Ни о чём не жалеть

Через мгновение, со стоном вздохнув, Минхёк встал, порылся в принесённом Чоном пакете, выудил оттуда ещё бутылочку соджу и открыл её. Чонгук, нервничая, наблюдал за этой сценой, не представляя, что хочет сказать Минхёк, но веря, что это будет что-то ужасное, иначе он не стал бы так страдать из-за своей тайны. Минхёк сел в кресло, в котором Чонгук нашёл его полчаса назад, и Чон почему-то вспомнил, что Хёнджин называл его Минмуном. Это до сих пор звучало незнакомо, но мило, трогательно и тепло. И Чонгук не понимал, почему Минхёк так настойчиво пытается избавиться от него. Неужели всё из-за Тэхёна? Чон встал и, подойдя к Минхёку, сел на подлокотник. — Что бы ты ни сказал, ответь на вопрос: ты… — он, как-то подавившись, усмехнулся и опустил глаза. Смотреть на Минхёка было страшно. — Дорожишь мной? Не спрашиваю, любишь ли; глупое слово — любовь. Но я должен знать. Может, тебе и не понадобится ничего никому объяснять, ты просто скажешь нет… — Да, — не дожидаясь, пока договорит Чон, ответил Минхёк. Его настроение заметно даже для Чонгука изменилось. — Я люблю тебя. Забавно, правда? Если бы не твой бывший, ты бы не скоро от меня это услышал. Может, даже никогда. Бестолковая фраза, — он потянул Чона к себе, усаживая на колени. — Но сейчас дело не в нём. У меня нет демонов, которые пугали бы меня по-настоящему — только этот, единственный. И я злюсь на себя. Давно надо было всё рассказать. Не думал, что мы продержимся так долго, а когда понял, появился этот твой мистер Ким, моя травма… — он вздохнул и рукой стал шарить по столику, стоящему сбоку. Там тоже была пачка сигарет, только закрытая. — У меня тысяча и один сценарий для этого разговора. Серьёзно, я должен сказать очень много, чтобы мы больше никогда не возвращались к этому. Но всё такая чепуха, и я просто боюсь, что ты испугаешься, как бывает с людьми, которые не тратят время, чтобы разобраться, а просто уходят. Сбежать проще. Ты сбегаешь от Тэхёна, я от тебя. Все мы от кого-то бегаем. Но теперь на это нельзя закрывать глаза, притворяясь, что проблемы не существует. Если ты решишь остаться, это станет и твоей проблемой. С этим будут жить не только мои родители, брат, Феликс и Хёнджин — ты тоже будешь с этим жить. Но я так не хочу тебя вмешивать, — он наконец достал сигарету и, чмокнув Чонгука в щёку, закурил. Чон поморщился, но решил потерпеть и посидеть ещё немного, хотя курящий Минхёк ему не нравился. — Я не знаком с твоим сыном, но иногда в ужасе просыпаюсь от того, что по неосторожности могу сломать вам жизнь. В этом я паникёр. Прочитал десятки исследований и знаю, что вероятность заразить кого-то даже через кровь почти нулевая, но не могу избавиться от ощущения, что люди могут умереть от одного прикосновения ко мне. Чонгук смотрел непонимающе, но смутная догадка шевельнулась в душе. Минхёк болен. Серьёзно. Чем-то опасным, заразным. Чем-то смертельным. Но нужная болезнь не приходила в голову. Когда-то давно Чон слышал про СПИД, смотрел про него в американских фильмах, где такой диагноз означал скорую смерть, но разум отрицал даже вероятность того, что Минхёк имеет в виду именно это заболевание. Минхёк, уловив смятение Чонгука, одумался, взял его за руку, грустно усмехнулся и превентивно, словно предчувствуя, что после следующей фразы Чон вырвет руку, отпустил. — У меня ВИЧ. Но вирус не передаётся, я слежу за этим. И за любыми возможностями, вроде, знаешь… — Минхёк нервно провёл рукой по волосам. — Ты не можешь от меня заразиться, клянусь. Минхёк в пару затяжек выкурил сигарету. Снова. А потом закурил ещё одну, кажется, уже пятую. Он выглядел, как человек, которому нечего терять, потому что он потерял всё, что у него было. ВИЧ? Что это такое? Что значит это слово? Нечто неотвратимое, но Чонгук не мог оценить масштабы катастрофы. Сознание плыло. Минхёк умирает? Чон посмотрел на него жалобно. Он ни капли не похож на смертника. — Давно? — Чон машинально взял из рук Минхёка сигарету и сделал затяжку, начиная кашлять. Мерзость. — Перестань, глупый, — Ли