Старые привычки

Вечеринка кажется бесконечной, как и все остальное, что относится к Рождеству. Каждый раз, когда Майкрофт думает, что уж теперь-то можно уходить, часы показывают что прошло только пятнадцать минут с тех пор, как он последний раз смотрел на них. Скучно до отупения. И Лестрейд, настоявший, чтобы он присоединился к вечеринке, сделал только хуже. Договор насчет значения слова «присоединится» потребовал уступок с обеих сторон, так что теперь Майкрофт сидит на кушетке и наблюдает за разговорами в комнате. Миссис Хадсон и Молли Хупер из всех вещей в мире обсуждают лак для ногтей (найти правильный оттенок кроваво-красного оказывается, сложная задача), а Уотсон разговаривает с собравшимся людьми вокруг деревянного столика с закусками (спорят о футбольных командах и худших игроках). Лестрейд стоит у камина с Шерлоком, жесты становятся расслабленнее с каждым выпитым бокалом пунша. Шерлок стоит к нему спиной, так что Майкрофт не может читать по губам. С этого ракурса, отражение в зеркале ему тоже не поможет, и зная Шерлока, это сделано специально. Тон беседы все обостряется, пока Лестрейд не поднимает руки в жесте тайм-аута, и на нервах отходит. Он останавливается у фуршета, берет полную горсть орешек и садится на кушетку рядом с Майкрофтом. — Для протокола — я был хорош в своем деле еще до того, как встретил вас двоих. — У тебя была весьма высокая раскрываемость. — Да, была. — А еще очень многообещающее будущее, — добавляет Майкрофт, разве что в настоящие дни фурор вокруг Шерлока в СМИ несколько оттеняет его. Столичной полиции выгоднее иметь профессионалов с незапоминающимися лицами. — Если бы шумихи в прессе было поменьше. Лестрейд морщится. Он был бы счастлив избегать прессу, был бы счастлив, если бы не приходилось каждый раз соединять точки так, чтобы объяснить прессе как умно то или иное преступление раскрыли. — Он что, предложил тебе раскрыть пару лишних случаев, раз ты так хочешь повышения, что готов спать со мной? — гадает Майкрофт. Лестрейд закатывает глаза. — Он о тебе беспокоится. — Это как? — Он знает, что я не стал бы влиять на повышение в должности до старшего инспектора. — Но звучит так, словно ты можешь. Майкрофт поднимает одну бровь. — Конечно, могу. Но смысл в том, что я не стал бы. И Шерлок хочет убедиться, что ты не руководствуешься ложными предположениями. — А не очевидными причинами, — добавляет Лестрейд. Майкрофт не отодвигается от Лестрейда. Он не смотрит на Шерлока, но видит его краем глаза. Шерлок стоит у зеркала, телефон в одной руке, тарелка в другой, и он использует зеркало, чтобы следить за ними. — Например? — Ну, я люблю шикарные костюмы, — понижает голос Лестрейд. — Только пока тебе не надо их носить. — Видишь? Смешно. Остроумно. — Лестрейд ухмыляется. — Так же, ты хорош в постели. В другой стороне комнаты что-то громко разбилось. Все замолкают, оглядываясь в поисках источника шума — Шерлок уронил тарелку — и тот же Шерлок поворачивается вокруг своей оси, оглядываясь. И все так же разом начинают говорить. — Что это было? — спрашивает Лестрейд, готовый встать и идти на помощь. Но этого не требуется, миссис Хадсон и Уотсон уже устраняют последствия. — Это, — Майкрофт поднимает руку, чтобы почесать нос и случайно прикрыть рот, — был приставучий младший брат, который не может не подслушивать. Или читать по губам, в этом случае. Лестрейд смотрит на него, потом на Шерлока — который теперь наблюдает за ними не таясь. — Так тебе и надо, — тихо, но отчетливо говорит Лестрейд. Шерлок прищуривается. Он обходит Уотсона и миссис