Старые привычки

После секса Лестрейд снова засыпает, чему Майкрофт не удивлен. Он всегда находил секс бодрящим, из-за ясности ума и снятия стресса, что приходят с эндорфинами; Лестрейд, с другой стороны, не мог оставаться бодрым после секса. Он не столько наслаждался негой после секса, скорее сном после нее. — Я встаю, — говорит он, и Лестрейду удается пробормотать ответ, который никак не может быть на английском. Он одевается соответствующим образом и идет во вторую спальню. Смотрит на беговую дорожку и эллиптический тренажер с глубокой личной неприязнью, но это должно быть сделано. Лучше всего сделать это прямо сейчас. Он потягивается и разминается, а затем следует своей обычной программе — десять минут на эллиптическом тренажере, десять минут на беговой дорожке, повторить три раза. К тому времени, как заканчиваются последние десять минут, он потный и дыхание сбито, но также он доволен тем, что поставил перед собой задачу и выполнил ее. Таким образом начинаются его вторники, четверги и субботы. Воскресенья тоже, когда его вес начинает ползти вверх и ему приходится соблюдать более строгую диету. Он ненавидит саму мысль о физических упражнениях, но как только они выполнены, наступает удовлетворение от мысли о сожженных калориях. И не надо подгонять костюмы у портного. Он отсчитывает последние несколько минут, когда в дверях появляется Лестрейд, вместе с растрепанными волосами, голой грудью и наспех натянутыми джинсами — верхняя пуговица даже не застегнута. Он выглядит помятым и полусонным; он выглядит так, как будто ему самое место в постели. А именно, растянутым поперек постели Майкрофта. А еще он протягивает Майкрофту его телефон. Майкрофт сходит с беговой дорожки и берет его. — Ты запыхался, — обвиняет Шерлок. — Беговая дорожка, — объясняет Майкрофт. Шерлок издает звук, как будто не верит, но не хочет думать об этом больше. — Почему ты мне звонишь? — Ты знаешь почему. Майкрофт слышит ветер — открытый воздух, слышны чайки и далекий вертолет. Шерринфорд, значит. Майкрофт задается вопросом что стало причиной, что заставило Шерлока поднять эту тему. Что-то связанное с делом? Или Уотсон проявил больше семейной сентиментальности? — Приятной встречи. — Ты должен прийти. Увидеть ее, — говорит Шерлок. — Она наша сестра. Майкрофт закатывает глаза. Он тянется за стаканом воды и делает глоток, прежде чем ответить. — Эмоциональный шантаж когда-либо действовал на меня? — Тогда подумай об интеллектуальном ресурсе. Если ты проявишь к ней немного сострадания… — Не читай мне лекций о сострадании, — огрызается Майкрофт в ответ, достаточно резко, чтобы Лестрейд перестал опираться на стену и сделал шаг к нему. Майкрофт поднимает руку, чтобы он не подходил ближе. — Если бы ты только смог преодолеть свой страх… — Медбрат, — Майкрофт перебивает тираду Шерлока. — Посмотри видеозапись с медбратом. Потом рассказывай мне о необоснованных страхах. Он вешает трубку, или это делает Шерлок. Вероятно, они оба отключаются одновременно. — Даже не в Лондоне, но ему все равно удалось испортить настроение, — небрежно говорит Лестрейд, и Майкрофт едва не огрызается в ответ колючей или ледяной репликой. Но Лестрейд не заслуживает этого, тем более что он прав. Физическая дистанция никогда не мешала Шерлоку раздражать Майкрофта и лишать его самоконтроля. Он сомневается, что это когда-нибудь помешает. — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Лестрейд. — Мне вызвать тебе машину? — спрашивает Майкрофт в ответ. Лестрейд хмурится, поэтому он добавляет: — Чтобы отвезти тебя домой. — Нет. — Тогда нам нужно одеться, и сходить куда-нибудь позавтракать, — говорит Майкрофт, раздумывая, где