Ни о чём не жалеть

Чонгук купил соджу в почти закрывшемся магазине и поднялся к Минхёку. Позвонил, дёрнул ручку. Было открыто. Слышалась музыка. Приятная. Чонгуку вообще нравилось то, что слушает Минхёк. Когда Ли впервые включил при нём музыку, Чонгук почувствовал себя особенным, словно ему позволили взглянуть на очень личную частичку души. Чон и сам не мог понять, почему ему так показалось, но он неосознанно ценил все разы, когда в доме Минхёка играла музыка. Закрыв за собой, Чонгук разулся и прошёл в комнату. Минхёк недвижимо сидел в кресле. Глаза были прикрыты, руки лежали на подлокотниках. Он дышал ровно, словно спит, но Чонгук не сомневался, что в этом спокойном с виду теле бушуют страсти, которые оболочка сдерживает с трудом. Чон поставил пакет на пол, мельком вспомнил Тэхёна и Пусан, немного постоял, открыл бутылку и протянул её хозяину квартиры. Статуя, именуемая Минхёком, среагировала на этот жест, забрала бутылку и сделала голодный глоток. Чонгук открыл выпить себе и сел в соседнее кресло. — Тебе можно пить вообще? Ты поправился? Минхёк усмехнулся и приложился к бутылке снова, в несколько глотков опустошив её на две трети. Чонгук, раздувая щёки, выдохнул и тоже немного выпил. Легче не становилось, потому что создатель настроения Минхёк продолжал нагнетать. Музыка сменилась. Чонгук снова вспомнил Тэхёна. Вечер в Пусане и то, каким безумцем он чувствовал себя. Алкоголь начинал действовать, и Чон становился немного безумным и с Минхёком. Захотелось показать ему то, что слушает он, но до этого обычно не доходило. Чонгук встал, подошёл к колонкам, глянул на телефон, лежавший рядом. — Поставь, если хочешь чем-то поделиться, — раздался печальный голос, и Чонгук, посмотрев на Минхёка, который продолжал следить за ним с закрытыми глазами, кивнул. Что бы поставить, чтобы показать, что ему важен этот вечер, что ему тоже больно и тяжело? Надо что-то уникальное, такое, что Минхёк никогда нигде не слышал. Есть ли что-то такое в музыкальной библиотеке Чона? Он прислушался к внутреннему голосу и включил то, что заиграло в голове первым, а затем вернулся к Минхёку, стараясь думать о «здесь и сейчас», а не о том, как всё это похоже на вечер признания с Тэхёном. Только предчувствие того, что и этот вечер приведёт к признанию, не отпускало. — Потанцуешь со мной? — Чон протянул Минхёку руку, тот залпом допил соджу и встал, обнимая и начиная двигаться почти сразу, как будто ждал этого предложения. Минхёк не Тэхён. Он обнимает крепко и уверенно, он не боится опустить руки на бёдра и не стесняется того, что они стоят близко. Он двигается хорошо, в такт, чувствует музыку и Чонгука так, что последнему кажется, будто он растворяется в воздухе, сливается с Минхёком и этим моментом. Ему снова спокойно. Особенно когда Ли вдруг его целует. Только одна мысль проносится в голове у Чона: он бы сначала хотел поговорить. Но так тоже неплохо. Он соскучился по чужому теплу и поцелуям, на которые Минхёк, в ласках, должно быть, не знающий равных, всегда очень щедр. Чонгук пьянеет от соджу и вечера так, что для него предметы, слова и чувства приобретают дополнительные характеристики и обретают новые формы. Например, поцелуй с Минхёком — сладкий, как будто Ли доел сахарную вату и решил продолжить Чонгуком. Когда Минхёк мягко толкает Чона в грудь, укладывая на кровать, Чонгук думает о том, что что-то не так. Этот секс отличается от всего, что у них было. Даже первый был менее личным, после него были приняты важные решения, а сам он прошёл под знаком тяжёлых мыслей, но