Какая ирония

Каждый вечер я приносил в дом еду. Но не поэтому, а по какой-то причине меня очень часто ждали объятья и никаких вопросов о том, что мы будем сегодня есть. Может быть, такая вещь, как тактичность бездомных? Не знаю, что это было, но факт оставался фактом: даже если бы я не принёс ничего, если бы я, наплевав на все обязательства по предоставлению квартире полноценного питания, с порога лёг спать, не сняв даже фуражки, я ничего бы не услышал в свой адрес. Более того, я бы даже не удивился, если бы спустя час меня разбудили похлопыванием по жопе со словами о готовом ужине, который уже меня дожидается благодаря паре отрытых в морозилке прошлогодних котлет с добытыми невесть где макаронными изделиями. Я бы поднялся, чинно переоделся и отправился на кухню, и там любовался, любовался бы будоражащими мою фантазию коленками, торчащими из-под криво обкромсанных до состояния шортов старых штанов. Впрочем, лелея образ коленок в своём сердце каждый вечер, я покупал еду и приносил её в дом, надеясь, в первую очередь, на объятья. Аллен прижимался щекой к моей шее в полутёмном коридоре, я вешал пакет ему на руку только для того, чтобы как следует прихватить его за жилистый бок и на секунду прижать к себе в виде приветствия. Он, прижатый, замирал на долю секунды, потом оживал заново и уходил. С удовлетворённым видом я отпускал его к холодильнику, и тогда мог, наконец, начать снимать с себя жаркую, пропахшую дневным потом форменную одежду. Поначалу я побаивался, что он станет часто отлучаться из дома по своим не внушающим доверия делам, про которые из уважения к нему я не стану ничего спрашивать, но мои опасения оказались напрасными. Пару ночей — да, такое было — он действительно не ночевал дома, но в первый раз он позвонил мне и подробно объяснил, что с другом в больнице, и я весь наш долгий разговор слышал подобающие больнице звуки, к тому же его голос был так спокоен, что повода для сомнений у меня не возникло, но после этого случая, обдумав степень беспокойства, я отдал ему свой смартфон, соврав насчёт того, что мне нужен новый, а этим мог бы пока воспользоваться хотя бы и он. Таким образом, второй раз он звонил мне, используя видео, сообщая, что в данный момент на вечеринке таких же, как он, членов гольф-клуба в драных обносках, смакующих разбавленный водой спирт, сказал, что планирует пить с товарищами до утра и попросил не волноваться. — Когда ваш раут перерастёт в нечто большее, скинь мне маячок прежде, чем тебе раскроят череп, — подпирая щёку пальцами, глядя на элегантно опухающее лицо официального сожителя на экране своего нового смартфона, порекомендовал я. — Ладно, — кривя губы в саркастической гримасе, близкой всё-таки к улыбке, ответил он. — Люблю тебя. Он сжал губы, одарив меня сладким взглядом, разулыбался и премило чмокнул воздух. Я так понял, он это мне, потому что говорить такое у него получается хуже, чем чмокать, но всё равно значило это что-то очень ласковое. Я выключил свой гаджет и почти не волновался, а в половине шестого утра на следующий день я столкнулся с его еле державшимся на ногах телом, открыв входную дверь, чтобы идти на пробежку. Я ввёл тело в квартиру, поставил там на пол, и после этого ушёл. Вернувшись через двадцать минут, я обнаружил доктора спящим на полу коридора в обнимку с моим ботинком. Я отволок его к дивану, позволив дообниматься с ботинком там. Когда я вернулся домой вечером, Аллен встретил нас с пакетом в бордовом свитере, спокойный, начисто выбритый. Я обнял его, он тесно ко мне прижался, выдохнул рядом с ухом мятой зубной пасты, взял то, что я принёс, и потащил на кухню. Периодически, когда я приходил домой без пакета, планируя сходить за ужином сразу после, но безумно ленясь это делать, Аллен вытаскивал из запретного ящика кухонного шкафа пакеты китайской ерунды, обещающей, судя по красочной этикетке, нечто условно аппетитное из муки, кипятка и соли, способное стать съедобным в течение трёх минут. Иногда я был не против, хотя у меня каждый раз были проблемы с тем, чтобы открыть пакетик приправ без жертв. Когда