немедленно забрал сигарету и потушил её. — Я не умираю, у меня в запасе много счастливых лет, пока я получаю антиретровирусную терапию и проверяю, насколько препараты эффективны. Но… — он тоскливо глянул в пепельницу, а потом вспомнил про соджу и сделал глоток. — Отношения с инфицированным человеком непросты. Это последнее испытание, которое нам нужно одолеть. Сможешь ли ты смириться с тем, что я часто без повода психую, у меня бывают депрессии, из которых меня вытаскивает психолог — хожу к нему минимум дважды в месяц, — я просыпаюсь по ночам, боясь, что пропустил приём лекарств, нервничаю, что нужные препараты кончаются и их проблематично достать? Это сложная жизнь, которой я живу уже давно. Почти привык. Подумай, готов ли к ней ты. — Давно? — повторил Чонгук, пытаясь разложить информацию, поступающую извне, по полкам. Для этого нужно было сохранять хоть какую-то структуру. Только поможет ли она? Чон не понимал, что происходит, казалось, что это странный чёрно-белый сон, который ему придётся досмотреть. Выбора нет. — Семь лет. Может, больше. Я узнал, когда мне было двадцать. За всё время, что они были знакомы, Чонгук даже мимолётом не задумывался о том, что блистательный Минхёк скрывает хоть что-то. Он может недоговаривать, может немного приврать, но болезнь, лекарства, вспышки плохого настроения… Каких же трудов стоило Минхёку скрывать всё это? — И как ты заразился? — Не представляю. Я и узнал-то случайно. Должен был стать донором почки для брата. Проверяя совместимость, делали все анализы, на ВИЧ в том числе. Помню тот день… — Минхёк смочил горло, дав себе передохнуть. — Меня вызвали отдельно от брата. Сказали про ВИЧ, дали какие-то брошюрки, посоветовали сходить к психологу, чтобы тот помог смириться. А у меня туман в голове. Фонит, как радио в глуши. Я думал, может они ошиблись? Откуда у меня ВИЧ? Проверился ещё в нескольких лабораториях и везде одинаково: положительный. Пытался восстановить в памяти, когда и где мог заразиться, но не вспомнил ничего. Сейчас тоже думаю иногда, но чем дальше, тем размытее всё становится. Сложнее всего было смириться с тем, что я должен расплачиваться за ошибку, которой не совершал. Никакого секса без презерватива, шальных татуировок и подпольных операций. Я всегда был тошнотно правильным и брезгливым, чтобы вот так однажды проснуться ВИЧ-инфицированным. Он приложился к соджу, но пил уже не так исступлённо, как в начале вечера. Теперь в движениях не было резкости, лишь меланхоличность, слабость, владевшая телом, потому что вся энергия ушла на переживания и главную фразу, которую он уже озвучил. — Ты имеешь полное право осуждать меня за то, что я не говорил. Но я действительно следил — ты в безопасности. Чонгук не злился и пока не боялся. Не понимал, должен ли. Минхёк был спокойным и волновался скорее из-за его реакции, чем из-за диагноза. — Так плохо ты спишь из-за этого? — Отчасти. Друг Феликса умер… Недели две-три назад. И это скосило нас всех. Но Хёнджин пофигист, ему плевать, если его хоть сегодня собьёт машина, Феликс — философ, фаталист. Иногда ему нравится рассуждать о смерти. А меня пугает мысль о том, как много я не успею сделать, если умру сейчас. Шансов на это никаких: у меня ВИЧ, а не СПИД, с таким диагнозом люди живут годами. Но страх смерти притупляет рациональность, — Минхёк осмотрел комнату, отложил соджу, обнял Чона и уткнулся ему в грудь. Вдох, выдох, пауза. Он дышал умиротворённо, как будто наконец может передохнуть после гонки. — Феликс отчитал меня за молчание, когда приходил и ты был тут. Мол «это же твой партнёр, неважно, будете ли вы ложиться в гроб вместе». Он самый ответственный из нас, многих потерял из-за СПИДа… Когда ты стал проводить тут больше времени, я занервничал. Лекарства нужно принимать дважды в день, у меня в часах будильник. А если ты заметишь? Соврать? Но я не прогонял тебя, потому что отчасти хотел быть пойманным. Но жить с кем-то, кто не знает, трудно. Ты педантичный и аккуратный, уважаешь личное пространство, но я, скажем, не могу