Ни о чём не жалеть

Чонгук настороженно отстранился и посмотрел на Тэхёна недоверчиво. — Вас действительно пригласили? — Меня всё время куда-то приглашают, — пожал плечами Тэхён, снова беря скрипку. — Наверняка в Пусане через пару месяцев найдётся подходящее мероприятие — нам для алиби. От этого «нам» Чонгук напрягся и сел ровно, как учат в школе, неприятно ударяя по сгорбленному позвоночнику. Сейчас ему тоже стало неприятно, потому что одно дело — три часа в неделю сидеть с этим стариканом, а другое — быть под его присмотром в Пусане. Там он всё время будет рядом — душить своей опекой. И не то чтобы Чонгуку была нужна свобода — совсем нет, он не пользовался ей так, как это делали его сверстники, почти всегда выбирая для досуга книги. Просто ему не хотелось зависеть от незнакомца. Впрочем, это всё равно было лучше, чем пропустить соревнования. Он стерпит любые лишения за эту возможность. — И что я вам за это должен? — хмуро поинтересовался Чон. К своим годам он уже привык к власти торговых отношений. Тэхён удивлённо, с неудовольствием, скосил губы. — Должен? Ничего не должен. Считай, я работаю на карму. Чон сощурился. — И всё? А как же ваше желание привлечь меня к музыке? — Хах! — Тэхён положил ногу на ногу и откинулся на спинку стула. — Кажется, не я заставляю тебя приходить сюда. И точно не я спрашивал, какую скрипку купить новичку. — Отец, — складывая руки на груди, Чонгук посмотрел исподлобья, готовясь устроить Намджуну разборки, ведь этим вопросом Чон действительно ставил точку в предложении «Я хочу заниматься музыкой», а признаться в этом перед Тэхёном он был ещё не готов. — Так вы ничего от меня не хотите? — быстро сменил тему Чонгук. — Хм, дай-ка подумать… — потирая подбородок, проговорил Тэхён, снова пугая Чонгука долгой непонятной паузой, в которой Чон додумался до множества вариантов, среди которых была парочка вызвавших смущённый румянец. — Я хочу сделать хотя бы одного человека на свете счастливее. И, если для этого мне всего лишь нужно поехать в Пусан, я легко отделаюсь, — сказал Тэхён, и мрачная тень, рассеявшаяся на его лице во время разговора о поездке, вернулась. Ему действительно было несложно сделать такую мелочь, тем более, что Тэхён и сам хотел немного отдохнуть и развеяться. В последнее время ему было особенно тоскливо и одиноко. Он даже подумал о том, что зря вернулся в Корею, где у него почти не осталось друзей. Но скрытые мотивы Кима Чонгука не волновали. Он смотрел на своего спасителя с благодарностью и с ещё большим рвением принялся за скрипку, надеясь отблагодарить учителя музыкой. Всего один короткий звонок изменил отношение матери к поездке сына. Если бы Чонгук знал, что решить проблему так легко, он давно бы всё рассказал. Может, даже в первый вечер. Чон почему-то часто возвращался к тому дню, как будто тогда случилось что-то огромное, такое, что меняет жизнь. Но что? Неужели встреча с Тэхёном, который всё-таки сможет приобщить его к миру музыки? Сам Чон не видел себя музыкантом и играл скорее для того, чтобы сделать приятно другим и лишь немного себе. И ещё чуть-чуть — Трикси, которая первое время боялась незнакомых звуков, издаваемых хозяином, а потом привыкла и иногда даже как будто подпевала редким ржанием. Но в целом судьба Чонгука не изменилась с появлением скрипки. Даже когда он всё-таки купил свой собственный инструмент. Мать напросилась пойти с ним, и Чон вспомнил, почему не попросил её о помощи сразу: она опять забрасывала его информацией, вместо того, чтобы просто указать на нужную скрипку. Но это было большим шагом. И в тайне ото всех Чон дал скрипке имя, уговорив себя не привязывать инструмент к Тэхёну и назвав её (его) на западный манер — Оскаром. Оскар был неплох, но для Чонгука музыка оставалась лишь хобби, на которое не всегда есть время. Даже отец, первое время пытавшийся говорить с сыном о музыке, скоро понял, что интересы Чонгука не распространяются