мне это не удавалось, я вдруг начинал чихать, как бесноватый, и долго не мог остановиться. От первого моего «апчхи» Аллен подскочил на месте. — Ёб твою мать! — гаркнул он, оборачиваясь и схватившись за грудь. Пару раз вздохнув, подняв руку, я снова чихнул. — Ты ж мой парень! — умилённо воскликнул Ал. — Ну-ну… ну? — Пчхи! — собирая слюни в ладонь, грохнул я снова. — Вот как!.. Всё? — гладя меня по плечу, спросил док. — Апчхи! Апчхи! — почти жалобно зачихал я опять. — Мой ты хороший, — уже потешаясь надо мной, поддержал Аллен. — А… а… Он следил с поджатыми губами за моим кривящимся лицом. — Апчхе! — выпалил я ещё громче и сжал ноздри пальцами. — Контрольный, — подвёл итог док. — Это от приправы к лапше, — пробубнил я. — Так, а зачем ты ею дышишь? — спросил он с усмешкой. Кинув на него обиженный взгляд, я ушёл к раковине, включил холодную воду и принялся промывать красный сопливый нос. Кто его знает, зачем я ею дышу? Мы жили дружнее и мирнее, чем я мог представить себе, когда на это подписывался. Ал ничего не просил, не спорил и почти никогда не раздражался. Обрадовать его можно было простым обещанием оставить в покое на весь долгий день, в течение которого он сможет почитать, закинув ноги на спинку дивана, поделать уборку истинно от желания размять кости или даже просто бездумно посидеть в кухне, попивая кофе и глядя в окно на происходящее во дворе дома. Может быть, такое его поведение выглядело слегка странным, но это так сильно меня устраивало, что я предпочёл ни секунды не думать об этом. Просто наслаждаться тем, какой он идеальный и тем, что он со мной. В конце концов, мало ли, что с ним случалось, пока он жил на улице? Что, если у него действительно просто нет сил ни на что, кроме такой жизни? Если всё, что ему хочется — быть здесь, иметь скромное право на угол дивана, чашку кофе и возможность иной раз прихватывать меня за зад, проходя мимо? Он может, если хочет, и я был рад потакать таким нехитрым желаниям. Наш первый анализ ничего не дал. В смысле, дал отрицательный результат. Мне бы, конечно, этому обрадоваться со всеми вытекающими, но пока было нечему. Это только начало — первый этап из трёх. Я готов был смириться только получив три твёрдых бескомпромиссных ответа на свой вопрос. До тех пор слишком радоваться я не планировал. Первый этап — спустя десять (плюс-минус с теми, что я протянул в нерешительности) дней после случившегося — пройден. Второй — через два с половиной месяца — станет переломным. Скорее всего, именно он расставит всё по своим местам. Конечно, я беспокоился по этому поводу, но поделать я всё равно ничего не мог. Лишь насиловать несчастный мозг тягостными домыслами и ждать, пока моя кровь и плоть достаточно прогоркнут для того, чтобы выплюнуть точный диагноз. Если и эта проверка окажется невнятной, а лишь на это я и надеялся, тогда последний мой срок наступит через пять месяцев, и это исчерпает все вероятности. После этого, если к тому времени у меня останутся ещё какие-то сомнения, всё закончится. Определённо и навсегда. Но пока что… Пока только ждать. Целоваться не взасос, обниматься до одурения и трахать друг друга протезами. Несмотря на моё упорство, Аллен почему-то оставался уверен, что в какой-то момент я наплюю на свои дурацкие принципы, напялю пресловутый толстый кондомище и мы дружно займёмся любовью без чужих членов. Но это было какой-то его фантазией. Стоило мне подумать о том, что по какой-нибудь случайности могу сам лично подписать его на ту же ерунду, которой маюсь сам, руки сами собой тянулись в сторону полки с игрушечным пенисом. Не так уж плохо я с ним управляюсь, чтобы от этого отказываться. Но даже если бы и управлялся плохо, если бы док оставался тотально неудовлетворённым, то я бы куда охотнее согласился позвать третьего. Даже лучше пусть он уйдёт от меня к тому, кто будет трахать, как положено, если в этом всё дело, но, спасибо адекватности Аллена, дело никогда не было в этом настолько. Нет, я не готов был и не хотел шутить рисковые шутки с парнем, чей один стон выворачивал моё нутро наизнанку, заставляя