Ни о чём не жалеть

Чонгук задумался. Что говорить? Что имеет значение, а что — мусор, который закрывает значимые вещи даже от него? Чон посмотрел на Минхёка с молчаливой просьбой. Ли в странной привычке осмотрелся, а потом пересел к Чонгуку, но не заключил его в объятия, а просто опустился рядом, в очередной раз удивительно точно понимая, что Чону просто нужен кто-то рядом. — Из-за него, — коротко обозначил суть Чонгук. Стоит ли пояснять что-то ещё? Каждый неуверенный шаг Чона сопровождался мыслями о Тэхёне. Чимин, Минхёк, Чиён, Кихён — все они появились в его жизни только из-за мистера Кима. Должно быть, Ли и сам это давно понял. Но Чонгук, начав, решил хотя бы примерно обрисовать своё прошлое. Как минимум для себя — чтобы посмотреть, какие ошибки он совершал и больше не позволять себе идти по стопам старого себя, чтобы увидеть, как он вырос за два с половиной года без Тэхёна и сказать, что он гордится собой — ему есть, за что похвалить себя. Он действительно стал лучше. Чонгук постарался убрать всё лишнее и сосредоточился только на главном: осознание, тяжёлое принятие, Пусан, Трикси, расставание. Занятия скрипкой Чонгук сократил до пары слов, признав, однако, что занимался ради Тэхёна — чтобы у них оставались поводы встречаться. Месяцы боли и смятения Чонгук уместил в пять минут, но каждая запятая, которую он обозначал каким-то событием, заставляла возвращаться и видеть перед глазами улыбчивого, серьёзного или напряжённого Тэхёна, слушать его запах или голос и переживать те же эмоции, которые поглощали его в то время. Но прикосновения, слова, алкоголь — всё это никак не собиралось в картинку, было разрозненными пятнами даже для Чона. И тогда Чонгук немного расширил свой рассказ. День рождения Тэхёна. События праздничной вечеринки скрипача выделили этот день среди прочих. Тогда Чонгук мыслил относительно трезво. Разум был увлечён, но не затуманен знанием о том, почему сердце сжимается рядом с Кимом. Чон ловил каждое слово и движение, анализировал все сигналы, которые поступали от Тэхёна. Не мог их распознать, но не пропускал ни одного. Тэхён пригласил его на концерт легко, небрежно, как будто этот день ничего для него не значит. Но только теперь Чонгук начинал кое-что понимать: маэстро ждал концерт. Ждал Джису, гостей, тех, кто будет его поздравлять. Не всех, но ждал. Он ценил людей, остававшихся его связью с Кореей, и любил их. Но делал вид, что ему плевать на всё и на всех — чтобы никто никогда не догадался, что в его голове на самом деле. Тэхён был деланно весёлым и беззаботным, скрывая свои эмоции, маскируя тоску в глазах — потому что он так привык. Но маска иногда приоткрывала лицо, позволяя увидеть испещрённую ранами душу одинокого человека — как в тот вечер, когда Чонгук пришёл к Тэхёну домой. Эти выводы были на уровне ощущений, солнечный луч, дающий тепло, но неосязаемый и скрывающийся за любым предметом. Но Чонгук видел повторение истории и с Минхёком, который раскрывался с ним, но делал это увереннее, чем Тэхён. В кафе Ким сказал, что отвык от дружбы. Его закрытость можно понять, но трудно держаться за того, кто не позволяет даже приблизиться. Чонгук тряхнул головой. Это не вечер анализа Ким Тэхёна. Следующий день, на котором Чонгук сделал паузу — их последний вечер в Пусане. Чон помнил все детали до сих пор. Бар, Лонг Айленд, танец, поцелуй, слёзы, признание, записка. А потом телефонный разговор, появление Чимина, новость про брак, приложение и их нестабильное общение с Минхёком. На нём Чонгук не остановился — побоялся случайно озвучить, как некрасиво он относился к самому факту появления Ли, видя в нём лишь лекарство от боли, а не человека, яркую личность, которую гадко сравнивать с кем-то другим. Минхёк слушал внимательно и бесстрастно, будто это не история разбитого сердца, а сухой отчёт, к которому ему надо будет написать рецензию. Но для Чонгука так было даже лучше. Ему не нужно сочувствие, он просто хотел поделиться с Минхёком тем, что считал важным. — Но это в прошлом, — закончил Чонгук, боясь, что Минхёк опять попытается сбежать, решит, что Чон всё ещё безумно влюблён и вообще… — Не пытайся выкинуть его из своей жизни, — Минхёк встал. — Это знакомство дало тебе много, стало импульсом к твоему развитию. Преврати романтическую любовь в детскую и стань ему другом или хотя бы добрым знакомым. Это пригодится вам обоим, — он начал расстёгивать рубашку. — Я ценю, что ты это рассказал, — он потрепал Чонгука за волосы и, прихватив свою сумку, скрылся в ванной. Проследив за Минхёком, Чонгук раскинул руки и лёг на кровать. Он выговорился, опустошил сосуд, который так долго был переполненным, и вздохнул с облегчением. На секунду ему даже показалось глупым то, что он действительно думал о близости с человеком, старше него на целых двадцать восемь лет. Но эту мысль немедленно заменила другая: те эмоции, которые вызвал в нём Тэхён, не должны изменять