Ни о чём не жалеть

Эмоциональная разрядка опять наступала заторможенно. Как когда-то с Трикси. Тогда умер его друг, сейчас — он сам. Его прошлая версия. Договорив с Чиён, Чонгук ушёл домой. Не попрощался с Чимином, не зашёл к Тэну, как собирался, не заглянул в библиотеку, чтобы взять кое-какие книги. Привычный распорядок менялся, превращаясь в что-то совершенно новое. Он не мог предугадать, предположить, какой будет его новая жизнь и всё ещё не понимал, что ему делать. Конкретно сейчас, в данную секунду. Надо кому-то рассказать? Наверно, надо. Родителям, Чимину… Может, кто-то из них что-то посоветует и объяснит, почему мир вдруг перестал быть цветным, и расскажет, можно ли вернуть всё как было? Решительность начала отступать дома, когда Чонгук, лежа в кровати, смотрел в потолок и размышлял. Зачем Чиён Чонгук? Он не слишком богат и не достаточно социализирован, чтобы гордиться браком с ним. Может, она обманула его? На самом деле она не беременна или беременна не от него? Чонгук попытался вспомнить, что он знает о ней. Плохая репутация… Нет, кажется, в списке университетских дам лёгкого поведения её имени не было. Но это ничего не значит. А что значит? Может, не стоит относиться к этому так серьёзно? Сбежать от ответственности ему не позволит воспитание, но можно же настоять на том, чтобы сделать аборт. В Корее с этим проблемы, но можно найти варианты, они ведь друг другу никто и вряд ли смогут стать кем-то. У них никакого будущего — кого они вырастят? Маленького несчастного человека, у которого не будет отца или матери или жизнь которого будет наполнена ссорами родителей, взаимным упрёками и скрытой ненавистью, проявляющейся в злых взглядах и напряжённом молчании. Зачем давать жизнь этому несчастному созданию, которое впитает боль своих родителей и начнёт жизнь среди тех, кто, возможно, даже не будет его любить? Чонгук вытянул руку в воздух, пытаясь дотянуться до чего-то неведомого, неосязаемого. Любовь родителя — совсем не то, что он испытывал к Намджуну, Чимину, Тэхёну, Тэну, в какой-то степени даже Минхёку и Джин-Хо. Это высшее чувство, что-то отличающееся от всего, что было в его жизни, что-то, меняющее скрепы, державшие его мир. И он, пожалуй, хочет узнать это чувство, хочет знать ответственность за кого-то. Это сделает его лучшим человеком. Только не с неизвестной Чиён, которую он никогда не сможет узнать. У этих родителей не будет любви, способной передаться дальше в истории человечества. Всё тело ломило. Чонгуку было физически больно шевелить руками, как будто он провёл несколько часов в зале. Но его выжали чувства, перешедшие из головы в тело. Мрак и пустота. Что делать, куда податься? Ему не нужна жалость и причитания. Идти к Чимину смысла нет. Искреннее, но бездеятельное сочувствие Намджуна Чонгуку не подойдёт. Молчаливое терпение Тэна — тоже. Минхёк… У него в жизни, пожалуй, случалось всякое. Даже если судьба не загоняла его в такой же угол, его опыт, пожалуй, сможет что-то подсказать. Но при мыслях о нём сердце сжималось болезненно, а не благодарно. Может, позвонить Тэхёну? Наплевать на то, что теперь у него своя жизнь, и признаться в своей постыдной слабости, которой Чонгук поддался из-за него. Потому что опять кажется, что собрать его растерянность и побороть её поможет только он. Больше некому. Впрочем… Может, Джин-Хо? Её холодный прагматизм может решить все проблемы, стать волшебной палочкой, которая всё исправит. И ей явно есть, что рассказать о незапланированной беременности. На её слова не будут наложены эмоции — только скупой анализ, а Чонгуку нужен именно он. Правда, теперь Джин-Хо, должно быть, станет ненавидеть его ещё сильнее: единственный сын сделал ребёнка непонятно кому