Хадсон, которые убирают за ним. Как мило. Останавливается у кофейного столика и выдает: — Утешаю себя мыслью, что завтра ты будешь объясняться мамочке, а я наслаждаться зрелищем. — Я не иду, — отвечает Майкрофт. — Но ведь Рождество, — хмурится Шерлок. — У меня работа. — Ты всегда приходишь на Рождество. — Для тех из нас, кто зарабатывал свои звания, выходные бывают рабочими, — говорит Лестрейд, откидываясь на спинку дивана, чтобы смотреть на Шерлока было удобнее. — Суровая правда жизни. — Я тебя умоляю. Майкрофт заработал свое звание так же, как и я. Лестрейд смотрит на него, и Майкрофт пожимает плечами. Все его звания — честно заработанные. Их сочетание — вот что необычно. — Будь что будет, — говорит Майкрофт. — Я не иду. — Но ты всегда приходишь на Рождество, — повторяет Шерлок, словно это остановит мир от вращения. Словно Майкрофт не способен сделать что-то не по привычке. — Маменька знает? — Наши родители в курсе. Майкрофт не вдается в детали. И не упоминает, что они звонили, чтобы договориться о визите Эвр на Рождество и что Майкрофт отказал. Они говорили про семью, про время прощения, про кровные узы. Майкрофт ответил, что если бы решения были основаны чисто на генетике, он бы скорее дал денег для сохранения фонда шимпанзе. Они ответили, что раз Майкрофт думает так мало про семью, то он не должен считать себя приглашенным на Рождественский обед. Родители не скажут Шерлоку. Если Шерлок полагает, что плохое поведение освободит его от Рождества, не ему его останавливать. — Смотри, он уже пропустит Рождество, — говорит Лестрейд. — Не надо усугублять. Шерлок отмахивается от ожидаемой реакции. — Майкрофт ненавидит этот день, и ненавидит проводить его дома. Мы оба ненавидим. — Тогда в чем проблема? — спрашивает Лестрейд, словно дальнейшие расспросы Шерлока приведут к чему-то, кроме раздражения и разочарования. — Одно хорошо — в этот день Майкрофт ещё несчастнее меня. — Все не так плохо, как ты думаешь. — Замечает Майкрофт, потому что в этом году так и будет. В каком-то смысле. — Ты знаешь, как наши родители относятся к детям. Убеди Джона взять Рози в гости, и они будут заняты часами. *** Рождественский день благословенно тихий. Ни шага не слышно в коридоре, ни голоса. Майкрофт прислушивается к низкому гудению системы защиты и тихо радуется возможности посидеть в своем офисе, и чтобы ни единая душа его не беспокоила. В первый раз за обозримое прошлое он смог разобрать все до единого письма в своей электронной почте. Этот факт стоит сделать годовой традицией. Его первый звонок за день исходит от Лестрейда. — Майкрофт Холмс. — Ты единственный Майкрофт, которого я знаю, — говорит Лестрейд. — Ты мог бы опускать фамилию при ответе. — Это подразумевало бы, что ты единственный, кто мне звонит. — Это же мой номер. — Это не обязательно значит, что звонишь ты. — Кто ещё может использовать мой телефон? Заскучавший Шерлок. Похитители за выкупом. Срочные службы в поисках личного контакта. (Он не думает про Шерлока в двадцать лет, случайную передозировку и звонок, который он почти проигнорировал. Он не вспоминает, как извинился перед полной комнатой иностранных дипломатов, чтобы устремиться в приемный покой безликой больницы). — Ты можешь потерять телефон. — И тебя с рождеством, — с сарказмом отвечает Лестрейд. — Как проходит твой праздник? — Угнетающе, — вздыхает Лестрейд. — Ты знал, что в канун и на само Рождество всегда больше преступлений, чем обычно? Алкоголь, социальное давление и обязательное общение с теми, кто слишком хорошо осведомлен о твоих неудачах. — Звучит