можно было бы позавтракать поблизости. С другой стороны, погода слишком холодная для прогулок, так в теории можно зайти куда угодно. — Какие-нибудь предпочтения? — Я бы поел здесь. — Тогда ты должен выбрать: хлопья с отрубями или овсянка. — Майкрофт не ждал гостей, и это видно по его кухне. Гораздо легче соблюдать диету, когда нет соблазна, подстерегающего посреди ночи. Если это станет регулярным, ему нужно будет начать пополнять свой холодильник. Лестрейд пожимает плечами. — Овсянка. А потом ты сможешь рассказать мне о медбрате. — Некоторые кошмары не обязательно рассказывать. — Я работаю в уголовном розыске. Я многое повидал. — Майкрофт отмахивается от возражения, но Лестрейд делает шаг к нему и кладет ладонь на его щеку. — Я могу с этим справиться. Майкрофт качает головой. — Я видел лица детей после того, как они смотрели как их отец избивает мать до смерти. Я бывал на местах преступлений — от кровавых до садистски жестоких. Лестрейд переводит дыхание и тихо продолжает. — Ты не должен защищать меня от этого. — Почему? — спрашивает Майкрофт. — Почему ты хочешь знать? — Потому что я не думаю, что есть много людей, которым ты можешь рассказать. *** Лестрейд описывает его холодильник как самый печальный холодильник одинокого мужчины в мировой истории. — Ты холодильник Шерлока видел? — спрашивает Майкрофт. — Холодильник Шерлока не печальный. Он пугающий. — Лестрейд поднимает брови и указывает на пустые полки. — И у него все равно больше еды, чем у тебя. — Я не люблю готовить. — Какая жалость, учитывая какая у тебя шикарная кухня. Бьюсь об заклад, твоя духовка даже нагревается именно до той температуры, что указана. — Честно говоря, мне неоткуда знать. Они приняли душ. Поели. Вымыли посуду и расставили обратно в шкаф ровными перпендикулярными стопками. Разговаривали при этом на легкие темы, тщательно обходя любые серьезные. Майкрофту любопытно. Он задается вопросом, как долго они смогут избегать обсуждение этого, в какой момент жажда правды Лестрейда и его навыки ведения допроса пересилят его же предупредительность. — Если ты действительно не хочешь говорить об этом… — начинает Лестрейд, словно услышав мысли Майкрофта. — Не хочу, — отвечает Майкрофт. — Итак, чем бы ты хотел заняться сегодня? — Я хотел послушать про твою сестру, — честно отвечает Лестрейд. Он выдерживает взгляд Майкрофта и пожимает плечами. Это такой очевидный запрос поделится… Майкрофт вздыхает. Ему не обязательно сдаться, но он знает, что рано или поздно сделает это. С таким же успехом можно сделать это сейчас. — Это засекречено. Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, последствия будут неприятными. — Неприятными? — Для меня. Для тебя они будут гораздо хуже, — поясняет Майкрофт. На самом деле у него нет опасений по поводу конфиденциальности — в конце концов, Лестрейд ежедневно имеет дело с конфиденциальной информацией и знает, что не следует обсуждать всё со всеми, — но об этом все равно следует сказать вслух. — Хорошо, — кивает Лестрейд. Майкрофт садится за обеденный стол и складывает руки перед собой домиком. Это будет проще всего, если он будет воспринимать все как совещание. — Как много ты хочешь узнать? Только про медбрата? — Столько, сколько ты можешь мне рассказать, — говорит Лестрейд, садясь. Майкрофт представляет ситуацию в виде полицейского досье. Лица, представляющие интерес. Важная предыстория. Лестрейд уже знает от Уотсона и Шерлока некоторые фрагменты, и пробелы, должно быть, раздражают его полицейские инстинкты. — После пожара Эвр отправили в детский дом, предназначенный для лиц с опасными наклонностями и психической нестабильностью. Она пробыла там семь недель. За