Как скажешь

Физиология альфы позволяет ему оплодотворить как омегу, так и женщину, поэтому феномен отношений альфы низкой категории и женщины не является чем-то необычным. Однако, чем выше тональность у альф, тем реже у них прослеживается данное явление. В первую очередь, способности вынашивать ребенка у женщины стремительно падают в меру сильного генетического материала, формирующего отдельный вид, который женщина не всегда может в себе взрастить; во вторую, сексуальный аспект, который имеет весомое значение, так как необходимость в контактах с омегами у альф, как и наоборот - это естественная физиологическая потребность, отказ от которой у здоровых представителей вида невозможен.

Горячий терпкий Английский завтрак, зажжённая сигарета в пальцах и, пожалуй, для утра этого хватит. Аппетита не было уже несколько дней. Хаширама задумчиво сверлил пространство перед собой, поглаживая висок больной головы. В сон не клонило, хотя он забыл, когда в последний раз нормально высыпался. Тело это понимало, ему, естественно, это не нравилось — оно капризничало, но только отвратительным состоянием, и сна всё ещё не просило. Мимо в одном халате прошла Мито, заплетая свои волосы в тугую косу. Бросив взгляд на мужа и на его даже не подобие завтрака, она терпеливо закатила глаза. — Лил придёт только через час. Так что я могу приготовить тебе завтрак, чтобы ты… — Я не голоден. Мито подошла со спины, сложив руки на его плечах, обнимая мужчину. Поцеловав его в висок, она тихо спросила: — Всё в порядке? — Да. — Ты в последнее время сам не свой. Я беспокоюсь. Ты плохо ешь, плохо спишь, постоянно на работе, — пальцы прошлись по волосам. — Решил сменить цвет волос? Пальцы выудили несколько светлых прядей, наматывая их на палец. — Мне посетить салон? — Может, лучше психолога? Хаширама усмехнулся, покачав головой. В его сознании никто не наведёт порядок, кроме него самого. Но чувство такое, словно хаос стал родным, а порядок — это очередная головная боль, которой и без того каждый день достаточно. Подвешенное состояние абсолютно в каждом вопросе. — Я поняла тебя. Сегодня будешь поздно? — Как обычно. — Сегодня пятница. — И? — Я подумала, что было бы неплохо развеяться. Давно не выбирались куда-то. — Прости, — Хаширама закинул руку назад, обнимая свою женщину. — Кто назначает тебе встречи в пятницу вечером? Это бесчеловечно. — Абсолютно все, кому не лень. — Поехали ночью? Какая разница во сколько, просто поехали, — тонкие пальцы очертили лицо, разворачивая голову к себе. Хаширама прикрыл глаза, понимая, что она просто скучает. Ей хочется снова ощутить, что она влюблена, что весь мир принадлежит ей, и она может делать что угодно. Гулять по улицам в четыре часа ночи, вдыхая холодный воздух уже зимнего Нью-Йорка, и ощущать свободу. А ещё ей хочется проводить время с ним. Просто возможность завязать порванные ниточки, просто начать сначала, словно они снова молоды и безумны, они ещё даже не семья, и им абсолютно плевать, как называются их отношения. Как же сильно она его когда-то любила, и как же сильно ей хочется влюбиться в него снова. Тошнота подступила к горлу. Он любил эту женщину. Так сильно, что закрыл глаза на собственную природу, которой не понравилась эта шутка. В какой-то момент он принял и то, что у него никогда не будет той семьи, о которой он мечтал, потому что способности женщины в репродукции ограничены. Она едва пережила этот выкидыш. Нет, женщина — это не омега, ей сложно справиться с альфой Х-категории, даже будучи предельно здоровой и под контролем врачей. Её тело не готово носить что-то генетически сильнее, чем её вид. Хаширама ощущал себя повреждённым. Показатель в 10.0 — это аномалия. Болезнь, которая не лечится, которая никогда не уходит в ремиссию. Это выбор, и выбор Хаширамы был очевиден. Он выбрал Мито. А ей нужно было чуть больше. Она любила Хашираму, честно любила. Но одного взаимного чувства мало, чтобы со спокойным сердцем прожить вместе жизнь, сохраняя свою семью в том виде, в каком она есть. Но она и не ушла, чтобы получить другую. В тот момент это было ещё актуально, она знала, на что шла, но верила, что сила её чувств магическим образом сильнее медицины. А он просто идиот. Был им и остался. Ведомый, как ребёнок. Это были тяжелые два года, пока она спивалась и громко смеялась в лицо судьбе, вырываясь из объятий человека, который был готов оставаться рядом, несмотря ни на что. Она постоянно плакала, просила не оставлять её, а потом проклинала его, умоляя исчезнуть из её жизни. Она просто хотела быть как все, но по жестокой иронии, выбрала не того мужчину. Больше у неё не было возможности стать матерью. Истерики закончились. Но зачем такая неполноценная женщина такому мужчине? Ещё один год террора, когда Хаширама понимал, что она просто хочет дать ему другую жизнь, которая будет полна всего того, о чём он мечтал. С другим человеком. Со здоровым. Вина — это шёлковые наручники, которые врезаются в кожу больнее металла. Он бы не смог оставить её, особенно пока понимал, чем спровоцировано такое поведение. Ей станет лучше, она успокоится, и всё будет как раньше. Она, правда, успокоилась, но что-то в ней сломалось, что-то фундаментально важное, что не починится больше никогда. Хаширама самыми тёплыми объятиями утешал её, когда ей было больно, с пониманием относился к её поведению, когда она на него кричала, с самыми нежными намерениями держал её за руки, когда она объясняла ему, что им нужно разойтись. Но он понял, что не знает, как любить после. Его опутали вина, сожаления, ответственность, её надежды, обещания, долг — всё это настолько давило, что он просто не смог отыскать подо всем этим хоть что-то похожее на те чувства, что испытывал к ней раньше. Оно всё осталось, оно всё внутри, под километровым слоем того, что они наложили сверху. Наверное, решись он уйти от неё, в какой-то момент он бы вспомнил, что любит её, и это одна из причин, почему он всё ещё рядом. Но первой всплыла бы не она. Как можно бросить её после того, что он с ней сделал? Как можно оставить её, если он обещал, что никогда этого не сделает? Как можно обмануть её, после того, как она, наконец, поверила ему? Сейчас он ощущал себя человеком, который точно знает, что небо голубое, но не выходил из подвала десятки лет. Но он ведь видел его цвет когда-то. Хаширама поцеловал узенькую ладонь, поднимаясь с места. — Мне пора. Мито отступила, позволяя ему уйти, обняв себя за плечи, она ещё пару минут смотрела в пустой коридор, кусая губу изнутри. Она прекрасно знает, где он проводит вечер пятницы уже третью неделю подряд. Но почему он об этом не говорит? Измена — это больно. Тошно, противно, аллергически проявляемо на тканях внутренних органов. Но пока эта измена физическая, это можно понять. Это было понятно, когда они только познакомились, это было понятно, когда она надевала белое платье, это было понятно даже тогда, когда она забеременела. Всегда. Маленькая плата за большое счастье. Но сейчас она не понимала. Потому что они не спят. За столько лет она слишком хорошо изучила своего мужа, чтобы знать наверняка, когда он вернулся с работы, а когда от кого-то. Он встречается с ним действительно из-за работы? Каждый вечер пятницы? Как какое-то собрание, всегда стоящее в расписании в строго определённое время? Почему врёт? Потому что опасается, что она ему не поверит? Страхуется? Или так, или всё намного хуже. Она прикрыла глаза, протянув руку к оставленной мужем пачке сигарет. Омега напротив улыбался. Изящно закинув ногу на ногу, изогнув плечо, наблюдал за собеседником, ловя каждый жест. Можно даже быть идиотом, всё равно ясно, что преследует человек, облачая себя в подобное поведение. Хаширама игнорировал это, вслушиваясь исключительно в подаваемую информацию, которая искажалась с каждой минутой всё больше и больше. — Вероятно, это было бы лишним, — заключил он. — Мне тоже так кажется. — Обеспечить данный вопрос необходимыми ресурсами я в силах, но я надеюсь, очевидно, что принимать каких-либо решений я не собираюсь в настоящий момент времени. — Разумеется. Как и я не собираюсь делать откровенных предложений. Хаширама прикрыл глаза, словно только что получил моральную пощёчину. Ещё раз окинул омегу взглядом. Ему и тридцати нет. Не сложно догадаться, какие методы он предпочитает использовать в ведении дел, но сейчас это исключительно личная заинтересованность. Тем не менее, Хаширама сведёт их с Тобирамой так или иначе, потому что вопрос требует рассмотрения, насколько бы неуместным ни был этот молодой человек. Инициатива наказуема. Он давно пришёл к выводу, что лучшее, что он может делать — это производить контроль, позволяя людям, на которых он положился, делать свою работу. Шаг вправо, шаг влево, и вот тебя клеит какой-то малолетний омега, уверенный, что у него неплохо получается. — В таком случае, полагаю… — Могу я угостить Вас? — Благодарю, но думаю… Омега выразительно вскинул тёмную бровь, окончательно перебив в голове поток слаженных рациональных мыслей по планированию дня. Пора собирать отчётность, встреча с акционерами состоится в ближайшем месяце, а кроме бухгалтерии, которая безусловно важнее всего, но тем не менее не является единственным важным вопросом, не было готово вообще ничего. И тут этот омега, который вклинился в планировку одним единственным мимическим жестом. Чего ты хочешь? Снять сейчас первый попавшийся номер в этом комплексе и просто потрахаться? Допустим. Сколько выдержать-то сможешь? Переоценка собственных возможностей — болезнь этого возраста. Те, что постарше, обычно уже по-умнее, те, что помладше, ещё не настолько осмелели. — И сколько ты готов мне предложить? — Хаширама наклонился ближе, складывая руки на столе. — …что? — Моё время — очень дорогой ресурс. Парень приоткрыл рот, не понимая, в какой момент они заговорили об оплате. Потому что этот мужчина как раз-таки не походил на тех, кого волнуют взятки любого формата. — Я немного не… Что? Хаширама продолжал молча смотреть на парня, уже без привычной равнодушной маски, нет, с интересом, который свойственен хищнику, решающемуся с какой стороны вгрызаться. Хаширама несколько раз медленно кивнул. — Сколько? Омега снова покачал головой, всё ещё не избавляясь от сбитой с толку улыбки. Он прокручивал в голове варианты, споткнувшись на самом очевидном, который наверняка и есть правильный. Просто раньше у него не спрашивали об этом настолько прямо. — Достаточно, — уверенно кивнул он. Хаширама изогнул губы в улыбке, которая ни для кого не была бы привычной, если бы хоть кто-то из его окружения её видел. Качнув головой, он разочарованно вздохнул. — Достаточно? — Я умею удивлять, — растянул губы в соблазнительной улыбке парень, также складывая руки на столе и наклоняясь ближе, только подперев пальцами подбородок. — Ты явно будешь впечатлён. — Обещаешь? — наклонил голову Хаширама. Омега усмехнулся, качая головой. Он примерно понимал, что альфа сильный, хоть и не уловил ничего в пространстве между ними. Понимал, потому что высокотональники без павлиньих перьев часто себя так ведут. Но в себе был абсолютно уверен. — Что ж, пойдём, — Хаширама поднялся с места первым, направляясь в сторону стойки регистрации. А-категория часто себя переоценивает, но не настолько откровенно, значит, скорее всего, S. Этого хватит, потому что первичной целью было отдавать, а не принимать. Скапливаемое напряжение имело не сексуальный характер и не психологический. Как бы занимательно это ни было, да, химический, потому что выплеск всего, что содержит в себе Х-организм — это огромная разгрузка: и физическая, и моральная, после которой намного легче вести диалоги с собственным телом. И тут только два варианта: неконтролируемый выброс агрессии, что намного сложнее смоделировать в повседневности или случайные омеги, которым хватает самоуверенности и желания, чтобы подписаться на подобное развлечение добровольно. Омега не соврал, тональностью обладал впечатляющей. Стоило двери прикрыться, парень развернулся с улыбкой, угрожающе опасной, сразу же обвивая мужчину за шею. Ирис, персик, тмин. Объятия ароматом оказались куда более крепкими и давящими, нежели руками. Губы очень близко, но не целуют, руки по пуговицам рубашки вниз. — Или недостаточно? — шёпотом спросил омега, касаясь носом шеи. Ладонь альфы сгребла волосы парня на затылке, прижимая его к собственным губам, не имея ни малейшего желания нежничать, даже на секунду задумываться о чужих предпочтениях, настроении и планах. Он задохнётся от дыма горящего табака, он будет хвататься за шею, наивно полагая, что