Ни о чём не жалеть

Вместе с Намджуном Чон нашёл квартиру, куда переселил Чиён, Кихёна и себя. Последнее далось сложнее всего. Изменений было много, Чон привыкал к ним, но сон в чужом доме казался особенно критичным. Родной дом никогда не был для него убежищем, куда он бежал, чтобы расслабиться и восстановиться — конюшня была. Но сама суть сожительства с Чиён вызывала отвращение. Она в его мире была самым неприятным человеком, с которым Чон не мог смириться и которого скрыто даже от себя ненавидел. А ещё Чонгук не мог простить её за то, что так же искренне, как он обожает Кихёна, Чиён его ненавидит. Это почти никак не проявлялось, но Чон с первых дней заметил, что новоявленная мать не заботится о его безопасности, не слушает советы врачей и не выглядит хотя бы немного заинтересованной в том, чтобы малыш был здоров. Можно было бы оправдать её послеродовой депрессией, но во всём остальном Чиён не проявляла никаких подозрительных эмоций. Разве что её интерес к Чону, из-за которого, как со временем догадался Чонгук, Чиён и подошла к нему в тот злополучный вечер, усилился с появлением Кихёна. Сначала её притязания были невинными и ненавязчивыми: слова, двузначные реплики, откровенная одежда. Ничего из ряда вон, Чонгук списывал такое поведение на пресловутые гормоны и терпел, но потом в дело пошли прикосновения, становившиеся всё более и более настойчивыми, и терпеть стало сложнее. Даже напоминание о том, что женское тело не вызывает нужных Чиён реакций, не помогало. Чиён была человеком, которого Чон не знал и не хотел знать, но она то ли действительно не понимала этого, то ли надеялась это исправить и поэтому не сдавалась. Чонгука хватило на две недели, после которых он вернулся к родителям, оставив Чиён съёмную квартиру. Мать отнеслась к этому скептически, отец, видимо, всё ещё не знавший историю взаимоотношений сына и Чиён, расстроился, но Чону отдых от Чиён был необходим, и такой распорядок, в котором он навещал Кихёна, помогал с ним, но ночевал дома, значительно облегчил существование. Это было сложнее с бытовой точки зрения — он всё время куда-то шёл, сменяя одно место другим, — но Чон в первую очередь заботился о своём психологическом состоянии, к которому Чиён была беспощадна. Но все проблемы Чонгук старался терпеть ради Кихёна, привязанность к которому с каждым днём становилась всё крепче. Ничто на свете никогда не занимало его так, как забота о маленьком человечке. Прививки, советы, предупреждения. Нужно соблюдать режим, держать в тепле и сухости. Бытовой информации неожиданно стало так много, что Чонгук испугался не на шутку. Это хуже экзамена, для которого нужно выучить только часть. Нужно помнить всё и сразу. И уметь применить на практике и ничего не перепутать. Но трудности не пугали. Маленький тёплый лучик, зовущийся Кихёном, освещал любой самый мрачный момент. Одним из самых ярких дней стал тот, когда Кихён впервые улыбнулся Чонгуку. Он улыбался и до этого, но рефлекторно, а не для того, чтобы показать кому-то, что он рад его видеть. И от этой осмысленной улыбки у Чонгука на секунду замерло сердце. Какая-то невообразимая магия происходила в его жизни; наблюдать за тем, как что-то далёкое от полноценного человека растёт, учится мелким действиям, о которых взрослый человек даже не задумывается, было невероятно. Кроме Кихёна у Чонгука оставались редкие приходы на конюшню, учёба и Чимин. Теперь Чон не считал Пака балластом. Чимин стал отдушиной, в которой Чонгук искал утешения. Чон жаловался другу на то, как устаёт (раньше он ни за что не признался бы в этом), как соскучился по полноценной конной прогулке, вместо жалких коротких визитов, дающих только проведать лошадь и удостовериться, что она в порядке, и даже рассказал о том, куда пропал, когда Чиён рожала. Это, пожалуй, было самым сложным, но озвучив «Я был с Минхёком», Чон освободился. Первое слово откровения было сказано, это было страшно, но дало возможность говорить о себе, не держа всё внутри, как раньше. Новому Чонгуку нравилось говорить о себе. Маленький эгоист, разбуженный Минхёком, был не слишком разговорчив, но наслаждался моментам, в которых мог показать себя. Заметной фигурой был и Минхёк. Ещё одна отдушина. Правда, сначала их общение ограничивалось лишь постелью (видимо, Чимин был прав относительно его мотивов): Ли легко принимал отказы сходить с ним перекусить, не настаивал на душевных разговорах, но звал к себе на ночь. Чонгук соглашался, потому что ему… нравилось? Нравилось, именно. То, как Минхёк соблазняет его изо дня в день, то, что он не давит и не лезет в его душу, то, что он с ним делает, то, что он помогает узнать себя и своё тело. Чонгуку нравилось быть с Минхёком. И ему не было за это стыдно ни капли. Ему было по-настоящему спокойно. Чонгук не часто оставался у Ли, поэтому потребность говорить про Кихёна не возникала. И Чон не рассказывал, но не потому, что не доверял Минхёку, а потому, что хотел оставить этот уникальный оазис, свободный от всего. Но, чем больше они общались, тем больше их отношения стали походить на романтические и тем сильнее Чонгуку хотелось поделиться. Как отреагирует Минхёк? Чону казалось, что такие люди, как он, ненавидят детей. Или он ошибается, и Ли будет в восторге? Чонгук изучал Минхёка, как ещё один