это время она убедила надзирательницу покончить с собой. Она убедила одну из медсестер задушить двух других детей. Она также убедила одного из сотрудников отпустить ее и отвезти домой. — Как ты узнал об этом? Хороший вопрос. Майкрофту в то время было всего двенадцать. — Дядя Руди рассказал. Он показал мне материалы дела. Я впервые увидел секретное досье, — внезапно вспоминает он. Раньше они были толще — рукописные заметки и все остальное, напечатанное на матричной бумаге. Сейчас это в основном электронные носители. — Сначала она вернулась в Масгрейв-холл. Осматривала обломки, когда дядя Руди нашел ее. Она сказала, что проверяла, не забыл ли Шерлок ее ободок. — Повезло, что семья переехала. — Повезло, что она захотела свой ободок, — отвечает Майкрофт. — Наши родители часто навещали ее в те недели. Я не сомневаюсь, что она знала, куда мы переехали. Грязь на обуви, частицы, прилипшие к одежде, необдуманные комментарии о новой обстановке. Если Майкрофт мог смотреть на их родителей и видеть признаки переезда, Эвр могла тем более. — После этого дядя Руди перевез ее в Шерринфорд. Пожар был хорошим способом спрятать тела. — Сколько ей было лет? — Правая рука Лестрейда сжимается, как будто он жалеет, что не может это записать. — Когда ее перевезли? — Ей исполнилось пять лет неделей ранее. Дядя Руди считал, что если о ее способностях станет известно, будет принято радикальное решение. — Убить пятилетнего ребенка? — спрашивает Лестрейд так, словно эта идея ему отвратительна. В то время Майкрофт задавался вопросом, был ли дядя Руди прав, останавливало его сентиментальность или семейная привязанность, а не практичность при выборе вариантов. Сейчас он считает, что раннее устранение было бы более легким выбором. Но без помощи Эвр он не смог бы вовремя распознавать атаки. Это была уловка для привлечения внимания, просто еще один шаг к ее конечной цели, но предотвращение этих атак спасло жизни гражданского населения, по меньшей мере сотни. В целом, сохранение жизни Эвр привело к меньшему количеству смертей в целом, но и к большему нервному напряжению для него лично. — Дядя Руди взял меня с собой в Шерринфорд. — Тогда это место был меньше, все еще с бетонными стенами и выкрашенной в белый цвет штукатуркой. Он помнит, как Эвр стояла там, с распущенными волосами, такая маленькая в той пустой комнате. Она просто смотрела на него и ничего не говорила. — А потом в детский дом. — Зачем? — Чтобы посмотреть, насколько он обгорел. Чтобы иметь информацию из первых рук, когда я скажу своим родителям, что он сгорел дотла и не осталось тела для опознания. — Им сказал ты? — осторожно спрашивает Лестрейд. — Не твой дядя? — Дядя Руди работал на МИ-6. Он хорошо умел врать, и наша мать знала это. Он подумал, что они скорее поверят информации, исходящей от меня. — Дядя научил его как важна стратегия, учил тому, как подача новости меняет саму суть сообщения. — Это сработало. Останки были похоронены на семейном участке, хотя официальных похорон не было. Я все еще думаю, что это было одолжением. Лестрейд молчит. Майкрофт прислушивается к отдаленному шуму лондонского транспорта. Он обдумывает что сказать дальше. Также он подумывает о том, чтобы заварить чай, но решает что необходимость ровно держать чашку только усложнит задачу, а не облегчит ее. — Я больше не видел Эвр, пока не взял на себя наблюдение за Холмсами. Это было одиннадцать лет спустя. Оглядываясь назад, можно сказать, что время было удачное. Дядя Руди скончался на следующий год — отравление мышьяком в Мадриде — и Майкрофт не доверил бы наблюдение никому другому. Шерлоку было семнадцать, но воображал себя взрослым, он был упрям и