Какая ирония

На следующий день, в воскресенье, без пяти три мы были на месте, толклись под дверями в полутёмном коридоре, обитом бордовыми тканевыми обоями. Док, презрев в итоге рубашку с галстуком — синим и черным, был в джинсах с огромными дырами и я беззастенчиво, когда только позволял случай, пялился на его коленки. — Держи, — сказал я и вручил ему цветы, возвращаясь из одной из ходок до туалета. — Ты говорил, без букета, — разглядывая презентованные цветочки, припомнил Хайнек. — Так это и не букет. — Ага… Не букет, но… букет. Я покривил в усмешке губы. — Красиво, захотел тебе подарить. — Тогда сам и держи, — сунув цветы мне, заявил док. — И подержу, — не видя в этом ничего страшного, ответил я. — Ты же заберёшь после? — Ну да, — он качнул плечом от непонимания, чего это я спрашиваю очевидные вещи. — Поставим потом дома, — проговорил он и стал поправлять чёлку. Дверь распахнулась. — Господа…? — Наконец-то, — выдохнул Аллен с облегчением. — Стой, — скомандовал я Он остановился. Я отломал головку с коротенькой ножкой от одной из маленьких красных роз и осторожно заложил её доктору за ухо, запутывая зелёный хвостик в его уложенных волосах. — Нормально? — спросил он, легонько ощупывая цветок в волосах. — Нормально, — кивнул я. — Переверни, чтоб плешивого места не видно было, — сказал он, поворачивая мой букетик обратной стороной в моих руках, и это показалось мне чертовски милым. Никто не торопил нас, но рано или поздно мы должны были оказаться под пыльным пологом из розоватых лилий, напротив толстого Элвиса, под взглядами ещё двух каких-то людей — парня и девушки, улыбки которых казались вполне искренними. Забрякала какая-то музыка, Элвис начал говорить. В какой-то момент я посмотрел на профиль Аллена, вид его был серьёзен и даже немного скучен. По шее расползалась сетка морщин, на краю подвижного — он то морщил губы, то чесался, то облизывался — подбородка торчали последствия плохо выбритой по бокам щетины, его веки, чуть более набрякшие, чем в лучшие времена, прикрывали усталые глаза чёрт знает какого цвета, и над ушком, утопая в седеющих, истончающихся волосах, горела моя маленькая красная роза. — Я люблю тебя, — громко сказал я Аллену, перебивая Элвиса. Аллен повернул голову на пару градусов, а потом плавно и медленно довернул на нужный угол, чтобы, моргнув, уставиться на меня. Он готовился улыбаться, но, увидев мой взгляд, смял полуулыбку и посерьёзнел почти до испуга. Элвис что-то заговорил, и я остановил его взмахом руки. Хайнек наклонился ко мне и очень тихо зашептал, хотя в этой комнатке с высоким потолком почему-то всё равно было всё и всем прекрасно слышно, но он продолжал шептать. — Зачем ты так говоришь? — тихонечко спросил он. — Чтобы ты знал, — ответил я тоном нормальной громкости. — Я думал, тебе нужен компаньон на время анализов, и всё, — продолжил шептать Хайнек мне в лицо. — Очевидно, нет, — сказал я. — Блядь… — выругался он шёпотом и это было почти смешно, учитывая то, с каким видом обманутого чувства он уткнул руку в бок, глядя в пол. — Я… Блять! Ух, — он закрыл лоб рукой. — Ты не можешь, — шипел он. — Я совсем не такой, как сейчас. Я вымылся, нацепил чистые шмотки, но я не такой. Тебе нужен был друг, и я… Это всё потому, что ты в этом нуждаешься. Понимаешь? Покривив с досадой брови, я с абсолютной уверенностью посмотрел ему в, кажется, голубые глаза. — Я, — без спешки, обстоятельно произнёс я, уверенный в том, что этот тип от меня никуда не денется, — влюбился в тебя, когда пьяный ты спал у меня в машине. От твоих засаленных волос попахивало ссаниной, а на шее было пятно от плесневелого кетчупа. — И… И что? — прошептал ещё тише Хайнек. — Я мужикам письки сосу за кусок бургера, а ты мне такое говоришь. — Закончим — вернёшься к своим писькам, — пообещал я с ласково. — Потом придёшь домой и спать ляжешь. — Мать твою, блять! — буркнул док. — Да какого хера… Не хочешь — пиздуй отсюда, — ещё нежнее произнёс я. — Но я люблю тебя, и херню пороть не стану. В подтверждение своих слов я крепко, до хруста в несчастных стеблях, сжал свой букетик из розочек. Хайнек водил рукой по виску, и я, смутно догадываясь, о чём он думает, ужасно испугался, что он вытащит цветок из волос — это бы точно не значило ничего хорошего. Я ловил себя на мысли, что меня понемногу начинает сводить с ума блеск его хитроватых глаз. Пока я мог ещё сопротивляться, но мне не нужен был ром, чтобы и при свете дня хотеть сожрать кусок его шеи. И я этого не планировал. — Мы закончили? — низко, самым приятным тембром голоса, на какой я только способен, спросил я. — Можем продолжать? Доктор коснулся розочки, поправляя её — а у меня сердце в пятки ушло, хотя внешне я никак не показал этого, оставляя на физиономии гримасу скучающего превосходства. Я точно знал, что если бы он бросил меня у алтаря, я всё равно бы его нашёл. Всё равно бы он был мой, но мне действительно не хотелось тратить на всё это время. Я надеялся, его