неистово обожать его, неподражаемого в своей самости, любить его каждый чёртов день, каждое сраное серое утро. В предрассветных сумерках пялить безумные глаза на его профиль, не веря, что всё это происходит на самом деле, что это он, что он спит в моей квартире, на моём диване и, кажется, позволял вчера себя обнимать. Кажется, что за пару недель мы пересмотрели всё порно в интернете, а за это время мир снял новую его порцию, так что нам не было надобности прерываться. Обычно это происходило вечером. Я выруливал из-за угла, сдавленно так вдыхал, потирая под носом, и сглатывал, смотря на Аллена и всем своим видом как бы говоря «слу-ушай…». Он переводил взгляд с книги на моё лицо, втягивал щёки и начинал улыбаться. Я садился рядом, мы разбирали по наушнику и принимались листать все подряд ролики, которые удавалось найти. Несколько раз я был очень близок к тому, чтобы оформить подписку на какой-нибудь канал; пока ещё воздерживался, но предполагал, что в скором времени, скажем, завтра, сделаю это. Поиски занимали слишком уж много времени. Хорошо было Аллену — его вполне устраивала прелесть юных задниц, составлявших большую часть контента, я же со своими изысками часто мог излистать пару страниц, прежде, чем найти хоть что-то интересное. Не то, чтобы я совсем не мог дрочить на неинтересное, но эксперименты заводили меня куда сильнее нудного постановочного секса. Мы старались выбирать то, чтобы, что называется, и нашим и вашим, но часто это оказывалось невыполнимой задачей: ему не особо нравилось, если с красавчиком кувыркался смолящий прямо в процессе усатый толстяк в наколках, а я начинал скучать от обилия мускулистых тел с бритыми грудью и гениталиями. Но мы всё-равно продолжали этим заниматься, в выходные так и не по одному разу, и неведомым образом таки находили контакт. Пока он смотрел на своих розовых кенов, я сосредотачивался на его члене, стараясь как следует, и мне чуточку льстило, когда он перекидывал взгляд в сторону моих ягодиц — и я поспешно сдёргивал брюки, чтобы дать ему взглянуть — и кончал от этого. Когда ролик был «мой», Аллен целовал шею, вылизывал уши, ласкаясь ко мне, играл с моими яичками или совал пальцы между моих ног, чтобы пропихнуть их подо мной и дотянуться до моей дырки, наглаживая её кончиками пальцев, но потом неизменно возвращался, чтобы провернуть необходимый минимум. Со временем я стал замечать, что он вглядывается в выбираемые мной опусы с вкрадчивым интересом, и это не могло меня не радовать. Каждый раз до, во время и после я одёргивал себя, чтобы его не поцеловать. Затуманенное похотливой сладостью сознание ворковало о безопасности, умоляя впиться в манящий маленький рот, впихнуть в него язык, оплести его, упругий и тёплый, как алую розу зелёный вьюнок, но, несмотря на возбуждение, заливающее скользкими потёками мой рассудок, я твёрдо помнил, что не могу себе этого позволить. Однажды Ал даже предположил, что всё это меня самого заводит, и что, тем не менее, в этом что-то есть — парень, который запретил себе целоваться. — Ты устал от этого? — спросил я. — Нет, — качнул Аллен головой. — Такой ты — и такой. Просто подумал, вдруг, в самом деле, кайфуешь. Одёргивать себя за яйца каждый раз. Нигде, разве, не отдаётся? Я сердито помолчал, потому что, во-первых, нелепо предполагать, будто мне может такое нравится. Тем более, потому что, может быть, он был прав. Я действительно иногда чувствовал нечто, напоминающее удовольствие и возникало оно от осознания очередного отказа самому себе. *** Однажды в один из солнечных летних дней меня обязали явиться в кабинет старшего по званию. Там, за закрытыми дверями, прикрываясь каким-то более официальным поводом, начальство дало мне понять, что, лишившись после нечаянной встречи в парке каких-либо иллюзий на мой счёт, весьма поддерживает и одобряет разнообразные варианты личной жизни подчинённых, коим я ныне, занятый бумажной работой, являлся, и ещё начальство выразило надежду на то, что я понимаю собственные перспективы. В смысле — абсолютное отсутствие таковых в будущем с вечным