готовить рядом с тобой. Случайность может привести к порезу и вуаля — всё твоё семейство ненавидит меня, а сам ты до конца жизни сидишь на таблетках. — Ты кажешься слишком тактильным для человека, который боится убить других прикосновениями, — хмыкнул Чонгук. — Я расслабляюсь, когда не думаю об этом. Забываюсь на работе. Плохо только с тобой. Ты всё время рядом. Но я стараюсь не акцентировать на этом внимание и никому не рассказываю. Не хочу, чтобы меня жалели или боялись. Страх — главное чувство этого вечера. Целый набор у Минхёка, начиная страхом смерти и заканчивая страхом одиночества, и побочные у Чонгука. За свою жизнь, жизнь Кихёна, жизнь Ли. Слишком много кошмаров вокруг, но Минхёк же живёт с этим грузом столько лет и каждый день находит в себе силы бороться — что помешает Чону? — Как это работает? Я хочу знать. Минхёк с готовностью отвечал на вопросы, но этот, кажется, дался ему сложнее, чем любой другой, потому что он возвращал к осознанию того, как на самом деле тяжело жить с ВИЧ. — Если запустить, вирус превратится в СПИД, я подцеплю грипп или простуду и не переживу. Без лекарств на это обычно уходит лет 7-10. У кого-то больше, у кого-то меньше, — Минхёк прижался сильнее. — Сейчас медицина на том этапе, когда жизнь людей с ВИЧ ограничивается только биологическими рамками. Я даже могу спать с людьми без защиты. — А Хёнджин и Феликс?.. — Мы познакомились в группе психологической поддержки. Я тогда только узнал, Фел ходил полгода, Хёнджин пару месяцев. Они быстро со мной подружились, хотя заводить знакомства я тогда хотел меньше всего на свете. По большому счёту, именно они вытащили меня. И эмоционально и где-то даже финансово. Тогда я не работал, с лекарствами помогал брат. И Феликс; он у нас богач и даже сейчас изредка отдаёт мне кое-какие препараты. Говорит, что врач изменил схему лечения и у него осталась лишняя пачка. И, хоть я и знаю, что мы лечимся одинаково — нас ведёт один человек, — всё равно беру. Потому что знаю, что он делает это не из жалости и это не получается одолжением. Мы вместе прошли через ад, и он искренне хочет помочь, поделиться тем, что есть у него. А я хочу сделать ему приятно, приняв эту помощь. Феликс и Хёнджин в моей жизни занимают уникальное место. Ни с одним человеком я никогда не переживу то, что пережили мы. Чонгук погладил Минхёка по голове, вспоминая Трикси и Тэхёна. Ни с одним человеком я никогда не переживу то, что пережили мы. Они просидели в тишине минут десять. Минхёк допил соджу, не выглядя при этом пьяным даже немного, и сидел, прислонившись к спинке кресла и рассматривая Чона в полумраке. Чонгук размышлял. ВИЧ, СПИД, смерть. Он воспринял эту новость удивительно спокойно даже по своим меркам. Как будто Чон ждал какой-то другой секрет, а открылся всего лишь этот. Но что может быть хуже? Или, может, его ещё накроет? Проймёт, как было с Трикси и Кихёном. Или так и должно быть? Он давно принял Минхёка со всеми его проблемами, видимыми и нет, и теперь просто ощутил новую степень доверия, которая закрепила их отношения. Чон хотел спросить, почему же Минхёк так волнуется о жизни с Чоном, если, по его собственным словам, риск заражения минимален, но не стал. Страх смерти притупляет рациональность. А ещё Ли боится нести ответственность за кого-то. И это благородно, но изводить себя — не лучший вариант. Чонгук решил, что изучит вопрос внимательнее и попробует придумать, как помочь Минхёку. Скажем… Секс? То есть, если Ли говорит, что это безопасно… Чонгук посмотрел на Минхёка и улыбнулся. Он никогда не согласится, потому что «тошнотно правильный». Да и самому Чонгуку рисковать жизнью, чтобы кому-то что-то доказать, глупо. Но это всё равно казалось неплохой идеей. Или безумной — он разберётся с этим в следующий раз. Через некоторое время также молча они переместились на кровать. Чонгук уснул почти сразу, но, падая в сон, успел заметить, что Минхёк дышит ровно. Он переложил груз со своих плеч на плечи Чона, чтобы нести его стало легче. И Чонгуку от этого тоже стало спокойнее.