Ни о чём не жалеть

Чонгук действовал на автомате. Собрался, купил перекусить, поел, выпил кофе — это точно был кофе, потому что продавщица стала рассказывать про какую-то акцию, и Чонгуку пришлось прислушаться к ней, а не к внутреннему голосу, — добрался до аэропорта, проклиная пусанское метро, быстро прошёл регистрацию, сел в самолёт. Как робот, выполняющий команды, слушающий код и только его. Вот бы у него не было сердца — это бы значительно облегчило существование. Записка Тэхёна жгла карман, он перекладывал её, едва не поседел, когда показалось, что она потерялась, читал снова и снова. Выучил наизусть, но боялся вдуматься в слова, которыми попрощался с ним Тэхён. В них больше, чем видно на первый взгляд, но гадать и искать потаённые смыслы, не имея никакого намёка на то, как всё есть на самом деле, бесполезно. Он только глубже застрянет в этой трясине, если попробует понять, что хотел сказать ему Тэхён. Только «так мне будет спокойнее» не давало покоя. Что за этой заботой? Мысли о дочери, которая без отца может натворить глупостей? Только ли? Нестерпимо хотелось потерять память и начать новую жизнь. Лишиться всех воспоминаний на фоне последних месяцев — после встречи с Тэхёном — было неплохой альтернативой реальности. Только недостижимой. Безумно не хотелось прокручивать в голове каждую секунду своего признания, но Чон не мог остановиться. Это был голос из самой его души, тот самый разрушительный экспромт, которым он хотел рассказать себя Тэхёну. Ему нравилось, как он начал, почти нравилось, как закончил. Чонгук, пожалуй, сказал всё, что хотел, всё, что волновало его. «Ты всё знаешь, ты видишь меня насквозь. Я люблю тебя больше, чем себя, я помню каждое твоё прикосновение, и мне страшно с этим жить». Самое важное, самое честное, дерзкое, отчаянное, смелое и пылкое. Всё самое-самое для Тэхёна. О чём думает Ким? Прямо сейчас, когда Чонгук смотрит в иллюминатор — на чистое голубое небо, — но не видит ничего. Он страдает хоть немного? Волнуется о том, что попрощался лишь запиской, считает, что это трусливо, раскаивается, что сказал всё именно так, а не как-то иначе? Или он не из тех, кто жалеет о совершённых поступках? Наверно, да. Тэхён создаёт впечатление человека, который уверен в том, что делает. Или это всего лишь маска, за которой скрыто так много, что любой, кто рискнёт заглянуть за неё, будет потрясён? Может, поэтому Тэхён никому не позволяет узнать себя. О чём Тэхён думал ночью? Чонгук представлял, что Ким, когда Чон ушёл, продолжил стоять, а потом, устав от напряжения — эмоционального, не физического, — выключил музыку и сел на кровать — в ту позу, в которой он его и нашёл. Где-то между минутами их размышлений Тэхён купил Чонгуку билет, наверно, попросил персонал разбудить его, если Чон не выселится раньше нужного времени… Как он пришёл к мысли о том, чтобы уйти? Он убежал от того, чтобы «повторять всё заново» или от чего-то ещё? Больно ли ему хоть немного от того, что кто-то так мучается из-за него? Чонгук надеялся, что да. Из-за того, что кому-то плохо по его воле, из-за того, что Ким не может ничего изменить, из-за того, что тоже скучает — из-за чего угодно, только бы это мучение было не только Чонгука. Нужно разделить его, чтобы выжить. Хотел ли Тэхён сказать что-то Чонгуку в глаза? Было ли ему, что сказать? Как он сдержался, сохранив все свои переживания внутри? Наверно, Тэхёну в миллион раз сложнее, чем Чонгуку, и необходимость молчать будет немало ему стоить. Но Чон, наверно, никогда об этом не узнает, ведь они попрощались. Осознав, что он остался один, Чонгук не почувствовал ничего нового. Всё та же пустота, чёрная дыра, в которую он закидывал свои мысли, с ужасом наблюдая за тем, как они исчезают, порождая вместо себя новые, часто более болезненные. Например, что, если