Ни о чём не жалеть

Очнувшись, Чонгук видит рядом взволнованное лицо. Наверно, Тэхёна. Он наклоняется так близко, что в нос ударяет знакомый запах — отголосок его подростковой любви. — Я вызвал своего доктора, он будет через двадцать минут, — говорит голос Тэхёна, но Чонгуку всё равно кажется, что перед ним кто-то другой. — Звонил Минхёк, я ответил, надеюсь, ты не против. Он приедет тоже. — Он был зол? — спрашивает Чон у себя, но Ким слышит его вопрос и даже отвечает. — Скорее на меня, — Тэхён, кажется, пытается перевести всё в шутку, но в тот момент Чонгук не воспринимает шутки. — Предположил, что я напоил тебя, чтобы отравить и оставить тут. Чон задумчиво мычит, и сознание покидает его снова. Он видит яркий свет полуденного солнца, ощущает на коже ласковое прикосновение летнего ветерка, улавливает звуки моря. А следом его кто-то целует. Страстно и чувственно. Совсем не так, как нужно целовать жарким летним днём на мягком песчаном берегу. Чей поцелуй может быть настолько некрасивым? Рядом только Тэхён… Нет-нет, какой Тэхён? Чонгук открывает глаза и кое-как мотает головой. Никакого моря и умиротворения, только Ким, видимо, уложивший его, чтобы Чону было удобнее. Но зачем? Чонгука всё устраивало и в прошлой позе. Неужели Минхёк прав, и Тэхён хотел оставить его у себя? Зачем? И он правда поцеловал его? Чон мотает головой снова, как-то истерично, словно через секунду он закричит. Ему не нужны его поцелуи. Сейчас — точно нет, он обещал себя Минхёку, и Чонгук сдержит своё слово. Он не посмеет изменить Ли. Только вселенная, принявшая образ Тэхёна, его не спрашивает, и за поцелуем следует ещё один — такой же чувственный и пугающий. Чонгук не отвечает. Задыхается в страшной безысходности. Нельзя было пить, он чувствовал, он знал это. Чон хочет что-то сказать, хотя бы просто «не надо», но язык, вторя онемевшему телу, не слушается. Чону кажется, что он тряпичная кукла, которой завладел злодей. Никакого удовольствия, только ужас и страх за то, что это действительно происходит, а он не может остановить Тэхёна, не может физически. Неужели Тэхён не видит, что Чон не в себе? Он пользуется его слабостью? Это же так низко и недостойно… Разве может Ким быть настолько жестоким? Может, страшная тайна, скрытая в серых глазах музыкального гения — насилие? Эта мысль такая же безобразная, как и само действо. Чон мотает головой опять и делает новую попытку освободиться. Неуспех. Руки, которые он когда-то так жаждал почувствовать всем своим существом, беспардонно снимают с него одежду и переворачивают на живот. Утыкаясь лицом в кровать, Чон взывает к своему сознанию: очнись. Нельзя этого допустить. Любой ценой. Никакое удовольствие не будет стоить того, что ты имеешь сейчас. Да и какое удовольствие. Чонгуку неприятно чувствовать на себе чужие — во всех смыслах — поцелуи, и ему страшно не только от того, что он не способен сопротивляться, но и от того, что это действительно происходит: его жизнь рушится. И из-за чего? Из-за того, что он по детской глупости влюбился? Это было невыносимо давно, в другой жизни, с другим Чоном, у которого не было ничего. Ему не нужна близость с кем угодно, даже с Тэхёном. Ему гадко и мерзко. Грудь неожиданно пронзает ледяной клинок. Стетоскоп? Чонгук открывает глаза и видит перед собой усталое лицо какого-то мужчины, слышит его голос, говорящий, что это простуда, по Сеулу гуляет беспощадный вирус, это не смертельно, но может потрепать. А дальше снова мрак. На этот раз без видений, но, когда Чон открывает глаза снова, рядом сидит — лишь сидит — Тэхён, говорит про грипп, смотрит обеспокоенно, а у Чонгука только одна мысль стучит в висках: — Мы же не переспали? Тэхён отвечает отрицательно, выглядя при этом то ли виноватым, то ли обиженным. На несколько минут Чонгук успокаивается, но лишь чтобы потом очнуться и задать этот вопрос снова. Он до безумия боится, что предал Минхёка, потому что не отвечал за своё тело. И поэтому Чонгук снова и снова спрашивает: — Мы же не переспали? Не переспали, правда? Он не простит меня… Где-то в тумане появляется Минхёк. Чонгук чувствует его запах — ещё более родной и знакомый, чем у Тэхёна, — и тянется туда, откуда он идёт. Или это в горячке тоже только кажется? Чьи-то руки подхватывают его, словно пушинку, куда-то несут, а потом снова провал. Когда Чонгук просыпается снова, рядом уже Минхёк, который, кажется, ужасно им недоволен. — Прости меня, ничего не было, я и не думал, клянусь… — бубнит Чон, не до конца понимая, за что он оправдывается и нужно ли это вообще. Может, Минхёк уже давно его бросил. Или он всё