она кому-то нужна, и он попросит остановиться. Как и все. Ничего качественно нового. Уходил Хаширама вполне удовлетворённым, оставив омегу отсыпаться в номере. Никаких заигрываний напоследок, обещаний и вопросов. Парень просто проводил Хашираму взглядом, а после отвернулся, зарываясь лицом в подушку. Хороший урок, спасибо. Если спрашивают, лучше отвечать. Не то, чтобы это было плохо, но в идеале на такие нагрузки нужны выходные, потому что горло саднило, а тело не захочет отрываться от горизонтальной поверхности ближайшие сутки. Феномен суточной метки — вещь предельно неприятная для любого представителя. Осевший на плечах тмин привлечёт внимание, если его не заглушить собственным феромоном в концентрации выше, чем тональность оставившего этот шлейф. Один входящий звонок Саске, и вся патовость ситуации стала фатальной. Мысленно он уже отменил вечерний ужин с Мадарой, потому что сидеть рядом, обсуждать что-то нейтральное, параллельно демонстрируя всю железность своей «верности» — это последнее, чем он хотел бы заниматься. Нет, не секрет. Нет, не в первый раз. Но это отвратительно выглядит… Хаширама уткнулся лбом в руль машины, прикрывая глаза. Прекрасно, просто прекрасно. Хотелось отключить телефон и… И куда? Домой? К ожидающей тебя жене, которая так искренне будет рада, что супруг вернулся раньше и всё же уделит ей время вечером? Нет. Куда-нибудь в отель, чтобы остаться наедине с собой и ещё больше заесть самого себя мыслями? Нет. Вызвонить Лео, чтобы тот в очередной раз… сразу нет, приключения на вечер ему не нужны, а этот ублюдок потащит его в казино однозначно. Куда? Зачем? Для чего? Господи, доломай уже или отпусти. Меньше чем час спустя Хаширама вошёл в офис, игнорируя взгляды окружающих. — Добрый день, Мистер Сенджу, — Саске протянул несколько конвертов Хашираме. — Сегодня возвращается Мистер Намикадзе, скорее всего с отчётом не только для Мистера Учиха. Ваш брат тоже хотел сверить несколько смет, скорее всего там что-то не сходится, они сейчас с Мистером Учиха в его кабинете. Звонила Джейсон. Я переслал Вам пригласительные на почту. Новый макет у Вас на столе. Кофе? Хаширама просмотрел адресатов писем, понимая, что его головная боль на декабрь официально открыта. — Да, спасибо, — ответил Хаширама, не услышав вопроса, и направился к себе. Саске проводил его ошалевшим взглядом, доставая из заднего кармана телефон. US: «А добавлять тмин в табак это вообще норм?» ТD: «Масло тмина пьют, чтобы бросить курить. С табаком, думаю, сочетать бессмысленно» US: «Скажи это Хаши» TD: «Что?» US: «У кого-то был секс» TD: «Да ты прикалываешься, Учиха! Буду через пять минут» Вошёл Хаширама в кабинет всё таким же задумавшимся. Только не в свой. Оторвавшись от листов из раскрытого конверта, он приподнял голову, понимая, что не там, где планировал оказаться. Мадара отвлёкся от собеседника, который также развернул голову, но который явно отнёсся к тому, что его прервали с куда большим негативом. — Стук в дверь вышел из моды? — спросил Тобирама, окидывая брата взглядом. — Отвлёк? — спросил с той же интонацией Хаширама. — Нет, — покачал головой Мадара, быстро пробежавшись взглядом по мужчине, тонкое обоняние уловило перемены тона моментально. — У меня как раз была пара вопросов, так что я рад, что ты в офисе. Тобирама отвернулся, возвращаясь к бумагам. Мадара едва удержался на месте, чтобы не встать и не приоткрыть окно. Нет, всё нормально, просто чужие минуса всегда режут вне зависимости от тональности их оставивших. Но улыбка на его лице была более чем естественная и лёгкая. — Это мы сократим, согласен, выглядит очень привилегированно для одного отдела, — закончил свою мысль он перед Тобирамой. — Я отправлю отчёт в понедельник. Хаширама занял соседнее от брата место, не удостоив бумаги вниманием. Мадара прекрасно сегодня выглядит. Обычно к пятнице люди наоборот устают, откладывая некоторые элементы собственного ухода на новую неделю. Но Мадара словно только что из салона, словно отдыхал все предыдущие дни, а сегодня особенно хорошо выспался. Вряд ли это связано с планами на вечер, но эта мысль всё же не избежала своего места в ряде размышлений. Тобирама с непроницаемым лицом медленно повернул голову. — Как поживает Мито? — ледяным тоном поинтересовался он. — Планирует ремонт, хочет записаться на йогу, терроризирует меня и тем, и другим. А в целом всё так же прекрасно. Тобирама неспешно кивнул, принимая тот факт, что его поняли, но успешно проигнорировали. Возможно, дело в свидетелях. Тех свидетелях, с которых не сводили глаз, над которыми издеваются уже не первый год, потому что по-другому сочетание этого взгляда и того, в каком виде он припёрся в офис описать невозможно. Впрочем, тому можно отдать должное — ни мышцы не дрогнуло. А значит не в первый раз, и, вероятно, далеко не последний. — Встреча с акционерами переносится на двенадцатое. Не лучшая новость. Но ты ведь наведёшь порядки? — А разве есть причины для беспокойства? — наигранно удивился Мадара. — Не припоминаю декабря, когда было бы аккуратнее выполнено. Кадровые только соберу, и можем презентовать бизнес-план на следующий год. — Волшебно, — кивнул Хаширама. — Ловкость слова и никакого обмана, верно? — усмехнулся Тобирама, подвинув отчёт к Хашираме. — Если не хочешь влезть в долговую яму, начни обращать внимание на то, чего хотят твои директора, потому что вот этот сюрприз явно вписался сюда в последний момент. — Уверен, что подписывал это, — задумчиво протянул Хаширама, подвинув документ к себе. — Что-то не сошлось? — Я сведу. — Тогда не вижу причин для беспокойства. Уголок губ Тобирамы дрогнул. Чувство отвращения к тонкому, на самом деле едва различимому аромату достигло своего апогея. — Значит, я жду отчёт в понедельник, и под понедельником подразумеваю до конца рабочего дня. Мадара прикусил губу, сдержав смешок. Кто же знал, что Тобирама не из тех людей, кто отключает оповещения, и что прошлый разбудит его в четыре утра. — Всё будет сделано в лучшем виде. — Поужинаем сегодня? Мадара не успел ответить или как-то отреагировать, потому что в эту же секунду распахнулась дверь, явив свету звезду сия редакции. — Мадара, я соскучился! Доминируй. Минато так же резко захлопнул рот, как и ворвался, оценив весь масштаб трагедии. Тобирама всё так же неторопливо развернулся, смерив Намикадзе взглядом, требующим объяснений столь воодушевлённого настроения. Все понимали, в противном случае будет какая-то кара. Нет, её ещё ни разу не было, но каждый раз Минато не рисковал проверить, а какой бы она была, если бы всё же дошло до этого. — Я, пожалуй, чуть позже загляну. Он успел только развернуться, даже шага не сделал, когда услышал приказное: — Стоять. Ну, вот что за жизнь такая. Беззвучно выматерившись, натянув на себя улыбку обратно, он снова крутанулся. — Какие люди в нашей скромной обители. Не по мою ли душу? — почти пропел Минато. — В первую очередь. — Я снова не влез в рамки бюджета, да? — осторожно уточнил он, делая предельно виноватое лицо. — Я не поздоровался, простите, Мистер Сенджу, добрый день. И вам Мистер Сенджу, который не Хаширама, тоже… Тобирама терпеливо закатил глаза, явно едва удержавшись, чтобы не бросить что-то очень грубое. — Ты действительно не вовремя, — мягко вставил свои пять копеек Хаширама. — Разве? — развернул на брата голову Тобирама. — Это ты не вовремя, потому что разговор шёл о бюджете его отдела. Но коллективно, значит коллективно, не имею на этот счёт возражений. — Ты не с той ноги сегодня встал? — поинтересовался Хаширама, который агрессию в свой адрес абсолютно не понял. — Или проблема в том, что я мешаю тебе приглашать на свидание моего главного редактора? Минато приоткрыл рот, но вовремя понял, что комментарии будут излишни. Взгляд на Мадару, мол, какого чёрта? Тот переводил взгляд с одного на другого, после на Минато, телепатически пожал плечами, мол, не представляю, что тут происходит. — Его должность как-то принципиально важна в данном вопросе? — не понял Тобирама. О, кажется, до Минато дошло, что тут происходит. Стебём Хашираму? О, дайте только шею размять. — Я, конечно, очень сильно извиняюсь, и за то, что перебиваю, и за то, что в отделе снова что-то не так, но… Вы же понимаете, что меня три недели не было, и Мадара сегодня мой? Да? Нет? Да. Нет, чисто технически, я могу на ночь забрать, впереди выходные, но… — Намикадзе, усмири своё словесное недержание, — с давлением в тоне попросил Тобирама. Мадара переплёл пальцы, уместив на них подбородок, чтобы было удобнее менять объекты внимания. — Да как бы не вопрос, просто вношу ясность, я делиться сегодня не намерен. Хаширама, чей локоть удобно опирался о стол, подставил под висок пальцы, переводя взгляд с одного на другого. Ага. Идея отменить планы на вечер резко перестала быть актуальной. Нет, ни с одним, ни с другим он его не оставит. — Вы закончили? — спросил Хаширама, и Мадара испытал невероятное желание попросить попкорн. Когда его в последний раз так активно делили высокотональные альфы? — Да, — уверенно кивнул Минато. — Тогда как на счёт возврата к рамкам субординации? Делить территорию у меня на глазах определенно лишнее. — Территорию, — протянул Тобирама. — Теперь это так называется? Я не закончил, прости, брат. Ответа всё ещё не услышал. — Видимо ответить тебе придется мне. Нет, сегодня вы не поужинаете. Обычно сперва интересуются, не занят ли человек вечером. — И надо же, как неловко получилось. Занят, — пожал плечами Минато. — Да, Минато, занят, — подтвердил Хаширама. — А… В этом плане занят? — в голосе надломился шутливый тон, плечи немного повело. — В том, который тебя не касается. — А он в курсе? — бессмертная шутка про десять лет. Хаширама отвёл взгляд, словно не услышал комментария Намикадзе, улыбка которого чуть искривилась. — Ну, раз уж вопрос, наверняка, профессиональной необходимости, то приятного вечера, — едва не фыркнув, произнёс он. — Мне, в принципе, ночи хватит, — добавил он, ловя в фокус зрения Мадару, просто чтобы получить ответ на вопрос, что происходят, и что за мужики пытаются тебя у меня украсть. Но то, что он увидел… Какое лицо должно быть у омеги, когда три альфы с такими показателями устраивают за него разборки. Возможно довольное, немного удивлённое. Но это же Мадара. Улыбка давно приобрела углы голодного оскала, а в глазах черти активно решали, как совместить всех троих, желательно на одной поверхности. Минато пробежался взглядом по всей компании и не сдержал смешок. Второй. Третий. Полноценный смех не заставил себя ждать. Мадара отвёл взгляд вообще в сторону, в стену, умоляя себя не засмеяться следом, но смешок также удержать в себе у него не вышло. Тихо. Тихо-тихо-тихо, пожалуйста, не надо. В момент, когда оба Сенджу развернули головы на Мадару, сдержаться стало в разы сложнее. На лице промелькнуло жалобное выражение, пока он настойчиво продолжал сверлить взглядом стену. Минато выдохнул, но новое развернувшееся шоу, где эти двое, как церберы, сверлят взглядом несчастного Мадару, искренне пытающегося сохранить лицо, снёсло, и Минато просто в два шага выскочил из кабинета, позволив себе полноценный смех… который, разумеется, было прекрасно слышно даже за прикрытой дверью. Мадара — всё. — Я так понимаю, — повернулся к брату Тобирама. — Кто-то очень соскучился. Мадара махнул рукой, пытаясь вернуть дыхание в нормальное состояние. — Всё в порядке, — получилось даже не шёпотом, совсем беззвучно. Минато открыл дверь, едва снова не подкосив только что восстановившее нормальное выражение лица. — Я дико извиняюсь, — звучно выдохнул Минато. — Так что с планами на вечер-то? — Заткнись, — попросил Мадара, опасаясь, что сейчас заскулит. — Пожалуйста. Я… Я обещал ужин Хашираме, прости. Сообщил он это, разумеется, Тобираме. Минато развёл руки в стороны. А, собственно, кто бы сомневался? После Мадара обернулся к Хашираме. — Я зайду к тебе минут через двадцать, есть, правда, несколько важных вопросов, которые нужно решить сегодня до конца рабочего дня, — и взгляд на Минато, господи, уберите его, пожалуйста. Палец указал в сторону двери. — Ты же зайдёшь? — уточнил он на всякий случай. — Ты же соскучился. Минато пошленько улыбнулся, закусив губу, и ещё раз кивнув начальству, каждому по очереди, скрылся за дверью. Тобирама выжидающе смотрел на брата, дожидаясь, пока он поймёт, что здесь явно лишний. Тебе же сказали через двадцать минут, что в переводе на человеческий: «закрой дверь с той стороны». Совсем мозги потекли от ощущения маленькой победы? — Что касается разворота на январский, — вздохнул