Ни о чём не жалеть

Чон обошёл Минхёка и заглянул ему в лицо. Всё ещё бесстрастное, хотя Чонгуку показалось, что безэмоциональная маска всё-таки дала трещину после последней реплики. Но Ли выглядел скорее уставшим и скучающим, чем разочарованным или расстроенным. Из соседней комнаты послышался детский кашель, и Чонгук быстро посмотрел сначала в её сторону, а потом на Минхёка. Если он пойдёт к Кихёну, Ли воспользуется этой возможностью и непременно уйдёт. Но даже если в ту секунду Минхёк был жестоким, он оставался справедливым. — Я не настолько беспощаден, чтобы заставлять выбирать между собой и ребёнком. Иди, я никуда не денусь. Чонгук быстро проверил, всё ли в порядке, но, удостоверившись, что Кихён спит спокойно, не сразу вернулся к Минхёку. Чон задумался над тем, насколько Ли может быть беспощадным. Что, если всё это — проверка? Он издевается над Чонгуком из-за встречи с Тэхёном, он знает про звонок и наказывает за него? Или он просто любит, когда люди мучаются? А может, он психопат, который ничего не чувствует и просто изучает чужие эмоции? Чонгук выглянул из комнаты. Минхёк сел в кресло, глядя перед собой с невыразимой тоской. Такой же настоящей, как и его бесстрастность до этого. Но Ли не казался равнодушным или злым. Он был глубоко несчастным. Настолько, что Чонгуку стало ещё хуже от того, что Минхёк, возможно, страдает из-за него. Что, если Ли притворяется, играя безразличие? Что, если он влюблён в Чонгука, но видит, что ему никогда не стать для него номером один, потому что пьедестал уже занял другой человек; тяжеловесный гигант, который никому не уступит свою победу. — Я задам тебе вопрос, — заговорил Минхёк негромко, и Чонгук вышел, прикрывая за собой дверь. — Врать ты не станешь, я знаю. Но, отвечая, сам поймёшь, как бессмысленно то, что мы пытаемся поговорить сейчас. Сердце Чона сжалось. Это будет вопрос про Тэхена, и Чонгук не найдёт, чем отбиться, потому что Ким всё ещё его слабое место. И тогда это точно будет конец. — Почему ты… — Ли посмотрел на Чонгука, пытаясь прочитать его. — Позвонил? Хм, ему ты позвонил, да? — он с непонятным Чону выражением качнул головой и продолжил. — Почему ты позвонил ему, если хочешь быть со мной? Почему? Чонгук и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. Но ему вдруг стало совершенно очевидно, что он действительно хочет пристать к тихой гавани Минхёка и остаться в ней навсегда, отказавшись от штормящего Тэхёна. Только как сказать об этом Минхёку, чтобы он его услышал? Ты дорог мне, не уходи. Мне нужна твоя помощь, только ты знаешь, как сделать меня сильным, когда сам я не справляюсь. Ты касаешься не только моего тела, но и моей души. Твой свет греет меня, а не обжигает. Ты делаешь меня лучше. Рядом с тобой я забываю о боли. Чонгук вдруг удивлённо раскрыл глаза и взглянул на Минхёка так, словно видит его впервые. Все мысли сложились в одну простую фразу, отражавшую каждый пункт. И произнести её оказалось неожиданно легко. — Я люблю тебя. Чары Тэхёна рассеялись, пелена с глаз упала, сердце освободилось от чужой власти. Гордо подняв подбородок, Чон подошёл к Минхёку и опустился рядом с креслом. Позиция слабого не была таковой. Чонгук впервые чувствовал себя действительно равным тому, кто ему небезразличен, и это придавало сил. — Я люблю тебя, — повторил Чонгук. — Сейчас я люблю тебя, а не его. Мне хорошо с тобой, мне тепло и спокойно. Я хочу, чтобы мой сын знал твоё имя и узнавал твоё лицо, хочу, чтобы он улыбался, когда видит тебя, хочу, чтобы ему было так же приятно с тобой, как и мне. Когда-то я хотел быть с Тэхёном, но тогда я был другим человеком, — он сделал паузу, чтобы перевести дух. — Ты делаешь что-то страшное с моей жизнью. С самого начала, с первых слов. Ты меняешь меня, ты говоришь такие вещи, от которых у меня мутится разум. И это важнее чем то, что кто-то влияет на физиологию, ничего для этого не делая. В чём суть гордиться рефлексами? Это природное, базовое. Ценнее то, что кто-то — ты — добрался до следующего уровня. Заклинатель змей Минхёк смотрел на Чонгука почти равнодушно, лишь со слабым интересом, который под влиянием эмоций Чона превратился для него в насмешку. И тогда Чонгук почувствовал себя глупо, разоряясь на эти