логично. — А жаль, — отвечает Лестрейд, потому что в сердце он хороший человек. Он верит в людей, доброту и уважение. Вопреки тому, что он каждый день видит неприглядную людскую натуру, он все ещё верит в лучшее. — Этот не предполагает нужды проломить кому-то череп. — Даже в наше худшее Рождество мы всего лишь отравились всей семьёй. — Шерлок, да? — фыркает Лестрейд. — Как ты угадал? — ворчит Майкрофт. — В этот день он особенно ужасен. Когда ему было восемь, он попробовал поймать Санту. — И под «поймать» ты не имеешь в виду «сидеть и ждать всю ночь»? — интересуется Лестрейд, и это безопасный вопрос. Безопасная история, чтобы рассказать. — Ребенком Шерлок имел ангельский вид. Большие глаза, круглые щечки и копна кудрей. Он стал похож на байронического героя только когда подрос. — Майкрофт чувствует, как улыбается воспоминанию. — Он нашел старую ловушку на медведя, — огромную — и установил ее посередине каминной трубы. Там его и нашли утром. Воронье гнездо вместо кудрей и в саже с ног до головы. Гостиная была вся в пыли, а ковер уничтожен. — Меня папа убил бы за такое, — с чувством заявляет Лейстрейд. — Полагаю, праздник был испорчен? — Обычный был праздник. Родители не ругали Шерлока, как и всегда. — Майкрофт ворчлив и угрюм, но Рождество же. На Рождество ему можно показать немного больше чувств. — Он всегда был их маленьким взрослым. — Шерлок? — Майкрофт отчетливо слышит неверие в тоне Лестрейда. — Шерлок — и взрослый? Как это? — Он всегда отличался решительностью, и был не по годам серьезен, когда дело касалось его экспериментов или интересов. В детях это выглядит мило, чего нельзя сказать про взрослых. — Итак, он был маленьким взрослым. А ты кем был? — Умным. — Обычно, по сравнению с Шерлоком. После того, как Шерлок что-либо сломает. Например, в ситуациях типа «почему ты не предотвратил это, ты же умный». Он обдумывает, рассказывать ли детали. Но это будет просто нытье старшего брата. Он понимает, почему родители так носились с Шерлоком. После Эвр, после Редберда, после молчания Шерлока, все были очень внимательными к младшему. Они дали ему больше свободы, чем должны были. Они были слишком озабоченными тем, что случится со свободолюбивым и находчивым Шерлоком, если ставить ему слишком тесные рамки. Все они по-своему хотели защитить Шерлока, и Майкрофт не уверен, что хоть кто-то из них добился успеха. — А что он все-таки делал в камине? — спрашивает Лестрейд, и Майкрофт отмахивается от воспоминания, как Шерлок стоял там, грязный и довольный, держа острую металлическую ловушку высоко над головой. — Он залез в трубу, чтобы забрать хлопнувшую ловушку, — объясняет Майкрофт. — В ней застрял красный шерстяной лоскут. Он был намерен в следующем году построить ловушку получше. Думаю, он хотел выторговать у Санты прогулку на летающем олене, в обмен на свободу. Летающие олени его очень интересовали. Майкрофт вспоминает, как Шерлок провел целый день в зоопарке, следя за оленями, и записывая каждое их движение в блокнот. Он рассуждал про генетические аномалии, как нос Рудольфа мог быть первым знаком дальнейшей эволюции, и формулировал целые теории, чтобы объяснить, почему олени Санты могут летать. Майкрофту особенно нравилась та, которая гласила, что Санта заставлял их дышать гелием, и они парили как воздушные шарики. Шерлок даже сам попробовал и пришел к выводу, что от гравитации не убежишь, сколько бы гелия не имел. Лестрейд хмыкает. — Откуда взялась шерсть? В ловушке? — Я действительно не знаю. Возможно, это была просто сложная мистификация брата. Майкрофт залез на крышу