необуздан, и так уверен в собственном бессмертии. Эвр было шестнадцать, она стала выше, появились изгибы как у взрослой, волосы стали длиннее, но все еще распущенными и неприрученными. У нее были те же пустые глаза, видящие все и ничего, она все еще отказывалась говорить или взаимодействовать с окружающим миром. — До нее было не достучаться. Она не произнесла ни слова с тех пор, как приехала в Шерринфорд. Она ела, спала, сидела или стояла в своей камере, уставившись в стекло. Физически она была здорова. Проводились регулярные медосмотры. — Я смотрел все отчеты из Шерринфорда и отвечал за систему безопасности, но больше к ней не заходил. — Майкрофт медленно вдыхает, считает до пяти, потом выдыхает. — А потом, восемь лет назад, произошел инцидент с медбратом. Конечно, он просмотрел разговор Шерлока с Эвр, услышал ее описание случившегося. («У меня был секс» — сказала она). Логично — для девушки что не могла определить которое из ощущений было болью, и что не могла отличить смех от плача. — Предыдущий смотритель стал небрежным. Эвр никогда никак не реагировала, никогда не делала ничего угрожающего, и охранники не следили внимательно за ней. Это было отчетливо видно на камерах наблюдения. Тело было расположено строго под камерой, сама Эвр всегда за телом, чтобы было хорошо видно что она делает. Видео с двух других камер было пустым, даже ее не было видно с тех углов. Это была идеальная позиция, если знать, какие каналы с большей вероятностью будут просмотрены. Это была именно та поза, в которой он проснулся, без Шерлока, без Ватсона, без каких-либо признаков жизни вокруг него. Конечно, он все понял и узнал явную угрозу. — У нее было двадцать минут между тем, как она напала на медбрата, и прибытием охранников. Теперь Майкрофт хотел чашечку чая. Хотел за что-нибудь ухватиться. За что угодно, только не за эту пародию на стол из хрома и стекла, что выдаст малейшее нервное подергивание. Он складывает ладони вместе, выпрямляет пальцы, чтобы не сжимать их слишком сильно, и смотрит в пол. На ноги Лестрейда в носках под джинсами. Черные, в серую полоску носки, выцветшие от стирки, которые начали изнашиваться на большом пальце, особенно на левой ноге — когда он стоит, то опирается на левую ногу, изнашивает обувь неравномерно, тяжело опирается на свод стопы. Носки слишком тонкие, чтобы быть удобными весь день на ногах, обычно такие не надевают на работу. — Это была стандартная процедура для медперсонала — носить с собой успокоительное. Она набросилась на него, ввела иглу в яремную вену, а затем раздела. Она действовала быстро и методично. Он думает о носках Лестрейда. Он не думает о кадрах с камеры, о том, каким именно образом она ломала его, повредила тело так сильно, как только могла. Он не думает о своем облегчении от мысли, что успокоительное было быстродействующим, и что мужчина по крайней мере этого не почувствовал. Он думает о хлопчатобумажных носках Лестрейда. — За двадцать минут ей удалось вывихнуть почти все суставы и сломать большинство костей. — Боже правый, — выдыхает Лестрейд, и Майкрофт не поднимает глаз. Не осмеливается встретиться с ним взглядом. Он понятия не имеет, что Лестрейд увидит в его глазах. — Она использовала свои руки и свое тело, точные углы и силу. Она двигалась от ступней вверх, и последнее, что она сломала, была его шея. — Все было сломано. Слышны были хлопки вывихнутого плеча или бедра, влажный хруст ломающейся большеберцовой кости. — А потом она села на свою кровать, и в комнату ворвались охранники. — После этого, — продолжает Майкрофт, — мне пришлось играть более активную роль в Шерринфорде. Нужно было заменить смотрителя, усилить меры