будет ждать «он». Шли дни, вестей не приходило, состояние Сяо Син Чэня ухудшалось. Его глаза спасти удалось, он даже не поверил, когда однажды утром открыв их так четко увидел всё, что первой возникшей мыслью было позвать Чэн Мэя, чтобы сказать ему радостную весть, но улыбка на его лице тут же угасла, стоило ему вспомнить, что эта весть не может быть радостной. В обмен на его глаза любимый ушел туда, откуда до сих пор не вернулся, и Син Чэнь не ведал ни где его искать, ни что же ему самому делать. Он лишь просил вернуть себя в деревянную пристройку, чтобы быть ближе к бамбуковой чаще, проводил там дни и ночи, и единственным, чем были заняты его глаза, разум и руки, это белая накидка, на которой он сам вышивал узоры. Он очнулся лишь тогда, когда понял, что выпал первый снег. Сердце заболело с двойной силой, и худое измождённое лицо скривила маска боли, осязаемое страдание сочилось из уголков ресниц. Когда ему донесли, что богиня вернулась и желает его видеть, он первым делом спросил пришла ли она одна. Ему ответили, что да. Сяо Син Чэнь безмолвно кивнул и жестом попросил, чтобы его оставили одного. Поднявшись в «белокаменный дворец» он вошёл туда, куда не входил два месяца — в комнату Сюэ Яна. Зайдя внутрь он практически не глядя прошел к левому углу, дрожащими пальцами отодрал часть ранее подпиленной доски и вытащил из тайника два пузырька. Один был с ядом, другой же был противоядием. Этот яд сделал сам Сюэ Ян, назвав его «быстрой смертью». Сяо Син Чэнь всегда видел, как он чего-то боится, и однажды поделившись с ним юноша сказал, что его судьба была черна изначально, будто кто-то приложил руку к тем событиям, что произошли с ним в прошлом, и теперь, когда ему есть что терять, и что если он потеряет так и не сумев защитить, то не станет и не сможет с этим жить. «Быстрая смерть» должна была скорейше отправить его вслед за дорогим ему человеком, если судьба отнимет его у него. На вопрос, отчего бы не использовать меч, Сюэ Ян рассмеялся и сказал, что излишнего драматизма ни к чему. Это чувства умирают громко, а смерть должна быть тихой и простой, как поцелуй перед сном. — Перед вечным сном, — его красивая улыбка шла вразрез с такими страшными словами, но лицо его было спокойно, он даже улыбался, а голос мягчайшим бархатом ласкал уши. — Я твой, я весь твой, без тебя нет и меня, понимаешь? Я принадлежу тебе телом и душой, жизнью и смертью. «Во веки вечные», помнишь? Моя Вечность всегда будет с тобой… «Моя Вечность всегда будет с тобой, — угасающее пламя его мыслей заглушало все внешние звуки. — Давай вместе отправимся в персиковый источник, где нам никогда не будет холодно…» Ответ богини убил в нем последнюю надежду, и стоило ей окончательно умереть, как свет в его зрячих глазах исчез, а душа замерла, словно её сковало снегами и льдом. Действительно, долой излишний драматизм. Нет тебя, нет и меня — какая еще нужна причина? Внешне порывы Сюэ Яна казались поверхностными и хаотичными, потому что он доступно и просто излагал свои мысли, даже если они были вот такими. Он не прибегал ни к идиомам, ни к рифме, ни к оправданиям. Он был прост и естественен, как ветер, что сегодня ласкает тебя своим теплым дуновением, а завтра превратится в бурю и разрушит твой дом, а тебе самому сломает кости. Но Сяо Син Чэнь любил этот ветер, он любил всё в нем, потому что Сюэ Ян был тем, кто он есть, и для него, Син Чэня, он был Всем. Но теперь этого ветра больше не было, и сокрытая в сердце любовь взывала отправиться вслед за ним… Саньжэнь, что склонившись над Син Чэнем вливала меж его окровавленных губ противоядие, не сводила с него взгляда. — Не пытайся, это не та смерть, что предначертана тебе… — тихо шептала она. — Мне действительно жаль, но «Чэн Мэй», которого ты знал, на самом деле мертв, и его уже не вернуть. Но я пытаюсь найти хотя бы тень того человека, которого ты любишь настолько, что жертвуешь его страданиям свою жизнь. Но как же мне смириться с тем, что… что если вы встретитесь он, он… хочет того