дальше его скрипки и Тэхёна. О последнем Чон говорил часто, но в основном с Трикси. Родители, конечно, тоже любили Кима, но вряд ли разделили бы восторженность сына. Чонгук вспоминал его музыку, рассказы, а потом невольно переходил на низкий голос, невероятные в своей красоте глаза и мускулистые руки, от которых он часто не мог оторвать взгляда. Тэхён казался ему идеалом, к которому Чон невольно стремился. Может, это было навязанное торговыми отношениями желание отплатить, но бонусы в виде короткой радости родителей от того, что в Чонгуке всё-таки нашлось немного музыкальности, перестали что-то значить. На первое место выходили Оскар и Тэхён, и Чон перестал понимать, кто из них важнее. Чаще всего Чонгук практиковался на природе, вместе с Трикси, хоть Тэхён и говорил, что это испортит скрипку. Чону было всё равно. Оскар прослужит ему, сколько сможет, а потом он купит другую скрипку. Она точно получит имя Ви. Потому что Чон и так вспоминает Тэхёна слишком часто. Так прошёл месяц, за который Чонгук научился кое-каким музыкальным приёмам, выучил несколько мелких произведений и даже почти осилил серьёзное, сложное, как сказал Тэхён, «такое, которое новичкам обычно не дают». — Но ты показываешь большие успехи, поэтому я уверен, что справишься, — заверил он. И Чон очень старался, чтобы оправдать ожидания Кима. Иногда (довольно редко) Чонгук задумывался над тем, что Тэхёну — сорок пять. Но до момента, когда в доме появилась его дочка, Чон не понимал, что это не просто цифра, это — история, которую Чон не знает. Теперь Тэхён неожиданно стал не просто «стариканом», а человеком с багажом и возрастом. Не таким уж, к слову, и большим. — Это Джису, моя дочка, — представляет её Тэхён. Чонгук неловко берёт протянутую ему руку и целует — он видел, что так делают в фильмах, а ему, в общем-то, всё равно. Он не хочет производить на неё впечатление, но под пристальным взглядом Тэхёна приходится. — Я предлагал ей перенести наше с тобой занятие, но Джису захотела познакомиться. Она тоже играет на скрипке и любит музыкантов, да, дорогая? — Да! — радостно кивает дочка Кима, и Чонгук от её жизнерадостности чувствует себя не в своей тарелке. Она совсем не похожа на спокойного сдержанного отца, и Чон не понимает, как себя вести. Он и к Тэхёну не до конца привык. — Мы недавно купили новую скрипку, один из папиных знакомых делает очень хорошие. Почти как Страдивари, только легче достать. А у тебя какая? Чонгук непонимающе моргает, пытаясь вспомнить, какая у него скрипка. В магазине говорили какое-то название, но они чаще всего такие глупые, что Чон не запомнил. — Оскар… — растерянно говорит он, и Джису наклоняет голову набок. — Это какая-то новая? Не слышала о таких. — Думаю, так Чонгук назвал свою скрипку, — догадывается Тэхён, кладя руку на плечо Чону; хочет поддержать. Чонгуку это сейчас необходимо. Он не только признался в том, что всё-таки дал скрипке имя, но и озвучил его. Наверно, для него это тяжело? Когда-нибудь Тэхён непременно будет знать наверняка. — О, а мою зовут Хосок. Не понимаю я любви отца к западным именам! А старую звали Сокджин. А самую первую — Лиза. Но это отец придумал, — продолжает тараторить девочка. Чон смотрит на Джису, а потом на Тэхёна. Что ему делать? Нужно улыбнуться ей? Чонгук пытается выдавить улыбку, но выходит плохо, и тогда он снова обращает взгляд к Тэхёну. Что ему делать? Что? — Ладно, можешь идти, дорогая. Подружки, наверно, заждались тебя, — говорит Ким, и Чонгук выдыхает с облегчением. — Она красавица, правда? — благоговейно, но с невыносимой тоской в глазах спрашивает Тэхён, когда она уходит. Чон машинально кивает. Наверно, красавица. Он не понял. Внешне она так похожа на Тэхёна, что Чонгук думал только об этом. А ещё заметил, что у неё маленькие ручки — совсем не такие, как у отца. Конечно, она же девочка. Но, наверно, красавица. Разве может человек с лицом Тэхёна не быть красивым?