Ни о чём не жалеть

Тоску ребёнка по отцу Минхёк явно переоценил: когда Чон, поправившись, пришёл его забрать, Ю почти отказался с ним идти. — Сейчас я могу играть на синтезаторе бабушки, а, если вернусь, мистер Ким заставит меня играть на пианино. Оно сложнее, хоть и очень красивое; настоящее, деревянное, с резной крышкой. Мы вместе выбирали, я смотрел картинки. Ты видел? Мне Мистер Тэтэ купил. Мы оба, — как взрослый, рассуждал Кихён, — решили, что это мой инструмент. Хотя скрипка мне тоже нравится. И арфа. Но она огромная, у меня рук не хватает. Гитару не люблю, я с ней похож на бездомного, — видя, что Джин-Хо их слушает, Кихён рукой попросил Чона наклониться и шепнул: — Виолончель мне тоже не зашла. Чон усмехнулся, а потом подумал про пианино. Нет, он его не видел. Правда, Чонгук не заходил в комнату Кихёна — что там делать без него? Молчание Минхёка по этому поводу было понятно: такой подарок стоит бешеных денег, которых не хватило бы у них обоих вместе взятых, а мистер Ким наверняка выбрал что-то роскошное. Не для того, чтобы подчеркнуть своё богатство, а чтобы Кихён действительно играл на лучшем инструменте. Чонгуку на мгновение стало неприятно, что Тэхён принимает такое участие в жизни его ребёнка. Как будто за любым щедрым жестом скрывалось что-то плохое. А потом Чонгук вспомнил самое начало их знакомства и слова Тэхёна: «Считай, я работаю на карму». Никаких скрытых мотивов, лишь желание сделать доброе дело. Это немного успокоило. Кое-как Чонгук всё-таки уговорил Кихёна вернуться домой, но они провели там всего день, в пятницу утром, накануне выступления и дня рождения Минхёка, уехав в Пусан с Джин-Хо и Тэхёном. Чонгук вздохнул с облегчением. Как в истории с капустой, овцой и волком, которых нужно переправить на лодке через реку, посадив так, чтобы никто не пострадал. Работа не отпустила Минхёка в пятницу, поэтому эта часть уравнения, самая проблемная из-за Тэхёна, самоустранилась. Нужно минимизировать их взаимодействие. Чону казалось, что оно может привести к катастрофе. Поезд до Пусана ничем не запомнился. Кихён без интереса читал какую-то детскую книгу, потому что взрослую ему не дали, хотя он утверждал, что справится и с языком, и с сюжетом. Джин-Хо велела начать с лёгкой литературы, малыш посмотрел на неё так, словно его взгляд может прожечь на коже след, но покорился. Крики и споры были не его методом, он предпочитал отыгрываться за свои лишения безжалостными к окружающим занятиями музыкой. Джин-Хо дремала. Чонгук, кажется, впервые видел её с закрытыми глазами, и это возвращало к мысли о том, что она ведёт себя странно. Миссис Чон бросила все свои дела, отпросилась с работы и, не взяв с собой Намджуна, который, кажется, тоже высказывал желание устроить семейную поездку, поехала в Пусан. Почему? Спрашивать — бесполезно, сделать выводы — невозможно. Чонгук совершенно не понимал, что творится на душе у его матери. Никогда; особенно теперь, когда в действиях появилась эта странная спонтанность. Тэхён задумчиво смотрел в окно и не смотрел на Чонгука. Ни на кого не смотрел, лишь пару раз на Джин-Хо и Кихёна. Видимо, им обоим было неловко после последней встречи наедине. Чонгуку вдобавок ко всему было стыдно за свою горячку и за то, что он не только говорил, но думал и видел в ней. Сомнений в том, что это не более, чем галлюцинация, у него не осталось. По очень многим причинам — их хватило, чтобы не рассматривать даже возможность какой-то близости с Тэхёном. Но в тот вечер Чонгук всё вопрошал, переспали они или нет. Это было довольно некрасиво по отношению к честному и порядочному Тэхёну. Неужели это так обидело его? Или что-то ещё? Минхёк цепным псом набросился на Кима, велев не лезть в их жизнь, и Тэхён послушно выполнял это наставление, приняв его логичность? Беспокойство не давало ответить на эти вопросы, но между тем Чонгук не слишком в этом нуждался. Горячка укрепила некоторые выводы относительно себя, Минхёка и Тэхёна. Почти ничего нового Чонгук для себя не вынес, лишь окончательно переосмыслил своё отношение к Киму: сердце наконец приняло позицию «выключено» в графе «любовь». От неё осталась лишь тень, позволившая появиться уважению. Как и предсказывал — или лишь советовал? — Минхёк. После приезда в Пусан Тэхён почти сразу забрал Кихёна репетировать. Ю готовил какой-то старый романс, который ему очень нравился. Не найдя себе других занятий, Чонгук отправился гулять по городу, искать в нём что-нибудь новое, что-нибудь, что сотрёт былые воспоминания и заменит их новыми, более яркими и хотя бы немного более приятными. Но внутри затаилась тревога, не