Мадара, вытягивая из-под рук Тобирамы листы со сметами, двумя пальцами скользя по столу. — У меня очень-очень-очень большие планы, и я уверен, они будут очень привлекательными, если ты готов послушать. — А я не за этим здесь? — Уже не уверен, — честно признался Мадара. Хаширама кивнул, поднимаясь со своего места. Утешительно похлопав брата по плечу, он покинул кабинет. Тобирама даже не удержался от того, чтобы обернуться, проследив взглядом удаляющуюся фигуру. А вот это забавно. Озадаченный взгляд на Мадару, который неловко развёл кисти, мол, я сам не понял. Тобирама наигранно-понимающе кивнул, снова окинув взглядом папки, который в раз перестали представлять интерес. — Я так понимаю, в детстве были проблемы с делением игрушек? — не удержался от комментария Мадара. — Нет. Они просто были моими, — ответ сразу же. — Старшие на то и старшие, чтобы баловать младших. — Думаешь? — чуть улыбнулся Тобирама. — Было бы крайне забавно, окажись это так. Что ж, вечер украден начальством, не смею перечить. Что на счёт завтра? — У меня нет выбора, кроме как согласиться, как минимум в качестве компенсации. — В качестве компенсации я потребую что-нибудь другое, — заверил Тобирама, поднимаясь с места. — А как же разворот? — улыбнулся Мадара, поражаясь тому, насколько чертовски важные вопросы вдруг полностью перестали быть актуальными. — Меня мало волнуют сметы на твои развороты. — Я так понимаю, потому что там обычно всё адекватно? — не без подкола уточнил Мадара — обладатель самых дорогих проектов. — Хоть одна осечка, и я приду уже персонально по твою душу. — Так себе угроза. — Осторожнее. Мадара понимающе покивал удаляющемуся альфе, со смешком собирая всё содержимое с собственного стола и закидывая в один из ящиков первой необходимости. Вопросы к Хашираме у него и вправду были, по большей части относительно проекта по Готье, об этом папка в его руках, но начал он не с этого, как только вошёл в кабинет. — И что это было? Хаширама полулежал на своем кресле, в кой-то веке как истинный начальник, ни черта важного не делая. Видимо, просто ждал обещанного внимания. — У нас встреча. Запланирована чёрт знает когда. Я не собираюсь делить твоё внимание с братом, потому что тому резко захотелось мне что-то показать. Влез не в своё дело? — Да, — хмыкнул Мадара, облокачиваясь бедром о край стола. — Мы уже обсудили с ним вашу проблему делёжки. Интересная формулировка с очевидным контекстом, где объект предполагаемой делёжки опять позволяет себе занимать своей очаровательной пятой точкой чужие столы. — Проблему? — не понял Хаширама. — Никто никого не делит. — Внимание, — напомнил Мадара, усмехаясь тому, насколько у альф иногда отшибает понимание того, что они говорят. — В любом случае, всё решено, все остались довольны. Едем? Или кресло гендиректора внезапно стало приятнее, чем обычно? — Прямо сейчас? — Хаширама оглядел стол так, словно там было хоть одно подтверждение того, что у него есть дела. Нет. Нет у него никаких дел. — Думаешь, раньше поедем, раньше отделаешься от меня? — Именно так и думаю, — заверил его Мадара, авторитетно покивав головой. Впрочем, если Хаширама никуда не торопится, то Мадара и подавно. Тело уже удобно устроилось на занимаемой поверхности, такое себе на краю. — Хорошо, а прямо сейчас что от меня ожидается? Мне продублировать тебе информацию, озвученную твоему братцу, тем самым удовлетворив и твоё спокойствие? Хаширама сдвинул брови, припоминая, что ему сказал Саске, и что ещё несколько минут назад говорил сам Мадара. Было же что обсудить. — А я смотрю, не только я забываю очень авторитетные причины, по которым мне нужно поговорить с теми, с кем я хочу? Мадара демонстративно вскинул руку с папкой, несколько раз махнув ею на манер веера. — Я бы с радостью поддержал тебя в этом недостатке, но прошу прощения, большой босс, я помню, что исполнительность — твой небольшой кинк, — папка полетела на стол, лицом к начальнику. — Просто ознакомься, чтобы в итоге ко мне не было вопросов. А если будут, вот тогда и обсудим. Ловите пас, Мистер Сенджу. — Жаль, — протянул Хаширама, который понял, что фишка всё же в том, что вопросы не особо значительные. Хаширама положил на неё ладонь, отодвинув в сторону. — Пожалуй, не сегодня. Там же нет шокирующего контента, после которого я поседею ещё сильнее, верно? Мадара неоднозначно повёл плечами. — Все зависит от того, могут ли несколько полуголых моделей-омежек в ваннах на улице в декабре всё ещё вызывать в тебе переживания. Если нет, тогда порядок. — Разве что только переживания за то, какой ценник мне выставят их больные лёгкие, — Хаширама покосился на папку, не удержался и всё же раскрыл её на первых страницах. Обещает быть масштабно, но по-семейному, раз уж мероприятие всё же будет проходить на этой территории. Закрыл папку, отложил обратно. Этим будет заниматься Тобирама. Хотел подметить, что, возможно, шутка о том, что в его возрасте уже некрасиво переживать из-за обнажённых омежек не в тему, но вспомнив о том, что пахнет от него не табаком, напряжённо отвёл взгляд, решив, что это будет неуместно. — Прежде чем до тебя доберутся с претензиями, им придётся пройти через меня и Тору, — не без самодовольной улыбки, что уж там. И коронный жест — брови. — Так что не переживай, твои волосы останутся такими же привлекательными, если вся плоскость проблемы в этом. — Тора? — не поверил тому, что услышал Хаши. — Он это слышал? — Регулярно слышит. — А ваши взаимоотношения действительно ближе, чем выглядит со стороны. — Мы знакомы не первый год. За это время максимально тесный контакт происходил в самые горячие моменты нашей редакции. Да, знаешь, это сближает. — Очень знакомая история. Кажется, я такую уже слышал или даже видел. Полагаю, они просто нейтрализуют друг друга. Идеально. — Было бы грустно лишиться сразу обоих. Об кого мне тогда останется точить коготки, ты не подумал? Впрочем, твой братец слишком редко радует нас своим присутствием в этих стенах, — Мадара усмехнулся, понимая, что Минато бы сейчас убил его за озвученную мысль. Вдруг ещё материализуется, не дай Бог. — Но правда лишь в том, что полгода назад он очень сильно помог мне с одной личной проблемой. Вот и весь секрет. — Насколько же личное, что не ко мне? — искренне удивился Хаширама. — Не хотелось тебя тревожить, — просто и предельно честно ответил Мадара. Не самый длительный контакт взглядов закончился несдержанным закатыванием глаз Хаширамы, который окончательно признал поражение. — Ладно, допустим, делёжка имеет место быть. — Разумеется, имеет. Вы, альфы, иначе не умеете. Чего только стоит взглянуть на моего идиота. В общем, спасибо, позабавили, — чуть шире улыбнулся Мадара, ощущая как приятно щупать эту тему. Особенно настолько редко просачивающуюся несдержанность старшего Сенджу. С двумя остальными всё понятно. Но параллельно смешно от мысли, что он считает себя тем человеком, к которому Мадара пойдёт в первую очередь решать проблемы, не связанные с редакцией. Так или иначе, недавний инцидент был проблемным не из-за того, какие последствия начнут гнить в редакции, но они бы всё равно начались, пойди что-то иначе. Решать нужно было предельно быстро, и вот тут эти длинные лапы, прижимающие разными способами, но всё же к своему месту половину Нью-Йорка, были крайне уместны. Хаширама же думал о чём угодно, но не о личных проблемах Мадары. Как обычно. Он мусолил в голове ласково вброшенное «мой идиот». В таком любящем порицании проявляется куда больше личного и собственнического, нежели в агрессивной борьбе за принадлежность. Потому что уже своё. Потому что никуда не денется, даже если захочет. — «Твой идиот» единственный органично вписался в эту историю. Но за украденный вечер ему придётся меня простить. А Тора, хах, я так звал его в детстве, Тора может вернуться к себе. Прости, Мадара, с братом я тебя делить не буду. Мадара в свою очередь тактично решил не комментировать это замечание. Потому что подобные заявления уже предельно неактуальны. — Если вернёшь меня Минато до полуночи, как Золушку, то думаю, у тебя есть все шансы на прощение, — заверил Мадара, соскальзывая со стола и поправляя волосы одним точным движением ладони. — А что касательного второго, обязательно передам ему это завтра, думается мне, неплохая тема для разговора, по крайней мере, уверен, у него есть своё мнение на этот счёт. Если ты меня не накормишь в ближайшие полтора часа — за последствия не ручаюсь. Идём. Или предпочитаешь доставку? Хаширама тонко улыбнулся, понимая, что все эти игры в «альф» имеют смысл с кем угодно, но не с такой уверенной в себе десяткой, которая не была намерена отказываться хоть от одного источника внимания, и в итоге делила уже она. Прекрасно. — А если не верну завтра до полуночи? Мы же, альфы, по-другому не умеем. Мадара в попытке несколько смягчить давление, так или иначе, в сколько угодно смешной формы недовольного альфы, почти мило пожал плечами. — А ты проверь и увидишь. — Тогда начнём с минимизации последствий, — поднялся он из-за стола. — Пожелания? — Ужин и вино, — пальцы, уже надавившие на ручку двери, остановились буквально на секунду. Усмешка. — Хотя, стало быть, сегодня у тебя другой аккомпанемент к сырной тарелке. Хаширама устало выдохнул, ощущая, как ему становится некомфортно в собственной коже. Подобные комментарии он мог слушать сколько угодно, не меняя выражения лица, но не от Мадары. И причина не то чтобы лежала на поверхности. Частично из-за того, что они два чёртовых икса, которые, так или иначе, имеют равные потребности, но один из них это спокойно принимает, а второй строит из себя чёрт знает что всю жизнь, почему бы и не поддеть, мол, не такой уж ты идеальный. Кто хуже: падший, получающий удовольствие от жизни, не боящийся сказать, что это и есть он и всё в порядке, или святой, что редкими ночами агрессивно истязает кого-то, чтобы на следующий день снова облачиться в белое и молчаливо порицать весь грешный мир. Искренность, да? В ней корень всех бед? Занятно то, что даже слова Мито никогда не заставляли чувствовать себя настолько виноватым, сколько аккуратное напоминание Мадары, что ему не идёт «белое». Рефлексий на тему собственной правильности только не хватало, вот честно. Хаширама оставил кабинет, направляясь к лифту, где его дожидался Мадара, облокотившись плечом о стеночку. Кнопка вызова горела ярко синим. Хаширама чуть приподнял губы, позволяя себе показательную улыбку, пока тело покрывалось неплотным слоем личного природного парфюма, задавливая ноты тмина напрочь. Держать маленький радиус — пожалуй, одна из самых сложных задач высокотональных представителей, и Хаши откровенно плохо умел играть своими феромонами. Но претендуешь — соответствуй. — Поразительно, насколько все благочестивые. Так лучше? Мадара максимально доходчиво в выражении собственного отношения к подобному выгнул бровь и также вошёл в подъехавший лифт, сразу зажимая кнопку первого этажа. — Заметь, о благочестивости и речи не было. Лишь оценил вкусовые предпочтения, — по обонянию словно бархатом прошёлся такой желанный и вместе с тем настолько редко просачивающийся запах. Одобряющая улыбка. — Ну, ты посмотри на него, разошёлся. Хаширама сложил руки на груди, насмешливо нахмурившись. — Сейчас зацепишь больное самолюбие альфы — и, правда, разойдусь. — Боюсь-боюсь, — оп, и шаг за границу. — Я всё прекрасно понимаю, опыт дня вдохновил, но, Мистер Сенджу, кажется, Вы немного забыли, кого именно и чем пугаете. Нечто качественно новое в привычном укладе, ха? Ироничная усмешка, как занятно звучат собственные мысли, когда поддаются… им. — Качественно новое? Звучит слишком громко для всего лишь десяти подарков от природы. Но я заинтригован. Главное сам не забудь, кому остришь. — Да- да, — саркастично покивал Мадара. — Конечно. Всего лишь десять подарков от природы. Советую снова начать напоминать себе об этом чуточку чаще и усерднее, а то что-то в последнее время теория трещит активнее, чем твои нервы в феврале. Писк лифта, и Мадара, не задерживаясь, направился к главному выходу здания. Хаширама не торопился следом, потому что наблюдать за тем, как Мадара ходит — это тоже какая-то специфичная форма современного искусства. Вальяжно, пафосно, в тон неслышимому стуку каблуков, который каждый раз фантомно звучал в голове. Очень чёткие движения, всегда предельно направленный вектор и бёдра… Господи, скажите ему кто-нибудь, что это просто неприлично. Очередной перформанс имени Мадары Учиха. Запоздалые мысли насчёт февраля в кои-то веке не казались чем-то лишним. Даже если забыть вообще о корне