Ни о чём не жалеть

Когда Чонгук догнал Минхёка, тот слегка повернул в его сторону голову и зашагал быстрее, заговорив почти сразу. — У меня пара дней выходных. Закажу еду и буду сидеть дома, смотря сериалы и какие-нибудь шоу. Составишь мне компанию? — Но Кихён… — Очень соскучится по тебе, но нам нужны эти два дня. Нам. Чонгук осмотрел бесстрастное лицо смотрящего перед собой Минхёка. Пожалуй, Ли прав. Им действительно не помешает время, которое они смогут потратить только друг на друга. Никаких других людей и лишних мыслей. Ему тоже нужно два дня беспрекословного отдыха. Никого и ничего, только он наедине со своими мыслями. И Минхёком. И его багажом. Нет, слишком много составляющих. Только он и Ли. Сможет ли Чон избавиться от воспоминаний об этом вечере? Сможет ли то же сделать Минхёк? Может, эти два дня — проверка, не пройдя которую они всё-таки разойдутся? Чонгуку казалось, что от этого слова — «разойдутся» — у него уже набита оскомина. Столько событий могло привести к разрыву, но и Чон, и Минхёк смогли смириться со слабостями друг друга — с чего бы чему-то измениться сейчас? Чонгук вспомнил Кихёна и то, как Минхёк ведёт себя с ним. Так же искренне, как с Джухоном. Никаких фильтров и принуждений, никаких правил, никакого притворства. И за это Чон любил Минхёка — за общую для них обоих любовь. — Для таких побегов у меня есть квартира Пьёнгона. Очистить мысли в старых стенах сложно. Но я боюсь отдавать тебе своё последнее пристанище. Я похож на лицемера, правда? Ревновал тебя, а потом предстал перед тобой в ещё более безобразном виде. А теперь боюсь, что ты будешь меня преследовать, если мы разойдёмся, но пока больше похоже, что больно тебе сделаю именно я и бегать за тобой тоже я буду. Да и ты ведь не станешь навязываться, если будешь действительно виноват — слишком правильный. Впрочем, и я тоже… — Минхёк провёл рукой по волосам. — Бестолковые мысли лезут, я страшно устал. Ах, точно, — он всё-таки повернулся к Чонгуку, сделав это с каким-то скрытым ожесточением. — Ещё я буду жаловаться на то, как несправедливо много на меня навалилось. Это тоже учти. — Учёл. Будешь размазнёй, — ответил Чонгук, и Минхёк усмехнулся. Сложно из блистательного превратиться в обычного. Но Минхёк умудрялся быть блистательным, даже когда ему казалось, что он слабый и некрасивый. Или так его видел только Чонгук? Ценил то, что скрыто от остальных, любил настолько, что не замечал недостатки, был слеп к ним? Чонгук не знал, но ему действительно хотелось просто быть рядом. Несмотря на этот вечер и Джухона. Им обоим нужен кто-то, кто сможет растормошить, сделать больно или приятно. Кто-то, кто будет держать на плаву, напоминать, что жизнь многогранна и разнообразна. Дальше они добирались в тишине. Метро, пять минут пешком, высокий дом, напомнивший жилище Тэхёна, просторная квартира, к которой просилось слово «богатая», печально-задумчивый Минхёк. И никакого алкоголя или секса. Ли принял душ, пока Чонгук, уставившись в стену, сидел на диване и думал ни о чём. О рабочей чепухе, способной отвлечь всегда. Минхёк вышел из душа удивительно домашним, уютным, как рождественский плед, в который можно закутаться, сидя в кресле у окна и попивая горячий шоколад. Чонгука накрыло приступом неосознаваемого счастья. Он сделал правильный выбор, решив пойти с Минхёком. Куда бы он ни решил податься — сейчас следовать за ним правильно. Чонгук тоже сходил в душ, а потом лёг рядом с Минхёком. Тот всё ещё был в одних трусах; волосы постепенно высыхали, придавая его образу особое очарование. Глядя на этого Минхёка, Чон впервые отчётливо осознал, как сильно любит его. За это Чонгук готов простить ему если не всё, то очень много, и это делало Ли в его