этот раз… Что отличает его? То, что они стали относиться друг к другу иначе? Или всё дело лишь в алкоголе и воздержании? Нет, тут что-то глубже. Откровение, которое Минхёк дарит ему на прощанье. Чонгук разглядел Ли, он видит перед собой не безупречного, уверенного в себе и сильного каждое мгновение своей жизни Минхёка, а ранимого и чувствительного актёра, который устал играть. И за это откровение — вольное или нет — Чонгук отдаёт Минхёку свою душу, всего себя без остатка, от и до. Потому что он заслужил его любовь. В отличие от Тэхёна. Чон чувствует каждое прикосновение по-новому. Он никогда не замечал, какой Минхёк нежный и внимательный. Он даже раздевает красиво — словно это ритуал, который нельзя нарушить. Медленно, не прерывая поцелуя, запускает руки под футболку, парой размашистых штрихов проводит по холсту — телу Чонгука, — а потом обхватывает рукой талию, чтобы приподнять и стянуть футболку. Целует снова; прерывается и смотрит так, будто хочет сказать что-то оглушительное, но лишь болезненно улыбается, кладёт Чонгука обратно и наклоняется над ним. Низко, горячо, но не касается губами кожи, проходит носом, вдыхая, от ключиц вниз, через грудь, живот, к паху, а там, оставляя маленький засос, целует, заставляя Чонгука простонать. Чон всегда стесняется своих стонов, но сейчас он широко раскрывает рот и дышит тяжело и шумно. Это тоже часть ритуала, принесение чего-то в жертву. Кого-то в жертву. Ли всегда хорош. Хотя Чонгуку не с чем сравнивать, он просто знает, что Минхёку известны все его слабости. Чонгук сходит с ума, когда Минхёк кладёт руку ему на член, гладит плоть, целуя шею, и Ли делает это, слушая, как стонет Чонгук, и получая от этого больше удовольствия, чем если бы что-то такое делали с ним. Чону опять кажется, что Минхёк хочет что-то сказать, когда Ли, поднимаясь к губам, расставляет ноги по бокам от него и садится сверху. Чона возбуждает секундная иллюзия власти, которую Минхёк иногда предоставляет ему, будто он не против дать ему и власть реальную, только сейчас это кажется жестокой издёвкой, в которой Чонгук совсем не доминант и не может быть им по умолчанию. Но Чон, продолжая думать о том, чем ему придётся заплатить за этого несчастного Минхёка, в каждом движении которого болезненная безысходность, пытается мысленно отстраниться и тянется к пуговицам рубашки Минхёка, помогая её снять. Руки скользят на ремень, но Минхёк опережает Чона. Он аккуратно расстёгивает свою ширинку и натягивает приготовленный презерватив. Минхёк бережёт Чонгука? Ему не нравится делать минет, гадкий резиновый вкус надолго остаётся во рту, но Ли никогда не только не предлагает — не позволяет касаться его без защиты. И Чон уважает его желания и, улавливая в глазах Минхёка мрачный огонёк, кладёт руки ему на бёдра и приподнимает голову, чтобы дотянуться до члена. Он ласкает его неумело, но старательно, потому что импульс, посланный Минхёком, велит отвлечься на физическое, стерев сентиментальное. А ещё Чонгук хочет показать, что всё это не просто развлечение — это его чувства, его желание сделать приятно тому, кто старается для него. Минхёк дышит прерывисто и горячо; кусает губы и как будто хочет остановить его. Он не может отделаться от своих дум — впервые, как кажется Чонгуку. Но Чон старается, старается — потому что хочет, чтобы они оба забылись и потерялись в этом вечере. Остались в нём навсегда. Может, чтобы выйти другими людьми, может, чтобы расстаться. Неважно, главное — отдаться. Музыка, должно быть, кончилась давно, но Чонгук замечает тишину, только