Ни о чём не жалеть

Разгадка бессонницы, плохого настроения и обострившегося сарказма оказалась настолько простой и неожиданной, что Чонгук ушёл с занятия сразу же. Ничего не говоря, он встаёт, кланяется и выходит, решив, что больше никогда не вернётся. Это какая-то ошибка. Он. Влюблён. В Тэхёна. Нет, чушь, какая любовь. Это невозможно. Невозможно! Чонгук быстро шагает подальше от Тэхёна, но не домой, а на конюшню. Ему нужна Трикси, нужна её сила, скорость. Он разобьёт ненавистную скрипку, чтобы покончить с музыкой раз и навсегда. Только, придя к лошади, Чонгук заботливо откладывает Оскара в ящичек со своими вещами. Всё-таки скрипка много стоила. А ещё она не заслужила того, чтобы закончить свою жизнь такой глупой смертью. Ведь Оскар ни в чём не виноват, всё он, Чонгук. И, кажется, немного Тэхён. Трикси знает, что хозяин может прийти в любое время, но стоящий рядом Чонгук кажется ей чужим. В нём что-то изменилось, он странный, судорожно запрягает её, и она почти начинает сопротивляться, когда Чон вдруг заглядывает ей в глаза и что-то говорит. Она не знает, что именно, но на уровне инстинктов понимает, что зверь, к которому она привыкла, очень нуждается в ней, поэтому послушно убегает в лес, позволяя ему отдаться ветру, как и она. Хозяину нужно расслабиться и думать. И он думает. Проигрывает в голове все их встречи и убеждается, что влюбился давно. Конечно, не с первого взгляда, но понять, когда точно это случилось, невозможно. Когда он пришёл на первое занятие, и Тэхён, такой забавный, рассказывал про имена инструментов? Или потом, когда он, хваля, одобряюще хлопал его по плечу? А может, в тот день, когда помог с поездкой на соревнования? Или в тот, когда попросил его обнять? У Чонгука нет ответа. Да и разве это важно? Ни капли не важно. Он только хочет знать, что ему делать дальше. Быть геем в Корее… Геем… Это слово такое некрасивое, жестокое, звучит как ругательство. Называя так Чонгука, одноклассники хотели его обидеть, оскорбить. Потому что быть в Корее геем — запрещено. За это общество жестоко его накажет. Он не должен никому рассказывать. Что сказала бы мать? Она бы точно от него отреклась. Джин-Хо и так считает Чонгука своим самым неудачным проектом, который давно пора закрыть. После такого она поставит на нём крест. А отец? Намджун мудрый, он, может, и не примет такого сына, но хотя бы попробует поддержать. А что скажет Тэхён?.. От этой мысли мороз по коже. Какое ему дело до остальных, его волнует только этот человек, один-единственный. Как отреагирует он? Не поверит, скажет, что это только кажется, что это мальчишеские глупости. А даже если поверит, напомнит про возраст. Тридцать лет — это не шутки. У Тэхёна за спиной целая жизнь: жена, дочка, концерты. Когда он начал заниматься музыкой, родители Чонгука даже не были знакомы. Тэхён из другого века, человек другой эпохи, который никогда не сможет его понять. Чонгуку не нагнать эти тридцать лет, не узнать всё то, что пережил Тэхён. Но это не пугает. Чонгук любит вызовы, он привык тратить много времени на самосовершенствование. Это точно не проблема. Да и что возраст? Мелочи. Всё мелочи. Через полчаса таких мыслей Чонгуку уже не страшно, что Тэхён — мужчина, а Чонгук даже ни разу не целовался с девочкой. Ему нравилась одноклассница, но потом она перевелась, и Чон сосредоточился на учёбе. Не страшно, что он настолько старше. Не страшно, что у Тэхёна в глазах — пустота, которая утягивает за собой каждый раз, когда смотришь на него. Ничего не страшно. Хочется смотреть в пустоту, хочется достать оттуда человека, который будет с ним счастлив. Счастлив с ним… И почему он вообще решил, что Тэхён будет? Что он разделит его чувства? А, может, и у Чона это не серьёзно? Ничерта непонятно. Слова кажутся такими смешными, такими спутанными, что Чонгук теряется, повторяется и не понимает, что ему делать. Вернуться к Тэхёну? Рассказать всё, сбросить этот груз с плеч немедленно, избавиться от него, пока он не раздавил. Нет, это глупо. Надо подумать. Надо иметь какой-то план. Убегая всё дальше в лес, Чонгук кричит во весь голос, пугая лошадь, которая ещё сильнее ускоряется, не понимая, чем так болен хозяин. А Чон не понимает, почему ужасно давит в груди, почему сердце, жившее с ним спокойно семнадцать лет, вдруг стало что-то чувствовать, ныть, мучить. И от этого он кричит ещё громче и отчаяннее, надеясь, что станет легче. Но не становится. Ни капли. Всё так же невыносимо больно. Загнав и себя, и лошадь, Чонгук нехотя поворачивает обратно. Рано или поздно вернуться придётся. От себя не убежишь. Но очень хочется. Этот вариант кажется единственным, в котором можно выжить. Возвращаясь на конюшню, Чон смотрит на Оскара с ужасом, снова думает, что надо его разбить, но потом достаёт скрипку, кладёт на плечо и играет что-то непонятное, но безысходное — просто импровизацию, которую никогда не сможет повторить, — а потом бежит домой, чтобы запереться у себя в комнате, не отвечая на вопросы родителей о том, что случилось. Они звонят Тэхёну, но он, похоже, тоже ничего им не говорит. Ещё бы. Чонгука ни за что не назвать влюблённым мальчишкой. Разве так ведут себя влюблённые? Чонгук не знает, он ведь никогда не был влюблён. Он вообще не думал о том, как ведёт себя. Он просто жил, пытаясь понять, почему его так тянет к Тэхёну. Теперь понял. И что с этим делать?