направление. Когда Минхёк, приняв душ, вернулся в комнату, Чонгук задремал. Чон был расслаблен и даже немного счастлив от того, что облёк свои переживания в слова, и получил, может, и сомнительный, но всё-таки неплохой совет. Вполне возможно, что однажды огонь влюблённости в Тэхёна окончательно погаснет, не оставив даже угольков, способных поддерживать тепло его чувства. Но это будет не скоро. Утром Минхёк опять встал относительно рано. Сказал, что до июня работает почти без выходных, но «ничто не мешает встречаться по вечерам». Он больше не бегал и не оправдывался усталостью, как сделал бы раньше, а спокойно принимал то, что ему давала судьба. Следующие месяцы они, чередуя, ночевали то у Минхёка, то у Чонгука. В основном у последнего, потому что «Кихён и всё такое», как посоветовал объясниться Чимин, который всё-таки смирился с серьёзностью намерений Минхёка и почти не пытался его задирать. Они не встречались, поэтому все шишки, направленные на Ли, доставались только терпеливому Чонгуку. С января Чонгук начал работать. Беззаботность университетских занятий, разбавляемая драмой отношений и Кихёном, сменилась изнурительными рабочими буднями, в которых Чонгук иногда терялся, забывая обо всём. Это было трудно, но интересно, и Чонгук, вспоминая, как долго он в своё время выбирал между биоинженерией и биомеханикой, решил, что сделал правильный выбор. Работа была в радость, несмотря на то, как он уставал. Правда, из-за преданности профессии Чонгук пропустил и первое слово Кихёна, и его первые шаги, но к этому Чон относился спокойно: он увидит и услышит тысячи шагов и слов; лишь это имеет значение. Расширяя словарный запас, Кихён придумал имя даже для Минхёка. По аналогии с повторяющимися слогами для папы и бабы (бедная Джин-Хо, кажется, заимела пару седых волос, услышав это обращение и осознав, что она уже бабушка) Кихён называл его Мими. И Чонгук, наблюдая за тем, как трогательно Минхёк возится с Кихёном, с забавной серьёзностью рассказывая ему о своей работе или комментируя его действия, признал, что данное Кихёном имя ему подходит: Ли был очаровательным до неприличия. Удивительными стали и отношения с Джин-Хо. Она неожиданно решила, что Кихён — человек музыки. Её чутьё утверждало, что Кихён будет петь — его интонации, проявлявшиеся в примитивной болтовне, убедили её в этом настолько, что она стала любить внука ещё больше, чем раньше — именно любить, а не благородно терпеть его. И частички её распылённой на Кихёна любви долетали и до Чонгука. Его нелюбовь к музыке Джин-Хо простила за счёт ребёнка, который компенсировал всё. Вместе с тем мягче прошло и принятие ориентации Чонгука, но причиной этого, пожалуй, можно было назвать Минхёка, бывшего слишком харизматичным, чтобы помнить, что быть геем в обществе не принято. К тому же Джин-Хо нравилось слышать имя Минхёка, которым продолжали восхищаться её творческие знакомые. Джин-Хо любила быть связанной с людьми славы. Намджун принял новость об отношениях с Минхёком странно. Джин-Хо, как и в случае с Кихёном, была при разговоре Чона с отцом и успокаивающе держа его за плечо (чтобы вырубить в случае опасности?) Но Намджун отреагировал ровно. «Главное, чтобы ты был счастлив, сын». Будь это девушка, он бы, пожалуй, поинтересовался, как минимум, подробностями их знакомства, но в случае с Ли Намджун не уточнял ничего, где-то на подсознательном уровне, видимо, отрицая гомосексуализм, но смиряясь с тем, что не может ничего изменить. У него хотя бы есть внук, которого он обожает посильнее Джин-Хо. Чиён вспомнила о ребёнке только в феврале, когда праздновали Соллаль. Позвонила, сказала, что, кажется, соскучилась, и пропала до марта, когда Чонгук из приличия пригласил её на празднование первого дня рождения Кихёна. Она была единственным человеком, которого он не хотел бы видеть, но пора было настоять на том, чтобы Чиён наконец подписала отказ от Кихёна. Она и так долго тянула. Чонгук радовался, что малыш спокойно пережил свой год, и не собирался устраивать шумных празднеств, но Джин-Хо, очевидно, впервые в жизни гордясь чем-то, к чему причастен Чонгук, позвала несколько своих знакомых музыкантов и настояла на маленькой вечеринке, бросив, что она не против видеть и друзей Чона. Он мог бы возмутиться — это в первую очередь его праздник и его ребёнок, — но в этой фразе был иной смысл: «я не против твоих друзей-геев». И Чон принял это разрешение с благодарностью. Жизнь, похоже, налаживалась. Если бы не одно маленькое «но»: Тэхён, которого пригласили тоже. Разум Чонгука давно вытеснил все мысли о Киме другими, более актуальными, но призрак прошлого снова грозил всё разрушить. Только в этот раз Чон обещал себе быть сильным. Когда-то он налетел на Тэхёна на полной скорости, как Титаник на айсберг. Только Титанику такое столкновение стоило жизни, а корабль Чонгука продолжит движение и даже ускорится, чтобы не замечать такие столкновения в будущем.