шутки, которая лежала изначально в рабочей плоскости, забыть о самых масштабных дедлайнах и ежегодных стартах презентаций; о планируемой программе по обмену, которую они начнут формировать именно в этот период, да вообще обо всём… Останется Мадара, и его просто поразительно трансформирующееся февральское очарование, когда взгляда на него достаточно, чтобы вспомнить молитвы, которых не знал. На него потрясающе влияла зима. И эта не будет отличной от любой другой. Авто по обыкновению выбрали не сговариваясь. На ужины, на встречи, на любые мероприятия, где должны были провести вместе несколько часов, они всегда ездили на его машине. Хаширама упал за руль, возвращаясь к разговору уже с чуть большим осмыслением, потому что пафосно напоминать десятке, что он тоже десятка — это конечно занятно, но совершенно бессмысленно, потому что на этой категории тот факт, что вы равны, ни для кого не решает ровным счётом ничего. — Ладно, справедливости ради, не представляю, о чём говорю, но… Ты как никто должен понимать, насколько часто подобные обещания мелькают рядом. В моём случае, даже от тебя. Представь, каково с этим живётся?.. — замер, осознавая, что сказал. — Не представляй. Мадара даже на секунду прервался с застёгиванием ремня, настолько удивлённо подскочили брови. — Хочешь обсудить проблемы с сексом у X-категории? — Я уже понял, — ответил Хаширама, а после с насмешкой в глазах глянул на Мадару. — Но не только же твоего Форда и «твоего идиота» обсуждать? Обсуждать Минато в данном контексте было бы забавно. — Представь, как с этим живётся, — фыркнул Мадара, удобнее устраиваясь в широком кожаном кресле. — И что? Хочешь послушать о том, как всё на самом деле плохо? Или, может, поумерить твою жалость к себе бедному напоминанием об отсутствии у вас течки? Скажи природе спасибо хотя бы на этом, — рассмеялся Мадара. И что было бы, будь у альф что-то подобное? Хаширама не был бы женат. Или стал бы тем, кого откровенно не понимает, сменяя партнера одного за другим, утопая в омегах — тональность позволяла; или подобно нынешнему варианту, в позитивном исходе жил бы с омегой, которая не продала за эти отношения собственное здоровье. Ммм… Прекрасно пошутили. — Спасибо, — кивнул он. — Не спорю, паритетом и не пахло. Только я и не о жалости говорил. Хотя порою от тебя мне её недостаёт. Когда, — передразнивать Хаширама умел плохо, но щёлкнуть пальцами и вздёрнуть бровь — жест несложный. Вот это сейчас внезапно прилетело. Настолько, что прежде, чем на губах растеклась тонкая улыбка, а в глазах мелькнули бесы, Мадара несколько секунд удивлённо, не моргая, таращился на уже опущенную бровь. Но собственный характер быстро взял эмоцию под контроль. Жалости, значит, не достаёт? Неспешный поворот всем телом в сторону водителя, опора руки на коробку передач, уложенная в собственную ладонь голова с насмешливым наклоном, пряди, упавшие на лицо, длинная нога, закинутая на вторую, красивый изгиб бедра, выгнутая бровь… Обойдёмся без щелчка. И предельно ленный тембр голоса, почти на уровне шёпота. — Этой жалости? Хаширама хотел просто бросить взгляд, чтобы в принципе понять, что ему показывают, но отвести голову уже не смог. На руку. На бедра. На ноги. На улыбку. На дорогу. Это было не беглое оглядывание, степень отвлечения для человека за рулём слишком безответственная, но стоило выяснить, что за это время ничего за лобовым стеклом принципиально не поменялось, и взгляд снова скосился на длинные ноги. — Такой формой жалости ты нас обоих сейчас в травматологию пропишешь на весь зимний период. Псевдосочувствующее выражение лица. Отчего-то ни на секунду не возникло мысли, что он создаёт какие-то опасные для здоровья ситуации, словно аварий мало происходит каждый чёртов день. По куда менее намеренно спровоцированным причинам. — Не прибедняйся. Явно уже взрослый мальчик, чтобы засматриваться на давно привычные бёдра. Должны были уже надоесть, — ещё несколько сантиметров в сторону, обостряя угол демонстрации. — Альфы разве хоть когда-нибудь становятся взрослыми мальчиками? Мне казалось, вывод дня в другом, — взгляд снова скосился, смешок. — Да ты издеваешься. — Разве омеги когда-нибудь вырастают из озабоченных подростков? — Мадара почти невинно дёрнул головой, мог бы для картинности ещё и глаза смущённо отвести в сторону, но мужчина так или иначе по большей части сосредоточен на дороге, а значит, его игру не оценят, смысл напрягаться? — Я не издеваюсь, я дразню твою заинтересованность и параллельно усердно пытаюсь вспомнить, кому смею дерзить. Пока сложно получается. Цветение роз в таком ограниченном пространстве — процесс всегда занимательный. И без того плотный, душный запах приобретает совсем иную концентрацию, без возможности от него отмахнуться даже на самых первых отметках. Не подкреплять свои слова действиями — проблема смелости большинства людей. Жаль, правда, что конкретно в данном случае это всё равно уходит куда-то в воздух. Но наблюдать за этим из раза в раз менее любопытно не становится. И, так или иначе, это приятно. Хаширама продолжал смотреть на дорогу, не фокусируясь на ней вообще, просто мешал себе смотреть туда, куда хотелось. Это Мадара, пора бы привыкнуть за столько лет и перестать удивляться. А вот реагировать — нет, тут опыт и понимание естественности данного поведения ничем не помогут. — Я же правильно понимаю, говорить «стоп» — обычно твоя привилегия? — задал вопрос Хаширама, прекрасно зная на него ответ. То, что он не единожды лицезрел в офисе говорило только о том, что ему в принципе нравятся игры на тонах, вероятно, с разными условиями, но суть же в том, чтобы вовремя остановить, правильно погасив. Или горячо потрахаться прямо на столе в офисе. Это меньше походило на правду, но едва ли Мадара через это не проходил, может, заигравшись, может, по собственному желанию. Так или иначе, правила игры полностью знает лишь тот, кто десятка, так почему бы и не тешить самолюбие, делая с другим человеком всё, что душе твоей угодно. Раз он не может дать тебе чувство насыщения физически, пусть хоть даёт морально. Компенсаторика — очень простая логика. К слову о десятках. Кто-то хотя бы отдалённо понимает, насколько их мало? Мировая статистика утверждает, что шансы познакомиться хотя бы с одной за жизнь весьма и весьма реальны, несколько тысяч омег данной категории живут в Нью-Йорке, так вперёд. Действительно, вперёд, выбери из количества меньше половины процента населения кого-то, кто уже не ребёнок и ещё не просиживает выходные в поликлинике. Кто свободен, это, пожалуй, самая большая сложность. Кто здоров, увы, тоже частая проблема высокотональных омег. Кто не захочет забрать тебя себе в первую же ночь, потому что параноидальная мысль, что в мире так мало тех, кто способен дать тебе то, чего просит твоя природа, порою толкает людей на безумные вещи. Выбрал? А теперь найди его. Выйдет пара сотен на восемь миллионов человек. Удачи. А сейчас на соседнем кресле сидит потрясающе роскошная омега. Он умен, красив, интересен совершенно во всём, здоров… Да он, блять, идеален и он просто сидит рядом. Ирония судьбы, иначе не скажешь. Могут ли хотя бы теоретически два человека, настолько привязанные друг к другу условиями собственной природы, просто игнорировать это, не делая вообще ничего? Наверное, да. Будь бы у Мадары кто-то… Кто-то, кого бы он искренне любил, держась за него всем своим существом, кто любил бы его так же в ответ… Кто-то, вероятно, до ужаса очаровательный с льдисто-голубыми глазами. Когда пальцы Хаширамы сдавили руль сильнее, то ли от мысли промелькнувшей в голове, то ли как ответ на провокацию, то ли как просто его вечное преследующее желание отпускать феромон, который сидит под замком на нулях перманентно вне дома, — он дал ответ на сладкий, почти душащий омежий феромон. — Ну, давай, — один уголок губы дрогнул в улыбке, тянущим дрожанием. Странное чувство, словно сквозь прутья к омеге рядом тянет когтистые лапы крайне опасное существо, которое не будет раздумывать ни секунды, когда всё же прогрызет стальные прутья. Альфа. Первой на поменявшуюся атмосферу отреагировала омега: восторгом на ответно отпущенные феромоны, спирающим чувством предвкушения, полоснувшим в груди, неосознанным повышением градуса. А после суть ситуации дошла и до человека. Удивлением на те же самые блядские, отпущенные в ответ, феромоны, и каким-то почти страхом. Что за внезапный выход из зоны комфорта их взаимодействия, где один постоянно провоцирует другого, но только потому, что привык и знает, что второй никакой реакции не даст. А тут вот так просто «на, держи руль»? Какое из этих существ подкармливать Мадара не знал. Каждый раз вставала эта дилемма, каждый раз он со скрипом выбирал рациональную сторону. И нечто настолько новое обескураживало. Осталось понять, положительны ли эти изменения, или те, что сулят кучу проблем? — Обычно меня об этом просят. Кто-то раньше, кто-то позже. Ну, думается мне, ты прекрасно знаешь, как это работает, — протянул Мадара, не прибирая шлейфа, но и не собираясь давать новые искры. Просто слова без смысла, потому что внутри черепной коробки внезапно началась Гражданская война, и обе оппозиции с трепетом ждут поддержки от центрального управления. Пока сам Мадара безотрывно смотрел на альфу. — У тебя когда-нибудь были такие же, как мы? — Иксы? Как и у тебя. Ответ подразумевал «да», Хаширама почему-то не сомневался в том, что Мадара хотя бы раз точно спал с кем-то своей категории, а сам он… Взгляд скосился на Мадару снова, но уже не чтобы в очередной раз окинуть ноги недвусмысленным взглядом. Когда тебя хочет десятка, ты не вправе сказать ему «нет», не потому что он тебя заставит, а потому что ты сам себя изнутри сожрёшь за отказ. Хаширама отказал одной, которая решила остаться рядом, кажется, на всю оставшуюся жизнь. Смотреть на него каждый день? Ловить шутки? Ощущать, как перекрывает дыхательные пути от очередной правильно поданной провокации? У Хаширамы было четыре омеги Х-категории, и видит Бог, выйти на них было не самой простой задачей. — И как? — спросил Мадара, продолжая сохранять немного скрипучую атмосферу. И не выдохнуть свободно и не задохнуться. Чувствовать этот запах, говорить на такую тему, параллельно не отрывать глаз от этого серьёзного профиля — неудивительно, почему голос срывался почти на придыхание сквозь острые изгибы улыбки. — Понимать, что всё накопленное внутри собственной природы можно отдавать без опаски… Чувствовать, как всё это принимается или берётся… Невероятно, правда? Да, невероятно. Ровно настолько, что впору искать пятую. — Правда, — предельно ровно ответил Хаширама, уже не понимая, что за игру он сам же и затеял. — Идеальное соответствие предпочтениям на биологическом уровне. Мадара медленно покачал головой. — Речь может быть сколько угодно о предпочтениях, но если мы говорим обо всём остальном мире. Мы же другие, и много лет назад мне не хватило ни смелости, ни опыта это тебе доказать. Сейчас же я понимаю, как нагло ты лгал, пытаясь внушить мне обратное, — первое моргание за прошедшие тягучие минуты, и Мадара смягчил улыбку на более привычную в адрес этого мужчины. — Но я тебя прощаю. Слишком быстрая вспышка на зашкаливающих показателях, настолько быстрая, что должна ощущаться как фантомная. И сразу в допустимый ноль. — Стоп, — речь явно о завершении этой странной гонки на трассе тональности. — Мы приехали. Хаширама притормозил, всё ещё глядя перед собой, хотя больше вид за лобовым стеклом не имел никакой значимости. — Лгал? — повернул он голову на мужчину, которого слово впервые видел. О, он помнил ту ничем не прикрытую ухмылку, обещающую разложить тебя этой же ночью где угодно, без малейшего шанса даже на то, чтобы задуматься об отказе. Мадара так поменялся, но что-то в нём осталось принципиально тем же. Тем самым, что хотелось придавить за голову об стол, трамбуя жест чистейшим минусом. И именно это хотелось взять на том же самом столе. А всё остальное стало тем, что нельзя просто не обожать, так искренне и чисто, что даже будь на то желание, скрыть было бы невозможно. Это же Мадара. Виртуозно решающий любые задачи, превращая катастрофу страшнейшего масштаба в очередную задачу. Это Мадара, способный улыбаться миллионом оттенков, один острее другого. Это Мадара, у которого всегда на всё есть ответ, один из которых ты будешь крутить в голове несколько суток после, а об другой порежешься, а в моральной аптечке, как на зло, не окажется ни анестетика, ни иглы. Это Мадара. Просто Мадара. Человек, которого невозможно повторить, даже если потратить на это полжизни. Как такие люди вообще получаются? О, они делают себя сами, выпиливают из мрамора голыми руками. А что под титаническим трудом — засекречено, и не выдаётся ни под каким уровнем доступа. Наверное, то, что Хаширама собирался озвучить, может прозвучать очень грубо, но он правда в это верил. По крайней мере, когда-то настолько свято, что не получалось просто вообразить себе что-то иное, кроме как эту фундаментальную истину: — Любая десятка стоит всех твоих ночей, но ни одна не стоит жизни, — глядя ему в глаза сказал Хаширама серьёзным тоном, а после перевел взгляд обратно на лобовое стекло, не видя перед собой ничего. Отрицательное качание головой как ответ на вопрос, который сам себе озвучить забыл.  — Не нужно считать, что только на твою голову влияет время, — заключил он уже с улыбкой. Мадара, ловко отстегнув ремень, непринуждённо пожал плечами. — А ведь в тот момент я тебе почти поверил, — лучше бы не просто поверил, а намерено вкрутил эту установку в сознание. Легче жилось бы. — Разве время? Мне всегда казалось, что люди. Первое уходит, но вторые остаются. Упёртые. Дверца открылась, и Мадара покинул салон, придирчиво осматривая фасад здания. Хаширама оказался рядом почти сразу, но его интересовало совершенно точно не заведение, на которое планировалось потратить вечер. — Упёртые, да? Кажется, я нашёл второй свой фетиш, сразу после исполнительности. — Это у вас семейное? — недоверчиво покосился Мадара, заходя в тепло. Очень много красного, но пропарфюмированно заведение прекрасно. Очень тонкий и ненавязчивый запах, который на самом деле перекрывает практически всех присутствующих, нейтрализуя те или иные формы взаимоотношений за разными столиками или в разных кабинках. Место им было найдено моментально: приятно укромное, не слишком освещённое, но и без каких-то интимных затемнений. — Не припоминаю, чтобы раньше мелькала настолько объёмная концентрация вопросов о моём брате, — переводя на человеческий, Хашираме откровенно эта тенденция не нравилась, а потому тему он решил продолжить, чтобы хотя бы примерно понимать насколько это шутка, а насколько чьи-либо намерения. — А разве до этого мелькала такая концентрация нашего общения вне офиса? Изменения тут только в этом. Да и мой лучший друг оставил меня на три недели, надо же с кем-то это обсуждать, — занял своё место Мадара, потянув руки к меню. — Ага… Это намёк на то, что его возвращение принципиально что-то поменяет? Не рассчитывай. Так. Если ты однажды станешь моей невесткой — я застрелюсь. — Ммм? — пара секунд на анализ слова «невестка». Мадара зашёлся тихим смехом, пряча глаза за ладонью. Медленный выдох, он поднял лицо, оставляя от вспышки веселья только ленивую улыбку. — За это не беспокойся. — Это беспокойство не за тебя или за него. Тора уже достаточно большой мальчик. Просто если ты возьмёшь мою фамилию… эм… — Хаширама махнул пальцами, пытаясь подобрать слова, он не чёртов журналист, он не умеет. — За себя, в общем, беспокоюсь. — И вот мы снова вернулись к проблеме делёжки, — рассмеялся Мадара, поддевая один из бокалов виски, которые оказались здесь в предельно оперативном порядке. Обещал же, что сегодня без вина. — Я не взял бы Вашу фамилию при любом исходе, и не важно как бы сильно каждый из Вас на этом настаивал. — А, ну раз так, то, хей, Мадара, как насчёт того, чтобы породниться? Мой брат очень достойная партия, — попытался в рекламу Хаширама. — Избавьте меня от этого. Если ваши игры с Намикадзе я ещё как-то понимаю, то вот этот цирк даже в шутку воображать не хочу. — А для тебя все мои отношения с альфами какой-то цирк, ха? — глоток, пауза, улыбка. — Насколько все? — Я ничего не знаю о твоих отношениях с какими-либо альфами, поэтому не возьмусь судить. Но вполне вероятно. — Ничего не знаешь, но склонен осуждать те, которые у тебя перед глазами. В этом весь ты, — беззлобная усмешка. — Хотя, я вроде как слышал, что ты был замужем какое-то время. Так и не выяснил, слух это или нет. Не то чтобы сильно старался, да, но секретность данной информации позабавила. Мадара не знал, что на это ответить. Во-первых — никакой секретности не было. Если люди о чём-то не болтают направо и налево, это не значит, что они что-то скрывают. Нашёл, называется, сплетницу. Во-вторых — на это просто нечего ответить. — Был. — Зачем? Просто любопытно. — А зачем люди вступают в брак? — Мадара покрутил бокал перед глазами, усмехнулся, сделал очередной глоток. — Это был побег. — От меня? — вопрос был задан настолько сразу, что нет сомнений, предыдущий ответ — это почти естественная в своей очевидности информация. Тёмная бровь несдержанно изогнулась. — Играем в садиста и жертву? Нет, Хаширама, это был побег от самого себя. От тебя я бы сбегал с другим человеком. Что ж, и снова здравствуй, Намикадзе. Говорить с Мадарой сложно, потому что он не бегает от ответов, выдаёт всё в оригинальном виде на импровизированном блюде, ещё и веточкой мяты сверху украсит. Это никогда не походило на черту человека, да и, кажется, так было не всегда; просто сейчас перед ним находился человек, который не боялся ни единого своего слова, поэтому порою ответы били очень хлёстко. Так зачем избегать прямых вопросов, если интересно, потому что так или иначе Мадара найдёт, чем зацепить, а потому попытка оградить себя от информации, которая не переварится мозгом, бесполезна. Да и Хаширама как-то устал осторожничать, выбирать выражения и всё равно оказываться в одинаковом положении. И эта усталость начала давать сбой достаточно давно: всё чаще мелькали вопросы, которые не нужно было задавать, ответы, которые не были уместны, комментарии, в которых никто не нуждался, мнение, которое не спрашивали. — И как так вышло, что всё ещё нет? — горько улыбнулся Хаширама. — Это было самым ожидаемым исходом, который всё ещё не наступил. — Он не заслужил быть тебе заменой. Кто угодно, но не он, — практически отчеканил эту мысль Мадара, всё ещё бегая глазами по пересвету алкоголя в бокале. Стоило догадаться, что столь систематическая концентрация повышенного общения приведёт к обсуждению острых вопросов. Сколько же их накопилось за ушедшие годы, с ума сойти, а на деле перед ними, друг напротив друга, сидят абсолютно чужие друг другу люди. — Кто угодно не заслужил быть чьей-то заменой, если смысл исключительно в том, чтобы убежать. А в целом замещение — это процесс, который плохим прозвали сами люди. Речь ведь о совершенно иных чувствах, которые не менее прекрасны чем-то, что замещают. Уж это видно более чем постоянно. Хаширама покачал головой, сам не веря, что сказал это. — Действительно считаешь, что мои комментарии по этому поводу будут уместны? — с улыбкой решил уточнить Мадара, потому как затрагиваемая тема, а ещё и какое-то мнение Хаширамы по этому поводу — вещь сомнительная. — Некоторые твои комментарии неуместны в моём кабинете, но здесь… я не знаю, что было бы неуместно. Так почему же там ты свободно говоришь то, что зачастую не стоило, а здесь думаешь об уместности? — Там моя зона комфорта, — Мадара со смехом отставил бокал, укладывая локти на стол, а голову на собранные в замок ладони. — Изученная вдоль и поперёк. Говорю, потому что знаю: вряд ли уместно, но тебе это всегда нравилось едва ли меньше, чем мне. Подальше от темы с тонкостями и хитростями их с Минато отношений. — Не буду пытаться это скрывать, но разве вопрос в том, что нравится мне? Здесь ты тоже только потому, что это нравится мне? Если так, то это печально. Вернее было бы сказать, что Хаширама интуитивно ощущал в этой предельной искренности барьер, и как его ломать, угадывал на ощупь. — Вопросы всегда, так или иначе, кружились вокруг того, что нравится и угодно тебе. Ты же знаешь, одно твоё слово, и ни одного неуместного комментария в своём кабинете ты больше не услышишь, — глаза чуть сощурились под влиянием улыбки, и Мадара увёл голову набок. — Отчего бы политика изменилась? Это было правдой, но принимать её как данность Хаширама не был намерен. — А можно наоборот, одно моё слово, и понятие неуместности куда-нибудь испарится? Уголки губ Мадары дрогнули, выдавая секундное недопонимание услышанного. — Подберёшь правильное слово, и что угодно. Ещё раз: отчего бы политика изменилась? — А тебе нужна объективно конкретная причина? Её нет, прости. Кроме моего желания проводить с тобой чуть больше времени. Но если это исключительно моё желание, которое не имеет никакого отклика, во что я слабо верю, то я, пожалуй, закончу изводить твоё время, которое ты тратил бы искреннее, не будь… обязанным соответствовать моим желаниям в тот или иной момент. Многое можно было бы сейчас озвучить, но, а смысл? Мадара дёрнул плечами, не меняя при этом ни расслабленную позу, ни острую улыбку, ни слегка прикрытые глаза. — Этап моего фанатичного желания соответствовать твоему давно миновал. Безуспешно, по ряду причин. Впрочем, сейчас это действительно не актуально. А сферу моих обязательств я защёлкнул на запястьях самостоятельно и ключ тебе не отдавал. Поэтому расслабься — я там, где хочу быть. — Расслабиться? Ты счёл это благочестивым желанием сделать что-то хорошее? Я воспринимаю это как чистый эгоизм, где мне мало просто смотреть на тебя и слышать только то, что ты по каким-то своим причинам допускаешь к озвучиванию. Если на это нужно время, это другой разговор, если на это нужны действия… Без этого не обойдётся, — Хаширама недовольно вздохнул, понимая, что изъясняется как-то не так. — Могу я пригласить на ужин человека, а не его роль, расписанную до каждой улыбки? Если нет, скажи об этом, я знаю, что прошу не мелочь. — Мне не улыбаться? — сразу же ответил Мадара, вопреки озвученному растягивая губы шире и очаровательнее. Пара секунд зрительного контакта. Что ж, окей, это что-то новенькое, в программе прописаны тысячи вариантов действий и реакций, но, кажется, сейчас от него требует что-то абсолютно иное. Качественно новое, да? Ха. Пока непонятно, что именно, а значит модель поведения не поменяет. Да и сложно это: менять что-то, приписанное на обратной стороне черепа. И надо было бы сказать что-то ещё, и пусть даже что-то сформировалось на кончике языка, но позволять себе это озвучить Мадара не стал. Так и завис со слегка приоткрытым ртом, закусив край губы. — А ты умеешь? — не поверил Хаширама, а отпустил смешок в ответ на реакцию. — Давай так, предельно откровенно, я просто осознал, что я тебя практически не знаю. Для меня давно устоявшаяся истина, что рядом с тобой мне всегда спокойно и легко, что бы вокруг ни происходило. Но ты не игрушка антистресс, которую мне привезли из Китая. Я хочу знать, кто ты. С чего бы вдруг, закономерный вопрос, и пусть у меня нет на него ответа, я ждал его три недели. Мадара, твоё разрешение на то, чтобы я пользовался твоим расположением — это конечно профитно, но… кажется, больше не работает. Кого угодно можно избаловать, — он сам не понимал, что скажет в следующую секунду. — Меня влечёт к тебе всё то время, что я тебя знаю. Не только физически, это как раз-таки предельно ясно. Только… к тебе ли? Я знаю о тебе всё и ничего одновременно. Но ведь ты тоже. Мне интересно, просто банально интересно. Поэтому это далеко не последнее приглашение провести время вместе, любопытство — страшный порок. Даже если я понимаю, что веду себя некрасиво, — лёгкий взмах ладонью, выражающий просьбу ничего не говорить, пока он не выговорится. — О, совершенно другая история, если бы ты сказал мне об этом. Но ведь нет. Я могу украсть тебя у твоего самого близкого человека, он явно недоволен. Но ты здесь. Со мной. Потому что я так того хочу. Не повод ли это спросить у меня, какого чёрта? Я ждал этого вопроса три недели. Так почему его нет? Потому что тебе самому это нужно или потому что ты настолько не умеешь мне отказывать? Сказать ещё было что, но, кажется, Мадаре нужен вдох, потому что слов слишком много, не всё нужно было говорить, далеко не всё обдумывалось хотя бы пару секунд — это просто неосвежеванная информация, которую пытаются заснуть в горло и просят проглотить. Ласково так, почти по-дружески. Мозг Мадары окончательно выдал системную ошибку. Не ту, где можно просто понятливо кивнуть и нажать на крестик, а ту самую, после которой операционка как минимум перезапускается. Не перегорела бы к чертям. Мадара запоздало кивнул. А после ещё, и ещё, пока руки сползали со стола, а тело мягко падало на спинку стула. — Мне нужен ты, — получилось даже растеряннее, чем собственное состояние. Мадара усмехнулся, уводя взгляд куда-то в сторону, цепляясь вниманием на картине, что висела в