житейская мудрость подскажет ему, что такой, как я, никогда не отступит, если уж что-то решил. — Мы можем продолжать? — повторил я. — Да, — опуская низко голову, ответил Аллен. — Да. Он обхватил меня под локоть и он странно улыбался, но, кажется, понял и смирился. Пока этого было достаточно. — Истеричка, — буркнул я, вздыхая. Док с упрёком улыбнулся, поджимая свои симпатичные маленькие губы. Я бросил на него взгляд, и Аллен показался мне ещё более прелестным, чем за всё время до этого: он походил на кусочек цветного стекла, в который вонзился яркий солнечный луч. Я был им полностью очарован. Мы обменялись кольцами. — Я, Майкл Куинн, — говорил я без подсказки Элвиса, поскольку удосужился выучить клятву заранее, — беру тебя, Аллен Хайнек, в дальнейшем, надеюсь, тоже Куинн… — Нет, пожалуйста, — усмехнулся доктор, оглядываясь в поисках сочувствия на окружающих людей. — Католическая? Серьёзно? Я обхватил его, зажимая ему, ржущему, рот. Элвис, видевший, видимо, и не такое, взбил свой сверкающий воротник и остался стоять перед нами, наполненный ощущением собственного превосходства. — Я, Майкл, беру тебя, Аллен, — начал я заново, постепенно отпуская утихомирившегося жениха, — в законные мужья, чтобы всегда быть вместе с тобой. В горе и радости, в богатстве, в бедности, в болезни и здравии, до конца моих дней. Док смотрел на меня, потом, задрав голову, мельком поглядел на лилии над головой, закрыл глаза и, качнув башкой с видом «что я делаю?», заговорил: — Я, Аллен Хайнек, беру тебя, заноза в заднице, Майкл Куинн, в мужья. Элвис наклонился, подсказывая слова: «Обещаю хранить верность…». — Обещаю хранить верность, — повторил доктор, улыбаясь мне, как идиот, улавливая, как и я, все двойные и тройные смыслы своего обещания. — …быть всегда рядом в горе и радости… — подсказывал Элвис. — …быть всегда рядом в горе и радости… — …в богатстве и бедности, в болезни и здравии… — …в богатстве и бедности, в болезни и здравии… — … пока смерть не разлучит нас. Доктор надулся, как нахохлившийся воробей. — До конца моих дней, — сказал он. Элвис ничего не заметил, а я подумал: «дурак ты, дурак…». — В соответствии с законами штата Невада, — сказал он. — И властью, которой я наделён, объявляю вас мужем и мужем. Можете поцеловать друг друга. — О чём мы договаривались? — тихонько напомнил я. Аллен очень сладко, как муж, явно не по-дружески, поцеловал меня в щёку, и сказал, обнимая: — Не об этом… — Спасибо. — Иди в срадницу, Майк. — В… срадни-цу? — Отвали, — почти смеясь, буркнул он. — Конечно, миссис Куинн, — с суровым видом кивнул я, подхватывая его под плечи, ноги и поднимая на руки. — Я тебе… — собрался он ругаться. — Букет бери! — велел я. — И документ. — Спасибо, — кивая Элвису, сказал он, забирая бумажку в тонких корочках обложки. — Было приятно. — Так, ну всё, — оглядывая комнату и ощупывая ноги Аллена под штанами, сказал я. — Своё всё взял. Можно идти. Хайнек шлёпнул меня розами по лицу. Зажмурившись и улыбаясь, я принял шлепок, как возмездие и, прихватив доктора поудобнее, отправился с ним на выход. — Премного благодарен, — сказал я девушке, открывшей перед нами двери. Я обернулся, кланяясь, чрезвычайно не сочетаясь со своим новоиспечённым мужем в уровне скептицизма, и радостно улыбнулся всем присутствующим. — Спасибо, хорошего дня! — сказал я. После этого я посчитал процедуру оконечной полностью, в связи с чем понёс добычу в свою нору. — Ты долго нести меня будешь? — спросил Аллен. — До машины, а что? — Пописать отпустишь? Я поднял голову, разыскивая указатели. Увидев табличку со значком туалета и стрелочкой, я направился в том направлении. — Да ладно, — постучал Хайнек пальцами по моей спине. — Я сам. Ты пойди покури, походи там. Я сейчас вернусь. — Мы в Вегасе, — сказал я, — и я никуда тебя не отпущу. — В смысле, я… Господи, Куинн… — Привезу домой, запру в квартире. — Я что, сбегать собрался? — усмехнулся он. Я не стал зря болтать и, пихнув дверь его ногами, втащил его в туалет и там поставил на пол. — Ты и поссать мне в одного не дашь? — поинтересовался он, расчехляясь у писсуара. Стоящий рядом субтильного вида парень со смущённым видом отшагнул в сторону. — Тебя моча возбуждает? — спросил док. Стоя рядом с ним в стойке с бумажкой в обложке и розами, я перевёл взгляд на писсуар. Присутствующий парень предпочёл поскорее застегнуться и испариться из комнаты. — Нет, — сказал я. — Ну слава богу, — отряхивая член, отозвался док. Оправив майку и брюки, он вымыл руки над раковиной. — Кто только делает эти окна в туалетах, — заметил я. — Ты понимаешь, что у тебя паранойя? — вытирая руки салфетками, Хайнек обернулся ко мне. — На ручки? — протягивая ему руки, предложил я. — Ох, — забрав цветы и бумажку, обхватывая меня за шею и позволив поднять, он закинул ногу поверх моей руки. — Дали ребёнку игрушку… — Кто ещё с кем играется, — дёрнув бровью, заметил я. Аллен в ответ сжал мои волосы, притянул к губам и чмокнул за ухом.