прозябанием на низших из должностей, — читалось между строк. Я без труда понял позицию начальства и то, что повышения мне, самоотверженному гомосеку на государственном посту, не видать, как собственных ушей, а вот опомнившемуся гетеросексуалу с амбициями — возможно. Очень явному гетеросексуалу с детьми, собаками и большой толстой женой, заметной невооружённым глазом. Хотя, судя по степени натянутости улыбки старшего по званию, я сделал вывод, что при любом раскладе физиономия моя помечена в лоб крестиком, и, если я мечтаю о карьерном росте, мне следует не только прекратить открыто спать с мужиками, но и приложить вдвое больше усилий, чем любой парень, который с мужиками в отличие от меня никогда не спал и тем более на них не женился. Внимательно выслушав всё, что начальству было мне сказать, я ответил, что всё понял и разберусь с этим, и ровно в тот момент, пока я говорил это, мне на ум пришла картина: Аллен в зашарканном костюме ангела из третьесортного театра, лежащий на розовом облаке из бутафорского хлама, облепленного выкрашенной медицинской ватой, обсасывает губами средний палец, проводит вниз по губе на подбородок, по шее, между ключиц, по середине груди, я вижу при этом его соски, он опускает руку ниже, ниже, и взгляд у него полупьяный, и веки поблёскивают под слоем розового ангельского грима… Когда, спустя долю секунды, я осознал себя стоящим в чужом кабинете, то с удовольствием прикрылся бы папкой, но к сожалению, никакой папки я в этот момент в руках не держал, поэтому предпочёл отговориться занятостью и мгновенно испариться за дверь, пока генерал не воспринял стояк на свой счёт и не решил, что это угроза. Ох и нахлебаюсь я дерьма со всем этим, когда скукожится моя влюблённость и пенис вместе с ней, — досадливо думал я, надрачивая в запертой туалетной комнате в конце коридора. Но, несмотря на предполагаемое дерьмовое будущее, в башке громыхал симфонический оркестр, и в мечтаниях я видел лишь изгиб шеи Аллена, когда тот сильно поворачивал голову через плечо, и я мог заметить эту натянутую струнку от мочки его уха до ключиц. Мне не нужны были его девятнадцать лет, чтобы видеть его девятнадцатилетним. Я мог представить все его времена: каким он был и каким будет, и мне нравилось каждое из его лиц. Так что я думал — какого чёрта? Я, может, и пары лет не проживу. А, даже если проживу пятьдесят тысяч лет? Если бы я действительно жил ещё пятьдесят тысяч лет, тогда бы я бросил его ради карьеры, ради страны, ради перемен и ради нерушимых принципов, ради людей, которые возлагают надежды на будущее. Да, может быть, если… Может быть. Я поправлял воротник перед зеркалом. Кто я такой? — думал я, улыбаясь сам себе. — Доблестный рыцарь великой страны? Разве так должна выглядеть доблесть? Как кичащийся мужественностью направлять на людей оружие гей, задержавшийся на час у края могильной пропасти? Не только направлявший, но и применявший, бывало, хотя и не придающий этому должного значения. Списывающий убыль на статистику. Задумывался ли я о таком прежде? Нет, при моей работе это было бы вредно и даже опасно. Почему же сейчас я вдруг вспомнил о бремени страстей человеческих и собственных грехах? Потому что эти мысли принёс мне Аллен в дырявом кармане? И я впервые на своей шкуре ощутил, что такое этот самаэльский зверь — бояться кого-то потерять? Потерять такого, за которого готов заплатить любую цену. И как это — осознавать, что, сгинув, сам способен причинить боль. Я усмехнулся и отошёл от зеркала. Мне не нравилось то, что я в нём видел. Когда вечером я пришёл домой, ощущение недовольства собой почти прошло. Аллена я нашёл на диване — он задремал за книгой, и он выглядел таким беззащитно милым, что я не удержался от того, чтобы застрять около него. Я осторожно сел на край дивана, боясь его потревожить, но он проснулся сам. — Это ты, — промямлил он, потирая глаза. — Скучал тут весь день, занимался чем попало, заснул… Извини. Я наклонился к нему и поцеловал его в щёку. — Может быть, тебе устроиться куда-нибудь на полставки? — спросил я. — Чтобы не скучать одному. Если