Здесь ставят приговор и крест, здесь ты ничего из себя не представляешь, ты лишь мусор, очередная подкормка для тварей.
Шмидт оглядывается по сторонам, они разговаривают тихо, но смысл становится понятен сразу, как только он слышит едва знакомое имя: «Скотт». Майк молчит, переваривает информацию и уходит в свой дом, где проводит оставшееся время в самоуничтожении. Осознание приходит на следующий день. Шестерёнки приходят в свой родной ритм, пазл складывается быстро. Все эти нежности и дозволенности были пылью в глазах. Они скрывали все эти гнилые замыслы. В этом месте подонки. Он здесь месяц. За этот месяц вполне реально доехать до Росберга* и приехать обратно. Девчонка не умирала, а была под прикрытием, и теперь, под милой сказкой, уехала в закат, к Скотту. — Собака с дрессировщиком, — едко выплёвывает Шмидт, перекатывая из уголка губ в другой сигарету. — Ненавижу эту шайку, — накидывает капюшон на голову. Он шныряет по комнате, собирая портфель и ища специальные ремни для оружия. Натыкается на свои таблетки и читает рецепт. Он бесполезен, как и препарат, который он пил. Баночка летит в урну, рюкзак был закинут за дверь, пистолет заряжен, как и винтовка с дробовиком. Гранаты стоило бы поискать в оружейной, но туда надо войти при смене караула… с ключом. С ключом, который находится у Рокет. — Блядь, — бросает парень без капли сомнения, комкая в руке фотографию девушки.***
План был прост, как в импровизации, так и в действии. Прийти, уложить, забрать ключи от оружейной, там забрать гранаты, положить ключи обратно, а утром попроситься на вылазку, а там и выход из заточения. Проще простого, но пока подсчитаешь все эти временные нити, подохнешь пару раз. Шмидт тряхнул головой.***
Сумерки сгущались, небо заволокло тучами, а ветер тихо посвистывал, когда Шмидт вышел из дома. В лагере было тихо, но в нужном ему месте до сих пор горел свет. Шмидт улыбается: развязно, с ноткой пошлости и горечи. На кончике языка оседает привкус свободы. Ему хочется взвыть от радости и предвкушения, но внутреннее «Я» говорит молчать и не рыпаться. Так Майк проходит к дому Рокет и вежливо стучится в дверь. Она должна вот-вот выйти. Майк приглаживает пряди назад, чтобы они не мешали обзору. Проходит несколько секунд, и перед Шмидтом раскрывается дверь, а в дверном проеме показывается Рокет, вся такая симпатичная, с рюшечками, бантиками и плевать она хотела на апокалипсис, вот только одно не давало покоя: «Зачем заниматься сексом с Майком, если она уже мысленно отдала его на опыты?» Этот вопрос, наверное, был самым главным, но не имел весомого значения, как и все другие. — Добрый вечер, — элегантно, с ноткой хрипоты выдает парень. — Добрый, — её лицо окрашивает лукавая улыбка, и она даже закусывает нижнюю губу в преддверии жаркой ночи, а у Майкла по ту сторону лица оскал с ухмылкой и куча логических путей в мыслях. Когда они заходят в её комнату, Майк осматривается, здесь пахнет ванилью, на рабочем столе много документов, но глаза цепляются за баночку таблеток с интересной надписью «Тразодон». Майк отчасти помнил этот антидепрессант, но Рокет навряд ли болела психическими заболеваниями.***
Его выкачали. Внутри ничего не осталось кроме органов, которые хотели прекратить свою работу. Шмидт с трудом поднимается с кровати, тело ломит, голова раскалывается. Сейчас главное не издавать лишних звуков, и всё будет нормально. На подкашивающихся ногах Майк подошёл к столу, переворошил бумаги и взял злосчастную баночку с интересной надписью. Он переворачивает ее в руке, а затем в голову ударяет прошлое, что сильной волной накатывает на хрупкое тело. Его сестра. Его сестра болела психическим заболеванием, название которого он не помнит, но факт остаётся фактом: эти таблетки при неправильном использовании могут вызвать галлюцинации. Здесь-то Майка и накрыло понимание. Понимание того, что его специально качали наркотикоми, чтобы он не рыпался и далеко не смел уходить. Поводок — наркотик. — Какая же ты сука, — едко, без капли сомнения, произносит Шмидт. Ему хочется придушить девушку, что лежала на кровати, но он не собирается ломать свой собственный план. Он срывает ключи с ключницы и как можно тише несётся на первый этаж, где с размаху открывает входную дверь и даже не удосуживаются придержать ее. Он не уверен, что слышал шум. Возможно, это всё галлюцинации.***
Утром он просыпается не в своем доме. Здесь пахнет апельсинами и сигаретами — отвратительный запах. Шмидту кажется, что его вывернет, и поцелуй в его щеку только подтверждает эти догадки. — Я иду сегодня на вылазку. — Тоже мне, размечтался, — выдает она, доставая сигарету из пачки. — Я серьезно. — Я тоже. Парень смотрит на неё в непонимании, а она на него с хитрым прищуром. Несвойственным ей прищуром. Хитрым и диким, будто бы она знает то, чего не знает он. Но здесь есть кое-какой нюанс: она также не знает то, что знает он. — Одевайся. Выйдем на улицу поговорим. Хочу рассказать всем об одной новости.***
Они стояли на морозе. Была слякоть и холодный ветер. Рядом копошились другие выжившие и их псы, которые громко лаяли. Шмидту это не нравилось. Не нравилось, потому что собаки просто так не лают, только при опасности. А в это время в голове раздается голос.Чужой голос
«Ближе, чем ты думаешь»