или нет, даже если это и ему самому разобьет сердце… он покончит с тобой, понимаешь? Веки Сяо Син Чэня медленно поднялись. Богиня никак не ожидала, что он еще способен оставаться в сознании, поскольку та боль, что терзала его внутренние органы, должна была лишить его чувств. Она не знала, что очнулся он как раз от боли, и сквозь белый шум в своей голове услышал часть её слов. — В…верни его, — хрипло отозвался он. — Любым… верни мне его, верни, или я сам… — Син Чэнь, — с глаз богини стекали крупные слезы. — Пойми, если ты покинешь гору и встретишь его, ты… погибнешь самой мучительной смертью. Он уже не тот, которым ты его помнил, и ты не узнаешь его, покуда никогда не видел. То, чем он станет, может разбить твою любовь к нему и заставит возненавидеть этого несчастного человека. Син Чэнь, будущее неизвестно, и еще не ясно, что предпримет его «отец». Если он вспомнит, кто ты такой, он… Тело Сяо Син Чэня начала бить крупная дрожь, он не сводил немигающих черных глаз с богини, и это окровавленное, изможденное лицо, глаза которого смотрели на неё «так», заставило дыхание богини сорваться. Она задыхалась, смотря в эти глаза. — Верни мне его… — продолжал умолять Сяо Син Чэнь. — Даже если он мой приговор… я все равно не смогу жить с этим чувством вины. Если такова судьба, значит я должен умереть за него, как он «умер» за меня. «Пойми же ты, мертва его любовь к тебе, он забыл тебя и больше никогда не вспомнит! — едва ли не закричала богиня. — Того человека, за которого ты хочешь сразиться или пожертвовать собой, больше не существует…» Сжав зубы, богиня чувствовала, что втягивает не холодный воздух, а раскалённое пламя, что горячими языками лизало ей легкие. — Син Чэнь, — держа его за руку, Бао Шань Саньжэнь омывала его лицо своими чистыми горячими слезами. — Син Чэнь, Син Чэнь… Без него он не будет жить, а с ним… с ним он обречёт себя на мучительную гибель, ведь что еще может довести до самоубийства, как не отчаяние и страдания, что туманят разум и сердце настолько, что человек добровольно прыгает в объятия смерти, которую сам же себя и учиняет. Но если так подумать, то каким же человеком должен стать Сюэ Ян, чтобы он, Сяо Син Чэнь, не сумел этого выдержать. Что же он должен сделать, чтобы это проклятие нашло лазейку, просочившись в разум Сяо Син Чэня, и сокрушило бы его на этот последний шаг. — Ты должен быть сильным… для начала, — притянув его к себе, богиня перепачкалась его кровью, однако её объятия были так сильны, что практически душили постепенно приходящего в себя адепта. — Я не дам тебе уйти с горы, пока ты так слаб. Если станешь достаточно сильным, чтобы я видела, что ты способен выстоять хотя бы перед тем злом, что не имеет отношения к твоей судьбе… Разумеется, она говорила те вещи, которые бы заставили этого несчастного вновь твердо стоять на ногах, но, как и прежде, она была непреклонна в том, что Сяо Син Чэнь не покинет гору. Пока Сюэ Ян не обнаружил себя, что автоматически лишает адепта действий для бессмысленных поисков, она сумеет удерживать Син Чэня хотя бы от попыток самому разрешиться от нависшего над ним проклятия, остальное было во власти будущих событий. Он был слишком слаб, и это сыграло богине на руку, ведь в том состоянии, в котором он был сейчас, его сил было недостаточно для каких-либо активных действий, а чтобы стать сильнее, он будет вынужден выйти из этого пагубного состояния. Бао Шань Саньжэнь прижала ладони к его лицу, заставив посмотреть на себя. — Но все равно прошу, подумай о том, что я сейчас скажу: даже встретив его ты не узнаешь этого человека ни глазами, ни душой, и он не узнает тебя, и то, как ты его любил, и как ты любил его. Руками этого юноши заставили убить того, кто был ему дорог в его прошлой жизни, и он убил, понимаешь? Прошу, Син Чэнь, подумай какой груз вины падет на его истерзанную душу, если это проклятие сбудется, и он каким-то образом поймет, кем ты для него был. Умоляю тебя, дай мне время, чтобы я хотя бы попыталась переломить ход