сам хочешь. Аллен сонно скосил на меня глаза. — М… Может быть, — согласился он. — Это имеет смысл. — Принёс капусту, — отчитался я. Поворачиваясь, Аллен мыкнул от напряжения. — Положи на кухне… Сейчас придумаю что-нибудь. — Да я сам, — сказал я. — Там не только… Просыпайся и приходи. Заварю чай. Он слегка улыбнулся, кивая. Переодевшись, я отправился думать над капустой на кухню. Аллен, зевая и прикрывая рот, подтянулся спустя пару минут. Он потянулся к своей пачке с сигаретами и обнаружил, что в ней кончились сигареты. — У тебя нет?.. — подняв пустую пачку, спросил он у меня. — Вух… Забыл купить, — признался я. — Схожу. — Да нет, у тебя капуста, — он махнул рукой. — Ломай… Руби, — он опять широко зевнул и шмыгнул носом. — Я сам схожу, — сказал он, стягивая со спинки стула рубашку и надевая её. — Как раз проветрюсь. — Ну окей, — отозвался я. — Тебе куплю тоже, — приобняв меня со спины, шепнул он, понюхал мои волосы на затылке, развернулся и вышел из кухни. Когда он ушёл, я долго вертел на столе капусту, пока не нашёл лучший способ, чтобы её резать. Сезонные овощи, думал я, это всегда хорошо. Провозившись таким образом какое-то время, я осознал, что Аллена всё ещё нет. Куда он пошёл за сигаретами, в Египет? Я приготовил ужин и продолжил ждать, но Ал по-прежнему не желал возвращаться. Его телефон лежал на кухонном столе. Обеспокоенно взглянув на часы, я прикинул, что его уже нет больше часа. Подождав ещё немного, я схватил ключи с полки, натянул кроссовки на ноги и направился в ближайший магазин, в котором продавались сигареты. Аллена я не встретил ни по дороге, ни в самом магазине. — Извините, — позвал я кассира. — Не заходил сюда с час назад такой седой парень? Худой, ростом чуть пониже моего, сигареты мог покупать. — Да нет, — покачал головой кассир. Я вздохнул, соображая. — Спасибо, — поблагодарил я и вышел на улицу. Обмозговав ситуацию, я решил сходить домой, чтобы проверить, не вернулся ли док, пока меня не было. Я поднялся опять в квартиру, зашёл, прошёлся по комнатам и снова вышел из дома. Да что это такое? Анекдот какой-то. Потоптавшись на месте, я решил сходить в тот магазин, что подальше от дома. Там об Аллене тоже не слышали. Таким образом, я обошёл все магазины в округе, но ни в один из них седой тощий парень не заглядывал. Я прошёлся по остановкам транспорта — и вновь меня ждало разочарование. Слегка растерявшись, я просто остановился посреди тротуара, не зная, куда ещё я мог бы пойти. Через минуту тупого стояния, я вскинул голову и зашагал в сторону дома. Ещё раз проверив пустую квартиру, я спустился к машине — единственное, где бы я мог ещё его поискать — под тем мостом, где впервые его встретил. Подъезжая к месту, я был почти уверен, что найду Аллена там, и мысленно подготовил уже речь о том, что он может идти куда угодно и делать всё, что ему вздумается, но я был бы безмерно благодарен, если бы он так внезапно больше не пропадал. Под мостом его не оказалось. Я всё-таки тормознул там на обочине и решил пройтись вдоль дороги. За кустами я обнаружил какого-то маленького темнокожего старика, жующего старый бургер. — Сэр, — обратился я к нему. — Вы здесь не видели седого парня… — Само собой, видел, — ответил словоохотливый старикашка. — Где? Куда он пошёл? — выпалил я. — Так откуда я знаю!.. — грызя котлету, пожал старик плечами. — Да и это когда было… — Когда? — Да уж месяц как он не появлялся. — А… — понял я. — Сегодня не видели его? — Не-е. А сильно надобно? — поинтересовался он. — А то я знаю, где ещё такие. Если будет пара долларов, сладим. Я отвернулся, глядя на мелькающие вдоль дороги автомобили, потом достал бумажник, вынул мелкую купюру и протянул старичку. — Благодарствую, — поклонился тот. — Так… Ты куда? Эй! Пойдём, я отведу! — Да не надо, спасибо, — махнул я рукой, уходя к машине. Сев за руль, я ненадолго задумался. Завёл мотор и поехал в кафешку, где кормил его завтраком, просто для успокоения совести, понимая, что там его точно не найду. После кафешки я отправился обратно домой, немного всё же надеясь на то, что он давно