глазах невероятным. Его, а не Тэхёна. Но вместе с тем Чонгуку всё ещё было немного интересно, чем занимается мистер Ким. Счастлив ли он, всё ли у него в порядке. Может, он так же уютно прижимается к кому-то сейчас? Или кто-то прижимается к нему? Слабым уколом отреагировала ревность, но за ней не последовало ничего. Чонгук чувствовал себя воздушным шаром, гигантом, которого жалкий укол швейной иголки не приведёт к падению. Они не разговаривали полчаса или больше. Минхёк проверял новости, связанные с постановкой, иногда давал почитать восторженные или не очень отзывы Чонгуку и никак их не комментировал. Просто делился своими мыслями — без слов. И Чон, как ни странно, всё понимал. — Я хочу поставить одну пьесу, за которую театральное общество — общество вообще — меня не простит, — начал Минхёк, спустя какое-то время отложив планшет. — Поэтому я говорю «хочу», а не «собираюсь». Я даже не могу поставить её тайно, не от театра, а для себя и для узкого круга, потому что, если узнают, что я к этому причастен, не уверен, что мне удастся сохранить работу. А я не представляю, как жить без своего театра… — Минхёк вздохнул, запустив пальцы во влажные волосы лёгшего на его колени Чона. — Ты видел мой шрам на ноге? — Конечно, — Чонгук аккуратно провёл пальцами по белой полосе рядом с коленом. Он разглядел Минхёка в один из их первых разов. Искал изъяны, чтобы сконцентрироваться на них и не позволить себе влюбиться. Или чтобы убедиться, что они не вызывают ничего, кроме интереса? Чёрт знает, это было слишком давно. — Я упал с портальной башни, когда мне было десять. Это было моё первое и последнее падение, потому что с тех пор я выучил наизусть каждый уголок этого театра. Что я стану делать, если меня выгонят? Искать другое место? Перемены — это здорово, но не уверен, что в этом случае они мне что-то дадут. Я живу этим местом… Да и неизвестно, какая слава будет следовать за мной, решись я ставить эту пьесу. Может, с театральной карьерой придётся закончить вообще? Кто-то назвал бы меня безумцем, а кто-то — гением. Но я не смогу проверить, потому что даже предлагать не буду — слишком глупо. — О чём эта постановка? — Может, ты слышал об «Алой букве» Готорна? Впрочем, даже я бы её не знал, не интересуйся Пьёнгон зарубежной литературой. Мне в голову пришла идея переделать сюжет, взять основу, базу, но наложить на неё проблему современности. В оригинале пуританскую девушку Эстер клеймят красной буквой за то, что она изменила мужу. Её окружение нетерпимо к этому, общество закостенело и не видит ничего, кроме придуманных им же правил. Но она несёт свой крест с высоко поднятой головой, потому что не считает свой поступок греховным: она была влюблена и даже не знала, жив ли её муж. Такую пьесу мне бы дали поставить, но, если заменить переменную, смысл совершенно меняется. Что, если Эстер — мужчина, мужеложец, который сталкивается с осуждением общества, но верит в то, что его счастье достойно того, чтобы противостоять людям? — Минхёк устало провёл рукой по лицу. — Я думаю об этой постановке со времён диплома. Я написал сценарий, он был безупречен. Но перед самой защитой, за пару дней, мне сказали, что такую тему не пропустят. Мерзкий профессор, который ненавидел меня все годы обучения, таки придумал, как подпортить мне жизнь. — И что ты сделал? — Я не успел бы написать ничего нового, поэтому представлял, что было. Меня назвали смелым, но оценку снизили — потому что не принято поднимать такие вопросы. Мой научный руководитель сказал, что лет через десять-двадцать за этот сценарий будут драться лучшие кинорежиссёры, но тогда… Тогда я с трудом получил диплом. Они помолчали. — Нужно приготовить что-то к осени, но я иссяк. Потом