и не хочет жениться. А он не хочет и ни за что не согласится. Но, раз она знала главную тайну его личности, может, и эту стоит доверить ей? Чонгук боялся её осуждения, но всё-таки собрался с силами, чтобы встать и дойти до её комнаты. Оттуда доносилась музыка. Застыв, Чон остановился. Музыка… Он закрыл глаза и мысленно представил, как вернётся к себе, достанет Оскара из шкафа, наскоро настроит и сыграет музыку из самой его души. Что-то печальное и безысходное. Что-то похожее на то, что играл ему Тэхён, только своё, уникальное, то, что никто и никогда от него не слышал и не услышит. Но секундный порыв сразу же отступил. Музыка — не его язык. Он говорил на нём только ради Тэхёна, а теперь Тэхёна не осталось, этот язык пора забыть. Когда Джин-Хо перестала играть, Чонгук аккуратно постучал, а следом захотел по-детски, как он делал, наверно, года в три-четыре, смеясь, сбежать, чтобы его догнал кто-то из родителей (обычно отец). Он делал так не много раз, но сейчас вспоминал эти случаи особенно отчётливо, как будто вся его жизнь была в этих детских воспоминаниях. Потому что теперь понятие детства стало другим. Оно кончилось у него, но начнётся у кого-то другого. Маленького человечка, которому он помог зародиться. — Входи, — сухо раздалось за дверью. Чон, закрыв глаза, постоял ещё несколько секунд, а потом открыл. — Мне нужен совет, — заговорил он. Джин-Хо смогла сдержать удивление, смешанное с замешательством, и Чонгук почти не заметил, как неожиданно для неё не только то, что сын пришёл к ней, но и то, что он пришёл за советом. — В июне я… Совершил ошибку, переспал с девушкой? Как это назвать? Как вообще озвучить то, за что ему стыдно? Чонгук посмотрел на мать, надеясь, что она подскажет, но в глазах Джин-Хо читалось продолжение последнего разговора: «от тебя только проблемы, я всегда знала, что с тобой что-то не так, мне не нужен такой сын». Не надо было к ней приходить, лучше страдать от одиночества, чем от осуждения. Пусть Джин-Хо и не заслужила звание важного человека в его жизни, её слово всё ещё имело вес, ведь она дала Чонгуку жизнь. Так же, как собирается сделать с безымянным существом он? — Пять-семь недель? — спросила она, словно прочитав его мысли. Почему-то она это умела — озвучивать то, что люди обычно прячут, называть вещи своими именами, без прикрас и жалости к чужому душевному устройству. Отсутствие эмоций позволяло ей видеть суть людей. — Около того, — неуверенно кивнул Чон, щелчком меняя разум. Теперь его время будет измеряться неделями — как принято у беременных. Теперь его это тоже касается. — Как ты догадалась? — Зачем ещё ты пришёл бы именно ко мне, — с чем-то, похожим на грустную улыбку ответила Джин-Хо, вставая, подходя к нему и заключая в объятиях. Как будто планета начала крутиться в другую сторону, позволив их отношениям на секунду стать… обычными? Другими. Почему Джин-Хо вела себя так? Вспомнила молодость и отчаяние, с которым узнала такую же новость? Гнев, отрицание, торг, принятие. Джин-Хо прошла все стадии, готовясь к смерти, но всё-таки позволила себе умереть. Понимала ли она, что никогда не полюбит своего ребёнка так, как должна любить мать, или надеялась, что материнский инстинкт возьмёт своё? Или ждала, пока появится внук, чтобы дать ему то, что не получил сын? Чонгук не понимал, но ему было уютно в объятиях матери, которая, кажется, впервые сопереживала его горю и желала ему помочь. Потому что могла? — Я не хотела тебя, не хотела ребёнка в принципе. И родила не ради того, чтобы дать кому-то жизнь, продолжить род и реализовать в своём продолжении то, чего не удалось добиться мне, а потому что Намджун хотел семью. Не просто меня, а ребёнка, пелёнки, обязательства, поучительные