вернулся, наелся капусты и ждёт меня, чтобы рассказать, что с ним случилось и куда он пропал. Квартира встретила меня давящей тишиной, густеющими сумерками и слежавшимся салатом в миске. Я прошёл к дивану и сел в самый центр. Поставив на сиденье пятки, я опёрся на колени локтями и задумался. Куда мне ещё деваться? Где его искать? Я взглянул на свою руку, увидел кольцо и внезапно вспомнил, что я его муж, а, значит, в перспективе вполне могу обратиться в полицию. Но, поскольку для этого рано, я полез искать телефоны ближайших больниц. Обзвонив их все, я удостоверился, что Аллен в больницы не попадал. Куда ещё я мог позвонить? Я стал просматривать новости, разыскивая все последние несчастные случаи и другие происшествия, но это ничего мне не дало. Чем сильнее я напрягал извилины, тем хуже соображал. Навалилась головная боль и я, не задумываясь, выпил обезболивающее. А вдруг он всё-таки попал в передрягу, но об этом просто пока ничего нет в новостях? Его ограбили или убили? Что если он валяется где-нибудь в канаве, истекая кровью? Нет, конечно, нет. Конечно, он просто должен был срочно куда-то пойти. Встретил знакомого или родственника. Просто не взял с собой телефон и будет передо мной извиняться за то, что не предупредил. Не может же быть, что я сказал или сделал что-то не то? Он ведь не подумал, что я хочу его выгнать? Или что я начну настаивать, чтобы он работал? Зачем я только вообще это сказал. Чёрт меня дёрнул заикнуться. Не может быть. Такого не может. Нет, он прекрасно меня понял. Он знает, что я его очень люблю, что он может распоряжаться своим временем, как пожелает. Я сказал это только, потому что он пожаловался на скуку. Только потому что он заскучал, а я целыми днями на работе и не могу всё время проводить с ним. Не могу. Я же должен работать, чтобы мы могли жить и ужинать, лежать на диванах, читать книги и дрочить на порно. Я же не могу всё бросить… Вздохнув носом, я скосил глаза в сторону кухни и зажмурился. — Блять, — вырвалось у меня само собой. — Блять. Блять! Блять! — я принялся тереть подбородок. — Блять… Посидев какое-то время молча, я потянулся к смартфону. Набрав в поиске «Аллен Хайнек» я стал искать любую информацию о нём. Нашлось упоминание в качестве соавтора какой-то доисторической книги и отметка о том, что он работал в моей школе. На фейсбуке я нашёл несколько Алленов Хайнеков, но ни один из них очевидно не был моим. Был ещё один пустой профиль без фотографии, только имя и фамилия. Возможно, когда-то это был его профиль, но что толку? Как это так? Аллен Хайнек, мой Аллен — он вообще существует? Судя по информации в сети, нет. Существовал когда-то, но давно прекратил. А что, если… его зовут не Аллен? И фамилия у него не Хайнек. Мой бог. Что если так? А если он вообще не преподаватель физики и не… Так. Так, минутку. Версия с иностранным шпионажем занимательная, но не следует забывать, что я всё-таки живу в реальном мире и такое стоит, пожалуй, оставлять на самый крайний случай. Но вообще это было бы, конечно, удобно. Появиться вот так из ниоткуда, обжениться, а потом лежать без дела в моей квартире целыми днями, занимаясь своими делами… Но мы никогда не говорили о моей работе, зачем бы тогда… Я вскочил с дивана в очередном приступе паранойи. Обшарив всю комнату на предмет микрофонов — как ни комично было такое предположение — я немного успокоился и снова сел. Всё-таки, нет. Как такое возможно? Мы ведь… Мы такое с ним творили. В таких позах, в такие места. Это было бы просто немыслимо. Он — милый Аллен с розой за ухом и моим кольцом на пальце, а не что-то ещё. Я вздохнул, жалея, что за всей этой суетой так и не купил сигареты. Отклонившись на спинку дивана, я уставился в тёмную стену напротив. Вот бы он вошёл сейчас, — подумал я. — Сел бы рядом, вытянул ноги и просто остался сидеть. Подумав так, я словно увидел со стороны тёмную комнату, в которой нахожусь. Устав думать обо всём, я лёг на диван, скомкал под голову что-то мягкое, кажется, свою же куртку, и почувствовал, как погружаюсь в мутное состояние умиротворённого и пустого сна.