будем играть то, что я ставил до этого: Графа, Преступление и наказание, Парфюмера. И вот то, что я придумаю, — Минхёк застыл, не моргая. — Хм. Может, «Коллекционер»? Чем-то похож на Парфюмера… Мне нравится тематика. И ставить его будет тяжело. Идеально! Ли быстро и даже немного неаккуратно убрал Чонгука со своих коленей, порывисто встал, начиная звонить, и ушёл на кухню. Чон посмотрел ему вслед, услышал, как он возбуждённо рассказывает кому-то о своей идее, и, усмехнувшись, закрыл глаза. Очевидно, это надолго. Минхёк всегда теряется во времени, если загорается чем-то, связанным с театром. Довольно скоро Чонгук задремал. Просыпаясь, он видел, что Минхёк сидит за ноутбуком, что-то пишет или читает, и засыпал снова. Ли, который так жаждал отдохнуть, снова работает без выходных, но останавливать его бесполезно: его тело живёт на энергии вдохновения. Нужно дать выплеснуть её. Около семи Чонгук проснулся от того, что Минхёк повалился рядом и сразу уснул. Чон хотел последовать его примеру, но услышал непонятные звуки со стороны входной двери и сел в кровати. Чутко спящий Минхёк, как батарейка, разрядился и не реагировал. Чонгук подёргал его за плечо, но почти сразу прекратил. Ему нужно выспаться, а поговорить с гостем он, скорее всего, сможет и сам. Чон встал, натянул футболку и брюки, но замер у стены, оставаясь незамеченным. — Хёнджин? Фел? — раздалось в коридоре. — Кто из вас, извращенцев, использует мою берлогу для своих посиделок? Хотя какие тут посиделки… — добавили тише. — Полежалки, после которых мне потом неделями приходится вонючей шваброй отгонять ваших воздыхателей, — копошение переместилось на кухню. — Не захожу в спальню, потому что не хочу видеть чужих питонов, — последовало какое-то бурчание, а следом отчётливое имя: — Минхёк? Я мог догадаться, что после премьеры ты захочешь отдохнуть. Я был у тебя, подолбился в дверь, но звонить не стал — хотел устроить сюрприз. Сразу после спектакля помчался к тебе, но завтра вечером обратно. Отдельно от труппы полечу в Будапешт, — голос приблизился. — Братец, поговори со мной, а то я чувствую себя шизофреником. О, или ты не один? Я загляну? У тебя всегда такие красивые парни, что я чувствую себя геем — как на подбор. У тебя какой-то кастинг? Хотя ты вроде говорил, что сейчас у тебя один. Но у меня чудовищная память на имена… Как же его… — Чон Чонгук, — Чонгук наконец набрался смелости, чтобы выйти к незнакомцу. Перед ним стоял человек, внешне совершенно не похожий на Минхёка. — Лучше говорить потише, Минхёк спит, он всю ночь работал. — Ли Пьёнгон, брат самого замечательного мужчины на свете, — ему протянули руку, которую Чон с уважением пожал. — Что-то случилось? — озабоченно спросил Пьёнгон. — Работать после премьеры — перебор даже для него. — У него появилась идея для осеннего спектакля. — Он всё-таки что-то придумал? — шепнул Пьёнгон, заглянув внутрь и увидев спящего Минхёка, прикрыл дверь и вернулся на кухню. — И что там? — заговорил он громче. — Я накидал для него кое-какие варианты, но он не выносит, когда что-то гениальное придумывает не он. Чонгук усмехнулся. Очень точное определение характера Минхёка. — Коллекционер. Автора я не знаю. Пьёнгон поставил чайник и насыпал в чашку нерастворимый кофе, кивком указывая на него и Чону. Тот помотал головой. — Фаулз? Это будет сложно. — Он тоже так сказал. — Минмун любит сложности, — подтвердил Пьёнгон. Чон поймал себя на мысли, что диалог с ним выходит естественным и лёгким, как будто они давно знакомы, хотя Минхёк мало рассказывал про брата. — Почему Минмун? — спросил Чонгук. Задать тот же вопрос Минхёку в голову не приходило. — Вообще не представляю. Феликс так прозвал его, а у него своё видение мира