безопасности. Я навестил ее лично, чтобы понаблюдать за ней. Теперь я понимаю, что это был очень эффективный способ форсирования взаимодействия. Потому что именно тогда все и началось. Именно тогда она начала отвечать на устные вопросы, начала говорить. Именно тогда он приходил в гости, и она смотрела на него и делала выводы насчет политической ситуации, не имея никакого доступа к внешнему миру. И когда он был в отчаянии, когда знал, что надвигается атака, но не мог сам обнаружить следы — тогда он попросил ее о помощи. Он обещал ей скрипку. Он позволил ей поговорить с маньяком-психопатом и сказал себе, что это разумный компромисс, не слишком высокая цена. Он зарядил ловушку для Шерлока, а затем подвел прямо к ней. — Они покажут запись Шерлоку? — спрашивает Лестрейд, и Майкрофт отвлекается от самоуничижительных мыслей. Все кончено, ничего не исправить. — Я не знаю. — Он не уверен, что леди Смоллвуд скажет в ответ на такую просьбу. Он не может быть уверен в том, что она решит. — Я больше за это не отвечаю. Он хочет сказать, что будет лучше, если он не будет за это отвечать. Он не знает, помогло бы Шерлоку быть искренним или нет. Он мог быть предупрежден, но с другой стороны, предзнание не особо помогло Майкрофту противостоять манипуляциям Эвр. Может быть, это только настроило бы его против нее. Может быть, он эгоистично хочет их так разлучить. Он действительно не знает в чем тут правда. — Это нормально — не знать, — говорит Лестрейд, что до смешного неправда. Майкрофт построил карьеру на том, чтобы казаться всезнающим. Если Майкрофт не прав, если он не знает… Это неприемлемо. — Но на всякий случай я должен позвонить Джону. Предупредить заранее. — Засекречено, — резко напоминает ему Майкрофт. Лестрейд бросает на него взгляд. — Шерлок все равно расскажет Джону. Будет лучше, если Джон получит какое-нибудь предупреждение до начала эмоциональной бури. Лестрейд прав. Эмоциональная реакция возникнет, и Уотсон примет на себя основной огонь. — Хорошо, — говорит Майкрофт. — Я поставлю чайник. *** Лестрейд звонит с балкона, облокотившись на перила и наблюдая за улицей внизу. Майкрофт бросает взгляд на плотно закрытую раздвижную стеклянную дверь и ждет, пока закипит чайник. Он чувствует себя опустошенным. Оцепенелым, в метафорическом смысле. Если делиться секретом выглядит вот так, то он рад, что делает это не часто: от него бы ничего не осталось. Перед ним весь остаток дня, и он не знает что делать с этими свободными часами. Это скорее зависит от реакции Лестрейда. Он не уверен, на что это будет похоже. Вероятно, Лестрейд вернется, сядет и выпьет свой чай, а затем заговорит о планах на выходные. Возникнет социально приемлемая причина чтобы уйти, и Майкрофт вызовет машину. Учитывая общую загруженность Лестрейда, и то что в пятницу он рано ушел из-за личных планов, накопится работа, и Лестрейд извинится за то, что ему придется перенести следующую субботу. В выходные за этим Майкрофт, вероятно, будет в Женеве, так что суббота опять будет отменена. На следующих выходных Лестрейд скорее всего заявит, что работает. Вероятно, после этого последует несколько телефонных звонков, а затем они согласятся, что их отношения невозможны из-за несовпадающих графиков работы. Все будет вежливо, тактично, и Лестрейд никогда не осознает, что услышанное сегодня имеет какое-либо отношение к его последующему решению покончить с отношениями. Но на Шерлока это не повлияет. Мысль обнадеживающая. Это никак не повлияет на карьеру Лестрейда. Положение Майкрофта слишком надежно, чтобы ему могло угрожать что-то столь незначительное. На самом деле, говорит он себе, это один из лучших способов, которым