Чонгук был для Тэхёна игрушкой? Ведь существуют манипуляторы, которые упиваются чужими страданиями, получают удовольствие от того, что кто-то сильный переступает через себя, плачет из-за них, меняет характер, моральные ориентиры, стиль жизни. Может, Тэхён такой? И эта тоска в глазах — лишь способ завлечь, поймать и уничтожить? Может, Ким совсем не ангел, как думает Чонгук, читая заметки о его благотворительных миссиях, а демон во плоти, явившийся на землю, чтобы перевоспитывать наивных подростков, которые смотрят на мир слишком доверчиво? Чон был готов поверить и в это. Любая мысль была допустимой, потому что он создавал себя заново, чтобы или отпустить эту историю, или хотя бы научиться с ней жить. Тэхён — дьявол, тиран, психопат, убийца, мизантроп, меценат, бог. Его можно сделать кем угодно. Но, создавая образ Кима, Чонгук упорно отбирал для него только положительные характеристики. Чонгук решил, что, вернувшись домой, отдаст (выкидывать то, что может кому-то пригодиться, жалко) всё конное обмундирование в конюшню — чтобы больше не вспоминать Трикси и всё, что с ней связано. И отправит Оскара (он даже придумал ему имя — уже на этом этапе можно было догадаться, что что-то не так!) в шкаф. До лучших времён, которые никогда для него не наступят. Но, добравшись до квартиры, Чонгук потерял весь запал. Решительность осталась в Пусане, который кончился, едва он переступил порог. Реакция опять наступила заторможено. Как и с Трикси. Сначала мысли — копошатся, разъедают изнутри, — а потом — спячка, кома, смерть. Оболочка без человека внутри. Он снова стал слабым. После всей нежности, подаренной Тэхёном, жить без него было невыносимо. Больше он, конечно, не звонил, как делал раньше, когда видел, что Чонгуку плохо, не пытался его утешить или поучаствовать в его жизни. Исчез. Ведь они попрощались, да, точно, конечно, конечно. Так будет лучше для всех. Только кто эти «все»? Чону хорошо не было ни капли. Несколько дней Чонгук просто спал. Горячка души и тела, которую он принимал и поддерживал. Не было аппетита, жажды жизни, никаких желаний и интересов. Он ложился глубокой ночью, днём ненадолго вставал, бродил по дому, немного ел, бегло читал новостные ленты, а потом снова возвращался в постель и засыпал. Такое существование немного облегчало тяжесть в груди и постепенно возвращало силы. Но непоправимо медленно. Хорошо, что родители его не трогали. В первый день Джин-Хо, никогда не отличавшаяся жалостливостью, искренне сочувствовала сыну и предложила купить ему «новую лошадку». — Можно даже несколько, если тебя это утешит… Но, видимо, Намджун объяснил ей, что Чонгук страдает не из-за потерянного спортивного снаряда, а из-за друга, к которому он был привязан сильнее, чем даже к ним. Неизвестно, поняла ли это миссис Чон, но больше она к нему почти не заходила. Как и Намджун, который сразу увидел, что Чону нужно побыть одному. Никто из них не догадывался о второй причине тоски Чонгука. Откуда им было знать, что мистер Ким Тэхён, которого они так уважали и любили, допустил крамольный поцелуй, стоивший двум несчастным людям друг друга? Даже Намджун, который подсознательно чувствовал, что отношения Кима и Чонгука давно вышли за рамки обычного общения маэстро с учениками, серьёзно не задумывался над тем, что между ними что-то может быть. Это же безбожно и нездорово, а они воспитали правильного человека, в картину мира которого влечение к своему полу не впишется. Да и Тэхён — он святой, уж Намджун-то знает не понаслышке. Ещё во времена, когда он учился у Кима, тот был идеалом нравственности, а тут что-то такое — противоречащее природе. Для них обоих это, конечно, недопустимо — так зачем об этом думать. Эта логика была безупречна, только, к сожалению Тэхёна и Чонгука, не работала.