и ассоциаций в нём. Но вроде есть актёр какой-то похожий. Или что-то вроде того. И фамилия у него Мун. Или имя? Не знаю, но ему идёт это «Минмун». Он смягчается, когда слышит. Правда, ему это не нравится, потому что он считает, что становится беззащитным, — Пьёнгон сощурился. — Твоё лицо кажется мне подозрительно знакомым. Ты не был замешан в каком-нибудь скандале? — Вряд ли. — Молодой любовник… — начал припоминать старший Ли. — Нет, какое-то другое слово было. «Молодой бычок» звучит хорошо, а там… Юный? Точно, «Юный любовник знаменитого скрипача». Как его звали? Джехён? Кюхён? Точно какой-то Хён. Это же ты? Расскажи, он действительно на старость лет стал по мальчикам? До тебя его ловили только с бабами, а там такая фотография у вас интимная, такие взгляды чувственные, ух. Выглядело симпатично, но грязи на вас, ребята, вылилось много. Чонгук испуганно раскрыл глаза. Скандал, связанный с ним и Тэхёном? Это какая-то ошибка. Все их встречи были невинны, ни одна не могла пустить такую сплетню. Или всё-таки могла? Тэхён часто вдруг становился беспричинно серьёзным — может, таких скандалов было несколько? Пусан у них выдался действительно довольно близким — после него сочинить историю про «юного любовника» совсем не сложно. — Я первый раз об этом слышу, — стараясь говорить спокойно, ответил Чонгук. Но внутри всё клокотало. Пару раз, смотря на Тэхёна так, что у здравомыслящего человека не оставалось бы вопросов относительно причин таких взглядов, Чонгук думал о том, что однополые отношения с учеником могли бы сделать с его карьерой и жизнью, но всё это было нереальным; смутная фантазия, которая слишком далека от реальности, чтобы увидеть, как она в неё впишется. Но за пределами его мира был другой — злой, беспощадный. Как общество у Готорна. — Никаких романов. Любая фотография — дружеская. Без подтекста, — твёрдо проговорил Чонгук, начиная верить в это даже относительно своих чувств. То, что было тогда — юношеская горячка. Она в прошлом. — Я так и подумал. Люблю скандалы, но в такие поверить слишком тяжело. Журналисты просто давно не ловили его ни с кем, вот и решили немного повеселиться за твой счёт, — Пьёнгон пожал плечами и залил кофе кипятком. — Вы давно тут? Еду, вероятно, можно не искать? — сменил тему он. — Ненавижу кофе без молока, но с моим режимом тут нельзя хранить ничего, кроме приправ. — Я могу сходить, — Чонгук поднялся со стула. Заодно прогуляюсь, — чуть не добавил он, но Пьёнгон, должно быть, и так догадался, что скрыто за этим побегом. — Вернёшься, не шуми. Я ночь не спал, прилягу на диване. Чонгук кивнул и направился к двери. Но остановился через пару шагов. — Вы совсем не похожи, — заметил он. Дружелюбие Пьёнгона исчезло, словно зверь, которого кто-то спугнул своим вмешательством. — Минмун не любит об этом говорить, — Пьёнгон сделал несколько глотков кофе, с тоской глянул в кружку. — Никто из семьи не даёт ему помнить, что он приёмный. Потому что для нас он действительно родной. Об остальном ты, надеюсь, знаешь? А то окажется, что я раскрываю чужие тайны. Сколько вы там вместе? Около года? — Наверно, — смутился Чон. Он не особо задумывался о сроках и не сказал бы даже, когда они познакомились. — Остальное — это ВИЧ? — И вытекающие. Но, если он тебе что-то не рассказал — не лезь. Основные секреты ты знаешь. Он и так, похоже, пустил тебя дальше, чем десяток до тебя. И ты, конечно, понимаешь, что я уничтожу тебя, если на его лице появится хоть намёк на грусть, причиной которой станешь ты? — Пьёнгон поставил кружку. — До ближайшего коровьего молока идти несколько кварталов, — переключился он. — Но меня устроит и соевое. Оно есть в ближайшем продуктовом. Не отвечая, Чонгук поклонился и вышел.