накануне. (Ему было пятнадцать — слишком взрослый, чтобы бояться высоты. Вот бояться падать, неудачно приземлиться и сломать что-нибудь — более разумные страхи. Но ему всего лишь нужно было хорошо лазать, чтобы избежать таких последствий.) У него была с собой леска, веса и красная тряпка. Он стоял над трубой почти час, по леске в каждой руке, чтобы осторожно оставить лоскут и захлопнуть ловушку. — Или это был старший брат, который не хотел говорить младшему, что Санты нет. — Знать правду о таких вещах - лишнее, — отвечает Майкрофт тихо. — Он так мечтал о летающем олене. С той стороны разговора слышен хлопок двери. — Мне нужно идти. Счастливого Рождества, — желает Лестрейд и отключается до того, как Майкрофт успевает ответить. *** Как правило, Шерлок пишет сообщения с телефона. Он любит ясность и простоту написанного слова. Майкрофт предпочитает слышать вторую сторону. Интонации, паузы, места, где людям нужно остановится и подумать. Люди часто выдают себя тем, что они не говорят. Он проводит Рождество со стаканом виски у камина. Камин газовый, и окружен стеклом и белым пластиком, а установлен он в стене гостиной. Уродливый, фальшивый и современный. Майкрофт скучает по своей старой обители. Зато виски неплох. Хоть какое-то утешение, думает он, когда телефон звонит. Он отвечает, надеясь что это Лестрейд, хоть второй звонок маловероятен. Но правда оказывается еще невероятнее — звонит Шерлок. — Ты не можешь бросить меня на следующий год, — заявляет Шерлок вместо приветствия. — Это просто кошмар. — С тобой же Уотсон. — Джон не считается. Они ему нравятся. Он думает, это хорошая семейная традиция. Майкрофт улыбается в свой стакан. Как бы он не относился к Рождеству, ощущение общности с братом ему нравилось. Только они с Шерлоком понимали, как это скучно иметь настолько заурядных родителей. Не плохих, не жестоких, но заурядных. Которые не понимали, почему их сыновья настаивали на тарабарщине вместо человеческого языка, пока другой брат не взломает очередной шифр. Которые не додумались, что они оба курят на Рождество, чтобы иметь возможность выйти из дома и избежать банальностей светской беседы. Никто не видел их близкими кроме как на Рождество, когда они могли забыть свои разногласия на время. Чудесное ощущение сплоченности против общего врага. — Рози их не отвлекла? — Недостаточно, — отвечает Шерлок. — А потом мамочка вытащила наши детские фотографии. Она и Джон смотрели их более часа. Как могут быть детские фотографии настолько интересными? — Я не знаю. Майкрофт никогда не понимал очарование детей, обязательное сюсюканье над новорожденными и умиление первым шагам. Часто это просто маленькие, ограниченные в способностях версии идиотов, которые их породили. Майкрофт почти говорит, что самое интересное в детском альбоме Шерлока - это отсутствие Эвр, но эту тему лучше не поднимать. Так же он не спрашивает про посещение Шерринфорда. У него нет ни желания, ни нужды это знать. — В следующем году ты должен прийти. Мне неважно, начнется там третья мировая или еще что. Ты должен, — вбрасывает он. Но это по умолчанию его способ просить что-то делать. Так же как Майкрофт по умолчанию приказывает, чтобы что-то было исполнено. — Я постараюсь. — Майкрофт, — Шерлок замолкает, и слова висят в воздухе. Майкрофт ожидает очередного приказа или жалобы, но Шерлок неожиданно мягко продолжает: — Счастливого Рождества. Холодным зимним вечером он сидит у пылающего камина с бокалом виски и с братом на связи. Иногда жизнь дарит неожиданные удовольствия. — Счастливого Рождества, брат мой.