откровения, которые, похоже, никому не нужны. Видимо, Минхёк всё решил для себя и никакие слова не повлияют на него. А Чон опять раскрывается в пустоту. Совсем как с Тэхёном. Но это заставило не замкнуться снова, а подтолкнуло продолжить и высказать всё, что было скрыто в тумане, в котором Чонгук оставил все неугодные мысли. — Знаешь, — Чонгук поднялся. — Тебе бы стоило посмотреть на себя. Я не упрекаю тебя в том, что ты флиртуешь со всеми подряд. Даже с моей матерью! — он всплеснул руками и сжал их в кулаки. — Я не предъявляю тебе претензии за твоё прошлое, ничего не говорю о твоём настоящем, в котором мне остаётся место… — Чон зло выдохнул. — Я не знаю кого. Первые месяцы всё наше общение ограничивалось постелью. И я, видимо, безумный, раз хочу с тобой будущего? И, кстати, я ещё ничего не говорю про этого… Как там его? Который бегал за тобой с щенячьим взглядом? Хотя погодите-ка, таких, должно быть, было множество, не вспомнишь, наверно, о ком я говорю! Минхёк всё так же сидел, умудряясь смотреть на Чонгука со скучающим пренебрежением. — Ты никогда не раскрываешься передо мной. Я не знаю, кто твои родители, каким было твоё детство. Ничего не знаю о тебе. Ты обо мне, конечно, тоже, но я хотя бы не против рассказать. Вот рассказал про Кихёна и вообще… — он сдвинул брови. Молчание психологически давило, и Чонгук перестал фильтровать свои слова окончательно. Входил во вкус и становился увереннее. — Ты боишься ответственности, да? У меня же тоже какая-то история, вон ребёнок ещё — зачем он тебе сдался, верно? Я тоже боялся, но одного взгляда его милых глаз было достаточно, чтобы понять, что за него не жалко отдать жизнь. Если ты его увидишь, ты тоже влюбишься. И это не страшно, ни капли не страшно. Если только немного, но я же справился, ты справишься тоже!.. — Чон резко замолчал и закрыл глаза. Подступили слёзы. То ли слабости, то ли непонятно откуда взявшейся силы. Всё, что творится с его жизнью, страшнее, чем он пытается себя убедить? И на самом деле он не справился, и его ещё накроет безысходностью? Нет, он пережил, переделал себя под новую жизнь. Потому что рядом было плечо, на которое он мог опереться, не встречая никаких «но». Чон никогда не говорил никому о том, что у него на душе, не делился ни с кем своими переживаниями, даже не думал, что однажды это случится. И теперь ему казалось, что всё это не его эмоции, а чьи-то чужие. Откуда у него такие сильные чувства, если он ни разу не облекал их в слова? Но Минхёк был волшебным человеком в его жизни. Тем, кто действительно менял его и заставлял любить себя и всё в себе. Ошибки и страдания, успехи и радость. Минхёк встал и обнял Чонгука. — Ты ни слова не сказал о том, что он значит для тебя, но был злым, защищая то, что тебе дорого. Сейчас ты защищал меня и Кихёна, а не своё прошлое. Я ценю это, — он поднял голову Чонгука и легонько коснулся губ. Без пошлости и намёков, просто чтобы закрепить этот момент, сделать его заметнее. Но Чон неожиданно углубился, целуя так, словно его жизнь зависит от этого. Если Минхёку не хватило (разве это возможно?) слов, он добавит своей речи поцелуй — самый самозабвенный в его жизни. С Тэхёном когда-то давно было не так. Чон был запутан, смущён и потерян, не понимая, что он делает, зачем, почему. Это было неприятно и больно. Накладывалась смерть Трикси, кризис ориентации, всё было непонятно. А сейчас он просто целовал. Не для того чтобы что-то проверить или решить. Он всё решил. — Настоящая любовь в жизни человека бывает лишь однажды, — убаюкивающе заговорил Минхёк, заканчивая поцелуй. — Сосед, старый друг, случайный знакомый. Ты можешь любить десятки человек, как тебе будет казаться, одинаково сильно, до слёз, истерик и глаз-сердечек, но лишь один будет тем, который навсегда останется самым-самым. Но с таким человеком сложно провести жизнь, потому что такая любовь слишком безумна и жадна, она поглощает человека без остатка, — он отпустил Чонгука и шагнул к двери в комнату Кихёна, не включая свет, заглянул туда, а потом повернулся обратно к Чону. — Моим номером один никогда не будешь ты, твоим — не буду я. Им будет Кихён, — он слабо улыбнулся. — Я верю тебе. Но не прощаю тех, кто меня предаёт. Держи это в памяти, когда вы окажетесь наедине.