дававшая отдохнуть ни секунды. Перед сном был ужин. Почти семейный, почти без невидимого напряжения. Кихён рассказывал о том, как они готовились, как ему нравится пианино, как он жалеет, что не вернулся домой, куда его привезли несколько дней назад, сразу. Взрослые молчали. Тэхён слушал внимательно, дружелюбно улыбался, Джин-Хо немного заскучала, но не позволяла себе грубить ребёнку, Чонгук чувствовал себя не в своей тарелке. Казалось, что Минхёк в этой нелепой компании будет самой неудачной фигурой. Но на самом деле он, скорее всего, превратил бы напряжённый разговор в непринуждённую беседу, сумев усмирить всех. Перед тем, как разойтись, Чонгук заметил, что Джин-Хо шепчется с Тэхёном, но не придал этому значения. Мало ли о чём могут разговаривать люди, знакомые много лет. Ему бы, пожалуй, тоже хотелось поговорить с Тэхёном. Или даже с Джин-Хо. Было безумно одиноко. Уложив Кихёна, который спал в маленькой комнатке его номера, Чонгук написал Минхёку, что скучает, и попытался уснуть. Тот не ответил. Видимо, из-за работы. Чон привык, но одиночество стало почти физически давить на грудь. Сон не шёл. День и вечер прошли спокойно, но ночь немедленно напомнила, за что он так боялся Пусана: за прошлое, которое столько раз пыталось его уничтожить. Будь его дух слабее, он бы давно сдался. Теперь, несмотря на внешнюю безобидность, Пусан, затаившись, ждал, когда сможет не просто напомнить, а создать новые события, не обещая, что они будут хорошими. Чонгук ворочался в постели до трёх, пытался читать, смотреть телевизор, но смутное беспокойство властвовало над разумом, как будто суббота — важный день не для Кихёна, а для него. День проверки мужества. Или чего-то ещё? Чон не думал об этом, пытался отвлечься на работу или Минхёка, но от предчувствия чего-то дурного это не спасало. Около четырёх он задремал, но спал плохо. Снились какие-то кошмары, ни один из которых он не запомнил, а потом раздался неожиданный смех, нелепо вписавшийся в сон, и Чонгук проснулся. Сел в кровати и прислушался. Смех повторился, но на этот раз был тише. Поднявшись, Чонгук прислонил ухо к той стене, за которой жил Тэхён. Опять женский смешок. Мужской голос сказал о чём-то настоятельно, словно несерьёзно отчитывал напроказившую школьницу, а потом засмеялись оба человека. Чонгук не успел подумать о том, что Тэхён, решив развлечься, нашёл себе подружку, когда понял, что компанию ему составляет Джин-Хо. Замужняя дама в комнате неженатого коллеги. Ночью. Как она может? У неё же есть Намджун! Разочарование в матери опустило её в рейтинге на последнее место. Да и Тэхён… Его не смущает, кто рядом с ним? Мать когда-то влюблённого в него ученика и несвободная женщина. Ужасная пошлость, недостойная Тэхёна. Или напротив? Может, Ким любит именно таких женщин — с багажом, проблемами, ограничениями? Чонгук быстро натянул брюки и вылетел из номера, готовясь высказаться о моральном облике их обоих, но, занеся руку над дверью Кима, помедлил. Может, он паникует зря? Что мешает им просто провести вечер ностальгии? Чон вернулся к себе и прислушался снова. Смех больше не раздавался. Теперь говорили жалостливо. Джин-Хо говорила, и Тэхён молчал, изредка вставляя короткие реплики. Пытался поддержать. О чём они говорят? Не было слышно ни слова. Промучившись с полчаса, Чонгук уснул, словно сон пожалел неокрепший разум, узнавший что-то ужасное. Может, это действительно ужасно? Или нет? Что об этом подумал бы Намджун? Жаль, что его нет. Интересно, что скажет мать? Стоит ли вообще показывать, что он слышал о её ночных приключениях? С её стороны Чон не получит никаких объяснений. Не получит ничего. Как и всегда. Чонгук проснулся в начале восьмого. Кихён, умывшись и одевшись, подошёл к кровати, чтобы предупредить, что уходит. Непонимающе осмотревшись, Чон вспомнил свою бессонницу. Джин-Хо в номере Тэхёна, они беседуют, смеются. Наверно, ему приснилось. Но, решив поберечь психику ребёнка (какого из?), Чон оделся и пошёл к Киму первым. Дверь открылась почти сразу. Тэхён выглядел печальным и усталым. Как будто не спал всю ночь, но не получил от этого никакого удовольствия. — Кихён встал и готов заниматься, — сообщил Чонгук, вглядываясь в лицо Тэхёна, чтобы найти подтверждение или опровержение того, что ночью он не просто был не один, но и делал что-то запретное для людей их положения. — Я зайду за ним через пять минут, — пообещал Ким, почти закрывая дверь, но Чон схватил её рукой. — Между вами что-то было? Это не моё дело, она взрослая женщина, но ты хотя бы понимаешь, насколько это низко? Опустив взгляд, Тэхён несколько секунд