разговоры. Это была жертва моей любви к нему, — она похлопала его по спине и отпустила. — Я не могу дать тебе то, за чем дети приходят к родителям. Любовь, ласка, сантименты. Но за советом ты пришёл по правильному адресу. Вселенная точно дала сбой, но это впервые утешало. Чонгуку уже не было больно слышать о том, что он был нежеланным — он давно это понял. Но этот короткий монолог изменил ситуацию в принципе. У него не может быть матери, даже сама Джин-Хо это понимает, но, может, они станут хотя бы друзьями? Они всегда были разными, но теперь у них появилась общая проблема, изменившая их жизни. Ребёнок. Не музыка, которая не нужна Чонгуку, не наука или лошади, которыми никогда не интересовалась Джин-Хо. — Начнём с главного. С абортами сейчас проще, чем в моё время, но ты же моральный — не станешь настаивать на этом, так? Но подумай всё-таки. Какое у вас будущее? Это случайность, которая не даст ничего, кроме двух испорченных жизней. Да и она… Вряд ли ей нужен ребёнок. Вам обоим он не нужен, потому что вы сами дети. Кто будет вас растить? — Я работаю… — тихо напомнил Чонгук, испытывая вину за то, как он живёт. Пользуется деньгами родителей, потому что своих пока не хватает на самостоятельную жизнь. А если (когда) появится ребёнок… Придётся бросить учёбу и продать Тэна, потому что его содержание требует слишком больших трат? Он с мучительным стоном выдохнул, теряя остатки самообладания. Но расклеиться окончательно ему всё ещё не позволяла Джин-Хо. — Я не об этом. У нас общие деньги, и их достаточно, чтобы твоя подружка родила хоть тройню. Но вы на втором курсе — это начало вашей жизни, а не чужой. Почему вообще вы переспали? Если у неё плохая репутация — тебе это не нужно. — Или тебе? — хмыкнул Чонгук. — Это произошло случайно, я признаю, что совершил ошибку. Но убийство — хуже разочарования в жизни. — Это было ожидаемо, — пожала плечами Джин-Хо. — Ты же не будешь жениться? Это станет крестом для вас обоих, но вряд ли тебе это помешает. А ей… — Джин-Хо флегматично покачала головой. — Надо было думать, прежде чем спать с кем-то без защиты. Я посмотрю, можно ли будет оформить ребёнка на тебя без брака. Но сначала ты должен удостовериться, что ребёнок твой. ДНК-тесты сейчас делаются даже на ранних сроках. Если уж решил, что ты готов к такому шагу, удостоверься, что его нужно делать тебе, а не кому-то другому. Джин-Хо села за стол, взяла телефон, и через секунд тридцать Чону пришло сообщение. — Это номер гинеколога. Она редко ведёт беременности. Когда будешь звонить, скажи, что ты от меня… — миссис Чон задумалась на несколько мгновений. — Наверно, это всё? Только не позволь… Как её зовут? — Ю Чиён. — Не позволь ей сесть тебе на шею. Оставайся собой, несмотря на то, как изменится твоя жизнь. А она изменится. И ты вместе с ней. Но меняйся из-за ребёнка, а не из-за человека, который ничего для тебя не значит. Чонгук постоял немного, отмечая в памяти всё, что сказала мать. Она действительно разложила всё по местам, выделила важное и умолчала о незначительном: не стала спрашивать, как, почему, где это произошло. Подошла к вопросу с точки зрения практичности и логики, а не любопытства и переживаний. Самый, на первый взгляд, неожиданный вариант для разговора оказался самым подходящим. — Спасибо, — Чонгук низко поклонился. Перед глазами опять замелькали воспоминания, связанные с Тэхёном. Но только для того, чтобы превратиться в пепел, которым он без сожаления посыплет свою старую жизнь. Линия, разделившая жизнь на «до» и «после», проведена сейчас. Не тогда, когда ушёл Тэхен — это всё детские переживания, — а сейчас. Это — важное, значимое, настоящее. Жизнь — здесь и сейчас, а не где-то там с Тэхеном.