паре метров от них. Красивая. Возможно, стоило бы приобрести похожую. Снова смешок, очередное бесформенное пожатие плечами, потому что сам не особо понимаешь, что теперь говорить. Хорошо? Ясно? Я тебя понял? Я тебя услышал? Докатились. Мадаре просто нечего ответить. Хаширама его уел, словно не прошло этих восьми лет. Минато будет долго смеяться. — Что ж, если так, то я, пожалуй, воспользуюсь твоей щедростью, — никаких улыбок, только если её тень, оставшейся постфактум. Тело будто вспомнило, что сегодня вечер пятницы, за плечами тяжелая неделя, полная типичных для декабря проблем. Завтра суббота, казалось бы выходной, но днём встреча с одним меценатом, а вечером Тобирама, а значит снова куча ролей и масок. И выглядеть при этом надо с иголочки. Из самого актуального и приятного — Минато этой ночью, и как бы ни было легко с другом, с тем количеством выпитого алкоголя — голова будет болеть адски. Что ж. Если позволяют выдохнуть, возможно, стоит действительно не отказываться. Острый взгляд чёрных глаз чётко вернул фокус на собеседника, а из голоса пропали все ленивые и приторные оттенки. — Какого чёрта, Хаширама? — Всё ещё пытаешься соответствовать моим предпочтениям, или серьёзно назрел вопрос? — спросил он так, словно напряжённо ждал именно его всё это время. Ладонь легла на тумблер с огненной жидкостью. Пара секунд, и всё её пламя опалило губы. — Он назрел сразу же, но раз сегодня у тебя настроение на что-то экзотическое, то грех не воспользоваться возможностью. — Совмещаем полезное с привычным? Допустим, — Хаширама махнул официантке, кажется, его душа просила алкоголя не меньше. — Я соскучился по тебе. Кивок в ответ. Внесло ли это понимания? Да ни черта. — В условиях вариативности или при её отсутствии? — Ни тот, ни другой вариант не будет до конца честным, — признался Хаширама. — И в том, и в другом. Я поймал себя на мысли, что тебя стало мало. И знаешь, наверное, это хорошо, это правильно, это проще. Нам обоим. Но чуть позже до меня дошло, что кроме чего-то обременительного уйдёт что-то, чего я даже не знаю, а вот это… это не дало мне притвориться хорошим человеком. Обременительно… Минато всегда любил шутить о собачке, статуэтке, наложнице. Ладно, не всегда приятно, не всегда в шутку, но сути это не меняет — смысл их с Хаширамой взаимоотношений, сам корень в этом — чётко установленная дистанция, которую задаёт человек, что сейчас сидит напротив. Хочу, чтобы шаг назад. Мадара его делает. А теперь вперёд и в сторону. Мадара сделает. Бесконечный танец, который и не закончить, потому что стоп, ты должен быть вот тут вот рядом, чтобы я тебя видел, я тебя ощущал; и не перевести в какой-либо другой контакт. Потому что обременительно. Мадара изнутри закусил губу, за малым удерживаясь от того, чтобы снова перевести взгляд. Обременительно. — Я здесь, — уронил голову на плечо Мадара. — И я бы спросил, чего ты от меня хочешь, но, кажется, это пойдёт в разрез с терапией вечера. Видимо, она о том, чего хочу я? В рамках вечера, на который согласился, — сразу же добавил он, обнажая соблазнительную улыбку. Нет, против характера не попрёшь, это уж точно настоящее. Хотел же? Приятного. — Всегда любил твою способность попадать точно в цель одной фразой. Это вопрос, который я задаю, надеясь получить искренний ответ, плевать насколько он мне понравится или не понравится, — не сделал шаг назад Хаширама, хотя уже ощущал знакомое беспокойство, которое пока очень лояльно, но всё же предлагало отступить. Пока не поздно. Смелый какой, ну надо же — улыбка, не меняя оттенка, становилась острее, жёстче, опаснее. Взгляд целенаправленно выжигал в альфе уверенность в сказанном, а может его просто будоражило вот так вот не отводить взгляд. Потому что он прекрасно понимал: закипающее во всем теле электричество взаимно. — Я хочу, чтобы ты пригласил меня на танец. Заминка в ответ была короткой, спровоцированной обдумыванием, а не сомнением. Хаширама обвёл взглядом зал, где не было какой-то специальной зоны для такого рода развлечения. Как психологические игры на способность выдерживать напор любых неловких ощущений. Выход из зоны комфорта. О, так может это форма мести? Он покачал головой, усмехаясь. — Приглашение — это просто слова. Ты хочешь танцевать со мной, это уже звучит куда интереснее. Хаширама отпил из только что поданного бокала, отодвигая стул и поднимаясь с места, чтобы с уверенной улыбкой протянуть руку Мадаре, словно желание и вправду плевое. — Слова, в конец концов, наше любимое с тобой поле для взаимодействия, — Мадара вложил свою ладонь в чужую, поднимаясь. — А вопрос моих физических желаний давно ли стал интересным? — Почему нет? — рука легла на талию без особых церемоний, прижав тело к себе. — Вдруг там есть что-то, о чём я даже не догадывался? Ещё раз, я не представляю, что в твоей голове, кроме того, что ты счёл уместным озвучить. — С твоего позволения… — начал было Мадара, но быстро осёкся, снова уплывая куда-то в категорию улыбок, не особо приличных для общественных заведений, которые посещаешь с начальником. — Позволяешь. Я помню. Так вот, содержимое моей головы на этот счёт явно не та информация, которая тебе нужна, даже при всём твоём внезапном желании узнать меня получше. — О, как скажешь, совсем избавиться от рамок я не пытаюсь, — как та же самая тема по-другому ощущается, когда разговор ведётся на такой близкой дистанции с настолько недвусмысленным контактом. Им нельзя просто танцевать, потому что просто не получается. Потому что рука на талии не принимала факт того, что ей нельзя двигаться и уже была в конфронтации с головой. — Всё это я уже где-то видел. Может в своей голове? А ищу я явно что-то незнакомое. Ещё желания? Абсолютно любые. — Много напредставлял? Откуда ж я знаю, насколько у тебя богатая фантазия, — шикнул Мадара, собирая пальцы вытянутых за головой альфы рук в замок. Разительно сокращённая дистанция полоснула по обонянию. И по собственной сдержанности, в конце концов, если цель в расслаблении, то стоит вспомнить, что занижать свои показатели для приличного минимума — это дискомфорт для организма. — Абсолютно любые, да… Хах, как-то смело для того, кто просто соскучился. Аккуратнее. Хаширама же осторожничать, кажется, не собирался. По крайней мере, они уже танцевали вместе, и помнится, в прошлый раз всё закончилось поцелуем под объективами пристальных глаз. Но разница всё же есть, и она играла не на его стороне. В прошлый раз, закованный в формальности, в работу и во внимание присутствующих на его мероприятии гостей, он не мог себе позволить ничего… и всё же позволил. В прошлый раз он ещё понимал, за что и для чего держится, чего хочет и зачем что-то делает… и всё же запутался. В прошлый раз он запретил себе сам делать хоть что-то из ряда вон выходящее… и всё же ослушался. В этот раз ничего уже не держало. Забавно, но цепи показались страховкой, которая как бы больно ни врезалась, сколько бы ни мешалась, она оставляла в сохранности абсолютно всё в его жизни. — Так вроде уже остановились на том, что сегодня я… — неосторожный вдох, чуть поломавший фразу. — Разошёлся. Да. Мадара недоверчиво покачал головой, но жест вышел больше тёплым, чем на самом деле порицательным. Всё, что захочет, да? — Я хочу… — вновь утекающий куда-то в сторону взгляд, господи, собственной обескураженности. Впору начать бояться. — Я хочу знать название первой книги, которую ты прочитал в юношестве и чем она тебя восхитила. Хочу знать, какие цветы ты дарил матери на праздники и почему именно их счёл достаточно красивыми, чтобы сделать подарком. Хочу знать, — сорвавшийся с губ смешок, и Мадара мягко уткнулся лбом мужчине в грудь. — Хочу знать, какой у тебя в детстве был любимый динозавр. Хаширама завис взглядом на стене напротив, пытаясь собрать то, что услышал хоть во что-то осмысленное… Внутри что-то болезненно сжалось и не захотело разжиматься. Он только что дал себе разрешение на всё, что угодно, но не на что-то подобное. Ему ещё никогда в жизни так просто и искренне не говорили слово «всё». И чем принимать подобную искренность? Он был готов танцевать, отвечать на остроты, доставать наружу ту информацию, которую не посмел бы ещё год назад, но… А что сказать на это? — У меня до сих пор есть пара фигурок. Однажды покажу тебе, как выглядят детские амбиции. Мечтал начать коллекционировать хоть что-нибудь. Верил, что это фишка успешных людей. Успешным стал. Но коллекции всё ещё нет. Мне сорок, но я, как и в семь, понимаю, что без неё я просто притворяюсь успешным, — это не та информация, которая имела бы хоть какую-то значимость, не те слова, которые он хотел бы сказать, но ему просто нечего было ответить. Танец в какой-то момент стал просто объятиями, Хаширама уткнулся лицом в макушку Мадары, свободнее вдыхая его запах, словно только что получил на это официальное разрешение. — Если вся проблема в коллекции, то я, пожалуй, как никто знаю, как тебе с этим помочь, — улыбнулся Мадара, в целом не имея ничего против подобной реализации желания потанцевать. Да, почему бы просто не постоять в обнимку там, где это смотрится почти неестественно? Под вопросы, которые уж точно не должны были между ними мелькать именно в силу их простоты? Да, действительно, почему бы и нет. — Но обещание с фигурками я запомнил. Надеюсь, там есть Т-Rex. Так тщательно вытягиваемая инициатива разговора снова сбавляла обороты, но говорить просто не хотелось. А надо. Надо говорить, слова, давайте, это не так сложно. Буквально минуту, да даже её половины хватит, просто можно ни на что не отвлекаться. Если он так хочет, то разве не ему ли дали разрешение на что угодно? — Как насчёт сходить как-нибудь в кино? — На Парк Юрского периода? — скорее пробормотал Мадара, потому что в таком положении сложно по-человечески разговаривать. — Если это настолько важная деталь твоего сердца, то можно и на него. Звучало бы смешно, не обсуждай они сейчас приглашение сходить в кино. Мадара приподнял голову, перехватывая карие глаза, что смотрели на него как-то слишком близко. В который раз за вечер его главный мимический инструмент выказывает недоуменность? Как будто одним только этим жестом можно спросить: «ты сейчас серьёзно пригласил меня в кино?». Да. Докатились. Острить почему-то не захотелось. Сейчас бы ещё согласиться на такое, ну конечно… — Можно, — Мадара медленно кивнул, понимая, что всю эту заминку даже не моргал. В грудной клетке пробежалось леденящее чувство, как при падении. Ещё раз: докатились. — Тогда я снова забираю твою пятницу, не смей что-то планировать. Я думаю, у меня есть ещё несколько идей, — смешок, — похожих на твои вопросы. Что ж, отдать в распоряжение каждую свою пятницу этому человеку — меньшее, что он хотел бы, но явно больше, чем рассчитывал. Рука мужчины не удержалась и огладила белую скулу, несмотря на секундный, почти испуганный, скосившийся взгляд Мадары. — Ты в курсе, что сейчас бесконечно мило выглядишь? — прошептал Хаширама, на самом деле любуясь этим лицом. Паническая прострация от полного непонимания, что происходит и почему оно происходит, и прежде чем мозг начал соображать, Мадара чуть повернул голову, мягко касаясь губами чужих пальцев. — Ой ли бесконечно? — Ну вот, очарование твоим смятением утеряно, это снова знакомый мне Мадара, — Хаширама наклонился, оставляя целомудренный поцелуй в лоб. — Странно вспоминать иногда, что ты омега не только в своём десятибалльном аспекте. Что ж, видимо, нужен кто-то незнакомый. Всегда был нужен, вообще-то. Какой-то другой, по разным причинам, но всегда не тот, который был. Словно в защитном механизме лицо снова исказилось куда более уверенной улыбкой, а во взгляд вернулись все те черти, каждому из которых Намикадзе однажды хотел дать имя. Что-то как-то его слишком много за вечер, вот ведь вездесущая тварь Божья. — Какой есть, — оскалился Мадара, слыша, как трещит пятиминутная ирреальная атмосфера. Ну да, действительно, десерты на то и десерты, что ими надо баловаться редко и в маленьком количестве. Всё в порядке, он привык жить с этими мыслями, они уже роднее каких бы то ни было чувств. — Каким всегда был, — пожал он плечами, выбираясь из танца-объятия и разворачиваясь обратно к их столику. — Спасибо за танец, Мистер Сенджу, весьма внезапные премиальные. Хаширама поймал Мадару за руку, чуть дёргая обратно, но уже не в объятия, потому что кисть ушла вдоль тела, вынудив просто оказаться рядом и не двинуться в сторону. — Не надо. Не так резко и хлёстко, я тебя понял, — спокойно произнёс он, словно пытался в какую-то форму дрессуры. — Увлёкся. Мадара