событий, я… найду его, обещаю, но если не смогу вернуть, прошу тебя… не рвись искать его. Губы Син Чэня задрожали, он вновь захрипел, и взгляд богини стал серьезней. Она поняла, что своими словами неосознанно ранила его сердце, усугубив и без того печальное положение. — Я должен… — приблизившись к её уху, тихо хрипел он. — Должен… мы обещали друг другу… он ведь так боится одиночества, темноты… — Его тьма такова, что поглотит твой свет! — не выдержав, Саньжэнь снова обняла его лицо ладонями и практически выкрикнула ему это, впившись в его глаза отчаянным взглядом. — Ты умрешь, дитя, умрешь в страшных мучениях! Бог самоубийц проклял тебя и… его, прокляв нерушимым заветом крови и души. Вы обречены умереть, будучи поверженными и разбитыми, если снова встретитесь. Он не должен был влюбиться в тебя, и ты не должен был любить его, потому что… потому что… Син Чэнь как смог оттолкнул её от себя слабыми дрожащими руками и упал спиной на снег, выдыхая плотные клубы пара, что поднимались к темно-серому небу. Снег валил беспощадно, постепенно срывался всё более холодный ветер. — Невежды… — голос его неожиданно окреп, он даже улыбнулся. — Ты ничего не знаешь… Он ждет меня, даже если сам этого не помнит. Он взял с меня клятву, что наша жизнь и смерть всегда будет идти рука об руку. Я не оставлю его во тьме, даже если это его единственный шанс выжить, потому что он сам бы этого не хотел. Одной бессмысленной жизни он предпочел бы миг осознанной смерти. Теперь я понял, чего же он так боялся. Он боялся тьмы, что лишит его этого света, — Сяо Син Чэнь кивком головы указал на себя. — Я должен вернуть ему этот свет, даже если он в итоге поглотит его, потому что я знаю… знаю, как он боится темноты. Он плачет, потому что она его пугает. Ты хочешь, чтобы я оставил его один на один с «такой» жизнью? Мы оба стали боятся темноты после того, как встретили друг друга, хотя раньше в ней же и искали утешения. Ни я, ни он более не желаем в неё возвращаться. Его любовь была так сильна, что с самого начала он желал отдать за меня свою жизнь… Син Чэнь издал хриплый мрачный смешок. — Я живу, чтобы быть этим светом, — тихо сказал он. — Он спас меня, чтобы я спас его… даже если он больше не помнит об этом. Он хотел сказать что-то еще, но сознание покинуло его тело, а вслед за ним ушла и эта неожиданно окрепшая волна самоубийственного намерения пойти ко дну вместе с любимым. Наверное, только в этом мире истинная любовь вынуждена принимать форму страдания, что будет сражаться до последнего, дабы хотя бы умереть вместе. Жестоко… это было слишком жестоко, и богиня оказалась бессильной. Её могущество уступало одной единственной искре, что была способна зажечь сильнейшее пламя, или же стать угасающей печалью, но такой чистой, такой искренней, что невозможно было не восхитится волей этого безумства. Низко склонив голову, Бао Шань Саньжэнь продолжала сидеть рядом с ним. Спустя какое-то время, когда на её неподвижных плечах и голове уже собрался небольшой слой снега, богиня с грустью вытащила отрезанные волосы Сюэ Яна, что ей передал Жэчхи. Они были такими белыми, что даже на снегу казались еще белее, чем он, поэтому раскрыв ворот одежд Син Чэня, Саньжэнь спрятала их под его сердцем, понимая, что скорее всего это действительно последнее, что осталось от того юноши, которого он знал, и который сюда больше никогда не вернётся. — Сяо Син Чэнь… — голос богини сквозил обреченностью и невыразимой печалью. — В своей любви к нему ты стал подобен богу, ибо нет в этом мире столь же могущественной силы что способна на такую любовь. Своей искренностью и жертвенностью ты уподобился самому Сюань Юэ, и, как ни прискорбно, но не отказываясь от этих чувств обрекаешь себя на такие же сильные страдания. Даже он, бог, не смог выстоять его невинность, из-за чего душа юноши вновь вернулась во тьму. Сюань Юэ сошел с ума и едва не уничтожил три мира, а что же будет с тобой, человеком? Всё, что ты способен уничтожить в порыве обреченности... лишь собственная душа.