понимает и без объяснений. Или только теперь, после этих слов, он заподозрит неладное и уж тогда… В здоровом состоянии Чонгук обязательно подумал бы над этим и скорее всего промолчал бы, но сейчас абсолютно всё, что приходит в голову в редкие секунды бодрствования, рвётся наружу, словно предсмертные просьбы каторжника. — Мы лишь говорили… — продолжает повторять Чон, чувствуя чью-то заботливую руку рядом. Она даёт ему таблетки, шепчет нежности, ускользающие из сознания, но окрашенные приятным цветом слоновой кости, просит больше пить и иногда кормит. Чонгук не знает точно, чья это рука, но он думает, что Минхёка. Так он чувствует. И это согласуется с логикой, ведь Ли забрал его от Тэхёна. Или это Чону лишь показалось. В тумане он пытается разглядеть лицо своей сиделки, расслышать голос, но всё тщетно. Наверно, он просто боится понять, что это не Минхёк, что он ушёл от него. А может, Чонгук давно умер, и всё это — сон, последняя жизненная блажь, позволенная по пути в чистилище? Мысленно Чон прижимает к себе Минхёка, словно тот — подаренная родителями мягкая игрушка, которую пытаются забрать у сироты. В этом жесте его мольба о рае. Он был хорошим человеком, он заслужил рай. Или нет? Он очень старался быть хорошим, хоть у него и не всегда получалось. Чонгуку иногда слышится голос Кихёна. Он так красиво поёт, что Чон почти уверен, что умер, и его уши услаждает голос ангела. Правда, потом ангел предстаёт перед ним во плоти и осуждает за то, что он допустил это — позволил им заниматься. Это было ошибкой, ведь он влюбился и теперь тоже страдает. Чон страшно мучается от этого, а потом ангел начинает петь, и Чонгуку ненадолго становится легче. Иногда к Чонгуку приходят лошади. Трикси, Тэн, Лукас и та, из-за которой Минхёк лежал в больнице. Матильда? Мэтти. Они смотрят на него своими большими умными глазами, и Чону кажется, что он понимает их молчаливый язык, разбавленный шумным дыханием, он дышит с ними в унисон. Только Трикси не дышит вовсе… И Чонгуку кажется, что он тянется к ней, а не к кому-то живому. Она ему ближе всех остальных — и людей, и животных. Однажды Чонгук видит Чимина. Он тоже недоволен им. Сначала ругает за то, что Чон заболел, потом — что он не бережёт себя, а дальше говорит, Чон не ценит его, не интересуется его жизнью, не пытается поддерживать. Чонгук хочет извиниться, но всё тщетно. Чимин не слышит его воспалённого сознания. В бреду появляется детская фигура, но это не Кихён. Он сам? Чонгук пытается разглядеть, кто перед ним, но стоящий спиной человечек не помогает с этим. Он уходит от него, потому что привык жить сам по себе. Почему-то Чонгук вспоминает Юнги и детский сад. Как Чон ушёл домой, чтобы пообедать. Мелочь, запомнившаяся слишком хорошо. Интересно, какой Юнги сейчас? Такой же зануда, или он, как и Чонгук, изменился? Перед Чонгуком снова ребёнок. Чон не знает, кто это, но думает о том, как ему всё-таки обидно, что его мать любит Кихёна, а ему не доставалось и жалких крупиц её любви. Только скрытая, пассивная, но очевидная ненависть, с которой она и сейчас иногда смотрит на него. Но он ведь был хорошим, он так старался, чтобы ей угодить. Туман и опять ребёнок. Тот же или другой? У Чона нет ответа. Он подходит к нему и кладёт руку на плечо. Маленькая фигурка поворачивается к нему и тут же растворяется в воздухе. Чонгук успевает уловить лишь сияющие глаза, доверчивый взгляд, которым не может смотреть взрослый. Чего он хотел? О чём-то предупредить? Посетовать? Глядя перед собой, он смотрел в прошлое или в будущее? Наверно, это Тэхён. Бесконечно одинокий Тэхён, в жизни которого случились неизвестные, должно быть, никому, кроме него, беды. Чонгук смотрит на Минхёка в своих руках, а потом на Тэхёна. Хочется обнять их обоих, прижать к груди и обещать быть рядом всегда, пока они будут нуждаться в нём. Дальше лишь темнота. Дрейфуя в ней, Чонгук вспоминает детей и вдруг понимает, кто это. Истина, вложенная в него кем-то свыше. Это маленький Минхёк, Чон и Тэхён. Каждый по-своему одинок и несчастен, каждый борется за место под солнцем. Каждому нужна помощь, но не каждый способен её принять. Опыт Тэхёна научил его не доверять никому, и с этим правилом он, похоже, планирует умереть. И Чонгук, видя перед глазами этого исчезнувшего ребёнка, лишившегося сияния души, с отчаянием осознаёт, что не представляет, как ему помочь. Момент, когда Чон мог что-то сделать, упущен. Тэхён не позволил подойти достаточно близко, чтобы хотя бы коснуться кончиками пальцев ручки запертой годами двери, он мягко, упрямо и уверенно отталкивает любого, кто приближается.