Ни о чём не жалеть

Ощутив это прикосновение кончиками пальцев, Чонгук одёрнул руку. Что-то странное творится с его миром и с ним самим, и он теряется в этих изменениях, путается и окончательно перестаёт себя понимать. И это уже пугает. До заметной дрожи, которую он чувствовал, осознавал, видел и боялся. — М? — Минхёк обернулся и непонимающе посмотрел на Чонгука. Даже если бы они были хорошо знакомы, должно быть, ему понадобилось бы немало времени, чтобы узнать Чона, а так он добрые полминуты бегал глазами по его лицу, прежде чем слабо улыбнулся и встал прямо. — В жизни намного лучше, — хмыкнул он. — Будем честны: тем селфи можно пугать детей, если они откажутся есть кашу, — подавшись вперёд, Минхёк легонько, наверное, дружески, чмокнул его в щёку. — Пахнешь кондиционером для белья. Я почему-то так и думал, что ты не пользуешься парфюмом. На несколько секунд прикрыв глаза, Чонгук принюхался к Минхёку. Машинально, просто потому что кто-то обратил на этот параметр — запах — внимание. До Чона донесся едва различимый запах мужских духов. Слабый, но приятный. Только к нему примешивался портящий всё табак. — А ты — сигаретами, — сообщил Чонгук, отгоняя мысли о Тэхёне и его запахе. И обо всех моментах, когда Чон мог его ощутить. — Ты, конечно, не куришь? Надеюсь, ты не из поборников здорового образа жизни? Знай: меня сложно перевоспитать. Чонгук в лёгком недоумении вскинул брови. Он и не думал никого перевоспитывать (если только себя), но Минхёк, став новой точкой, от которой чертились незнакомые замысловатые узоры, как будто предлагал проверить себя и сделать это. — Честно говоря, не думал, что ты действительно придёшь. Сначала ты обрываешь разговор, потом вдруг звонишь и соглашаешься на встречу. Ты чуточку безумен, да? — Минхёк уверенно зашагал внутрь. — Но мне нравится. Чонгук последовал за ним, не говоря, что для него происходящее не менее удивительно. Просто так получилось, потому что в последнее время всё получалось так: словно он стоит на краю кратера вулкана, готового извергнуться, и ждёт, когда его испепелит. Жаждет той секунды, когда эмоции перестанут поглощать его. Минхёк говорил что-то ещё — про постановку, которой он, как режиссёр, занимается, — но Чонгук думал о том, что тяготеет над ним. Его собственное безумие, ненавязчивое, но уверенное давление Минхёка или всё ещё Тэхён, который следовал за ним по пятам, скрывался за углами, когда Чон вспоминал его, но никогда не прекращал преследовать? Чонгуку было душно, тесно, неловко. Хотелось бежать, проклиная себя за эту встречу, а следом хотелось остановиться, взять Минхёка за руку и поцеловать. Просто так. Потому что что-то странное творится, и он чертовски от этого устал. — …но это потом. А пока… — Минхёк сделал паузу и потормошил Чонгука. — Не слушал? Немного обидно, но не смертельно, — он усадил его на первый ряд и, присев перед ним на корточки, наклонил голову набок. — Тебе не стоит быть там, где ты не хочешь быть. Давай я отвернусь и ты сбежишь. Не порть вечер ни себе, ни мне, — он равнодушно улыбнулся, пару раз хлопнул по колену Чона ладонью и встал, поднимаясь на сцену и сразу же к кому-то обращаясь. Но Чонгук не спешил «убегать». Оставшись в одиночестве, он привычно прокрутил в памяти эту встречу. Она, как и почти всё, что с ним происходило, забывалась. Он должен помнить себя. Пока это воспоминание не исчезло бесследно, нужно насильно записать его. Всё насильно — такой стала его жизнь после ухода Тэхёна. Чонгук взглянул на сцену. В работе Минхёк был объективно прекрасен. Яркий, блестящий. Искра, которая, попав на кожу, прожжёт её, оставив шрам. Ли кем-то командовал, много жестикулировал, показывал, как надо говорить, куда встать, как взмахнуть рукой, как поставить ногу. Чонгука это увлекло, и он почти не задумывался о тактильности Минхёка, которая в виде лёгкого поцелуя коснулась и его. Мелочи. Всё мелочи. Надо лишь позволить увлечь себя полностью и не оставить места Тэхёну. — Всё, вы меня утомили, — заявил Минхёк через полчаса. За всё это время он ни разу не взглянул на Чонгука, словно показывая, что ему глубоко плевать, останется его гость или уйдёт. Как ему будет угодно. И такая позиция нравилась Чонгуку: давление, в котором всё-таки есть возможность что-то решать самому. — Рад, что ты остался. Надеюсь, развлёкся, глядя на этих бездарей? — он отвлёкся на проходящего рядом парня. — Да, Винвин, я про тебя. Твоя игра сегодня была отвратительна, если завтра будет так же, придётся тебя заменить. Представляешь, как обрадуется Хонджун? — Минхёк снова устремил взгляд на Чонгука. И что-то в этом взгляде было неприятное: победитель, смотрящий на побеждённого. Но побеждённый мог рвануть в любую секунду и убежать так далеко, что его никто не найдёт. И победитель боялся потерять свой трофей, понимая, что одна победа ничего не значит. Тут нужна сотня побед. — Посидим где-нибудь? Я страшно устал, хочу сесть на диван и раствориться. В голове опять сработал сигнал тревоги. Раствориться… Было что-то такое в его жизни. Когда умерла Трикси, когда ушёл Тэхён — Чонгуку хотелось перестать существовать. — Но тебе придётся со мной разговаривать, — вывел его из задумчивости Минхёк, и Чонгуку пришлось поднять на него глаза. Он больше не улыбался и выглядел действительно уставшим. «Отпусти, отпусти, пожалуйста, отпусти себя», — твердил голос внутри. Голос Тэхёна. И Чон не мог не прислушаться к нему. Чонгук решительно встал. На его лице Минхёк уловил мрачную задумчивость, за которой скрывалось что-то печальное и безнадёжное. И эта тоска казалась заразной. «Я знаю, что со мной тяжело общаться, но я буду стараться», — мысленно пообещал Чонгук. Ради себя, а не ради Тэхёна. Чону действительно необходимо найти кого-то, а Минхёк казался подходящим вариантом. Потому что… он похож на Кима? В тысяче мелочей, которые делали его почти идеальным. Только начать говорить не получалось. Чонгук хотел задать какой-нибудь вопрос, пока Минхёк задумчиво жаловался, что он никогда не бросит курить, если «они» не начнут нормально работать, но Чон молчал, впервые ощутив, насколько его закрытость мешает общению, которого он действительно желал. Что-то внутри сдерживало, не давало прорваться плотине, которую он строил девятнадцать лет и до которой не допустил даже Тэхёна. «Отпусти», — повторил внутренний голос, и Чонгук сильно сжал руки в кулаки. — Есть одно хорошее место рядом с Сеульским вокзалом. Я был там с человеком, который много значит для меня, — уверенно сказал он. И нить, натянутая внутри столько месяцев, оборвалась.