***
Глаза Шмидта не выражают ничего, когда он видит выходящего из темноты мутанта. Выживший продолжает размазывать по ране масло растений. Пахнет чем-то жгучим и пряным. Винсент молчит. — Это не твоя вина, — это все что говорит парень перед тем, как перевести взгляд на Пятого. — Это ее вина. И мы оба это знаем, — мужчина делает шаг вперёд, касаясь кончиком когтя лица парня. Майк устал. Устал физически и морально: — «Тебе стоит поспать», — внемлет Бишоп, садясь рядом с выжившим. — Нет, — он качает головой из стороны в сторону, а затем прислоняется своим лбом к чужому и шепчет, шепчет, шепчет: — «Я просто хочу жить нормально. Я просто хочу жить» И Бишоп это понимает, понимает как никто другой: Шмидт не такой. Шмидт не состоит из силы, Шмидт не состоит из радости и гордости, он состоит из печали и горя, из сожаления и боли, из нежности и любви. Шмидт не сильный, в нем нет стержня, тот давно сломан. Шмидт дышит, и дышит не для какого-то, а для себя. Он просто хочет жить. Он боится смерти, боится так как и все другие люди. У него есть страхи, страхи присущие всему живому. Он просто не хочет оставаться один на один — он просто сломается. — Ты будешь жить, — на грани сознания слышится родной рокот. Винсент, заправляет непослушные пряди за его уши.***
Возможно им стоит немного помедлить. Поставить всю эту суматоху на паузу и вдохнуть прохладный воздух. Винсент будет продолжать держаться рядом со Шмидтом. А Майк в свою очередь будет улыбаться мягко, немного по глупому, но так по-настоящему, и им обоим больше, чем это не надо. Им не нужны эти переживания, им не нужны выводящие из равновесия беспокойные ночи, им нужен покой: такой мимолётный, и разделенный только на двоих. Выжившему искренне плевать на прошлое мутанта, ему плевать на окружающих его людей, ему плевать на апокалипсис в принципе. Он уже давно не сожалел о случившимся, и, если честно, то он никогда не сожалел ни о чём. Его душа не дрогнула когда умирала Фокс, его душа не дрогнула, когда умерла Рокетт, его душа не дрогнула, когда Винсент… Нет… Не Винсент, а когда природа взяла верх над телом мутанта, и попыталась сломать его, он тогда тоже не сожалел. А было ли сожаления у Винсента? У того самого Винсента Бишопа, что вручную вырезал свою собственную семью? На словах — да, а вот на практике… нет. Признаться честно, мужчина восхищался этим довольно слабым и нежным телом. Мутант не знал парня — он так думал, он в это верил. Сложнее всего признаваться в этом самому себе. Признать, что Шмидт оказался не тем, за кого Винсент его признавал. У Шмидта иногда чернота в глазах, такая томная и в этой темноте обитают его личные демоны. И этот парень ни за что не признается самому себе, что ему нравится. Нравится смотреть на боль других людей, да просто ощущать то, что он живет. Шмидт будет до последнего ломаться, до последнего думать о том, что всё под контролем. Даже в те моменты когда почва уходит из-под ног. Майк говорит самому себе — «Будь сильнее. Переживем». Он говорит это даже в те моменты когда находится при смерти. Он захлебывается кровью, а затем прощает. И прощает не так как надо: смаргивая с глаз непрошенные слезы, шепча что-то совсем тихо, и смотря своим слишком небесным оттенком глаз, он будет закутываться в плед совсем близко, чтобы можно было почувствовать жар его тела, чтобы можно было услышать дыхание. И плевать, что легкие Шмидта, в которых почти нет свежего воздуха, чуть ли не ломают ребра, от слишком частых вздохов и выдохов.Всё под контролем
Всё летит к чертям. Летит к чертям, когда Винсент находится слишком близко. Слишком мать его близко. Винсент чувствует всеми чувствами: душа Майкла разбита в дребезги, разбита на маленькие кусочки непонятно чего. Винсент пытается собрать их воедино, но Шмидт упрямо отворачивается. И мутант начинает царапать красивую спину. У парня нет шрамов, у парня на спине кровавые борозды, что тонкими нитями струятся меж красивого позвоночника, меж точеных лопаток, а затем Винсент кусает в плечо до крови. Точнее прокусывает кожу, потому что кроме идеально ровного красного круга, на белой коже плеча не остается ничего. На белой коже выжившего всё смотрится чересчур эстетично и до отвращения красиво. Им обоим это нравится, и Шмидт сгорает только от осознания того, что всё хорошо. Хорошо в их понимании. Кожа на спине горит ярким пламенем, и длинный язык на шее уже кажется просто потрясающим, а сильные руки на бедрах, что оставляют синеву, и когти, что оставляют ровные линии на тазобедренных костях, кажутся слишком правильными. Именно тем, что так сильно нужно Шмидту. И хотя сам парень явно не понимает, как они к этому пришли он всё же понимает, что что бы ни было основоположником, он ему благодарен. — Всё летит к чертям, — выдает Винсент сжимая чужие кисти рук.