когда Минхёк сползает вниз, нетерпеливо стягивая с Чонгука джинсы вместе с трусами. На этот раз не медленно, а рывком, резко. Оставляя симметричный засос на бедре, Минхёк берёт его член в рот. На несколько минут Чонгук выпадает из реальности. Перед глазами пляшут цветные точки, и разум отказывается записывать происходящее, позволяя очнуться от своих нетерпеливых стонов и сжатого в руках покрывала лишь тогда, когда Минхёк, сняв с себя брюки полностью, снова поднимается к губам. Он так хорошо целуется, но Чонгук не может отделаться от мысли, что это конец. Минхёк не спешит. Чону не нравится долгая растяжка, но ради Минхёка он пошёл на компромисс. Никаких конфликтов ни в одной из сфер их жизней. Так было до момента, пока не появился чёртов Тэхён. Но сейчас Чон думает не о Киме, а о том, что делает с Чоном Минхёк. Он любит вставлять пальцы медленно, фаланга за фалангой, сначала один, потом второй, вытащить, вставить по одному заново, добавить третий. Он искренне наслаждается процессом. А Чонгук наслаждается Минхёком. Когда он входит, Чон пытается отпустить себя и не следить за тем, что Минхёк двигается плавно; смакует, наслаждается, растягивает — словно чего-то боится. Чонгук всё отчётливее видит, что во всей фигуре Минхёка сквозит обречённость. Он двигается так, словно невыносимо устал, словно ему тяжело и больно, но вместе с тем так, будто они прожили в браке десятки лет, ещё желают друг друга, но уже не нуждаются в выдумывании чего-то нового. Им хорошо и без этого. Обычно Минхёк сменяет несколько поз, но сейчас он держит Чона на спине, целует губы и ключицы, поднимает руки Чонгука над его головой, фиксирует, показывая свою власть, но ему достаточно того, что у него есть. Минхёк смирился с чем-то неотвратимым. Теперь сказать что-то хочется Чонгуку, но он не понимает, что именно, поэтому молчит. Никаких мыслей в голове, только какая-то внутренняя потерянность. Ему хорошо, но так же больно. Минхёк смотрит испытующе, ловит каждый вдох, следит за каждым движением ресниц и смотрит, смотрит. Чонгук тянет руку к своему члену, Минхёк перехватывает её и заменяет своей. Ему нравится делать всё самому, а Чону нравится то, что это нравится Ли. Это нужно тебе, а мне нужно, чтобы ты улыбался. Чонгук больно закусывает губу и, выгнувшись, кончает. Пара движений и Минхёк кончает тоже. Тихо, скромно. Он утыкается лбом Чонгуку в плечо, и Чона пронзает страшная боль. Ему не показалось: этот секс последний. По крайней мере, таким его видит Минхёк. Для него это не вечер откровений, а прощание. Ли встаёт, снимая презерватив, идёт на кухню, а потом возвращается и закуривает. Минхёк всегда курит после секса. То ли по привычке, то ли ему действительно нужна никотиновая доза. Но в этот раз его движения чётче, чем обычно. Он ни в чём не раскаивается и, как и Чонгук, ни о чём не жалеет. — Ты можешь собираться, — выдыхая дым, говорит Минхёк, уставившись перед собой. Чонгук не верит своим ушам и беззвучно спрашивает «Что?» Голос подводит, он прокашливается и повторяет. — Что? Прогоняешь меня? А ему-то казалось, что между ними что-то особенное, единение душ… Вспоминается Чимин, который повторял, что Минхёку от Чона нужен только секс, а следом — все трогательные прикосновения, от которых у Чонгука кружилась голова. Что из этого было правдой? — После того, что я скажу, ты сам уйдёшь. Просто предлагаю тебе сэкономить наше время. Минхёк в пару затяжек выкуривает сигарету до самых пальцев, натягивает трусы и, кинув окурок в пепельницу, садится рядом с встревоженным Чонгуком.