помолчал, а потом посмотрел Чонгуку в глаза. — А ты? Ты понимаешь, как низко подозревать меня в том, что я мог с тобой переспать, когда ты был болен? Или в том, что я мог переспать с замужней женщиной, женой моего друга, матерью моего ученика? Такой я человек, по-твоему? Речь Тэхёна выглядела изобличительной, как атака на забывшего об опасности противника. Чонгук отпрянул назад, но это вызвало не безропотное согласие, а желание атаковать в ответ. — Я понятия не имею, какой ты человек: хороший, плохой, злой, добрый. Крупицы, которыми ты лениво одаривал меня те годы, что мы знакомы, не дали мне ничего, кроме таких предположений. Если надумаешь кого-то в этом винить, начни с себя и маски, с которой не расстаёшься ни на секунду. По твоему лицу понятно только одно: в твоём прошлом случилось какое-то дерьмо, и до настоящего тебе нет никакого дела, — быстро выговорил Чонгук. Лицо Кима не изменилось. — Молчишь? Ничего нового, — фыркнул Чон, возвращаясь к себе. Когда через несколько минут раздался стук, он едва не вытолкал Кихёна. Разговаривать с Тэхёном больше не хотелось. Возможно, никогда. Но за этим побегом крылось нечто более глубокое. Стыд и старое чувство, вернувшее на сцену вспыльчивого мальчишку, которому не всё равно, которому важно знать, какой человек Тэхён. Чонгук злился на себя не за то, что так общался с человеком старше себя, а за то, что всё ещё продолжает что-то ему говорить, показывает свою заинтересованность, которую даже не всегда успевает осознать. Оставшись в одиночестве, Чонгук сел на кровать и потёр лицо руками. Воздух дышал свежестью утра, как в тот день, когда Чон познакомился с Пьёнгоном. Та встреча оставила такой же неоднозначный след. Тогда его утешил Кихён, сейчас эту роль должен был взять на себя Минхёк, приезжавший днём. Позавтракав в одиночестве — остальные к моменту, когда Чон заставил себя выйти из номера, уже поели, — Чонгук почитал новости из рубрики «Театр». Несколько статей о Минхёке. В каждой — разочарование по поводу его нежелания праздновать. Но в одной его даже похвалили, сказав, что отдыхать важно. «Но в следующем году мистер Ли должен будет превзойти себя и всех нас». Наверняка Минхёк сможет. Опять через плохой сон, переутомление и головные боли. Захотелось прижать его к себе и сказать что-нибудь милое. Хотя бы напомнить, что он любит его. Минхёк приехал за пару часов до выступления Кихёна. Телефон именинника разрывался, и они поздоровались лишь спустя пять минут после встречи. Ли позволил себе скромный поцелуй в губы прямо на вокзале, Чонгук позволил себя поцеловать, решив, что в этом нет ничего страшного. Утихнувшая злоба не замечала такие мелочи, выдвинув на первый план близкие ей эмоции и желания, например, безрассудность. Они обменялись парой ничего не значащих фраз. Минхёк продолжал отвечать на звонки, в своей дивной манере принимая поздравления так, словно скрыто посылает неугодных просителей к чёрту. Но, когда они дошли до отеля и Минхёк поставил небольшую сумку с вещами у кровати, телефон замолчал. — Что ты натворил? — обратился он к Чонгуку. Очевидно, Минхёк заметил его состояние и ждал объяснений, но в целом рассказывать было нечего. Ничего не произошло, кроме того, что игнорирование Тэхёна всё-таки нашло свой выход в его небольшом монологе. Но упоминание имени Кима при Минхёке, вероятно, испортит этот день окончательно. Да и вся враждебность ситуации сошла на нет из-за Ли — главного успокоительного Чонгука. — Я — ничего, — его передёрнуло. — Джин-Хо, похоже, ночевала у Тэхёна. Они полночи хихикали, как любовники, утром я высказал своё неодобрение, Тэхён весьма агрессивно ответил, что я неправ с такими заявлениями, я ответил тоже. — Видимо, тоже агрессивно, — усмехнулся Минхёк. Телефон зазвонил снова. — Выбрось это из головы. Они оба умные люди, которым не нужны наши советы, — сказал Ли и ответил звонящему. — Я настрою переадресацию на твой номер; пожалуйста, скажи всем, что я страсть как благодарен за их одинаковые поздравления, нет, про одинаковые не говори и страсть мою тоже чем-нибудь разбавь. Верю, что ты справишься. С меня… Что угодно. Кроме этого, ты же знаешь, я верный мальчик, — он подмигнул Чонгуку, агрессивность которого захотела высказаться и по отношению к Минхёку, который вечно со всеми флиртовал, но он сдержался. Только поджал губы и уткнулся Минхёку в грудь, словно вернувшийся из тяжёлого похода воин. Завершив звонок, Ли повозился в телефоне, а затем сунул его в карман. — Что же, у нас немного времени, чтобы увидеть, что на самом деле Пусан не так уж и плох. Просто мы были тут с неправильными людьми.