университетский предмет: вдумчиво и внимательно. И ждал момента, когда откровение будет удобно для них обоих, ждал, когда Минхёк привыкнет настолько, что не откажется от него из-за ребёнка. Чонгуку нравилось наблюдать за тем, как Минхёк меняется рядом с ним. Он не стеснялся показать себя настоящего, позволяя сжигающей соблазнительности отступить и дать волю простоте, в которой Ли не пытается ни с кем переспать и не заставляет словами или взглядом встать перед ним на колени и обещать отдать всё на свете. Он злился, когда ему звонили после полуночи, возмущался неуважительным поведением окружающих, стал чаще готовить. Как будто смирялся с тем, что рядом кто-то живёт. Как будто ему это тоже нравилось. И тогда Чон решил, что пора сделать следующий шаг. В начале осени, почти сразу после того, как Кихён впервые улыбнулся, Чонгук подсел к что-то увлечённо читающему Минхёку. Их отношения достигли того уровня, когда тот был не против позаниматься своими делами в чьей-то компании, а не тащил Чона в кровать, не дав разуться. — Соскучился? — Ли легонько похлопал Чона по голове и повернулся к нему. — Я хочу сказать тебе кое-что, — Чонгук посмотрел на свой телефон, а потом показал экран, на котором была фотография Кихёна, Минхёку. — Так? — Ли слегка сдвинул брови. — Это мой ребёнок, — сообщил Чон, почти видя, как у Минхёка волосы встали дыбом. — Ты шутишь? — нервно усмехнулся Ли, а потом посмотрел на Чонгука с ужасом. — Нет, ты не шутишь… — он всплеснул руками. — Ребёнок? Серьёзно? Настоящий ребёнок? Вот прям твой? То есть где-то год назад ты… — Минхёк, смотря ошалело, помотал головой. — Что происходит? Интересно, как отреагировал бы старый Минхёк, вольности которого ограничивались сексом? Промолчал бы? Сменил тему? Чонгуку было это менее интересно чем то, как вёл себя нынешний Ли, шарм которого в одно мгновение превратился в детскую панику. Ответственность пугает незрелые характеры и тех, кто не терпит случайностей. Но Чонгука не отвратил страх Минхёка. Он казался ему даже забавным. — Летом прошлого года я напился и переспал с девушкой. — Соболезную, — немедленно прокомментировал Минхёк, — но медицина сейчас довольно развита, если ты не знал. Продолжая хмуриться, Минхёк аккуратно, словно телефон несёт опасность, забрал его у Чона и посмотрел на фотографию снова. — Сколько ему? Полгода? Как ты умудрялся так долго прятать его? — Ты не спрашивал. — Знаешь, как-то в голову не пришло спросить, нет ли у тебя детей! — воскликнул Минхёк, возвращая телефон владельцу. — А всё так хорошо начиналось… — А должно кончиться? — Чон полистал фотографии ещё, увидел ту, на которой всё лицо Кихёна в каше, и усмехнулся. Минхёк скосил глаза в сторону телефона, а потом закатил их. — Я не прошу растить его со мной. Просто хочу, чтобы ты знал обо мне чуть больше, — сказал Чонгук, продолжая смотреть снимки, на которые одним глазом поглядывал и Минхёк, неожиданно обнаруживший в списке своих характеристик слабое любопытство. Которое, пожалуй, объяснялось тем, что Чонгук выбрал правильное время: Минхёку было интересно и важно знать что-то о Чоне. — Ребёнок… С ума сойти, — вздохнул Ли, забирая телефон опять. Стремясь немного усмирить удивлённого Минхёка, Чонгук положил голову ему на плечо. — Ты ничего ему не должен. — Если бы это так работало, — уткнувшись в экран, негромко ответил Ли, а потом хмыкнул. — Он… миленький? Я не знаю, какими должны быть дети, но этот вроде не очень мерзкий. — Он чудесный, — прикрыв глаза, тихо проговорил Чон, не озвучивая, что однажды Минхёк обязательно узнает это сам. Эта новость почти не изменила их отношения, только теперь Чон говорил правду о том, почему занят или устал. Минхёк, не до конца понимая, как на это реагировать, понимающе мычал в ответ, иногда спрашивал звучавшие из его уст странно «как дела», но этим ограничивался. Чона это устраивало. Рано или поздно вопросы станут более точными, интерес более очевидным — непременно станет, если они будут вместе, — просто Минхёку нужно дать время. В ноябре вектор их разговоров нашёл новое направление: день рождения Минхёка. Ли непременно должен отпраздновать его с шиком. Этого требовало театральное сообщество, начинавшее узнавать его имя, его работы и стремившееся познакомиться с восходящей звездой. — Все знают, что я гей, но об этом не говорят. Я буду рад, если ты придёшь, но всё должно быть скромно, — сказал Минхёк относительно этого события. — Уговорил: я не буду на тебя вешаться, — шутливо пообещал Чонгук, невольно вспоминая праздничный концерт в честь дня рождения Тэхёна. Он тоже в ноябре, тоже был странным, но нужным кому-то там. Но в случае с Минхёком всё выглядело иначе. То ли потому, что Чонгук был ближе к виновнику торжества, то ли потому что и сам виновник хотел организовать вечеринку, о которой будут вспоминать многие месяцы. До его следующего дня рождения, когда он удивит всех снова. — Кстати, как ты относишься к музыке? — продолжил Минхёк, и Чон нервно кашлянул, на интуитивном уровне чувствуя что-то дурное в этом вопросе. — В Сеул приехал какой-то до одури знаменитый скрипач, и вся моя труппа в таком восторге, что мне тоже захотелось взглянуть на этого волшебного музыканта, сносящего людям крышу. Ким Тэхён. Может, ты даже слышал про него, твоя семья ведь из музыкальных?