расчехлил чёрные, полные тотального непонимания и потерянности глаза на альфу. Как-то слишком внезапно сейчас прилетело. Ч…Что? Резко? Хлёстко? Да о чём он вообще говорит сегодня? Разве вернуться в рамки их привычного взаимодействия после того, как оба снова немного отошли от давно установленного поля — это не самое правильное и рациональное решение, которое каждый раз от него ожидают? — Я немного не… — И не надо, — заверил Хаширама, чуть потянув руку на себя, а мужчину ближе. Но именно в этот момент ужин был подан. А ведь они оба чертовски голодны, точно. О еде ли речь? — Я понимаю, что это сейчас была не провокация, но на подобное я буду реагировать, хочешь ты того или нет. Поэтому верни мне того, кто здесь был минуту назад, я обещал ему, что не оставлю голодным. Этого верни, этого убери, это покажи, это закрой, этого включи, а этого выключи. Подобные комментарии, разумеется, вносят ясность в то, чего Хаширама от него сейчас в принципе хочет, но собрать очередную форму поведения — это задача, на решение которой требуется самую малость больше времени, чем ему предоставили. Самую горячую омегу пока усыпить, с очаровательностью не перегнуть, но её лучше побольше, а в предельной концентрации… кого? Это раздражает. И нет, это не история про омегу, которая хотела бы, чтобы её просто принимали такой, какая она есть. Но немного определённости было бы не лишним, потому что ощущать себя затрахавшимся продавцом-консультантом, способным предложить тысячу и один вариант недовольному клиенту — чувство достаточно мерзкое, чтобы желать отдохнуть от него как можно скорее. — Уже здесь, — ослепительно улыбнулся Мадара немного с опозданием. Окончательно запутавшись, он упал за столик, автоматически кивнув официанту в знак признательности и подцепляя приборы длинными пальцами. Хаширама обвёл взглядом Мадару, медленно и саркастично кивая. — Ну, ясно. Пару дней на адаптацию к новой модели поведения, и ты снова чертовски исполнительно… — закатывание глаз. — Нет. Даже не пытайся. Я совсем идиот, по-твоему? Интересно, насколько смешно сейчас на его лице промелькнуло почти детское извиняющееся выражение лица? Ну, то самое, когда брови домиком, ага… И глаза, небось, непривычно большие, без всех этих томных полуприкрытий. Поджатые губы. Блеск. От влажной мечты здорового альфы к влажной мечте педофила? Пытаясь как-то вернуть контроль над телом и теми эмоциями, что оно бесконтрольно хозяину вдруг решило начать выдавать, Мадара одним движением облокотился локтем о край стола, ломаясь в плече, всеми изгибами тела моментально набирая привычную остроту, привлекательность и… Стоп. Лицо упало в раскрытую ладонь, отчего волосы, вдохновлённые вольностью, упали поверх. Хаширама в голос засмеялся, оценив перформанс перевоплощений. Миловидность-сексуальность-обреченность. — Третьего, пожалуйста, — заключил он. — А лучше всех троих. Наверное, мне стоит извиниться за то, что я настолько ломаю твою голову сейчас, но если честно, вот абсолютно не совестно. — Катись ты к чёрту, Сенджу, — выдохнул Мадара, резко поднимая лохматую голову и простреливая альфу взглядом. Рука выловила бокал высокоградусного, заливая все оставшиеся сотни грамм в глотку. Окей, допустим. Пальцы гребнем прошили передние пряди, отточенным движением убирая всё это мракобесие назад. — Лучше бы тебя интересовало нечто качественно новое в постели, там это хотя бы не так мозговыносяще. — То есть, заявись я к тебе с установкой, что мне стало скучно таскать по номерам омег, это чертовски однообразно, я хочу тебя и как-нибудь поинтереснее, давай, включай воображение, это серьёзно было бы проще? — изогнул бровь Хаширама. Рука подцепила зубочистку с куском сыра. — В разы, — протянул Мадара, всё ещё не выключая некое недовольство в голосе и в движениях. Что ж, ладно, если привычный режим омеги не канает, если минутно просачивающееся что-то, что этот придурок находит милым тоже, то на ещё варианты на сегодня не осталось ни сил, ни желания выдумывать. Будь самим собой, что ли? Об этом все эти монологи? — Что, молоденькие омежки подрастеряли сноровку? — оскалился Мадара, чувствуя как приятно не пытаться ни в соблазнителя, ни в прилежного подчиненного. Посмотрим, как тебе понравится то, о чём ты просишь. — Хочешь поговорить о проблемах секса Х-категории? — передразнил Хаширама похожим голосом. — О да, — медленно кивнул он, — с удовольствием, — кажется, ещё чуть шире, и губы просто порвутся. С ума сойти, как быстро его при желании швыряет от на самом деле милой, но жертвы, до хищника. — Удовольствие-то в чём? — махнул бокалом Хаширама, самую малость пригубив. — Глумление. — Над собой? — Я компенсирую количеством. — Я в курсе, — тонко улыбнулся Хаширама, коротко кивнув. Мадара кивнул в ответ, всем своим видом показывая, что ждёт ответ. — Насыщенность моей половой жизни ни для кого не секрет, уже не интересно. Я слушаю. Вернее, я хочу. — Слушать, я так понимаю — не поговорить. Хорошо, — согласно кивнул он, вдруг понимая, насколько это сложно и поразительно, насколько легко Мадара входит в режим, когда способен говорить вообще что угодно предельно честно. — Слушать об изменах женатого человека что-то интересное? Семь лет, потрясающий стаж, чтобы гореть в геенне вечность. Предмет моего самого потребительского отношения. — Она женщина, — максимально безразличным, не украшая никаким личным отношением, просто констатация факта.- К тебе возникли бы вопросы, если бы ты не баловался омегами. Речь ведь о том, что и это не помогает. Знаешь, меня всегда смешило предложение сходить к психологу, будучи X-категорией. Ха, серьёзно? А может даже к сексологу? Если кто-либо из них будет одним из наших, то с удовольствием, но при всём желании такого не найти. — Я знаю такого, — беззаботно пожал плечами Хаширама. — Дать контакты? — Свои, что ли? — усмехнулся Мадара, вновь ухватываясь за бокал. Замер. На лице расплылась довольная улыбка. — О. Надо же, как интересно. Помогло? Хаширама засмеялся. — Нет, знаешь, альфами баловаться не пробовал. Нет, серьёзно, интересный кадр. Только на приём без пластыря не ходи, он конченый. Мадара отрицательно качнул головой, делая глоток. — Я не хочу спать с десятками. Хаширама недопонял насколько это в принципе возможно. — А вот тут у меня гипотез нет. Слушаю. — Не хочу, чтобы это стало привычным, — небрежно дёрнул плечом Мадара, скривившись от полоснувшего по горлу виски. Такими темпами к Минато он приедет готовеньким. Кривая усмешка, и Мадара чуть повёл головой, прищуривая взгляд. — Пусть остаётся томительной надеждой. — Голодовка? — не поверил Хаши. — И этот человек насмехался над моими угрозами? С непривычки будет больно. — Кому? — рассмеялся Мадара, обставляя бокал. Пальцы снова послужили опорой под голову, а всё тело прильнуло ближе, находя в столе неплохую опору. Кошачье тело со змеиной улыбкой. — Вот смотрю на тебя, всего такого сдержанного, отрешённого, создающего впечатление, что всё мирское для тебя — так, мелочи. Ни агрессии, ни запаха, ни-че-го, — взгляд демонстративно пробежался по всей фигуре напротив, заостряя уголки губ. — И не могу поверить, что ведь на деле ты трахаешься лучше того же Намикадзе или своего младшего брата. Эта мысль не даёт мне покоя. Пожалуй, даже в смелом решении говорить что угодно, Хаширама всё ещё не был готов к настолько откровенным высказываниям. И как реагировать на подобное — мозг идей не подкинул. Это комплимент, это провокация, это насмешка, это слишком много всего, чтобы понять, что ответить, и главное нужно ли. Технически с этим очень сложно поспорить, фактически — не сильно и хотелось, физически появилась необходимость подтвердить эту мысль. А логика держала рот закрытым. — А вот это сейчас было хорошо… — он рассеянно пожал плечами. — В твоих силах было проверить это в любой удобный для тебя момент. Значит, не так уж и не даёт?.. Я сейчас не пытался в провокацию. — Пытался, — сладко протянул Мадара, вдруг осознавая, что сокращает между ними расстояние. Феромоны, не взятые под полный контроль ещё с их танца, словно вихрем полоснули пространство. Пусть скажет спасибо, что на приличных показателях. — И я пытаюсь. В этом наша проблема, мм? На что ты рассчитываешь, водя меня по ресторанам, говоря что-то о желании узнать получше, — взгляд медленно соскользнул ниже. Можно ли загипнотизировать чужие губы? — О том, что соскучился? Не по той ли самой омеге, что ты назвал беспринципной и озабоченной? Хах, кажется, сейчас эти качества вызывают в тебе иные реакции. Иронично. Получилось почти злобно, с тонной всего того невообразимо терпкого, что сочится из Мадары, как самый естественный природный яд, парализующий мозг и тело. — Это всё ещё в моих силах, но теперь ты не смог бы мне отказать. А теперь ответь мне: в ком из нас причина этих изменений? На самом деле Хаширама и правда не единожды думал о том, насколько легче было бы, если бы однажды Мадара решил, что всё, хватит игр, просто баллы на максимум и за собой. Но нет. — Ты прав. Во всём, — не сменил он положения ни на сантиметр. — Как и в том, что я не смог бы отказать тебе и тогда, нагло обманывая ещё мальчишку. Как и ты мне, реши я, что хочу просто спать с тобой. В любой промежуток времени за эти восемь лет. Так о каких изменениях речь? О тех, где я больше не хочу держать тебя на расстоянии вытянутой руки? Тогда во мне. Надоело. Я никуда от тебя не денусь, ты не надумал никуда исчезнуть. Столько лет — это тоже интересно. Так почему нет, если ты рядом так или иначе? Столько вопросов, столько всего я о тебе не знаю, столько всего не видел, не слышал, не трогал. А что такое десять, я в курсе. Ты стоишь больше. Но, — Хаширама протянул ему свои запястья. — Хочешь трахаться — вперёд. Протянутые запястья полоснули по нервам. Где-то в шее нервно сжались мышцы, и Мадара повёл головой, пытаясь их расслабить. Какой же ты, блять, смелый. Почему нет? Вот так просто? Действительно, столько лет — это интересно, так почему нет? Почему, блять, нет? — Если на минутку обнажить в памяти все ситуации за последний год, что я так корректно называю «заносами», то статистика со стопроцентным показателем докажет, что первым, кто делал шаг назад — это я. Руки уверенно взяли опору ладони о поверхность, поднимая тело чуть выше и давая возможность нагнуться к мужчине через весь стол. Откровенно близко, ни черта неприлично, на них наверняка начали коситься люди. Волны запаха, которые с каждой секундой рискуют начать просачиваться за пределы их укромного уголка, все больше давили на границу того, что погашается одним щелчком, переходя туда, где у них больше прав, чем у собственного мозга, обремененного уместностью и порядочностью. — Ты вальсируешь вокруг определения о простом сексе, но даже этого я лишён, не говоря о чём-то ином. А сейчас, вроде как, вдруг заинтересован в большем. А если я не сделаю шаг назад? Если подобно тому, как устал ты прятаться от своих желаний, я устал прятаться от своих? Тогда что, Хаширама? Мадара наклонился ближе, опаляя дыханием чужие губы, поверх мягко проведя языком. — Возьмёшь меня прямо в туалете ресторана? Хаширама не отреагировал на прикосновение к губам, но отсутствие реакции — это самая сложная задача, которую он мог себе поставить. Тело непроизвольно поднялось со стула, вновь подчеркивая их разницу в росте и каким-то почти комичным образом и в положении. Руки мягко легли на виски омеги, ускользая назад сквозь объёмные тёмные волосы, обнимая голову. — И тебе хватит? Если желания, от которых ты устал прятаться — это туалет, сегодня прекрасный вечер исполнения капризов. Урвёшь немного, удовлетворишь томительное ожидание, лучше, чем ничего. Но ты слишком боишься того, за что я тебя ненавижу, и слишком ценишь то, во что я влюблён, — прозвучало почти иронично. Хаширама видел, как Мадара прикрыл глаза, понимал, что это не одобрительный жест, но думал, что готов к тому, чтобы отвечать даже на столь громкие слова. Сейчас прилетит очень много и больно, но если поцеловать его, если банально физически не дать высказаться… Он не смог. Говори. Нервный выдох сорвался с бледных губ, без тени улыбки, привычной насмешки, любого искажения серьёзности лица. Нет. Это злость, которая пока не обрела все свои черты, но явно стремится. Влюблён. Влюблён, значит? Влюблён он, сука. — Ценю? О, безмерно. Ты даже представить себе не можешь насколько, — с придыханием, но далеко не от волнительности ситуации начал Мадара, обнажая радужки. — Бережно взращивал, по крупице собирал, пытаясь понять, как будет лучше, как будет угоднее тебе. И? Что мне это дало, Хаширама? — прошипел