все могло бы закончиться. Он может утешиться этим. На балконе Лестрейд откидывает голову назад и смотрит в серое небо. Он крепко прижимает телефон к уху. Признак напряжения, которое он старается не показывать. Сгорбленные плечи наводят на мысль, что он не говорит всего, что думает. Лестрейду действительно следовало бы надеть пальто в такую погоду. На нем даже обуви нет. Майкрофт нарезает ломтиками лимон. Он наливает молоко в молочник и достает кубики сахара для Лестрейда (он пьет кофе с двумя кусочками сахара, чай — с одним, и в то и в другое наливает немного молока). Он ставит чайник и чашки на поднос, а затем переносит его на кофейный столик. Он наливает первую чашку, когда Лестрейд открывает дверь и заходит внутрь. — О, чай, — говорит Лестрейд, констатируя очевидное, когда видит чайник. — Хочешь, я тебе налью? — Да. Лестрейд засовывает телефон в карман джинсов. — Я так понимаю, тебе удалось связаться с доктором Уотсоном. — Да, — снова говорит Лестрейд, осторожно беря тонкую фарфоровую чашку. Он держит блюдце так, словно боится, что оно выпрыгнет у него из пальцев. — Я рассказал Джону основное. Сказал, чтобы позвонил мне, если… Я не знаю. Если ему понадобится, я полагаю. — Очень хорошо. — А как насчет тебя? — спрашивает Лестрейд поверх края своей чашки с рисунком голубых незабудок на нежном белом фарфоре. Учитывая обстоятельства, Майкрофт находит в этом некоторую иронию. — Мои планы на день? — сердечно спрашивает он. — Думаю, я продолжу читать, а потом пойду в свой клуб. — Нет, я имею в виду, ты в порядке? — Конечно. — Майкрофт немного удивлен вопросу. Беспокойству, что прозвучало в нем. — Я в порядке. Лестрейд проводит рукой по лицу, морщит лоб и сжимает закрытые веки. — Думаю, ты не знаешь, что означает это слово. Он разочарован мыслью что Лестрейд, возможно, пытается затеять ссору. Ссориться и выбегать из дома — грязный способ расстаться. Как только адреналин выветрится, возникнут сомнения и сожаления. Было бы гораздо лучше дать ему испариться за пару недель. Но он может сыграть роль неприятного любовника, если так надо. — Я знаю больше, чем ты когда-либо узнаешь, — резко говорит он. — Послушай, — говорит Лестрейд и затем останавливает себя. Он бросает взгляд в сторону балкона, явно вспоминая разговор с Уотсоном. — Мои планы на этот день были… — Я вызову для тебя машину, — говорит Майкрофт и мгновенно понимает, что ему следовало подождать. Следовало дать Лестрейду закончить то оправдание, которое он собирался произнести. Люди чувствуют себя оскорбленными, если им сообщить их выводы до того, как они сами все озвучат. — Прости. Расскажи мне о своих планах на день, а потом я вызову машину. — Как я уже говорил, в мои планы на день входило в основном что-нибудь съесть и попытаться затащить тебя обратно в постель. — Он больше ничего не говорит; Майкрофт ждет продолжения. — Но у тебя тут нет никакой еды. Слабая причина для такого случая, но качество оправдания, честно говоря, не имеет значения. Майкрофт ставит свою пустую чашку обратно на стол. Лестрейд ставит свою рядом. — Так что я думаю, — говорит Лестрейд, и Майкрофт подбадривает себя. Следит за тем, чтобы углы его рта изгибались вверх, даже если он не может выдавить улыбку. — Мы сходим в супермаркет, купим продуктов и в кои-то веки приготовим что-нибудь на твоей кухне. Что-нибудь, что долго томится в духовке, чтобы я смог затащить тебя в постель, пока оно готовится. Не тот сценарий, который он ожидал. Было настолько маловероятно, что Лестрейд захочет остаться, что Майкрофт полностью отверг такую возможность. Однако это развитие событий далеко от нежелательного. — Я закажу машину. Тебе нужно обуться.