Мадара, подаваясь навстречу держащим его рукам. — Приз за терпение? Звание самой прилежной собачки, что сидит подле хозяина, который в восторге от того, насколько роскошную дикую животинку смог приручить? А может это дало мне то, что мой самый близкий человек называет меня наложницей, ха? Об этом твоя любовь? Кажется, нервы не выдержат. И вместе с закипаемой злостью он чувствовал, как срывает голову. Ещё считанные минуты, и ему тупо не откажут. Пальцы перехватили мужчину за запястье, отдёргивая их от лица, пока сам Мадара выбрался из-за стола, потянув мужчину в сторону. — Каприз, значит. Да, знаешь, хватит. Пошли. Идём, твою мать! Хаширама поддался тому, чтобы встать из-за стола, но дальше не двинулся, удержав всю агрессию омеги, резко дёрнул на себя, зажимая в обездвиживающих объятиях. Как хирург альфа, оперирующий омегу, главное удержаться и просто не заметить вихря пожирающих феромонов. Крепче, чем стоило бы, до боли сжимая тонкие плечи, удерживая голову ладонью. Таких нервов он не ожидал, он растерялся настолько, насколько это в принципе возможно, осознавая как сильно зацепил человека, а может и не осознавая, просто понимая это по тому шоу, что пришлось увидеть. Держи всё то, что не даст тебе спать ближайшие ночи. Собачка, наложница… блеск. Медленный вдох. — Я же не мог сломать тебя до конца… — с надеждой спросил он даже не уверенный, что у Мадары. Снова резанувшее чувство вины, впервые настолько осмысленной. Господи, сколько можно калечить тех, кто тебя любит. Он понимал, что услышит в ответ, но не понимал, как не сказать этого. — Прости меня. Всё то, что держалось на оголённой злости, не выдержало, потому что это чувство растворялось, а оно было куда лучшей опорой, нежели те, что пришли на смену. Мадара не плакал лет пять точно. Непривычно больно, неуютно, дыхание сводит до опасности всхлипов. Лучше бы его убили собственные феромоны, растоптав то, что строилось болью и кровью столько лет. Ладони успели упереться альфе в грудь до того, как всё его тело прижали к себе, но вряд ли это помогло бы избежать того, что он оказался в объятиях. Но никаких всхлипов не было, даже банальной рефлекторной мимики, свойственной данной эмоции. Просто жидкость, которая льётся из глаз без возможности что-то с ней сделать. Прощения просят тогда, когда готовы что-то исправлять. Да что ты готов делать? Ничего. Как обычно. Как и ожидалось. Потому что не надо, никому уже это, блять, не надо. Оставь Мадару вместе со своей любовью одного, нахрена ты лезешь теперь в это? Ладони нажали плотнее. Отпусти. — Катись ты к чёрту, Сенджу, — Мадара медленно выдохнул, беря себя в руки. Устраивать истерику не хотелось, но не искренности ли ты ждал весь вечер? Думал, под ней скрывается милая, очаровательно хлопающая ресницами омега? Прости, родной, держи то, что есть. Что-то явно изуродованное и малоприятное. Твоими руками сотворённое. Чего же не радуешься? Ладони, уже зажатые в кулаки, так и не совершили запланированного действия. Он просто закрыл глаза, роняя лицо в складки чужой рубашки. — Отпусти меня. Прошу тебя. Вино заглушило остальные тона очень быстро, не оставив и оттенка какой-то привлекательности ситуации. Настолько отчётливый минус омеги режет по дыхательным путям чувством сожаления. Да. При полном отсутствии вариантов сделать хоть что-то, потому что ты источник проблемы. Ненавидь, проклинай, оскорбляй, бей, только не плачь. Ты не можешь извиниться, потому что извинения уместны были бы хотя бы в том случае, если бы он был намерен хоть что-то поменять. Впрочем, сейчас это чувство необходимости менять всё и сразу было профилирующим. Пожалуй, даже сильнее, чем безграничное чувство вины перед этим человеком. Не потому, что не мог ответить на его чувства столько лет. А потому что мог. Ни одно слово не было бы сейчас уместным, ни один жест, ничего. — Нет… Прости, не отпущу, — почти беззвучно произнёс он, ослабляя объятия, с немалым усилием делая шаг назад. Тут уже не только вина, тут уже природа требовала решить проблему, потому что минус омеги — это катастрофа, которую ты, как представитель сильного вида, обязан решить. Твоей омеге плохо, больно, она плачет. Дрожь в руках — это просто насмехательство собственной натуры, потому что он не имел права успокаивать, а если и имел, это вообще возможно? Уберечь от источника состояния равно уберечь от себя. Мадара ещё раз глубоко выдохнул, чтобы со следующим вздохом взять себя в руки. Полностью собрать шлейф — ужасно неприлично, привести лицо в порядок, и плевать, что глаза наверняка опухшие. Минимум эмоций, каменное лицо, так легче закончить этот вечер. Он пришёл сюда с пустыми руками, а значит сейчас нет нужды даже возвращаться к столу. Единственный поворот на каблуках, железное, словно отрепетированное: — Прошу прощения за несдержанность. Благодарю за вечер, доброй ночи. И он в пару шагов оказался на улице, в самый последний момент не забывая захватить пальто из гардеробной. Леденящий зимний ветер проморозил полосы от слёз. Тошно от самого себя, настолько в грязь лицом он не ударял… Да, в общем-то, при Хашираме никогда, даже будучи совсем мальчишкой, получившим моральную пощёчину. Отвратительно. Столько лет гордиться тому, насколько сильно ты вырос, насколько сильнее стал, а на деле лишь какой-то непонятный сломанный человечишка. Без целей, без дома, без семьи. А, хотя… Минато точно ждёт его уже сейчас, даже несмотря на то, что Мадара обещал приехать ближе к полуночи. Что ж, значит у него ещё есть два часа, чтобы окончательно выветриться эмоционально, но, пожалуй, усугубиться алкогольно. О, он будет не в восторге, но Мадара понимал, что по-другому сейчас не сможет. Вечер, который обещал быть пусть и непривычным, но таким приятным, закончится быстрым спаиванием себя в ближайшем баре. И всё-таки Минато признал, что он почти алкоголик. Других причин для объяснения того, почему у него уже открыта бутылка вина, он найти не смог. По ТV крутили какое-то идиотское шоу, пока он пытался придумать себе ужин. Доставка — это, конечно, очень хорошо, но сегодня хотелось сделать что-то своими руками. Умел ли Минато готовить? На уровень холостяка, который знать не знает, как выглядит вкусная домашняя еда — да. Но когда редкими вечерами у Мадары бывало настроение побаловать его, или когда раз в пятилетку он приезжал домой к родителям, или, что тоже бывало, но ещё реже, когда какая-нибудь омега, не уехавшая на такси, просыпалась раньше, чтобы порадовать завтраком, Минато понимал, что готовить совершенно не умеет. Откуда такие навыки? Ну не оттачивали же они их часами стоя за плитой? Врождённое? Врождённое омежье? Чёртовы читеры. Звонок в дверь. Минато закинул в рот дольку помидора, подозрительно косясь на дверь. Никто в это время с хорошими новостями бы не пришёл. Для Мадары рано, для Кушины странно, для Итачи не естественно. Посылок он не ждал, доставку не заказывал, остальных бы банально не пустил консьерж. Не обременяя себя тем, чтобы хотя бы накинуть что-то на обнажённые плечи, он вышел в коридор в одних домашних хлопковых штанах с босыми ногами. — Гонцов с плохими новостями обычно убивали, так что кто бы ты ни был, надеюсь, что… — Минато замер, когда дверь распахнулась. Мадара ещё секунды две жал на дверной звонок, даже когда увидел друга, и то, как его улыбчивая морда потеряла всю свою очаровательность, натянув на себя взволнованность. Просто инстинктивная хрень, но Мадара максимально расслабленным телом прильнул к дверному косяку, ломаясь в самых правильных местах и взбрасывая руку вверх, опорой для головы. В ладони этой же руки красовалась бутылка почти допитого виски. Вечер, а вернее последние его запойные часы, пожалуй, слишком ярко отпечатались на внешнем виде. М-да, вот вам и самый стильный человек Америки последних нескольких лет: с взлохмаченной головой, сползающим пальто и чёрт пойми как замотанным шарфом. В общем, не картина, а мечта. — А вот и я, солнце моё, — сладко даже для себя протянул омега, роняя голову на плечо и тонко улыбнулся, пробегая ленивым взглядом по обнажённой фигуре. — Соскучился? То, что он пьян в ноль — вопрос далеко не передовой важности. То, что он вернулся со встречи с мужчиной, которым живёт уже не первый год, значительно раньше, чем планировалось тоже вопрос, но тоже второстепенный. А вот то, что блестящие именно мадаровской чертинкой глаза омеги, красные, почти очаровательно припухшие (этого засранца не портит ничего и никогда) — вот это важно. Минато секунд десять молча смотрел на друга, пока улыбка растворялась всё больше и больше. — Я его убью, — выдохнул он. — О, — забавно округлил тонкие губы Мадара, всё-таки отталкиваясь от своей опоры и обретая чёткий фокус. — Это чертовски мило, я давно говорил тебе, насколько ты очарователен? — риторический вопрос, заданный постольку-поскольку. Обсуждать проблемы? Мм, нет. Кажется, нет, что угодно, только не это. Мадара отмахнулся, делая рефлекторный глоток из бутылки, не зря же он её тащил. — Я облажался, солнц, — почти торжественно объявил Мадара, словно к глотку не хватало тоста. — Давай лучше напьёмся, родной? Напьёмся так, будто нам снова по двадцать и мы влюблены друг в друга? Вот это было бы действительно круто, а убийства — это как-то… ну, знаешь… — ладонь непонятно для чего махнула в воздухе. — Не сексуально. — Мне кажется, с тебя на сегодня сексуальности хватит, — Минато забрал у Мадары бутылку, отставляя её на одну из полок прихожей. — Давай прежде чем мы начнём почти влюбляться в друг друга, ты расскажешь мне, что случилось, потому что просто пить и делать вид, что я совсем тупой, я категорически отказываюсь. Мадара обиженно то ли поджал, то ли надул губы. — Говорю же, я облажался. В квартиру-то впустишь? Или берём в привычку общаться на лестничной площадке? Не бойся меня, — не удержался от обольстительного оскала Мадара. Это не попытка в заигрывание, боже упаси, по крайней мере, серьёзно, так просто легче. А ещё он мог и сам спокойно заходить в эту квартиру, не дожидаясь приглашения, но сейчас хотелось капризничать. Предельно картинное закатывание глаз в ответ. — Окей, ладно, отложим казнь, я чертовски скучал, иди сюда, — зажал он друга в свои почти медвежьи объятия. Одной рукой кольцом поверх рук за плечи, другой таким же кольцом вокруг талии. Носом по шее, потому что нельзя скучать по Мадаре и его запаху по-отдельности. Мадара мог поклясться, что дышать физически легче стало. Вся спесь, пьяная и соблазняющая, сошла на нет, оставляя только человека. Ну, или всё-таки ту самую уставшую от жизни омегу. Руки ответно обвили под предплечьями, впиваясь, пожалуй, слишком красноречиво крепко. Как утопающий хватается за спасательный круг. Нервы явно сегодня лишились сотен тысяч своих соотечественников. Лицо прижалось к оголённой коже груди, ртом хватая какой-то неровный звучных вдох. — Какой же ты тёплый… Вот так, и не отпускай меня. Пожалуйста. — Замёрз? — тихо спросил Минато, понимая, что тот просто ледяной. Фокусировать внимание на просьбе он не стал. Лишнее. Они явно пробудут сейчас в таком положении, пока Мадара не соберётся с силами. — Хей… Да, ты совсем расклеился. Рука прошлась по волосам в оглаживающем жесте. Голос звучал предельно нежно, пока внутри начинала портиться погода. Какого чёрта? Что нужно было такого сделать или сказать, чтобы настолько разломать его, настолько добить и растоптать просто в ничто? Столько лет он с невозмутимым лицом принимал все «подарки» этого ублюдка, а сейчас просто… Да как вообще отыскалось на свете существо, которое решило, что вправе делать Мадаре больно? Он плакал. Мадара. Мадара, блять, плакал! Нет, серьёзно, что нужно было сделать? Куда ещё ниже-то подать? — Я люблю тебя, солнце, — прошептал Минато куда-то в шею друга, прикрывая глаза, обнимая как в последний раз. Мадара тоже прикрыл глаза, понимая, что всё, не выдерживает. Это как с ребёнком, который упал: начни смеяться, и он засмеётся в ответ, игнорируя боль. Но стоит начать жалеть… Он знает, что его любят. Разумеется, он знает, это же Минато, его солнце, его идиот. Это его человек: был с первого дня и будет таковым до последнего. Разумеется, он его любит. Самой большой и искренней любовью, которую Мадара способен был чудом заслужить. Пальцы сильнее вжались в крепкие мышцы. Так и, стало быть, что ещё тебе от жизни надо? Вот оно, счастье. Имеет человеческое воплощение, тёплое и с самой красивой на свете улыбкой. Но запах леса, которым его сегодня так щедро баловали, словно призрак с цепями гремел где-то на фоне. Какие же влюблённые люди зависимые. — Спасибо.